Примечание к части

отбечено. я срубаюсь и отчаливаю спать. простите за все косяки, утро вечера мудреннее, всё причешем и пригладим. и – будет ещё одна глава, крайняя перед перерывом.

Глава 20.

Мы сидели с Джи в пустой аудитории за соседними партами в первом ряду, изредка кидая косые взгляды на наши потрёпанные физиономии и быстро, тайно улыбаясь друг другу. Потому что перед нами нервно наматывал круги председатель педсовета и по совместительству – мой классный руководитель мистер Карго Блом.

Сейчас я отчего-то задумался, что за имя у него такое идиотское. Кажется, он иностранец. Кто-то из девчонок шептался, что он то ли румын, то ли болгарин, то ли словенец, а может быть, даже чех. Если честно, меня это мало волновало, но вот имя и правда было довольно необычное. Даже если бы он был представителем вымирающего племени с островов Карибского моря, меня это вряд ли заинтересовало бы. Всегда плевать хотел на цвет кожи или национальность, вообще не понимаю, как можно классифицировать кого-либо по этим признакам и, тем более, строить на этой базе своё мнение. Если здесь, в Ньюарке, бандитизмом и наркотой в основном занимались темнокожие, было совершенно тупо думать, что все они поголовно бандиты и наркоторговцы, а все остальные, белые, были целиком и полностью святошами и примером для подражания. У темнокожих были свои районы, этакие настоящие «гетто», куда даже копы не спешили соваться без машин прикрытия.

В Бельвилле я знал очень хороших ребят, и они были много лучше и интереснее большинства белых, которые учились со мной. А ещё в параллели были ребята – брат с сестрой – китайцы. Так эти вообще учились чересчур дотошно, и я знал совершенно точно, что мозги у них были заточены так, что мало кто мог потягаться с ними. Но как люди они мне всегда казались скучноватыми зубрилами.

Мне Карго Блом нравился как человек и бесил этим же, но всё же качеств, за которые его стоило уважать, по моему мнению, у него хватало. И сейчас он нервно ходил перед нами туда-сюда, и от этого мельтешения у меня начинала кружиться голова, поэтому я снова и снова бросал косые исподлобья взгляды на своего… друга? Он до сих пор выглядел хреново, но лично мне было сладко видеть такое его лицо, потому что достаточно свежие воспоминания о недавних событиях накатывали от его вида вновь и вновь, вызывая по моей спине лёгкий топот мурашек.

Хотя, наверное, стоит рассказывать именно с вчерашнего происшествия? Ведь именно из-за этого мы сейчас сидим тут, перед раздражённым председателем педсовета, и глупо перекидываемся заговорщицкими взглядами?

****

Вчера во время обеда мы договорились пойти домой вместе. Мы – это я и Джерард, потому что у Майкла опять было занятие по гитаре дома у Торо. Конечно, ведь сегодня не было репетиций в клубе, а это означало, что Уэй-младший обязательно напросится в гости к Рэю. Но я был даже рад: Джерард обмолвился, что собирается зайти в магазин комиксов, а я поймал себя на мысли, что до сих пор не знал, где расположен ближайший из подобных магазинов в Ньюарке. Когда я радостно стал расспрашивать про это и предложил составить компанию, Джи только хитро посмотрел на меня, словно пытаясь прочитать что-то на моём лице, но потом согласился. Честно, у меня почему-то отлегло от сердца. Если бы он сказал что-то вроде: «В следующий раз, Фрэнк», я бы точно расстроился. И снова подумал бы, что он бегает от меня или просто-напросто не доверяет. Или пытается отделаться от моей слегка навязчивой заботы, хотя в тот момент я совершенно не думал ни о чём подобном.

Шкафчик всё так же заявлял о своей индивидуальности, выделяясь из уныло-серого ряда таких же, только не вещающих, что «Джерард Уэй – главный педик школы», но шум за несколько дней постепенно улёгся. И если Джи и было неприятно слышать шёпот за его спиной и мерзкое хихиканье, а иногда – терпеть хлебные шарики, прилетающие в его голову в столовой, то он ничем этого не показывал и держался так, словно вообще ничего вокруг не замечает. Только сильнее стискивал пальцы и чуть поджимал губы, но вряд ли кто-то, кроме меня, обращал внимание на такие мелочи.

И вот мы договорились встретиться внизу, в холле школы после всех наших пар и пойти в «царство рисованного чуда», как сказал Джи, чтобы поселиться там минимум на пару часов: я точно хотел пролистать как можно больше старых комиксов, чтобы надышаться этим необычным и вкусным запахом, который я почти забыл за последние месяцы. Но у нас ведь не могло всё получиться гладко? Потому что сейчас я не был тётькой-варваром с огромными сиськами и мечом, а Джерард не был магом с кучей заклятий и какой-то волшебной хреновиной в руках. А раз так, то на удачу рассчитывать не приходилось.

Меня задержал мистер Блом. Ненадолго – минут на десять.

Я снова сидел перед ним и наблюдал, как он закрывает дверь за последним вышедшим одноклассником, а затем, проведя рукой по бородке, живущей только снизу его чётких скул, садится напротив.

– Фрэнк, я слышал, ты играешь на гитаре?

Просто спокойный вопрос и совершенно непроницаемое лицо без тени какой-либо эмоции. Будто он не спрашивает, а констатирует факт. И первое, что приходит в голову, просто уверенно сказать ему «нет». Потому что «да» – это явно новый вагон проблем для меня. Но я молчал и мялся, и его взгляд начал приобретать какую-то свинцовую густоту, что я почувствовал, как моя мошонка стремится вжаться в брюшную полость. Как это у него выходит, а?

– Играю, – устало произношу я, и мыслями уношусь на первый этаж, чтобы зашептать Уэю на ухо: «Только дождись меня, дождись, хорошо? Я уже скоро, я почти пришёл. Ты только не девайся никуда…». Ну какого чёрта Блому нужно от меня?

– В школе будет традиционный концерт, посвящённый Новому году. Я знаю, ты перевёлся только в этом году и не знаешь об этом, но будет здорово, если ты представишь свой класс на этом концерте.

Вот же я попал! Я очень любил играть, любил петь под свою гитару, но делать это в одиночку перед всей школой… Тем более где-то в это же время Рэй собирался устроить нам несколько концертов в местных клубах… Это всё было так не в тему!

– Я могу отказаться?

– Нет. Каждый класс готовит какой-то номер, а в нашем сборище уникумов и талантов я могу доверить это только тебе.

Это несправедливо. Все будут радоваться окончанию семестровых тестов и предстоящим каникулам, а я буду стоять за сценой с подкашивающимися коленями и потными ладонями, гадая, не слишком ли стрёмно я смотрюсь у микрофона без Рэя и других ребят… Как там говорил Майкл? Дерьмо случается…

– Это несправедливо, – озвучил я кусочек своих мыслей. На что Блом лишь усмехнулся, что было для него небывало ярким проявлением эмоций.

– Я понял тебя. Поэтому предлагаю своеобразную сделку: я зачту тебе риторику и освобожу от теста по ней. Ты ведь вряд ли собираешься поступать на литературный факультет?

Мои глаза загорелись – это была очень нехилая поблажка. Вся эта муть явно не была моим коньком, поэтому, освобождённый от риторики, я получал достаточно много свободного времени. Я говорил, что мне нравится этот мужик? Он меня бесит, конечно, но и нравится не меньше. Я не знаю, как у него это выходит.

Он посмотрел на меня, ожидая ответа, но мне не нужно было озвучивать – он и так всё понял, позволяя уголкам своих губ еле заметно уйти вверх. Ещё бы. Он знал, что это предложение, от которого я не могу отказаться.

– Тогда, я рассчитываю на тебя, – сказал он мне, когда я уже поднимался из-за парты и взваливал на себя довольно тяжёлый рюкзак.

– Только одна просьба, Фрэнк. Пусть это будет не кавер и не какое-нибудь сопливое дерьмо. Я буду ждать нормальную оригинальную песню со смыслом и душой. Считай это своим зачётом по риторике.

Я удивлённо обернулся у самой двери и посмотрел на него по-новому. Он задирал определённую планку, и это заставляло мои мозги двигаться внутри головы, щекоча череп. Он явно знал, как стимулировать к действию, и сейчас, кидая мне вызов, наоборот, поощрял и показывал, что верит в мои силы. Это было странно, и, если честно, мне уже хотелось бежать домой на свой чердак, потому что в голове замаячил ещё один куплет к той самой песне, над которой я уже работал к приезду отца. И, кроме новых слов, я услышал пару других, более ярких и острых аккордов, которые были там очень к месту. Вот же гад этот Карго Блом!

– До завтра, Фрэнк, – бесцветно сказал он, и я тоже попрощался, угадывая в неопределённых серых глазах тщательно скрываемое торжество.

Уэй. Уэй. Уэй, я знаю, что ты ждёшь меня. Ты ведь ждёшь меня, детка?

Я повторял это как заведённый, слетая с третьего этажа по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Было бы очень забавным сломать сейчас ногу, к примеру, но ничего такого не произошло. Я нёсся по длинному полупустому коридору к холлу, пару раз даже задел кого-то, но мне было плевать: моя цель была так близка, я просто не мог позволить себе отвлекаться.

Вот он, долгожданный холл, я остановился, пытаясь отдышаться и торопливо разглядывая людей – какие-то девушки, парни, пара преподавателей, и ни одного Уэя… Я почувствовал себя обманутым.

А потом посмотрел на время. Меня задержали ненадолго, но, чёрт, этого хватило, чтобы Джерард испарился.

Прошло около пятнадцати минут со звонка. Включи голову, Фрэнки. Парень, в которого тыкают пальцем все, кому не лень, не будет стоять в холле под прицелом целых пятнадцать минут. Этого бы никто не вынес, кроме каких-нибудь комиксных супер-героев, а Джерард совершенно точно не был бэтменом.

Я огорчённо вздохнул. Хоть бы адрес того магазинчика узнал, придурок… Тогда у меня были бы все шансы догнать его там. А сейчас что?

И правда, какие варианты?

Кажется, просто идти домой… Я разочарованно поджал губы и вышел из школы. Завернув за угол и понуро идя вдоль стены, я ненадолго поднял голову и совершенно неожиданно для себя подпрыгнул. Наверное, внешне со мной ничего не произошло, но я на самом деле отчётливо почувствовал, как все мои внутренности дружно подлетели. Далеко впереди на дорожке, идущей вдоль игрового поля, маячил силуэт Джерарда, и я мог догнать его очень быстро, если бы побежал, видимо, он всё-таки стоял там, в холле, сколько мог… Джи…

И я побежал. Мои ноги, не длинные, но достаточно быстрые, успели сделать пару стометровок, как вдруг я резко замедлился, а в итоге и вовсе остановился… Потому что из-за угла поля наперерез Джерарду быстро шла компания парней, кажется, их было трое, я пока не мог точно разглядеть. Внутри что-то стало холодеть и опускаться вниз, заставляя меня перехватывать ртом воздух и начать кашлять; от незастёгнутой куртки и прохладного воздуха, попадающего в трахею, проснулось моё недолеченное недомогание. Я склонился и упёр руки в колени, одновременно с этим накидывая движением тела капюшон на голову – с утра было всего восемь по Цельсию. А к середине декабря вообще обещали минус и снег.

Я глухо и раскатисто кашлял, постоянно сглатывая, чтобы хоть как-то успокоить растревоженную глотку. Мельком глянул вперёд и понял, что не ошибся: та компания шла именно к Уэю, а за сетчатой железной оградой, совсем рядом, проходила тренировка волейбольного клуба.

Я снова посмотрел на свои серые замызганные кеды, сдерживая кашель, затем взвалил сползший рюкзак на плечо и опять понёсся вперёд, туда, где уже ясно различимая троица взяла Джерард в круг и начала толкать его от одного к другому, словно он был волейбольным мячиком, а они просто разминались перед партией.
Вот же суки!

Я бежал и чувствовал свои предательски подкашивающиеся колени и туго сжатые кулаки. Блять, я так боялся. Ну какой из меня боец. У меня нет ни сисек, ни меча, ни достаточного мужества. Я боюсь, потому что каждому из этих старшеклассников я еле доставал до подмышек. Мама много раз пыталась отдать меня в детстве в спортивную секцию борьбы, и я каждый раз сбегал оттуда – все эти «Ху! Ха!» были не по моей части. Я хотел играть на гитаре, и мамино гипотетическое: «Фрэнки, тебе это может пригодиться» вообще меня не трогало.

А ведь пригодилось бы, придурок! Может, это дало бы мне шанс хоть кого-то наградить чем-нибудь запоминающимся, а не только составить компанию Уэю, пока нас будут избивать.

А я ясно предчувствовал, что будут. Вот один из парней сильнее толкнул Джерарда, а его сосед подставил ногу, и друг неловко завалился на бок прямо им под ноги, где тут же получил пинок под рёбра и ещё один – в живот. Я весь сжался от этого, мысленно примеривая все удары на себя, и вдруг меня прорвало.

На глаза словно упала багровая пелена, и злость заклокотала прямо в глотке. Они пинают Джерарда. Моего, блять, Джерарда. Эта небольшая приставочка к его имени придала мне сил, а точнее – снесла нахрен крышу до самого фундамента, подействовав не хуже инъекции адреналина прямо в сердце. Я был уже очень близко, и двое из троих стояли ко мне спиной, а ещё один – боком и просто не успел среагировать, когда я на всём ходу кинул в одного из мудаков свой тяжеленный рюкзак, сшибая его с ног, а сам слёту запрыгнул на его соседа сзади. Тот только занёс ногу, чтобы наградить Уэя очередным ударом, но не успел – я крепко сжал его бёдрами и обхватил руками, будто связав, он пошатнулся и тоже стал заваливаться на землю.

Внимание временно было переключено на меня, и на секунду сознание вернулось, покрутив пальцем у виска – тебя сейчас раскатают, Фрэнки. Так раскатают, что родная мама не узнает. Но я уже послал его подальше и, сгруппировавшись, оказался на парне сверху, тут же заряжая ему смачный удар в челюсть, разбивший мне костяшки и ему – край губы.

– Ах ты ж сука! – услышал я сбоку, и после этого кроссовок стоящего на ногах волейболиста влепился мне под рёбра, заставляя охнуть. Я дёрнулся, но не свалился, собирая все силы для того, чтобы зарядить парню под собой ещё раз, но уже слева. Он только-только очухался и теперь размахивал передо мной руками, пытаясь скинуть с себя.

– Блять, Джой, да он бешеный, сними его с меня, – я разобрал это в тот момент, когда что-то снесло меня на землю, и я уткнулся в руку привставшему на локте Джерарду. Он смотрел на меня вытаращенными глазами, а другой рукой прижимал пальто к животу. Вдруг я ощутил, как меня со злостью и силой пнули в бок. Всё тело раскрасилось яркими красками болевых ощущений. Кажется, это был тот парень, которого я оседлал с самого начала.

– Откуда он взялся? Он мне своим мешком чуть череп не проломил. Сейчас я ему…

Я увидел приближающийся ботинок и по странному наитию вцепился в него, повисая всем телом. Парень потерял равновесие и упал рядом с Уэем, но быстро сориентировался и, хорошо размахнувшись, заехал мне по лицу.

Это было странное чувство. Моя голова мотнулась, как кукольная, и в первую секунду я ничего не понял, а потом всё лицо просто взорвалось болью. Мне показалось, что он выбил мне все зубы, сломал нос и свернул челюсть. Это было настолько больно, что я застонал.

– Фрэнк! – завопил Джи, и я этого почти не видел заплывающим глазом, но друг вдруг ожил, его лицо исказила гримаса, и он, запрыгивая на другого парня, стал яро молотить его кулаками куда ни попадя. Естественно, ему тут же прилетел хук слева, и он, охнув, снова оказался на земле рядом со мной, я почувствовал его острое плечо сзади.

– Эй! Эй, хватит с них! – громко заорал кто-то со стороны площадки, и я отстранённо подумал, что интонация кажется мне смутно знакомой. Этот кто-то подал голос очень вовремя: на меня и Джи обрушились заключительные пинки, но я сгруппировался так, что они пришлись по краю согнутых ног, не слишком больно. Я мог только надеяться, что заскуливший сзади Джерард тоже додумался свернуться калачиком, чтобы защитить живот и рёбра. Перед лицом на землю приземлился смачный плевок, и я понял, что нас вроде бы оставляют в покое – мимо прошли три пары разной обуви, и я, перебарывая подкатывающую тошнотворную муть, перевернулся к Джерарду. Он лежал сзади на спине с разбитой губой и тяжело дышал. Его глаза были закрыты, но как только он почувствовал моё шевеление – сразу открылись.

– Твою мать… – тихо прошептал он. – У тебя гематома на пол лица.
Я попытался улыбнуться ему, хоть это и было больно. Я надеялся, они не сломали Джерарду рёбра.

Видимо, мои потуги выглядели забавно, потому что он тоже улыбнулся мне, тут же скривившись из-за разбитой губы.

– Я думал, ты ушёл, – стараясь не слишком шевелить ртом, сказал я ему. Фраза получилась трудно узнаваемая, но Джи меня понял.

– Я ждал, пока уже не стало совсем тошно. Было глупо договариваться встретиться в холле. Всё никак не могу привыкнуть, что я теперь – знаменитость, – он чуть виновато улыбнулся, стараясь не двигать левой половиной губ. От этого его улыбка вышла несколько саркастической.

– Ты как? В порядке? Идти сможешь? – спросил я его, усаживаясь на задницу и пытаясь понять, где ещё у меня болит. По ощущениям, болело везде и сразу.

– Здесь что-то не в порядке, – он сильнее прижал руку к правому боку, пытаясь тоже сесть. Я подал ему ладонь и помог подняться. – Но идти смогу, я думаю.

– Значит, пошли, – устало проговорил я, поднимаясь на ноги рядом с Джерардом и ища взглядом рюкзак, который оказался вывалянным в грязи полностью.

– Чёрт, они тебе куртку порвали, – сказал друг, показывая куда-то в район подмышки, а я лишь махнул рукой:

– Да и хрен с ней. Зашью…

Мы пошли, поддерживая друг друга, дальше вдоль решетчатой ограды. Сначала каждый шаг давался с трудом, но потом наши тела поняли, что от них не отстанут так быстро, и позволили нам идти довольно активно. Повернув голову в сторону поля, я увидел за сеткой наблюдающего за нами Бернарда. Вот же сука белобрысая… Ему самому не тошно быть таким? Фу… Мне показалось, что он следил за нами взглядом, не отрываясь, и не удержался – мстительно показал ему средний палец, подняв его повыше над головой. Он отвернулся, скривившись.

Ирония была в том, что наш путь пролегал мимо входа на поле, около которого отряхивалась и переговаривалась та троица парней. Я вдруг принял решение, и хотя точно знал, что оно тупое и совершенно лишнее, ничего не мог с собой сделать – адреналин до сих пор бегал по венам и не давал мне успокоиться.

– Джи, прости. Но сейчас нам придётся немного побегать, – прошептал я, чувствуя, как каждый шаг приближает нас к той компании и наполняет тело упругой лёгкостью, притупляя боль.

– Что? Что ты задумал? – не понял Уэй, но я почувствовал, как он подобрался весь.

Мы почти поравнялись с этими мудаками, и я вдруг неожиданно размахнулся ногой и со всей силы зарядил ближайшему кедом по заднице.

– Ах ты сука мелкая! – завопил он, хватаясь руками за попранное достоинство, и все трое развернулись к нам.

А я уже схватил Уэя за руку, не дожидаясь реакции, и дал дёру вперёд, по дороге, к выходу с территории школы. Джерард двигался медленнее, но я был непреклонен и тащил его за собой как на буксире. Позади уже слышался шум погони – обидчивые волейболисты бросились за нами вдогонку, но не слишком преисполнились энтузиазма, я знал, что наше желание убежать было многократно сильнее их желания догнать. Они, не переставая, орали неприличные ругательства нам вслед, пока не заткнулись, и я в какой-то момент оглянулся, чтобы убедиться: отстали и возвращаются на тренировку.

А ещё для того, чтобы увидеть эти ни с чем не сравнимые вылупленные на меня глаза Уэя-старшего. И как же меня пробило на поржать в этот момент! Ещё никогда я не видел такого взгляда у него: восхищённого, но не в смысле «ты крут!», а в смысле «ну ты и конченый придурок!», а ещё он был какой-то неверящий и немного – усталый. В любом случае, никогда до этого я не видел у Джи таких круглых глаз, и он выглядел чертовски забавно.

– Ну ты даёшь, Фрэнки, – хрипло сказал он смеющемуся мне, и наш бег постепенно сошёл на нет, да и сами шаги всё замедлялись и замедлялись, пока мы вообще не остановились перед каким-то перекрёстком, чтобы отдышаться. Я слегка истерично посмеивался над всем произошедшим и этим диким взглядом Уэя, которым он смотрел на меня, и в итоге добился своего – он тоже начал улыбаться.

Мы зашли в какую-то подворотню тут же у дороги, буквально в двух кварталах от моего дома, чтобы немного отдышаться. Топливо кончилось – адреналин рассосался, сделав своё дело, и теперь в тело вернулся весь спектр всевозможной боли, которая, казалось, залезла в каждый его уголок и по-кошачьи точила там когти.

Мы прислонились спинами к облезающей старой стене какого-то здания и пытались совладать со сбившимся сиплым дыханием, всё ещё истерично посмеиваясь надо всем произошедшим. Тут пахло разнообразным мусором: недалеко стояли баки, в которых копошились кошки. Серьёзно, пусть это будут кошки, я ненавижу крыс. А ещё пахло мочой: между домами был тупик, который определённой частью прохожих использовался по прямому назначению в качестве общественного туалета. Люблю этот город…

– Ну что, идём в магазин комиксов? – ляпнул я, улыбаясь относительно здоровой половиной лица.

Джерард экзальтированно хихикнул. И повернул голову со свисающими, кое-где вымазанными кровью и землёй волосами, ко мне.

– Конечно, пойдём. Нам же мало приключений на задницы, надо ещё от копов, которых вызовет продавец, поудирать.

Какое-то время мы молчали, обхватив колени ладонями и чуть нагнувшись вперёд.

– Джи… – я всё ещё тяжело дышал и был почти на краю от того, чтобы зайтись новым приступом кашля.

– Фрэнки? – грязный, вываленный в земле и песке, с разбитой вдребезги губой и оторванной пуговицей на пижонском кашемировом пальто всё же смотрел на меня и еле заметно улыбался.

– Скажи, что это не будет повторяться каждый день, – устало простонал я. Пусть это и звучало малодушно, но я не мог предварительно оценить масштабов катастрофы, а теперь мне это всё казалось с лёгким налётом «а не чересчур ли?!».

Джерард только усмехнулся, отводя взгляд и вперивая его в свои запылившиеся чёрные кеды с длиннющими розовыми шнурками. Вот зачем он вставил розовые шнурки? Что он этим хотел сказать?

– Я свою часть сделки выполнил. Я закончил то, что, по-хорошему, не должно было и начинаться. Но обещать, как часто меня будут пытаться поймать после школы, я не могу – потому что хуй знает. Всё будет зависеть от моей фантазии и нелёгкой науки – «как грамотно уйти после занятий незамеченным».

– От нашей фантазии, – поправил я его. – У меня, между прочим, тоже весьма богатый опыт незаметных сваливаний, так что можешь на меня рассчитывать.

Мы снова неуклюже улыбнулись друг другу половинами лиц, и через полчаса уже были у меня в ванной, пытаясь вымыть то, что можно вымыть, не раздеваясь, и обработать то, что творилось с нашими лицами, перекисью.

– Вот это охрене-е-еть, – восторженно протянул я, чуть отпихнув Джерарда от зеркала и, наконец, заглянув в него. Весь правый глаз хоть и не слишком, но всё же затянула гематома на полщеки, около губы корочкой запеклась ссадина, и вообще, правая половина лица представляла собой крайне неприятное зрелище. Но довольно эпичное и мужественное, никогда ещё не видел себя таким разукрашенным.

– Отойди, – меня оттеснял Джи, который никак не мог успокоиться со своими скулой и губой. Его левая щека опухла и цвела ссадинами, а губа была неплохо разбита, но всё-таки он выглядел намного лучше, чем я.

– Всё с тобой в порядке, принцесса, – я усмехнулся, наблюдая, с какой тревогой он рассматривает своё отражение, и немного пихнул его локтем под рёбра, как вдруг он взвыл:

– Ах ты ж мать твою! Что ты делаешь? – он схватился за то место, и я отчётливо вспомнил, куда его пинали. Мне стало не по себе.

– Больно? Прости, Джи, я просто забыл. Что у тебя с рёбрами? Раздевайся, – и прежде, чем он попытался задрать свою футболку, я почувствовал, как на меня выливается таз с ледяной водой. – Так, стоп, – остановил я его руки. – Иди в душ, всё равно весь грязный, как чёрт. А я потом. Сейчас принесу тебе одежду.

Я быстро вышел из довольно тесной ванной, чтобы оставить там недоумевающего друга, закрыть за ним дверь и прислониться спиной к обратной стороне.

Я ещё ни разу не видел его таким. Без всего. Без футболки. Или эмоционально оную стягивающего. Мне было не по себе видеть его за подобным занятием – это было достаточно интимно. Или казалось таковым моему воспалённому мозгу, который в воображении не переставал рисовать картины того, как он сейчас раздевается за этой дверью, как включает душ, встаёт под горячие струи и моется моим любимым мылом… Но я слышал, как щёлкнул замок – и, чёрт, это меня очень радовало, потому что не оставляло вариантов. Щелчок замка. Так просто. И это меня успокаивало, однозначно.

Так, Фрэнки, выдохни, больная ты голова. Полотенце, одежда… Отлепи уже свою задницу от двери. Надо найти то, что не будет ему слишком коротким.

Я перебрал половину шкафа, прежде чем был удовлетворён выбором. Свободные мягкие штаны и кремовая футболка, полотенце – всё это я повесил на ручку двери, надеясь, что Джи догадается об этом. А сам поковылял на кухню ставить чайник и поздороваться с холодильником в надежде, что у него есть что поесть для нас. Кажется, я надолго задумался, рассматривая его тускло светящиеся внутренности, потому что не услышал, как Джерард зашёл на кухню, уже одетый в мои вещи и немного неловко переминающийся в арке входа.

– Хм, – я улыбнулся так широко, как только мог мне позволить разбитый рот. – Ты похож на хоббита.

– Чего?! – возмутился друг, переступая с ноги на ногу и опуская глаза вниз, оглядывая себя.

– Ну, они тоже ходили в коротких штанишках и босиком, а их волосатые ноги…

– Волосатые? – охнул Джерард, для достоверности сгибая одну ногу в колене и рассматривая её поближе. – У меня нормальные ноги! И не такие уж они и волосатые…

– При чём тут ты? Я же про хоббитов, – невинно закончил я, всё же доставая из холодильника кастрюлю с рагу, кусок сыра и бутылку грейпфрутового сока.

– Я не виноват, что кое-кто тут сам размером смахивает на хоббита, и от этого на нормальных людях его штаны кажутся очень длинными шортами, – Джерард бубнил, а я улыбался до тех пор, пока не заметил его достоинство, свободно болтающееся под тканью.

Я резко отвёл глаза и поставил кастрюлю на плиту, включая её на самую малую мощность, пытаясь усилием воли прогнать из-под век намертво въевшуюся туда картинку.

«Джи без белья… Джи без белья… В моих штанах… После душа… Спокойно, Фрэнки…» – в голове стучало, не переставая, а я проделывал какие-то механические действия и вообще не мог сконцентрироваться на том, что бухтит Джерард.

– Тебе помочь? – раздалось у самого уха, и я дёрнулся, выпадая из сладкого транса. Будучи в задумчивости, я подпустил Уэя слишком, непозволительно близко к себе.

В ответ я только отгородился от него ножом для сыра и самим сыром, вытянув всё это в руках.

– Э… Порежь, пожалуйста, и завари чай. И помешай, чтобы не пригорело, – я кивнул на кастрюлю. – Я тоже быстро в душ. До сих пор земля на зубах скрипит, – и я бочком проскользнул мимо него и ушёл в комнату, где слегка перевёл дыхание и взял чистые вещи.

На запотевшем зеркале в ванной проступал затёртый рисунок, сделанный его пальцем – моя «F», взятая в полукольцо его «G». Моё сердце пропустило удар, а я, задумавшись, полез в душ. Что это значит, чёрт?

– Почему мы у меня? – спросил я, когда мы всё съели, иногда охая и стеная от того, что неловко открывали рот, или что-то попадало на раны у губ. Сейчас передо мной дымилась чашка ароматного чая с мятой, и перед Джерардом стояла такая же в ожидании – мы были не в состоянии пить горячее. Друг гипнотизировал коричневую прозрачную гладь, и ответил не сразу.

– Вчера ночью вернулись родители. Я не хочу там быть сегодня. Если я появлюсь таким – то не смогу заснуть после несколькочасовых нотаций матери. А мне завтра в ночную смену после школы, Фрэнки. Я был убедителен? – он поднял на меня глаза, и мои кишки перевернулись, окатив жаром пах, – будто он выдумывал причины ночевать у меня и был крайне рад, насколько красиво они звучали. Это было нечестно. Мне всё нравилось, было бы глупо спорить… Но то, как он убивал и воскрешал меня одним только взглядом, было нечестно.

– Оставил Майки разгребать родительскую любовь в одиночестве? – поинтересовался я, грея пальцы на кружке.

– Он слишком радостно напрашивался сегодня к Рэю. И я очень удивлюсь, если он будет после этого ночевать дома. Майки не дурак, он тоже не любит мамины нотации.

– Мне жаль, – я посерьёзнел и сказал это грустно. Потому что мне и правда было довольно грустно осознавать, что не у всех с родителями сложилось так, как у меня. Мне не на что было жаловаться.

– Фигня, – сказал Джи и попытался отпить чай. Он всё ещё был горячим, отчего друг скривился.

– Мама вернётся через час. Я не думаю, что версия «Джерард не хочет выслушивать долгие монологи своей мамы, и поэтому переночует у меня», устроит её.

– Хм, – друг вальяжно развалился на стуле, откидываясь на спинку, и вдруг снова выстрелил в меня, подняв свои странно-серьезные глаза: – Ну, ты можешь придумать что-нибудь получше.

Я заткнулся и поспешил спрятаться от него за кружкой. Потому что версии, со скоростью света проносившиеся в моей голове после его фразы, все были с каким-то налётом лёгкого порно, и ни одна из них не устроила бы мою маму. Нет… С этим надо что-то делать.

Меня спас звонок телефона. Я сбежал в прихожую, чтобы усмирить дребезжащую трубку, с такой непередаваемой радостью, как будто это моя любимая бабуля звонила с того света, чтобы спросить, как у меня дела.

– Мелкий? – раздалось в трубке, и я невольно улыбнулся. Папа нечасто радовал меня звонками, а за последний месяц это произошло уже дважды.

– Привет, пап. Всё в порядке? – его голос был уставшим, и мне хотелось послушать его чуть подольше.

– Да, более или менее, – сказал он, откашливаясь. – А ты как? Всё хорошо? Мама дома?

– Мамы нет пока, но у меня всё хорошо. Сегодня вот подрался со старшеклассниками. Мне нехило начистили физиономию, - сказал я в трубку, и на том конце сипловато рассмеялись.

– Молодец, мелкий. Так держать. Но не увлекайся, а то переломаешь себе пальцы и не сможешь играть.

– Учту, – улыбнулся я, и замолчал. Отец вряд ли звонил просто так, и я должен был выслушать то, что он хочет мне сказать. Внутри что-то неприятно зашевелилось от ожидания.

– Мелкий? – спросил он, помолчав, будто боялся, что я оставлю трубку и пойду по своим делам.

– Да, пап. Говори. Ты же не просто так звонишь?

В трубке завозились, от чего там послышался шум и треск, а затем он сказал:

– Тут такое дело, малыш… Я не смогу приехать к Новому году, прости, – моё дыхание перехватило, а в носу защипало. Как так?! Что значит, не смогу?! Ты же обещал… Обещал! Я еле-еле заставил потяжелевший на тонну язык ворочаться за зубами и, наконец, прошептал:

– Что значит «не смогу»?

– Перед концом года как всегда навалилось всё… Много выступлений и корпоративов, я не могу кинуть группу. Ты же понимаешь меня?

– Угу, – тихо сказал я, почти не размыкая губ.

– Но я постараюсь вырваться через неделю после Нового Года, обещаю, – поспешил закончить он, пытаясь обнадёжить меня. Вот только мне что-то не становилось легче, я чувствовал себя преданным и обманутым, хоть и осознавал всю глупость этого чувства. Он же не виноват, что так вышло? Я бы и сам поступил подобным образом, наверное.

– Значит, увидимся после Нового Года, – ответил я, стараясь добавить в голос бодрости. Получалось не очень.

– Я рад, что ты всё понимаешь, Фрэнки, – было слышно, что отец немного повеселел. – Обязательно прилечу в январе, маме привет.

– Договорились, – я даже выдавил из себя улыбку и попрощался: – Бывай, пап. Береги себя.

После разговора я ещё около минуты стоял в пустом коридоре, собирая себя с пола, где валялся сейчас, превратившись в безвольное желе, судя по моим ощущениям. Я слышал, как прихлёбывает на кухне чай Джерард, и это странным образом прибавляло мне сил. Если бы я был один дома сейчас, то точно бы разревелся, как девчонка.

Было обидно. Я просто соскучился и хотел уже увидеть отца. А тут всё так обернулось… Конечно, я расстроился.

– Эй, ты где там потерялся? – раздалось с кухни, и я понял, что пора возвращаться. – Всё в порядке? – спросил меня Джерард, когда я вернулся на свой стул.

– Более или менее, – неопределённо сказал я, потому что, честно, сейчас у меня не было ни сил, ни желания обсуждать всё это. – Отец звонил, перенёс нашу встречу на январь. Надеюсь, что потом её не придётся переносить на весну по какой-нибудь ещё причине…

Джерард уловил моё настроение и не стал ни о чём расспрашивать. Вместо этого он наглым образом пошёл к нашему с мамой холодильнику и залез в морозилку, шурша там пачками и пакетами. Наконец, он показался из-за дверцы, кидая на стол передо мной небольшую упаковку замороженных овощей.

– Приложи к лицу, Фрэнки, – он убрал кружку и без зазрения совести направился в мою комнату.

Я устроил свидание заморозки и своей разбитой щеки, и это было довольно неприятно. Я скривился от чувства, как моя кожа под пакетом немеет. По пути зашёл в ванную и взял перекись, чтобы ещё всё-таки хорошенько обработать наши раны. Когда я оказался в комнате, Джерард уже сидел на кровати и листал какую-то книгу, явно взятую с моего стола… Он быстро глянул на меня хитрыми глазами и вернулся к чтению непонятно чего «по диагонали».

А я подошёл к кровати и встал на колени рядом, всё так же удерживая пакет у щеки. Он не подавал виду, но его взгляд уже стал туманиться и выглядел заинтересованно. В доме было до безобразия тихо, и только тонкие пальцы, переворачивающие страницы, наполняли этот беззвучный вакуум жизнью.

– Покажи свои рёбра, Джи. Что там у тебя?

– Всё нормально, – поторопился сказать Уэй, но я не поверил и точным движением задрал бок футболки.

– Вот же чёрт! – вскрикнул я; под тканью всеми цветами кистей импрессионистов наливалась довольно обширная гематома. Я даже опустил заморозку на покрывало, чтобы обе руки были свободными.

– Я проверю на перелом? – вопрос, который я закинул, точно удочку, потонул в его темнеющих глазах. Вот только они были светло-ореховыми, а теперь становились какими-то непонятными, плохо читаемыми от того, что оказались занавешены чёрной отросшей чёлкой. Не получив ответа, я всё же потянулся к его коже.

Во рту пересохло, а сердце бухало, словно ударяясь о тамтам. Я понятия не имел, как проверяют на перелом ребра, мне было просто до безумия любопытно потрогать его.

В этом не было ничего сверхъестественного. Обычная тёплая кожа, которой коснулись подушечки моих пальцев. Но для меня это было подобно разряду электричества, прошедшего между нами.

Я задвигал рукой, обводя контуры его синяка, как вдруг Джерард дёрнулся:

– Щекотно, – улыбнулся он, и я очнулся от этого наваждения, отпуская край футболки и кладя сверху пакет с замороженными овощами. Уэй резко вскрикнул, но я был непреклонен:

– Подержи немного. Тебе тоже не помешает, – и встал с колен – забыл в ванной вату.

Я не был специалистом по переломам. Но я был специалистом по Фрэнку Айеро. И этот субъект пугал меня сейчас своим взволнованным состоянием и слишком острыми реакциями на бесстыдное поведение Джерарда. Ох… Этот говнюк взрывал меня одним присутствием, и… мне это чертовски нравилось.

Глава 21.

Джерард всё так же сидел на моей кровати, но уже нагло подтянув под себя ноги. Одной рукой он послушно прижимал к боку пакет с овощами из морозилки, а другой опирался сзади на локоть и держал всё ту же книгу, которую стащил с моего стола. И если сначала я не разглядел, что это, то сейчас отчётливо увидел, что это именно та книга, которую я старательно запрятывал под стопкой других. Я чуть не выронил вату от того, как быстро заколотилось моё сердце. Как же неловко!

– Интересные книжки у тебя около кровати водятся, – и я, скосив глаза, понял, что он нашёл тот старательно распрямлённый, но до сих пор хранящий следы сгиба уголок. Тот самый. Открывая на котором, я раз за разом несколько ночей подряд лез к себе в трусы. И Джерард выглядел так, будто он не иначе как сидел на диванчике напротив в этот момент, только в режиме невидимости…

Сказать, что этот гад меня смутил – это скромно промолчать. Я чувствовал, как вся кровь кинулась мне в голову, старательно разукрашивая лицо и уши алыми пятнами, но несколько секунд спустя смог всё-таки открыть рот и снова посмотреть в эти нахальные глаза.

– У мамы стащил… почитать. – Уэй гаденько так улыбнулся. Всепонимающе. – Да чёрт! – вспылил я, выхватывая у него из рук потрёпанную «Лолиту» Набокова. – Почему я должен оправдываться, я парень, и я мастурбирую, и, твою мать, ты – не тот, кто вообще должен меня допрашивать на эту тему, – в это время я отвернулся от него и отошёл, чтобы спрятать книгу подальше в стол, а когда обернулся к затихшему парню на своей кровати, то увидел ошарашенно-удивлённые глаза, такие круглые, словно по ним делали заготовку для монеты в пятьдесят центов.

Несколько секунд он так и смотрел на меня, а я – на него, а потом вдруг расхохотался, роняя пакет с овощами на покрывало.

– Заметь, Фрэнки, я и слова не сказал. Ты палишься, как ребёнок, ей-богу, – отсмеявшись, выдал Джерард. А я только пристыженно и чуть обидчиво вздохнул, кидая в него упаковкой ваты:

– Ох, иди ты, а? Скоро мама придёт, надо придумать отмазку, почему ты тут. И давай уже обработаем всю эту жесть на лице, – я отвинчивал крышку от перекиси, усаживаясь на кровати рядом с Уэем, только боком, подбирая под себя одну ногу.

Джерард улыбался, послушно открывая упаковку и отрывая оттуда два куска, один протягивая мне. А я, в свою очередь, обильно поливал вату перекисью и был благодарен ему, что он хотя бы просто молчит. К моему несчастью, это продлилось недолго.

– У меня есть… – сказал он и скривился от боли, когда я осторожно прошёлся по краю разбитой губы. Это выглядело не слишком страшно, а скривился он так, будто ему рвали зуб без анестезии. «Как девчонка» – подумал я и слегка улыбнулся. Кажется, я пропустил мимо ушей то, что он сказал, поэтому он снова повторил:

– У меня дома есть.

– О чём ты? – не догнал я, косясь на Джерарда, снова смачивая чуть порозовевшую вату.

– Порнушка, – он ухмыльнулся и тут же снова скривился – потому что я не дремал и опять потянулся к нему. Если это было залогом того, что этот парень не говорит, я мог бы мучить его губу вечность. Я упёрто молчал и занимался делом, не поддаваясь на провокации, но на Уэя не иначе, как что-то нашло, и он никак не унимался:

– Нашёл коллекцию отца. Хотя, если честно, не слишком долго пришлось искать. Можем посмотреть у меня, если… Ауч, полегче, а? – возможно, я слишком грубо припечатал его ссадину, но если честно, я готов был заткнуть этой ватой его рот, чтобы он перестал вгонять меня в краску своими словами. Мне казалось, что я и так уже красный, как клешня варёного краба.

– Прости, – как можно невиннее сказал я и посмотрел в его глаза. Сейчас они были тёмными и отчего-то казались серо-зелёными. – Не думаю, что это хорошая идея. Я как-то привык в одиночестве… – и потом обречённо сглотнул, усилием воли прогнав из головы картинку, в которой мы с Джерардом полулежали на диване перед телевизором в их гостиной, усиленно работая руками…

– Зря. Думаю, вместе веселее, – усмехнулся Джерард и, пока я был в прострации, сам потянулся ко мне ватой: –Теперь моя очередь, замри.

Щипало, было неприятно и больно, но я терпел: моя губа была разбита в несколько раз сильнее, чем у Джи, но я не был принцессой. Поэтому смотрел на то, с какой сосредоточенностью он двигал кистью, чуть закусив губу от напряжения. Словно рисовал. Потом Уэй скосил глаза на меня и легко улыбнулся. Я подумал, что кончу в этот момент, потому что его взгляд был настолько невинный и в то же время невозможно блядский, я не знаю, как это у него получалось.

Когда он всё сделал, я ещё был выбит из реальности. Поэтому его фраза: «Пойду, позвоню домой. А то меня завтра с кишками сожрут» – была очень кстати.

Я сидел и тупо пялился на ребят из Misfits, живущих на моей стене на журнальном развороте, и фразы Джи: «Да, мам. Нет, всё в порядке, просто сегодня заночую у друзей. Нет, никто не будет ширяться, да, я тебе обещаю. Успокойся, завтра поговорим. Мне неудобно, поговорим завтра, окей? Спокойной ночи мам, пока. Ага, я тоже», – доносились до меня, словно из тумана.

Вечер, тем не менее, прошёл странно по-домашнему. Джерард нашёл у меня (да, чёрт, опять без моей помощи. Я мог бы поклясться, что он бывает «таким» только в моём присутствии, и это бесило) стопку старых комиксов и увлечённо улёгся читать их на кровать. А я взял свой рабочий блокнот и гитарку, реанимированную после падения стойки, сел на диванчик напротив и стал работать над песней, которая была готова уже почти наполовину. Изредка я отвлекался, не прерывая мурлыканья под нос, и наблюдал за двигающимися глазами Джерарда, которые, кажется, горели как-то по-особенному просто от того, что он читал комиксы. По нему было заметно, что ему это нравится, и его вид вызывал невольную улыбку у меня.

Мне хотелось чаще наблюдать его таким: расслабленным, хоть и побитым, но сейчас по нему можно было судить только о том, что человек всем доволен и уже давно забыл о том, что произошло днём. Он полностью погрузился в выдуманный мир супергероев, и отмечать то, как живо меняется его мимика при чтении, было сущим удовольствием.

Внезапно мне пришли в голову отличные строчки. Я тут же потянулся к блокноту, чтобы записать их. Они были странными и острыми, и я заранее предвкушал то, что буду вспоминать сегодняшний вечер каждый раз, сколько бы мне ни пришлось пропевать эту песню. И довольно улыбнулся, снова глянув на увлечённо читающего Джи.

«И что-то происходит, планета кружится,
Мы не герои комикса, и боль кусается.
Не убежать. Ведь с этим холодным ужасом
Нам и вдвоём не справиться?

Не знаю…

Быть может, мне только кажется,
Что надо совсем немного мужества –
Один взгляд, одно дыхание…
И я уверен: это тебе понравится».

Не знаю, о чём я думал и что имел в виду, записывая под неустанное мелодичное мурлыканье последнюю строчку в блокнот. Не знаю, да и не хотелось разбираться: эти слова просто упали сверху – и я их записал. Мне нравилось смотреть на Джерарда тайком. Он был обычным «странным» парнем, такие есть в каждой школе, в каждом районе, их пинают и на них косо смотрят. Они не любят выходить из дома в одиночестве и, тем не менее, где-то пропадают, когда бывают так нужны. Но побитый и сдержавший своё слово Джерард лично мне сейчас виделся этаким комиксовым героем – простым мальчишкой, с которым вдруг приключилась некая невиданная хрень, и он вдруг стал обладать неебической супер-силой, раскидывая обидчиков направо и налево.

На самом деле, мне подумалось, что совершать каждый день небольшие подвиги типа того, что сегодня устроили мы – было тоже не так уж мало. Особенно для такого «мне не нужны проблемы» человека, как Джерард. И я гордился им сейчас, хоть и знал, что фиг признаюсь в этом.

Мы почистили зубы (я – щёткой, а Уэй, хихикая и дурачась, как малолетний ребёнок, – пальцем) и собрались уже лечь спать, как пришла мама. Это было очень поздно по моим меркам, раньше она так не задерживалась. Поэтому я отправил Джерарда в комнату, а сам пошёл к ней на кухню. Там уже шумел чайник. Я долго думал, как сказать про Уэя, но в итоге всё получилось само собой.

– У нас гости? – улыбнувшись, спросила мама. Она выглядела уставшей, но очень довольной, и мне показалось, что когда я приветственно целовал её в щёку, то почувствовал запах чужого и явно мужского парфюма…

– Джерард останется на ночь, – не задумываясь, выдал я, пытаясь понять, чем же это пахнет от неё и с какой стати.

– О, – многозначительно ответила мама. – Раскладушку достали?

Честно, у меня даже мысли не возникло об этом. Моя кровать большая, и я совершенно точно намеревался спать на ней сегодня вдвоём с Джерардом, это было так логично для меня. Но, услышав про раскладушку, очень смутился. Точно. У нас есть раскладушка. Чёрт, как я раньше не подумал? Если есть раскладушка, то гости должны спать на ней, а не в твоей постели, да, Фрэнк. Все эти ночёвки Джерарда под твоим одеялом тонко отдают голубизной, придурок, и если ты этого ещё не понял – то пора бы уже понять.

Кажется, я задумался, потому что мама тронула меня за руку:

– Фрэнки?

– А? Да, мам, вытащим. Ещё не успели.

– Тогда я схожу за бельём, – она встала, а я был так смущён, что ретировался в кладовку – доставать грёбаную раскладушку.

– Что это за хрень? – удивлённо спросил Джерард. Кажется, мой вид его озадачил, и он смотрел на громоздкие железяки в моих руках совершенно непонимающе.

Я уже не надеялся на помощь, потому что странной томностью внизу живота осознал, что Уэй совершенно точно не намеревался проводить сегодня ночь на раскладушке. И не смог сдержать разъезжающиеся в улыбке губы.

– Мама сказала достать раскладушку, не смотри так. И иди поздоровайся, пока я разбираю. Она ещё бельё занесёт сейчас.

Характерно изогнутая бровь Джерарда была мне молчаливым ответом, а я внутренне ликовал, собираясь ещё немного над ним поиздеваться.

Стоит ли говорить о том, что когда всё было готово, а свет выключен, этот невыносимый Уэй тут же забрался под моё одеяло, осознанно и намеренно утыкаясь своими холодными ногами в мои?

– Чёрт, ну какого ты такой ледяной? – возмутился я. Его пальцы щекотали волосы на моих ногах, и вообще его близость совершенно не добавляла спокойствия.

– Я ведь говорил, что мёрзну и не люблю спать один, если можно не спать в одиночестве. Или мне уйти на раскладушку?

Я заткнулся, никак не отвечая на эту провокацию.

Между нами было достаточно пространства, и всё оно медленно, но верно превращалось в наэлектризованное высоковольтное поле, как мне казалось.

Неожиданно под одеялом стало нестерпимо жарко, и я спустил его ниже, что оно еле закрывало бёдра. Джерард был в футболке, я – в майке, и хоть в темноте почти ничего не было видно, я чувствовал спинным мозгом, что он так же пытается высмотреть моё лицо в сумраке, как и я – его.

Казалось, прошла вечность. Густая, тягучая, наэлектризованная вечность, прежде чем он пошевелился, устраиваясь поудобнее на боку, лицом ко мне. И я не знаю, что меня дёрнуло, но я вдруг потянул руку к нему, касаясь ткани в области груди. Тронул и тут же замер в ужасе, осознавая, что я делаю. Джерард тоже напрягся, но не отстранился и не издал ни звука. И я, смелея и оттаивая, повёл рукой вниз, туда, где под краем футболки можно было добраться до теплоты тела.

– Эй… Что ты делаешь? – тихо и очень спокойно спросил Уэй, когда моя рука забралась под ткань, скользом пройдя по резинке его штанов, и у меня явно скрутило низ живота от этого. А затем повёл пальцами вверх по гладкой горячей коже, задирая край футболки.

– М-м? – нечленораздельно уточнил я. Меня уже ощутимо вело, и я чувствовал себя пьяным от дикого осознания того, что сейчас ночь, что мама у себя, что мы лежим так близко на моей постели, и я определённо хочу этого человека напротив. Я почувствовал эрекцию так быстро, что мысленно застонал: мне хватило только сладкого запретного предвкушения и фантазий для того, чтобы стать твёрдым. Я ненавидел своё тело за это.

– Что ты делаешь, Фрэнки? – повторил Джерард, а потом вдруг придвинулся очень близко, мешая моим движениям рукой, и зашептал в самое ухо. Его волосы смешно лезли в глаза и нос и остро, до зубовного скрежета пахли Уэем, так, что у меня сносило крышу от него и невообразимо ныло в паху.

– Ты у себя дома, и бежать некуда. Понимаешь, о чём я? – его губы коснулись моего уха, и это стало стартовым выстрелом для моего помутившегося сознания – я просто надавил рукой ему на плечо, заваливая обратно на матрас, и забрался всем телом сверху.

Мы тяжело и прерывисто дышали, смотря на очертания друг друга, проступающие в темноте. Зрение свыклось с ней, и я видел влажный блеск его тёмных, как два провала в никуда, глаз. Меня возбуждало сейчас всё: от запаха его дыхания до осознания того, что я чувствую через ткани нашего исподнего, насколько он твёрдый. Меня уже начинало тошнить от такого сильного возбуждения, я весь чувствовал себя, как на сеансе иглоукалывания, на которое ходил в детстве – всё тело было настолько чувствительным, что заходилось сиреной и покалывало даже от соприкосновения с воздухом.

Я хотел его. Я был крайне возбуждён и – видит Бог – никуда не собирался убегать сегодня.

Я слегка пошевелился на нём, не осознавая, что делаю, и Джерард закусил губу, а сам я чуть не сошёл с ума от ощущения, как наши члены задевают друг друга.

И меня прорвало.
Я опустил голову на его лицо, утыкаясь своими разбитыми губами в его и дыша ему в нос, и он тут же легонько прикусил меня, облизывая языком.

Я хотел рычать, я хотел трахаться, хотя не имел совершенно никакого представления, как это делать. Как удовлетворить это невыносимое желание и сводящее с ума напряжение в паху.

И руки Джерарда, мягко запускающего язык в мой разбитый рот, притянули меня за ягодицы к себе так плотно, что я готов был кончить от этого. А ещё он начал двигаться подо мной.

Я старался не издавать звуков. Я очень старался, но это было невозможно. На краю сознания пронеслась мысль «Хоть бы мама уже спала…» и тут же расплавилась от того, что моё тело набрало температуру в сорок градусов, не меньше.

Вокруг нас нависала темнота. Косая полоса света от уличного фонаря пересекала комнату, вырывая из неё часть пола, кусок дивана и половину двери.

Стремительно потеющие и издающие сдавленные звуки, мы тёрлись друг о друга, не разрывая поцелуя.

Одеяло с тихим шелестом соскользнуло на пол, не выдержав наших рваных движений.

****

Если бы не смущение и стыд от того, что мы сделали с ним той ночью, я бы повторил всё произошедшее ещё несколько раз.

****

Мистер Блом всё так же ходил по кабинету вдоль доски, и я уже устал отмечать, какой по счёту круг он наматывает. Кажется, последней цифрой было двадцать три.

– Вы понимаете, что ставите под угрозу репутацию школы? – наконец остановился он и строго посмотрел на нас из-за очков. – У нас не дерутся, а со вчерашнего дня вы – уже четвёртый и пятый человек, кого я вижу с потрёпанными лицами. Что произошло? Я слышал от учеников, что вчера у волейбольного поля дрались несколько парней из старших классов.

Мы подобострастно смотрели на Карго Блома, но молчали. Просто не понятно было, что говорить. Ну, дрались. Точнее, защищались, как могли. Это же очевидно. И что дальше?

– Так и продолжите молчать?

Мы не отвечали, упёрто жуя свои губы.

– Да что же вы за бараны такие, – устало вздохнул он, присаживаясь на свой стул. – Я ведь могу помочь, – быстро глянув на нас и поняв, что речь не имеет действия, он снова вздохнул и открыл свой органайзер. Интересная книжица, хотел бы я заглянуть внутрь… Что-то посмотрел в нём, ведя тупым концом ручки вниз.

– Значит так, я решил. В качестве наказания разберётесь со спортивным инвентарём в подсобке на улице. Весь летний проверите на цельность и перетаскаете в подвал, а там как следует уложите всё для хранения до следующей весны.

– Но у меня репетиция в клубе сегодня! – возмутился было я, но Блом кинул на меня быстрый ледяной взгляд, и я заткнулся, чувствуя, как мои яйца подтягиваются к животу.

– Меня это мало волнует, мистер Айеро, – спокойно сказал он, возвращая на лицо нечитаемое выражение. – У вас свои правила – у меня свои. Ничего личного. И переставай ввязываться в драки, Фрэнк. Тебе выступать перед всей школой через три недели. Всё, свободен.

Мы, было, поднялись со стульев оба, но вдруг Блом сказал:

– Мистер Уэй? Останьтесь ненадолго. У меня к вам разговор.

Джерард сморщил нос и с громким вздохом опустился обратно на стул. Я замер у выхода, смотря то на него, напрягшегося, то на Карго Блома, как тот вдруг сделал несколько жестов кистью, которые значили только одно в подобном исполнении: «Сгинь, нечистая!».

И мне пришлось послушаться и умирать от любопытства за дверью, откуда, естественно, ни черта не было слышно.

Я сполз по стене на корточки и стал ждать.

Джерард вышел минут через десять, и был он какой-то всклокоченный. Не внешне – нет. Именно внутренне. Он глянул на меня и, едва дёрнув головой, что, вероятно, значило «пойдём», не останавливаясь, зашагал к лестнице вниз. Пришлось быстро подниматься и догонять его.

Инвентарь был тяжёлым и местами грязным. Свёрнутые рулоны волейбольных сеток, корзины с мечами, коробка с эстафетными палочками, козлы для прыжков… Тут было столько всего, что я очень надеялся справиться хотя бы до темноты со всем этим.

Джерард вёл себя, как ни в чём не бывало после вчерашнего. Обычно общался и обычно двигался, мы даже несколько раз пошутили на тему эстафетных палочек и того, с каких сторон можно запрыгивать на козла. Но я до сих пор ощущал смутную неудобную неловкость рядом с ним. Особенно здесь, в кладовой, где мы были один на один, и он был так близко снова.

Серьёзно, он будто снял меня с предохранителя вчера.

Я чувствовал себя стволом сорок пятого калибра, тяжёлым, увесистым, но незаряженным, за которым аккуратно следили, ухаживали и протирали тряпочкой. Порой – проверяли механизмы на работоспособность, но никогда не снимали с предохранителя и тем более – не спускали курок.

С моими механизмами всё было в порядке, но они не знали до сих пор, что это вообще такое – стрелять. Что это за чувство, когда тёплые пальцы по одному заталкивают в тебя гладкие патроны, а затем берут за душу, щёлкают предохранителем и нежно, медленно, но при этом уверенно жмут на курок, заставляя механизмы работать, порох – воспламеняться, и чувствовать обнажённо всем стволом, как пуля, взбешиваясь, вылетает из барабана на крайней скорости и устремляется вдаль.

Это не шло ни в какое сравнение с холостыми проверками, которые я периодически устраивал себе до этого. Сейчас я чувствовал себя странно живым… И «озабоченным».

Раньше в моём сексуальном удовлетворении никогда не участвовал кто-то «третий», но вчера всё изменилось. Джерард дал мне почувствовать тепло своего тела и горячую влажность рта. Он дал мне ощущения возбуждения столь сильные, каких я не испытывал раньше. Он позволил мне чувствовать его, его возбуждение и такое же сильное желание, и хотя наш вчерашний способ удовлетворить друг друга выглядел, наверное, странно, мне было плевать на это.

Потому что никогда до этого я не испытывал ничего подобного так сильно и остро. Никогда так ярко не кончал, почти теряя сознание. Никогда ещё не стыдился столь всепоглощающе и жарко всего произошедшего и противного липкого ощущения в трусах.

И сейчас, перебирая летний спортивный инвентарь бок о бок с Джерардом, я невольно прокручивал в голове события вчерашней ночи, с ужасом чувствуя эрекцию и нарастающее волнение. В какой-то момент я не выдержал и с обречённым вздохом опустился на корточки, пытаясь сжать между ногами свой член и спрятаться лицом в коленях. Руки сами обхватили голову, пряча горящие щёки и меня всего от окружающего мира, в котором был Уэй.

Мне было стыдно. Жутко стыдно за своё тело. Даже дышать не мог спокойно, диафрагма никак не хотела опускаться вниз на положенное для вдоха место. Я не понимал, почему так реагирую на него и, тем не менее, не мог не признать очевидное. Я хочу Джерарда, и у меня совершенно сносит крышу от него.

– Фрэнки? Ты в порядке? – слегка обеспокоенный голос друга звучал сверху и сбоку, и я расслышал приближающиеся шаги, напрягаясь каждой мышцей.

Он тронул меня за плечо, но я был так взвинчен, что только грубо дёрнул им, избегая контакта.

– Эй? Что случилось? Тебе плохо? – вот теперь он на самом деле беспокоился.

Да, Джи… Мне так хорошо, что аж плохо. Член сам сейчас выпрыгнет из штанов, если ты тронешь меня ещё хоть раз.

– Я в норме, – прогундосил я в колени, не меняя позы. – Сейчас пройдёт. Просто… дай мне немного времени, окей?

После недолгого молчания он ответил утвердительно, но в его голосе звучало сомнение и непонимание. Друг, я сам ничего не понимаю…

В итоге я сидел в позе эмбриона и дышал, уговаривая себя успокоиться. Через хрен знает сколько времени мне это удалось, и я наконец поднял голову, чтобы увидеть полупустое помещение – Джерард вытаскал на улицу половину инвентаря в одиночку. И мне снова стало до безумия стыдно, но зато мысли о сексе временно покинули мою голову, и я всё-таки принялся помогать другу.

После того, как отработали наказание и завершили с перетаскиванием инвентаря, мы было собрались идти домой, но тут меня словно кипятком ошпарило: я вспомнил, что не отпросился у Рэя, и сейчас как раз было время, когда мы заканчивали репетировать.

Я скомкано попрощался с Джи и понёсся в подвал музыкального клуба – как же стрёмно вышло! Торо говорил, что устроил нам выступление на разогреве в одном из местных клубов, и мы снова репетировали в усиленном режиме. Какие-то пять песен, но хотелось сделать их безупречно… И вот я так облажался и подставил их.

Когда я влетел в двери, внутри помещения был только Рэй, упаковывающий свою гитару в кофр.

– О, Фрэнки? – дружелюбно сказал он. – Где тебя носило сегодня?

А я стоял, упираясь в колени, и пытался отдышаться. Мне почему-то стало смешно. Я вёл себя, как истеричная девчонка, если не хуже. Меня кидало то в жар, то в холод, я выдумывал глобальные проблемы там, где их, по сути, не было, вот и Рэй тому подтверждение. Я ожидал, что он будет недоволен, а он совершенно не в обиде… Я придурок.

– Блом заставил нас перетаскивать летний инвентарь после уроков, прости, – сказал я, отдышавшись наконец. – Это было долго. Часа три маялись с Джи.

– Из-за вчерашней потасовки?

Я кивнул.

– Вы так и не рассказали толком, что произошло. Может, стоит ходить из школы вместе? – обеспокоенно спросил Торо.

– Как девочки на панель? – усмехнулся я.

– Фу, Фрэнки, – осклабился Рэй, закидывая гитару за плечо. – Вас знатно потрепали, нет ничего зазорного в том, чтобы уходить вместе. Тем более, мы часто заканчиваем почти в одно время.

– Ага. А репетиции через каждые два дня? – поинтересовался я. Сейчас было уже восемь, а наши занятия в школе закончились в начале пятого.

– Ну-у… – протянул друг, почёсывая топорщащиеся волосы. – Майки будет полезно посмотреть и попрактиковаться на гитаре, а Джи… Какая ему разница, где рисовать своих жутких чуваков?

Это был вопрос в десяточку. И я не нашёлся, как возразить. Надо было попробовать этот вариант.

Я улыбнулся Рэю и не смог побороть порыва – приобнял его за плечо.

– На выходных поедем на залив. У нас традиция – когда опадают все листья, ехать на залив.

– Здорово. И что там делать? – заинтересовался я, особенно ввиду того, что обещали похолодание.

– Смотреть, – улыбнулся Торо. В декабре, перед новым годом небо и океан выглядят как космос.

Я тоже улыбнулся, пытаясь представить это. Но получалось плохо, поэтому я просто вышел из клуба за Рэем, и мы отправились по домам.

На недолгое время, что я говорил с Торо, меня посетило спокойствие. И это было приятное, хоть и редкое в последнее время чувство.

Дата добавления: 2015-10-24