- Вы должны представить мальчика суду, - голос Элиаса Фриса вырвал меня из раздумий.
Плечи Гермионы вздрогнули, и она еще глубже вжалась в кресло.
- Ни при каких условиях мой сын не переступит порог этого зала, - резко ответил Малфой. - Но у меня есть свидетели, которые подтвердят его существование. Кросс, вводи их.
При этом имени я напрягся и уставился на запертую дверь, а Грейнджер впервые за последние полчаса повернулась и удивленно посмотрела на вход.
- Мой первый свидетель - Персифаль Игнатиус Уизли, младший заместитель министра магии. Именно он разбирал архивы директора Хогвартса Альбуса Дамблдора, изначально скрывшего ото всех факт появления Феликса на свет, и может документально подтвердить, что Феликс Малфой не выдумка и не фантом.
Логан Кросс, а это к моему великому удивлению был именно он, втолкнул в дверь упирающегося Перси. Тот, не желая давать показания, и изо всех сил пытаясь оттянуть свое появление в зале суда, сделал вид, что споткнулся. Но Логан, стоявший словно страж за спиной замминистра, схватил Уизли за шиворот и, слегка встряхнув, поставил на ноги и подтолкнул вперед. Оказывается, этот рыжий засранец несколько лет знал о существовании моего крестника. Не удивлюсь, если он шантажировал Гермиону своим открытием.
- Свидетель номер два – повитуха семьи Малфоев Патрисия Долсон. Она принимала роды у мисс Грейнджер и знала о существовании мальчика с самого его рождения.
Вслед за Перси Уизли в зал заседания вошла незнакомая мне женщина - метаморф. Ее волосы отливали ярко-красным оттенком, почти таким же ярким, как и ее щеки.
- Есть еще два свидетеля, - продолжил Малфой и пристально посмотрел на меня. - Они оба сейчас находятся в этом зале. Это близкие друзья Гермионы Грейнджер и крестные родители моего сына - Гарри Поттер и его жена Джинерва Поттер, урожденная Уизли.
Я встретился с ним взглядом и поразился тому, что слизеринец улыбнулся мне. И не было в его взгляде ни презрения, ни ненависти, ни желания насолить, наказать, или унизить.
*****
Драко Малфоя признали виновным в смерти собственного отца, классифицировав смерть Люциуса как превышение допустимых пределов самообороны. Приговор звучал - пять лет Азкабана. Гермиону Грейнджер отпустили из-под стражи и вернули ей волшебную палочку.
Девушка молча выслушала вердикт судей, дождалась, когда цепи освободили ее руки, тяжело поднялась с кресла, подошла к слизеринцу, сорвала со своей шеи цепочку и, не поднимая на него глаз, вложила ее в его ладонь. После этого она покинула зал, так ни разу и не посмотрев на парня. Следом за ней бросились репортеры, щелкая магическими фотоаппаратами и надеясь на эксклюзивное интервью. Особенно их интересовал юный Малфой. Один из самых наглых газетчиков осмелился даже предложить Гермионе тысячу галеонов за колдографию Феликса. Но она так приложила парня Ступефаем, что повторить его попытку больше никто не решился.
Драко проводил ее долгим тоскливым взглядом.
- А, Поттер, - заметив меня, усмехнулся он. – Теперь можешь быть спокоен - твоя мечта осуществилась. Номер один в твоем списке будет сидеть там, где ему и полагается.
- Как тебе удалось привлечь на свою сторону Кросса? – не реагируя на его колкость, спросил я.
- Наверное, мои аргументы показались ему убедительными.
- Деньги?
- Идиотом ты родился, Поттер, им и помрешь. Таких, как Кросс, не заманишь звоном галеонов. Тебе ли этого не знать? Просто мы с ним поговорили по душам, - Малфой потер скулу и улыбнулся, словно вспомнил что-то на редкость смешное, - и решили забыть все прежние обиды. Завидую Грейнджер – она всегда умела выбирать себе друзей.
И он вновь оглянулся на дверь, в которой несколько минут назад исчезла Гермиона. Потом опустился в кресло, где недавно сидела она. Цепи-наручники, зашевелившись, медленно поползли к его запястьям.
- Скажи ей, Поттер, когда увидишь.… Нет, лучше ничего не говори. Пусть живет, как хочет. Пять лет - это очень большой срок. Моему отцу хватило трех. Это она сильная, а я… я слабый…
Я не перебивал Малфоя, давая ему возможность выговориться.
- Как же много я в своей жизни наделал ошибок, - его голова бессильно опустилась. – И больше не будет возможности их исправить. Поттер, прошу тебя, Гермиона слишком гордая, чтобы просить о помощи. Не оставляй ее, ей сейчас будет так нужна твоя поддержка. Не думаю, чтобы моя мать…
Он снова выпрямился в кресле:
- Я знаю, что ты крестный моего сына. Помоги ему вырасти достойным человеком, ты сможешь, у тебя это получится.
Малфой в упор посмотрел на меня:
- О материальной стороне его жизни я позаботился. По моему завещанию именно ты, Поттер, будешь распоряжаться той долей наследства, которая перейдет к Феликсу после моей смерти. До тех пор, пока он сам не станет совершеннолетним. Ты как никто другой сможешь распорядиться этими деньгами во благо моему сыну.
Его глаза опасно сверкнули:
- Ладно, Мальчик-который-выжил, выше нос! Не поминай лихом! Зато теперь по моим венам течет кровь истинного гриффиндорца.
Он тяжело поднялся на встречу приближающимся охранникам. Цепи на его запястьях раскрылись и с грохотом упали вниз. Малфоя вывели в пустой коридор, за его спиной глухо захлопнулась тяжелая железная дверь.
Прав был Дамблдор, когда сказал, что мы слишком рано проводим распределение.
__________
Это еще не конец романа. Как я и обещала, будет эпилог.
Эпилог
Посвящается Тане Д.
Танечка!
Ты первая попросила меня о хэппи-энде, и я обещала его тебе. Свое обещание выполняю. Надеюсь, ты не будешь разочарована.
Октябрь, 2001 год
ГЕРМИОНА ГРЕЙНДЖЕР
Старая жизнь была забыта раз и навсегда. Я решила не возвращаться в пустой и ставший в одночасье чужим и небезопасным родительский дом. Поэтому и сняла небольшой номер в малоизвестном отеле в пригороде Лондона. Поэтому и стояла сейчас у окна, опершись руками в подоконник и размышляя, что же делать со своей в который раз разбитой жизнью. Поэтому и рассеянно рассматривала полупустой парк, расположенный напротив моих окон, боясь принять окончательное решение.
Я всегда любила этот огромный город, шумный и многоликий, с улицами, забитыми людьми и автомобилями, с яркими неоновыми рекламными вывесками и витринами. Но в последнее время мне было не по себе среди домов, каменными громадами поднимавшихся к низкому, покрытому тяжелыми осенними облаками небу. Я перестала любить его сразу, как вышла из зала суда, с того самого момента, когда в один момент лишилась всего – душевного равновесия, уверенности в завтрашнем дне, веры в людскую справедливость, надежды на счастье и любовь. Теперь мне уже никогда не забыть тех дней, когда разбиралось «мое» дело, и репортеров, сидевших плечом к плечу, словно сельдь в бочке в том душном, тесном зале, и жаждущих сенсации, зевак, собравшихся у ворот Министерства только за тем, чтобы поглазеть на меня, словно на диковинного зверя. Я возненавидела Лондон, потому что он сломал мою жизнь напополам - я стала женщиной с прошлым, но без будущего.
Я вновь посмотрела на парк. Мой взгляд остановился на малыше, который носился за крупной пятнистой собакой вокруг старого желто-красного клена, росшего недалеко от входа. Мальчику было лет пять, а может быть, и того меньше. Совсем такой же, как Феликс. Как он поживает, мой сероглазый озорник? Скоро, совсем скоро его мама снова будет вместе с ним.
Малыш в парке так громко и радостно закричал, что его звонкий голосок донесся до меня даже через закрытые окна отеля. Неподалеку, наблюдая за мальчиком, стоял высокий мужчина, который, скорее всего, приходился сорванцу родителем. Счастливый ребенок! У него был отец, который играл с ним! В жизни моего сына отца теперь уже не будет никогда. Он так и не успел появиться, как не появился и родной брат, и бабушка, готовая распахнуть малышу свои объятья.
В тот день в Министерстве магии Нарцисса преградила мне дорогу и, вцепившись в мои плечи трясущимися от сжигающей ее ярости руками, прокричала мне в лицо:
- Ты разрушила нашу жизнь! Ты уничтожила мою семью!
Синие глаза сузились, в них загорелся такой же безумный огонек, что и у Люциуса в тот самый день, когда он ворвался в мой дом. Тонкие губы, искусанные до крови, искривились в гримасе ненависти, они выплевывали в меня жестокие обвиняющие слова. И я стояла перед ней без вины виноватая, и каждая брошенная в меня фраза была для меня как пощечина.
- Нарцисса, - одернула ее спутница и попыталась оттащить миссис Малфой от меня. – О чем ты говоришь, одумайся!
Но та не слышала и не видела ничего вокруг:
- Ты погубила моего сына! Я… я… я ненавижу тебя, Гермиона Грейнджер! Я буду ненавидеть тебя каждый день, каждый месяц, каждый год твоей жизни. ТЫ…ты… ты… Ты будешь ежесекундно чувствовать мою ненависть к тебе! И пусть однажды судьба покарает тебя так же, как сегодня покарала меня – пусть она отнимет у тебя твоего сына!
Ее слова потрясли меня до глубины души. Лучше бы она вонзила нож мне в спину, чем пророчить подобное. Нарцисса Малфой не просто отказывалась от родного внука, кровь от крови и плоть от плоти своей, она сознательно желала ему гибели!
Я оттолкнула от себя сумасшедшую женщину и бросилась прочь из здания.
Именно тогда после ее беспощадных слов и пронзительного осуждающего взгляда я и почувствовала, как во мне что-то сломалось. Именно в тот день Лондон стал для меня чужим и враждебным. Я задыхалась в нем. Мне больше не хотелось жить среди этих бессердечных и равнодушных людей - здесь не было места ни мне, ни моему сыну, ни моим родным. Безопаснее было бы поселиться там, где нас никто бы не знал, где моего Феликса не нашли бы пронырливые журналисты, и он смог бы расти в безопасности, не зная человеческой злобы и жестокости.
Поведя плечами, словно от озноба, я перевела взгляд от парка за окном в глубь комнаты, туда, где возле дивана стояли последние тщательно упакованные чемоданы.
Надеюсь, Гарри и Джинни поймут меня... Но даже если они и откажутся понимать - что ж, теперь это уже не так и неважно.
Но ты же сильная, Гермиона Грейнджер, а в такие моменты, когда рушится вся твоя жизнь, ты становишься только сильнее! Боль закаляет тебя! Ты справишься, у тебя все получится. И не важно, что ты теперь опять одна, потому что в твоем сердце живет любовь, которая никогда тебя не оставит - любовь к сыну. Ради Феликса ты будешь улыбаться. Ради Феликса спрячешь свои слезы в подушку. Ради Феликса ты будешь жить и вновь учиться радоваться каждому дню.
Да, все решено! Я уезжаю отсюда. Но кто бы знал, что сделать последний шаг окажется так невыносимо сложно?!
В дверь номера постучали, я вздрогнула от неожиданности, потому что никому не давала моего нынешнего адреса, даже чете Поттеров, и никого не ждала. Мерлин, неужели вездесущие репортеры нашли меня и здесь?
Я приблизилась к двери и осторожно приоткрыла ее. Передо мной стояла статная женщина лет пятидесяти пяти или старше. Наверное, в молодости она была необыкновенно красива, еще и сейчас чувствовалась ее былая красота. В первое мгновение гостья показалась мне незнакомой, но ее выдали глаза – такие же пепельно-серые, как и глаза ее внука.
- Здравствуйте, мисс Грейнджер, - смущенно улыбнулась она. - Вы меня не знаете…
- Знаю, - уверенно ответила я.
- Вот как? – удивилась женщина. – Откуда же?
- Я видела Ваш портрет в фехтовальном зале в Малфой-мэноре несколько лет назад, - объяснила я. – И Вы были в Министерстве в день суда. Вы Регина Малфой, прабабушка Феликса.
- Все верно, - женщина дружелюбно улыбнулась, и морщинки возле глаз разгладились. - Только я теперь Регина Бауэр.
- Я Вас внимательно слушаю, миссис Бауэр.
Она вновь улыбнулась, и на щеках появились маленькие ямочки:
- Для моего уха привычнее звучит «фрау» чем «миссис». Я ведь по происхождению немка, Вы знаете?
Я кивнула в ответ, но не промолвила ни слова, ожидая объяснения ее прихода.
- У меня к вам разговор, мисс Грейнджер, - сказала она, внимательно изучая меня. - Серьезный и трудный.
- Как Вы нашли меня, фрау Бауэр? – не выдержала я.
- Кто ищет, тот всегда находит! – она ответила мне теми же словами, что и я сама пару недель назад при разговоре с ее внуком. Если бы Драко был так же настойчив, как и его бабушка, возможно, все теперь могло бы быть совсем по-другому.
- Что ж, прошу, - я показала рукой в комнату, приглашая ее войти. Потом выглянула в коридор, проверяя, нет ли кого-нибудь поблизости. Холл отеля был пуст.
- Мисс Грейнджер, я человек достаточно прямой, - начала Регина сразу, едва успев присесть на диван. - Жизнь серьезно помотала меня, но зато научила открыто говорить то, что думаю…
Тут она заметила упакованные чемоданы:
– Я вижу, Вы собрали вещи и, скорее всего, собираетесь покинуть страну. Возможно, сейчас Вы подумаете, что у меня не все в порядке с головой. Или я прошу невозможного…
Она резко выдохнула, а потом тихо, но отчетливо произнесла:
- Я хотела бы жить вместе со своим правнуком - Феликсом Малфоем. И с Вами, Гермиона. Если Вы, конечно, позволите мне это сделать…
- Зачем Вам это, фрау Бауэр? – поразилась я.
Женщина неосознанно поправила прическу и нервно встала с дивана, отойдя к окну.
- Я не могу объяснить Вам своего решения, мисс Грейнджер… Я просто чувствую, что так необходимо сделать. Необходимо для меня, для Феликса, для Вас. Это нужно нам всем, потому что мы одна семья. Ваш сын один из нас, он единственный потомок двух древних угасающих родов - фон Вестфалленов и Малфоев.
- А как же Скорпиус?!
Регина устало прикрыла глаза рукой:
- Конечно, есть еще и Скорпиус. Не подумайте, что я бессердечная, нет. Я люблю его всей душой. Но Вы умная девушка, Гермиона, и сами все понимаете. Без Вашей крови мальчик долго не протянет. А Вас к нему Нарцисса не допустит ни при каких условиях. Сколько Скорпиусу осталось жить – лишь дело времени и случая. Мне остается только молить Бога, чтобы правнук прожил как можно дольше, потому что рассчитывать на благоразумие моей снохи бесполезно.
Она вновь присела на диван, покосилась на чемоданы, затем, повернувшись ко мне, тихо сказала:
- Мисс Грейнджер, я хотела бы предложить Вам свой дом в Баден-Бадене. Он не такой огромный и роскошный, как Малфой-мэнор, и устроен совсем по-простому, безо всякого волшебства, но там Вы найдете все, что нужно для жизни.
И вновь я была поражена: две женщины, носившие в разное время одинаковую фамилию, оказались такими разными, такими непохожими, словно огонь и вода, словно земля и небо. Нарцисса ненавидела меня за то, чего я не совершала. Не я разрушила семью Малфоев – их жизнь начала рушиться еще задолго до моего появления. Регина же распахивала передо мной двери своего дома, совсем не зная меня. Одна миссис Малфой отвергала родного внука, отказавшись признавать его, другая готова была посвятить маленькому Феликсу всю свою жизнь.
- В том доме мы будем вместе ждать Драко..., - чуть слышно закончила свою речь фрау Бауэр.
- Ждать?!
- Да, Гермиона, ждать! – женщина тепло улыбнулась, блеснув ровными белоснежными зубами. Потом медленно подсела ко мне и протянула руку, словно распахнула передо мной не ладонь, а душу.
- Не отказывайся от своей любви, Гермиона…
О чем она говорит? Разве любовь еще сохранилась в моем сердце? Ее там больше не было, там царили лишь разочарование и злость.
Я прислушалась к собственным чувствам и вдруг отчетливо поняла, что от моей злости на Драко не осталось и следа. Еще совсем недавно я боролась сама с собой. Вернее, во мне боролись женская гордость, обида и любовь. Раньше побеждала гордость. Во время суда обида застелила глаза густым туманом. Но сейчас…
Я положила свою руку на горячую ладонь Регины Малфой, урожденной фон Вестфаллен. Она права, я не хочу отказываться от Драко. И пока я люблю, надежда, что он вернется ко мне, не умрет…
Сентябрь, 2005 год
ДРАКО МАЛФОЙ
Я выжил, я сумел, я выкарабкался…
Теперь я возвращался домой, до последней минуты надеясь, что в Малфой-мэноре меня встретят звонкий детский смех, глаза любимой девушки и нежные материнские объятия. Но никто не выбежал мне навстречу, потому что никто не ждал меня. По пустому замку гулким эхом раздавался лишь звук моих тяжелых шагов.
- Ма-а-а-ма-а-а!
В ответ звенящая оглушающая тишина.
- Мама!
Я из последних сил бросился по лестнице вверх, рывком распахнул дверь в комнату Скорпиуса и отшатнулся.
Детская была пуста. И это была не спальня маленького мальчика, а мертвое застывшее на долгие годы кровавое царство. Кровь, она была повсюду - старая запекшаяся кровь! Вся мебель была обагрена ею: постель покрыта ржавыми бутонами кровавых роз, ковёр напоминал бурую высохшую лужу, стулья - в мелкий горошек давно разбрызганных кровавых пятен!
Из-под кровати на меня испуганными глазами-пуговицами посмотрел когда-то веселый и смешной клоун – подарок Феликса.
Боже милосердный! Что здесь произошло?
Я почувствовал, что меня бьет дрожь. Перед глазами все поплыло, и к горлу подступило чувство тошноты. Пятясь назад, я вышел из комнаты сына.
- Мама! – это был уже не крик, а вопль отчаяния. – Где же ты?
- Хозяин…, - хриплый голос заставил меня вздрогнуть.
- Хелпи?! Что здесь произошло? Почему там так… страшно?
- Хозяйка запретила убирать эту комнату. В ней умер Ваш сын …
Ноги подкосились, и я рухнул на ступени лестницы
- А Нарцисса?
- Хозяйки в доме нет…, - прошелестела эльфиха. – Она возвращается в замок только когда стемнеет.
- Где же она? – я устало прижался лбом к холодным перилам. Слава Мерлину, по крайней мере, мама была жива.
- Хозяйка все дни проводит в склепе на могиле своего внука.
*****
В фамильном склепе было жутко холодно, даже не смотря на огромное количество горящих там свечей. Я шагнул между могил, стараясь в мерцающем свете рассмотреть знакомую фигуру Нарциссы. Тяжелая атмосфера склепа и пропитанный плавленым воском воздух давили на натянутые точно струна нервы.
- Мама!
И снова в ответ тишина.
Я нашел ее возле каменного надгробия, на котором были высечены слова «Скорпиус Малфой. 1998-2002. Ты ушел и забрал мое сердце с собой». Она сидела, подтянув к животу колени и уставившись в одну точку, не видя и не слыша меня.
- Мама!
Нарцисса подняла мутные ничего не понимающие глаза. Потом ее взгляд начал медленно проясняться, по щекам побежали слезы, она узнала меня, протянула ко мне руки и прошептала:
- Драко… Сыночек…
Я склонился над ней и помог подняться.
- Пойдем отсюда, мама.
Она, доверчиво прильнув к моему плечу, но до конца так и не осознав происходящего, позволила вывести себя наружу. Я привел ее к беседке в саду возле старых скрипучих качелей, усадил и вытер со щек слезы.
- Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше?
Нарцисса кивнула. Свежий воздух и осенний ветер сделали свое дело – на бледном лице появился легкий румянец, кожа уже не казалась мертвецки белой, в глазах заиграли блики света.
- Дорогой, ты вернулся…
Слезы полились по розовевшим щекам обильными ручьями.
- Наш Скорпиус… наш малыш… он умер…
- Что произошло, мама?
Глотая слезы, она начала говорить:
- Я думала, что болезнь отступила… Полгода не было никаких признаков… И я успокоилась… А весной он умудрился где-то отыскать твою старую метлу и самостоятельно забрался на нее… Я не смогла остановить кровотечение…
- Мама, почему же ты не позвала на помощь Гермиону? Она, не задумываясь, помогла бы Скорпиусу.
Нарцисса захлебнулась в собственных слезах:
- Прости меня, Драко! Умоляю, прости меня!
Я едва разбирал ее слова.
- Целители сказали мне то же самое: «Было бы проще, если бы мы знали, что повлияло на улучшение самочувствия мальчика в прошлый раз…»
- Так в чем же дело, мама?
В ответ лишь всхлипы.
- Где Гермиона?– я тряхнул ее за плечи, пытаясь добиться внятных объяснений. – Где она?
- Я… я… Драко, я наговорила ей много неприятных вещей… Обидела ее... Не думаю, что после этого она захотела бы помогать мне…
- Что ты сказала ей? Где она теперь? И где Феликс? Где мой сын, мама? Где они?
- Я не знаю, сыночек, не знаю, - шептала сухими бескровными губами Нарцисса. – Я так виновата перед всеми вами – перед тобой, перед ней и перед собственным внуком. Это не она, а я не сохранила семью, я разрушила ее. Я не достойна жизни. Надо было умереть мне, а не Скорпиусу. Он ушел, а я… я осталась… Зачем?
В ее голосе явно ощущалась нотка нарастающей истерики. Наверное, нужно было успокоить ее, сказать: «Все хорошо, мама», но я не мог выдавить из себя ни слова. Мысли спутались, скрутились в тугой узел, кровь запульсировала в висках.
- Драко, ты еще не знаешь, как велика моя вина… Я не только отказалась признавать Феликса, я пожелала ему смерти…
Я зажал уши ладонями, чтобы только не слышать этого ужасающего бреда и ее холодящего душу шепота.
- Хотела смерти одному своему внуку, а умер совсем другой… Это я погубила Скорпиуса… я… я… Малыш умер прямо на моих руках. Прости меня, сыночек, прости…
Ее шепот неожиданно перешел в душераздирающие рыдания, она как подкошенная рухнула на пол беседки, согнувшись на коленях в беспомощной позе, выражавшей бездну отчаяния и горя, светлые спутанные волосы рассыпались по плечам. Но ее непрекращающиеся мольбы, ее неподдельная беспомощность, ее скорбно съежившаяся фигура у моих ног, вздрагивающая от рыданий, так и не вызвали у меня жалости. Мое сердце превратилась в камень.
- Хватит рыдать, Нарцисса. Вставай!
*****
Всю ночь я просидел у горящего камина в гостиной, не сводя глаз с то угасающих, то вновь набирающих силу языков пламя, и размышлял о своей неудавшейся жизни.
Наверное, я выжил в Азкабане только потому, что у меня не было хороших воспоминаний. Дементорам нечего было высасывать из меня. Память сохранила лишь один светлый миг – ту волшебную ночь любви, но и она перекрывалась таким жгучим чувством стыда и презрения к самому себе, что от ощущений радости и счастья не осталось и следа.
Ночами в камере я не спал – не мог. Стоило закрыть глаза, как вновь и вновь в голове начинался повергающий меня в отчаяние калейдоскоп из лиц, обрывочных фраз и криков:
«Я люблю тебя, Драко» - взволнованный шепот Гермионы… «Проклятая грязнокровка!» - безумные вопли Люциуса… «Папа, купи мне метлу!» - неуверенная просьба Скорпиуса…. «Ты все такая же сволочь, что и раньше!» - жестокое обвинение Поттера... «Она спасла Вам жизнь» - рассказ магловского целителя из центрального городского госпиталя… «Эта девочка погубит тебя!» - мольбы рыдающей Нарциссы… «Пять лет Азкабана» - безжалостный приговор судьи… «Малфои никогда не плачут» - уверенный голос маленького Феликса…
Ты был не прав, малыш, они плачут, еще как плачут.
Ночами в тюрьме царила непроницаемая темнота. И не было никаких звуков, можно было услышать разве что собственный крик. Но даже если бы я закричал, меня все равно бы никто не услышал. А если бы и услышал, то не ответил. Я вглядывался и вслушивался в кромешную безмолвную мглу, от которой болели глаза и уши, я боялся сомкнуть ресницы и возвратиться в ставший моим постоянным спутником кошмар. Всю ночь я лежал и смотрел в никуда, пытался мечтать, но близость дементоров отпугивала любую светлую мысль. Когда мне становилось совсем плохо, я поднимался с каменного ложа и, держась за стены, пошатываясь, обходил свою крошечную камеру по периметру, изо дня в день повторяя один и тот же маршрут: три шага влево – поворот – три шага влево – поворот… Снова, и снова, и снова, наматывая километры то в одну, то в другую сторону. Шагал навстречу пустоте, считал в уме шаги, прежде чем повернуть назад.
Я давно потерял ощущение реальности и перестал вести счет дням. Я понятия не имел, какое сегодня число или месяц. Я не знал, сколько лет прошло с того момента, когда тяжелые ворота Азкабана захлопнулись за моей спиной. Огромный мир в одно мгновение сузился до каменной клетки, а вся моя прошлая жизнь сконцентрировалась на ощущениях собственной вины перед дорогими мне людьми. Я часами лежал на спине, уставившись в невидимый потолок, и шептал молитвы, которые придумывал сам: «Пожалуйста, Высшие силы, если вы есть, позвольте мне выжить и не сойти с ума. Выжить, чтобы все исправить». Я просто обязан был вернуться к Феликсу, к Скорпиусу, к своим сыновьям, которым задолжал целую жизнь. И к ней…
Я верил, что все так и будет. У меня еще оставалась надежда, которую я прятал от дементоров в самом дальнем уголке своего сердца. А еще эта крошечная надежда умещалась в моей крепко сжатой ладони – перстень, подаренный мне когда-то Региной Малфой. Именно его сорвала Гермиона со своей шеи в зале суда, именно его вложила она в мою руку, прежде чем ушла, так и не взглянув на меня. Перстень, который я несколько лет считал потерянным. Я не знал, откуда он взялся у нее, где она его нашла. Но именно он придавал мне уверенности и давал надежду на ее прощение.
И вот я вышел. Я вернулся. Но куда и к кому? Надежда, позволившая мне выжить в Азкабане, разбилась вдребезги на миллионы крохотных осколков, едва стоило мне переступить порог родного дома.
В камине треснул и погас последний уголек.
****
Улицы, фонари, противный дождь, текущий за шиворот. Я иду по знакомой улице. Я был здесь когда-то несколько лет назад, нет, я был здесь в своей прошлой жизни. Тогда эта улица показалось мне ухоженной и красивой, наверное, она и сейчас красива, утопает в зелени и цветах, но вот я иду по ней, сжимаясь от холодных, бьющих по лицу капель, и она не приносит мне никакой радости. В душе отчаяние и пустота, глаза смотрят, но ничего не видят вокруг. Здесь живет моя бабушка, Регина Малфой. Я иду к ней, потому что у меня не осталось ничего, кроме этой бесконечно длинной улицы, маленького домика и женщины с серыми, как у меня глазами.
Подойдя к двери, не могу попасть пальцем в звонок. Руки будто не мои, чужие, они не слушаются меня, ноги отнимаются, сердце колотится как сумасшедшее. Медленно спускаюсь по стенке вниз и сажусь на корточки возле двери, откуда-то из глубины поднимается комок и останавливается в горле. Голова кружится. Я дрожащими пальцами провожу по лбу.
Я боюсь. Да, я безумно боюсь, что за этой дверью меня ожидает все та же пугающая тишина, что и в Малфой-мэноре. Что там, по ту сторону двери никого нет, меня никто не ждет, я никому не нужен.
Собираюсь с силами, поднимаюсь, и все-таки нажимаю на звонок. Делаю шаг назад и жду… жду… жду…
И вот раздаются торопливые шаги, дверь отворяется, и…
Дыхание перехватывает. Сердце перестает биться. Я задыхаюсь, не в силах выдохнуть воздух из легких, словно мне только что нанесли сильный удар под дых.
- Здравствуй, Феликс, - мой голос хрипит и срывается. – Ты меня не знаешь…
- Я знаю тебя, - отвечает мальчик, внимательно разглядывая меня, и вдруг тепло улыбается. – Ты мой отец.
*****
Шестнадцать лет спустя…
Сентябрь, 2017 год
Осень в этом году настала как-то внезапно. Сухие опавшие листья легко похрустывали под ногами. Красные, желтые, зеленые, золотые – они придавали первому сентябрьскому дню непередаваемое ощущение праздника.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |