Городской фольклор, астрология, мистика, эзотерика и т.п.

В знаменитой пьесе «Мурлин Мурло» обнаружить миф помогает контраст, создаваемый присутствием персонажа из другой среды. Алексей сравнивает то, что видит, с детской страшилкой (также частью современного фольклора, что символично). Смотря на все со стороны, Алексей заключает, что эти люди – заложники мифов, что они окружены созданной ими реальностью:

«АЛЕКСЕЙ. Вы мне страшные истории рассказываете… Страшные-престрашные… То про лилипутов, то про Христа, то про Бога, который приходит и сидит. То вот про тарелки какие-то… Просто, как в детстве бывало: “Стоит чёрный-чёрный дом, в нём живёт чёрный – чёрный человек…”

ОЛЬГА (смеётся). Ага. А он выходит и говорит: “Отдай моё сердце!”

Душераздирающий крик за окном. Алексей вздрогнул. Помолчали. Засмеялись оба» [138].

Тут же возникает рифмующаяся с эпизодом ремарка о крике, говорящая читателю, что миф становится реальностью, окружающей героев. Они все внутри детской страшилки, с которой сравнивает истории Ольги Алексей. Так и воспринимают мир, боясь всего, что их окружает. Они боятся облучения от телевизора, которое «скрозь стенки проходит», но не могут устоять перед соблазном посмотреть сериал. Алексей же, не находящийся в этой мифологической парадигме, получает упрек в невежестве: «Вы разве не знали? Ну вот. А говорите ещё – образованный <…> Это все у нас в городе знают. Все облучаются, но всем охота телевизор смотреть и всё. У нас все беды от телевизора, от лучей его. Даже когда он выключенный, от него, знаете ли, такие лучи идут, невидимые глазу и попадают на человека» [Там же]. Здесь проявляется еще одна черта персонажей – обязательно найти виноватого в событиях, которые по сути своей ни от кого не зависят.

Квартиру, в которой они живут, готовят к смерти – две двери, чтобы гроб развернуть можно было в большой комнате. И это тоже часть мифологии, буквальное воплощение анекдота о том, что в узких подъездах хрущевок невозможно развернуть гроб, поэтому его нужно заносить в квартиру на каждой площадке.

Местом действия пьесы является дом, находящийся между комбинатом («коксохимом») и птицефабрикой. Ветер, дующий то в одну, то в другую сторону, приносит соответствующие запахи. Такому не позавидуешь. И тут оказывается, что дышать испарениями птичьего дерьма крайне полезно: «Мать говорит, что полезно этим воздухом дышать для здоровья, только мне противно очень» [Там же]. Любое явление можно оправдать, если не можешь ничего изменить. Нужно просто смириться и искать положительные стороны.

Не обошлось и без контактов с внеземным разумом: «А еще мы в детстве видели летающую тарелку» [Там же]. Не имея под собой никакой реальной опоры, все гипотезы апеллируют либо к авторитету матери, либо к «мужики сказали», либо к «пророкам», к «Банге».

И тетя Паша в пьесе «Маска, я тебя знаю» (1985 г., «Дощатовские трагедии») верит и очень хорошо разбирается в летающих тарелках.

Ася из «Тутанхамона» утверждает: «Астрологи. Это очень популярно у интеллигентных пар» [165]. Знаки зодиака – еще один способ навесить ярлык на человека и считать, что его поведение и характер детерминированы датой его рождения. Так гораздо легче систематизировать мир. Также для героев это знание становится маркером принадлежности к определенной социальной группе, причем элите, интеллигенции.

Жертвы массового увлечения астрологией и эзотерикой в 90-х гг. могут выдавать очень точные диагнозы, как, например, в пьесе «Сглаз»:

«У него к тому же самое выгодное расположение по геофизической направленности, амплитуде движения от ядра земли, в нём к тому же соединены жизненно важные константы, а для формирования сознания, как вы знаете, приток сенсорной информации предельно важен, а вы – вы! – утрачиваете асимметрию, понимаете? У вас нарушена блокировка, открыт путь для разрушения…» [158, с. 318].

Отдельную группу составляют мифы, подкрепляемые неопровержимым аргументом «газета врать не станет» («Провинциалки», [153, с. 202]). А в газете-то встречаются истории, наподобие той, что рассказывает «первая тетка» в пьесе «Канотье» о том, как жена похоронила мужа вместе с выигрышным лотерейным билетом, потом откопала гроб – а мужа-то нет! А заканчивается ее история тем, что ханурики (покойники) едят людей, «за обе щеки наяривают», и все это, конечно же, «за грехи наши».

«Вторая тетка», дабы не ударить в грязь лицом, рассказывает свою бессмысленную историю:

«Тоже в газете написали. Один мужчина шел по штрассе. Какая-то машина вдруг остановилась, ночь уже была. Два мужика в машине сидят: бородатыи-и-и-и! Говорят ему, мужчине-то: “Идите к нашей машине, что-то на ухо вам скажем!” А мужчина наученный был, видно, давай – бежать. Убежал во двор. Там мусорный бак. Он в него залез. Спрятался. Сидит. <…> Эти двое бегали, бегали по двору, искали того мужчину – нету. Говорят: “Что же нам теперь делать? Наши внутрии, значит, сегодня голодные будут?!” И уехали, несолоно хлебавши. К своим голодным внутриям уехали. Хотели его скормить им. Но – не вышло. А мужчина выскочил из бака, прибежал домой, рассказал жене, а та позвонила и они напечатали в газете вот такой рассказ...» [125, с. 341].

Рассказы «теток» – смесь городских легенд, клише в виде обязательных сетований на молодежь. Верование газетам как истине в последней инстанции – общее место многих пьес. Напомним также о «живой смерти» из начальной ремарки, которая тоже похожа на городскую легенду. Она овеществляется, обретает очертания и локализуется, она ходит (см. выше о реализации метафоры, гл. 2).

Газеты и телевидение – основные источники информации для большинства людей. Информация принимается на веру, критически никак не осмысливаясь, поскольку авторитет источника не подлежит сомнению. Городские легенды, вычитанные из газет или услышанные от соседа, воспринимаются как реально случившиеся истории. Катя в «Канотье» говорит: «У нас в доме полтергейст. Читал? Это значит: барабашка живет. Читаешь газеты? Читай газеты, инженером будешь! Все говорят, что дом трясется из-за метро, а я знаю: барабашка! Прочитай “Труд” за 5 июля этого года, там научно обосновано, с подробностями. Маленький человечек где-то в углу тут живет. Понял?» [Там же, с. 315].

В пьесе «Шерочка с машерочкой» Ада Сергеевна говорит своей кошке: «Вот и в газетах пишут тоже, что от кошек СПИД появляется, да, да!» [172, с. 67].

Вычитанные в газетах истории пересказываются, обрастают новыми подробностями, и выходит часто, что случились эти истории чуть ли не с тем, кто их пересказывает. Таким образом самые невероятные вещи обретают статус действительно бывших.

В той же «Мурлин Мурло» присутствует легенда о ногте в пирожке, найдя который можно разоблачить маньяков, делающих эти самые пирожки из людей. Об использовании мертвых людей в промышленном производстве упоминается и в пьесе «Затмение»:

«А знаешь, что карандаши – это не карандаши, это не грифель внутри, или как его там, нет, не грифель. А туда заталкивают пепел из крематория, да, да, у них договор на поставку. Горелый человек очень маркий, им писать можно» [120, с. 221].

Все эти «страшилки» критически не осмысливаются, поскольку нет оснований не верить – «газета врать не станет», да и «мужики сказали» по-прежнему является отсылкой к авторитету.

Овеществленные легенды и материализовавшиеся страхи создают картину реального Армагеддона. Читая «Мурлин Мурло», мы сами погружаемся внутрь мифа, который, являясь правдой в сознании его носителя, разрешается единственно возможным способом – конца света ждали, и он пришел. С первых страниц читатель оказывается внутри мифа, заставая жителей провинциального города Шипиловска в ожидании конца света, который предсказала «волшебница Банга». «Мурлин Мурло» – это шанс взглянуть на мир глазами носителя мифа. Здесь слухи становятся реальностью, воображаемое становится осязаемым.

Без эсхатологического мифа тоже дело не обходится. И оказывается, все обо всем знали, но до последнего не верили:

«Конец света настал! Как было в Библии написано, так оно и вышло! Ведь говорили, все говорили: готовьтесь, суки, готовьтесь, а мы, дураки, не верили, не слушали, не верили в Бога в душу твою мать!» [138].

Радиопередачу о конце света ведет умерший Юрий Левитан, диктор-архетип для советского человека, почти 50 лет зачитывавший важнейшие документы. Сообщение о конце света и само это событие воспринимается не как случайность, но как постановление свыше.

Но в сущности, обстановка вокруг такая, будто мир уже давным-давно рушится – «музыка Чайковского», всеобщая разруха, вонь, ощущение, что вокруг ничего нет, кроме этого города. Это жизнь в состоянии Армагеддона. Качественно что-то изменить может только смерть.

Миф настолько густой, что он воплощается, овеществляется – в конце пьесы действительно происходит землетрясение. Вспомним, что говорилось нами ранее о реализации метафоры. Коляда и здесь крайне последователен.

Вера в пьесе «Театр» также авторитетно заявляет о скорых глобальных катастрофах:

«Через два года вся Европа уйдёт под воду. Надо все доллары, валюту сдать, чтоб ничего не было в кармане, так мне сказали. Нет, по телевизору сказал знаменитый экстрасенс, по звездам вычислил, врать не станет, опасно, клиентура откажется от него, верняк сказал. Слышишь ты, копильщик? Сдай свои доллары сраные. По телевизору, не где-то тебе там. Врать по телевизору не будут» [163, с. 228].

Тут в качестве авторитета выступает не только телевизор, но и экстрасенс, причем здесь уже прослеживается некоторая «логика» – зачем ему врать, если клиенты перестанут ходить.

Возвращаясь же к «Мурлин Мурло», скажем, что было бы ошибочным считать заложниками мифов только коренных жителей Шипиловска. Алексей со своей искренней патетикой уже превращается в пародию, его стремление изменить мир при помощи «великой русской литературы» выглядит смешным и в глазах персонажей, и в глазах читателей. Его патетика пародийна, потому что не осмыслена: «Вы догадались, конечно, что это не моя мысль, чужая, но это не важно: я тоже так думаю, тоже!» [138]. Он разговаривает цитатами, не наполняя свои выступления смыслом.

Алексей видит себя мессией, спасающим всех этих людей: «Я пишу огромный роман! <…> Он переделает людей! Он всех нас перестроит! Потрясёт! Заставит думать! Вы все изменитесь, когда прочтёте его!» [Там же]. Но он сам живет в мире иллюзий, просто они отличаются от иллюзий этих людей: «Я думала, что вы хороший! А вы плохой! Вы играете, как артисты в кино играют! Себя обманывают!» – говорит ему Ольга [Там же]. Алексей тоже себя обманывает, считая себя мессией и большим писателем. Миф о мессианстве более глобален («народ-богоносец») и хитер, но именно он терпит крушение. Его побеждает бытовая мифология вместе с предсказанным «Бангой» землетрясением. Образ Алексея должен отрезвить читателя, не дать ему почувствовать собственное превосходство над «провинциалами», ибо в таком случае он становится заложником другого мифа – об интеллигенции.

Дата добавления: 2015-11-14