Каталог как средство фиксации языковой действительности

Другим средством фиксации действительности у Коляды является каталог (длинные лексические ряды, перечисление). Использование каталога – это средство документации, архивации современной автору эпохи. Фиксируя на бумаге бытовое окружение и языковые реалии, автор создает максимально точный слепок с действительности, проводя ее инвентаризацию. Он собирает все возможные варианты наименования одного и того же предмета или явления. В речи, например, это ругательства. Пьесы – это и каталог предметов, и каталог мифов, и самых разных стереотипов – в общем, всего. Пьесы Коляды – это Thesaurus, сокровищница.

Каталог не всегда представляет собой систему, такую стройную, как в пьесе «Нежность», например (см. п. 1.3.1). Иногда это перечень разрозненных вещей, используемый для передачи впечатления «помойки», просто инвентаризация, констатация наличия предмета. Но все же главной функцией каталога у Коляды является разностороннее описание, закрепление понятия или явления, придание ему статуса существующего, «узаконивание». В этом отношении Н. Коляда подобен Ф. Рабле, с тождественным, кстати сказать, карнавальным сознанием (на использование каталога для фиксации окружающей изменяющейся действительности указывал М.М. Бахтин в своей знаменитой работе по творчеству Ф. Рабле [21]). Кроме того, каталог используется для усиления, нагнетания, часто представляя собой ряд с градацией.

Невероятной длины каталог ругательств предоставляет читателю Зина («Мы едем, едем, едем…»): «Бичуган, чучмек, обрубок, зимогор, бормотушник, бройлер, клоп, шкет, шмокодявка, шкалик, буратина недоструганный, задохлик, спиногрыз, карапет засмарканный, карлсон, малявка внепапочная, заусенец, шпингалет, крепыш бухенвальдский...» [139, с. 160].

Ряд с градацией часто служит для нагнетания эмоций, причем герои сами «накручивают» себя, движутся к эмоциональному пику: «Да чтоб твой самолет в воздухе перевернулся сто двадцать три раза! Триста тридцать три!!! Пятьсот тридцать три!!!» – в сердцах желает мать сыну («Шерочка с машерочкой», [172, с. 71]). Еще пример, содержащий окказионализм – превосходную степень относительного прилагательного: «Какой редкий, какой ты редчайший, редкоземельный, редкоземельнейший, редчайший дурак!!!!!» («Старая зайчиха», [162]).

Реплики персонажей можно использовать в качестве примеров для словаря синонимов: «Все! Баста! Каюк! Амба! Финиш!! Киздец подкрался незаметно! Конец фильма!» («Курица», [135, с. 381]). Еще пример: «Я, можно сказать, умоляю тебя мне помочь, подсобить, подмогти» («Вперед, к коммунизму!», [111]) – стилистические синонимы, диалектизмы, просторечия. Налицо стремление автора охватить как можно больше различных пластов лексики и сохранить, задокументировать их.

Пьеса «Кликуша» фиксирует представителей различных субкультур глазами героини: «Безбожники, наркоманы, мазурики, шантрапа, крысы, суконцы гнилые!!!!»; «Наркоманы, проститутки, рокеры, токсикоманы, воры, фашисты, зэки, педики, неформалы, андеграунд, суки в рваных ботах» [130]. Она же говорит о заселивших их головы паразитах: «В волосах у вас уже воши, гниды, аскариды, наутилиусы-помпилиусы завелись! У, черти немытые!» [Там же]. Документируется и название музыкального коллектива, осмысливается старухой по-своему в ряду паразитов (ср. с процитированным выше ее большим монологом, где тот же «Наутилус» фигурирует в ряду бессмысленных лозунгов).

Каталог запечатлевает непосредственно языковые факты, чтобы сохранить как можно больше материала. Особенности языка, а также использования интертекста и каталога делают пьесы Н. Коляды своеобразной «капсулой времени», сохраняющей живой язык нашего времени, его антураж и атмосферу. Здесь документальность уже не эффект, а свойство художественной речи.

1.6 Время и место действия. «Капсула времени»

Нет ничего удивительного в том, что Коляда называет или намекает, в каком городе происходит действие. Но иногда он делает это очень скрупулезно: время и дата с точностью до минуты, адрес, район, город, – конкретно в этот день в этом месте произошло конкретно это – что выглядит все как воссоздание реально наблюдавшихся событий.

Екатеринбург как место действия прямо никогда не указывается. Только в пьесе «Попугай и веники» (1997 г.) «автор» в ремарке говорит, что он «вроде как» в «Ёбурге», и в конце пьесы «Провинциалки» героини подъезжают к Свердловску.

Зато часто указываются реальные места Екатеринбурга, называемого «провинциальным городом»: например, «Агафуровские дачи» (психиатрическая больница на 8 километре Сибирского тракта) упоминаются в трех пьесах.

Реальные места описываются со всеми подробностями. Автор иногда комбинирует улицы и меняет географию по своему усмотрению, если вдруг ему надо, чтоб какое-нибудь здание оказалось в нужном месте.

В «Трех китайцах» место действия – «Заводской поселок у кирпичного завода» – реальное место в Екатеринбурге; названия улиц реальны – Слесарей, 1; Силикатная, 13; Вторая рабочая, 3; Алюминиевая, 8. Некоторые из них расположены далеко друг от друга, но в одном районе. Конкретно место действия локализовать не удается.

«Затмение»: трамвай №6 реально идет в ЦПКиО (имеется в виду имени Маяковского), это конечная остановка. В пьесе он останавливается на реальном перекрестке, но Коляда здесь не до конца точен – перекресток проспекта Ленина и ул. Карла Либкнехта, которая переходит в Свердлова, он называет «Ленина и Свердлова». Трамвай, остановившийся на этом перекрестке, действительно может вызвать большие проблемы с дорожным движением.

«Тутанхамон»: упоминаемая автором «Куба» – реально расположена на берегу Верх-Исетского пруда, улицы Большой и Малый конный полуостров. Там же находится «Cuba beach club». Трамвай в этот район действительно ходит по одной колее. Но дом, который на берегу, не может быть расположен так близко к трамваю. Коляда опять в угоду замыслу перемещает элементы мира. А возможно, это прием – называние автором улиц «на память».

Часто указывается конкретный адрес места действия. В пьесе «Картина» – Бажова, 37. В «Корабле дураков» – Красноармейская, 80 (отметим, что Н. Коляда в своей статье указывает, что жил по этому адресу: «Я жил тогда в однокомнатной квартире на первом этаже по улице Красноармейской, дом 80» [171]). Иногда сообщается главный ориентир, о котором знают все, даже адреса называть не надо: «Баня на Фрунзе» в «Попугае и вениках» и пельменная на Бажова («Картина»): читателю знаком не адрес, а сама «рыгаловка», как называет ее рассказчик.

Также в Екатеринбурге есть «Капсула времени» (которая должна быть вскрыта в 2023 г.) в Историческом сквере (который, кстати, находится недалеко от того самого перекрестка, где остановился трамвай №6 из пьесы «Затмение»), давшая название одной из новых пьес Н. Коляды.

Действие пьес происходит не только в Екатеринбурге, но и в других городах. «Театры всегда стоят в самом центре всех городов: даже таких маленьких, как Калачинск» («Группа ликования», [113]). Автор говорит о городе Калачинск Омской области с населением в 25 тысяч человек. Правда, никакого облдрамтеатра там нет, зато есть театр кукол.

Часто Коляда использует и вымышленные топонимы. Их всего два. Это Шипиловск и Дощатов. Первый в роли все того же маленького провинциального города фигурирует в «Мурлин Мурло», и только. Зато второй возникает в пьесах с изрядным постоянством на протяжении всего творческого пути самого Н. Коляды.

Город Дощатов становится частью авторской мифологии. Он выступает в роли абстракции небольшого российского провинциального города. Из пьесы «Курица» известно, что Дощатов стоит на Волге. До этого он находился в Сибири («Дощатовские трагедии»). Город мигрировал. Это можно воспринимать как недоработку автора либо как специальный прием, показывающий всеохватность образа провинциального города.

Коляда этот вымышленный город делает реальным – в нем есть точные адреса. Дом в пьесе «Букет» находится по адресу г. Дощатов, Шмидта, 90. И это не просто дом, а место где жил некто И.Ф. Бородаев, революционный деятель. Стало быть, место с историей. В вымышленном мире Коляда все равно стремится дать подробности, делающие его реальным, вдыхающие в место действия историю, а значит, оживляющие его.

В поздних пьесах (2010 и 2013 гг.) Дощатов расширяет географию, обретает мифологию. В пьесе «Бубен и утюг» (2013 г.) мы узнаем, наконец, что: «Городок Дощатов у нас маленький. В центре десять пятиэтажек-хрущёвок, площадь с Лениным с рукой, памятник газу под названием “Чупа-чупс”: длинная бетонная стрелка в небо, а на ней земной шар. А остальное – домики, домики деревянные, домики…» [105]. Действие пьесы происходит в придорожном кафе «У семи братьев» на выезде из Дощатова.

В «Капсуле времени» (2013 г.) упоминается «соседний Дощатов», где есть ансамбль мексиканских танцев. Поскольку сама «Капсула…» в Екатеринбурге, то можно сделать вывод, что Дощатов расположен недалеко от него.

В пьесе «Икар» (2010 г.) Дощатов становится реальным благодаря подробностям и даже свою мифологию обретает – жители города больше всех «сожрали майонеза», за что и были внесены в книгу Гиннеса; теперь им есть, чем гордиться: «Вы знаете, что у нас самый вкусный майонез? Вы знаете, что наш город Дощатов внесен в книгу рекордов “Гиннеса” по количеству съеденного в год майонеза на душу населения?» [123, с. 120].

Иногда город вообще не называется, а место действие просто «окраина провинциального города». А это, в сущности, везде и обо всех.

Таким образом, автор достигает реальности изображаемого и конкретикой, и обобщением. Люди реальные, живут на таких-то улицах, и при этом такие же, как мы.

Перейдем теперь ко времени действия. Выше мы говорили о том, как Коляда привязывает действие к реальности сообщением точных дат. Но есть и общее название для времени – «наши дни», действие у Коляды никогда не отнесено в прошлое. Максимально далекое изображенное им время – «вчера» (только однажды в 74 пьесах!), в «Бенефисе»: время действия в первой пьесе («Вовка-морковка») «это случилось вчера», во второй («Кликуша») – «это было сегодня утром». Пьесы преподносятся как свеженаписанные, созданные по горячим следам. Рассчитано на то, что художественное произведение за один день не создается, а вот пересказ событий – вполне. То есть: автор увидел (услышал), пришел и записал, не придумывая ничего сверх виденного. Жесткие временные рамки, заданные в начале произведения, призваны создать впечатление только что записанного реального события. Слишком мало у автора времени, чтобы осмыслить и домыслить. Все происходит сегодня, в «наши дни».

Важно понять, что автор имеет в виду под словосочетанием «наши дни». Это все то, что нас окружает. Это происходит у нас за стеной, во дворе. Это близость и актуальность. Это наши современники. Это мы сами. Это наш портрет, отражение современной эпохи. Коляда запечатлевает «наши дни», чтобы они остались во времени. Не случайно появляется в 2013 г. пьеса «Капсула времени», в которой звучит эта тема.

Инна и Сергей вскрывают «капсулу времени», чтобы заранее прочесть послание из прошлого. За общими словами о светлом будущем проступает человеческий облик и отчаяние писавших это людей. Вот что было на обратной стороне листа:

«СЕРГЕЙ (читает). «Как у вас дела, дорогие наши потомки? Как вы живёте? Слушайте последний анекдот: “Только на УЗИ Маша поняла, что привезла из Турции не только ракушки!”».

<…> Молчание.

ИННА. Это что, мне снится?

СЕРГЕЙ. Нет.

ИННА. Ты бредишь. У тебя очки плюс восемь.

СЕРГЕЙ. Да вижу я всё. Что ты пристала к моим очкам?

ИННА. Там еще что-то есть?

СЕРГЕЙ. Да. (Читает). “Суки и сволочи! Мы давно уже сдохли, а вы живете! Мы строили вам прекрасную жизнь, а вы всё просрали!”

ИННА. Чего?!

СЕРГЕЙ. “Просрали” тут написано.

Молчание. Читают письмо.

Смотрят в темноту.

ИННА. Ну, вообще-то – правильно. Просрали.

СЕРГЕЙ. Что – правильно? Это государственный документ, тут не может быть такого!» [126].

Сергей отказывается верить, что те люди могли такое написать, ведь тогда единственное, во что он верил, потеряет смысл. Очевидно, что анекдот про Турцию дописан позже. Но сути дела это не меняет. В послании отражается отчаяние людей, что им не жить в будущем, не видеть будущих поколений. «Вы все просрали» – это единственные живые слова, оставшиеся от них. И сами Инна с Сергеем пишут просто о своей жизни, о том, как она сложилась/не сложилась, как было трудно, к чему пришли, чтобы оставить хоть что-то о себе. И с тем же отчаянием Сергей в своем послании пишет: «Господи, почему у меня так болит сердце, оно лопнет сейчас. Вот это и всё, что было, вся жизнь? На этом конец? Почему так мало было, Господи?!» [Там же].

Для героев «капсула времени» – это возможность прикоснуться к вечности, чтобы задуматься. И возможно, открыв пустую капсулу (герои забрали послание с собой), люди тоже задумаются.

Коляда создает свою «капсулу времени», в которой останется на долгое время живой, настоящий голос обычного человека. Следовательно, «наши дни» – это то, какими нас запомнят будущие поколения.

Уже ушли изображенные в пьесах Коляды 80-е, 90-е и даже 2000-е гг., и время, в котором мы живем, тоже уйдет. Воскресить его можно будет посредством пьес Коляды, сохранивших в себе черты и атмосферу той действительности, в которой они создавались. Это документ эпохи, по которому наши потомки будут составлять о нас мнение. То мнение, которое мы заслужили.

По итогам первой главы можно сказать, что документализация становится основной тенденцией в творчестве Н. Коляды. С помощью различных приемов автор создает у читателя впечатление, что тот имеет дело с «документальным» произведением. Ремарка становится ведущим изобразительным средством. Именно в ремарках функционирует автор, который в пьесах Коляды очень активен и пристрастен. Пристрастность и субъективность парадоксальным способом создают впечатление наблюдения за реальными событиями. Именно через автора в произведении реализуются элементы следующих документальных жанров: репортаж, «наивное письмо», эго-документ, реконструкция.

Коляда использует элементы этих документальных жанров, поскольку все они предполагают активное участие автора (непосредственного наблюдателя события). Субъективность у Коляды делает изображаемое более реальным и достоверным. Коляда (тот комментатор, который его замещает), подобно авторам-документалистам, погружается в среду. То есть, чтобы зритель увидел объективную картину, нужно передать и субъективные переживания, свои (по поводу среды, даже по поводу самого объекта, таким способом показав свою «живость» и реальность). Коляда действует не снаружи, а изнутри. Чем дальше автор идет по пути субъективизации, тем яснее просматривается установка на тождественность точек зрения автора и читателя, что в итоге приводит к документализации его произведений. По сути вымышленные, они становятся реальными, в них как будто изображены факты реальной действительности.

Вспомним пример из пьесы «Амиго»: «дворняги тоскливо блондают по квартире». Почему он говорит именно так? Да потому что что вижу, то и пою, не работаю над текстом, а рассказываю сейчас. Это минус-прием для создания эффекта реального, для иллюзии одновременности создания произведения и его прочтения (автор почти тождествен читателю). Ср. умолчание в «Рогатке»: Илья сидит спиной ко всем, в том числе и к автору, когда же он поворачивается, то: «Первый раз мы видим его лицо» [155, с. 232]. Это стремление к тождественности авторской и зрительской точек зрения.

Н. Коляда всеми средствами убеждает читателя, что тот имеет дело с реальными событиями, наблюдаемыми реальным человеком.

Таким образом, главной целью использования Колядой подобных приемов является создание у читателя впечатления достоверности и даже документальности происходящего в пьесах; более того, действие максимально приближается к читателю, точнее, читатель все больше погружается в действие, пока не начинает «жить» внутри произведения. Следовательно, основной курс творчества Н. Коляды – это курс на сокращение дистанции (и даже ее устранение) между миром произведения с его героями и читателем. Сокращение дистанции усиливает эмоциональную вовлеченность.

Надо сказать, что такой способ изображения подобен популярной сейчас съемке кино (и документального и художественного) видеокамерой (вместо кинокамеры), повлекшей за собой массовое появление фильмов в стилистике «найденных видео». Это говорит о тенденции на максимальное сокращение дистанции (пространственной и эмоциональной) между автором и героем, а заодно и вовлечение читателя/зрителя, у которого должна возникнуть иллюзия если не активного участия в процессе создания, то хотя бы присутствия и нахождения внутри произведения. При этом сокращение дистанции (пространственное, техническое) удивительным образом вызывает увеличение дистанции между автором-творцом и его произведением. Делая произведение наиболее жизненным и правдоподобным, творец фактически отказывается от авторства, он уже не творец, а активный, говорящий наблюдатель. Автор не создает произведение, он живет в нем вместе с героем и читателем.

«Триер уже в “Догме 95” предлагал исключить имя режиссера из титров. Таким образом, он <…> “десубъективировал” творческий процесс» – говорит З. Абдуллаева[2, с. 323]. Коляда не снимает «титр» со своим именем с пьесы, но он меняет его назначение: указано имя не автора – создателя пьесы, а наблюдателя, вовлеченного в процесс. Коляда отказывается от авторства, потому что автор неизбежно субъективен. Глазами же «субъективного» участника все выглядит реальным, документальным, потому что создается впечатление, что никто не вмешивается в процесс, реальность фиксируется «как есть» и не подвергается обработке и искажениям.

Достоверности добавляет фиксация автором реальных языковых фактов и культурного фона с помощью каталога и интертекста. Использование интертекста в качестве документа – отличительная черта пьес Коляды.

Большинство приемов реализуется через ремарки, что указывает на возросшую роль паратекста в произведении. Переосмысление роли ремарки, ее эпизация и нарративизация, а также невозможность сценической постановки, говорит нам о том, что драмы Н.В. Коляды все больше походят на драмы для чтения, ведь многое открывается только читателю. Поэтому уже не так однозначно правым выглядит П. Руднев, говоря, что «в жанре “драмы для чтения” ни сам Коляда, ни его ученики не работают» [244].

Превращение художественного произведения в «документальное» у Н. Коляды – это сложный, направленный и всесторонний процесс, свидетельствующий о мастерстве автора. «Документальность» у Коляды – это результат особой сознательной организации художественного высказывания, эффект, производимый различными литературными приемами (или их значимым неиспользованием). Благодаря эффекту, создаваемому этими приемами, читатель пьес Коляды получает уникальный шанс наблюдать «реальную жизнь» с нулевой дистанции. Проживание-переживание читателем произведения становится намного ярче и ощутимее.

ГЛАВА 2.

Дата добавления: 2015-11-14