Толкование литургии

Смысл того, что происходит на божественной литургии, люди постигают прежде всего из молитв, которые при этом читают. Но это не все. Мы видели, как еще в III в. стали толковать богослужение символически. Первым изложил такое толкование константинопольской литургии в первой половине VII в. Максим Исповедник в Тайноводстве. Но прежде чем мы рассмотрим, какой смысл видел в обряде Максим, необходимо оглянуться назад, на толкование, предложенное более чем за век до этого так называемым Дионисием Ареопагитом в его трактате О церковной иерархии.

Дионисий был знатный афинянин, обращенный в христианство апостолом Павлом. Принято считать, что приписываемые ему сочинения на самом деле датируются концом V — началом VI вв. и происходят из Северной Сирии. Имя настоящего их автора неизвестно. Возможно, он принадлежал к кругам, не слишком враждебным монофиситству,— первая ссылка на его труды встречается в работах патриарха Антиохийского Севера (512—18), монофисита. Похоже, что халкидониты впервые познакомились с ними в ходе своих богословских дискуссий с северианскими епископами в 532 г. До недавнего времени приписываемые Дионисию труды считались аутентичными и, следовательно, весьма авторитетными. Ими пользовались и Максим Исповедник в VII в., и последний из византийских комментаторов литургии Симеон Солунский в XV в. Толкование, которое Дионисий дает евхаристии, следует рассматривать в контексте его восприятия христианства. Его почва — александрийская богословская традиция и философия неоплатоников. Цель христианской жизни — единение с Богом, которого Дионисий называет Единым. Он есть духовная реальность, из которой произошли и в которую должны вернуться все прочие духовные реальности. Дионисий не боится говорить о божественности человека, но в силу своего неповиновения человек разлучен с Богом и отделен от своих ближних. Он расколот изнутри и сам по себе не в силах возвыситься над раздирающими его страстями, над материальным мiром, который гнетет его и не позволяет в единении с Богом вновь обрести утраченное бессмертие. Разум его блуждает в потемках, он сам не знает, куда идет.

Но Бог в Своем человеколюбии воспринял нашу человеческую природу — всю, за исключением греха,— чтобы мы могли воссоединиться с Его божественной природой. Человеческий разум просвещается, душа становится свободной от нечистых страстей, человек воссоединяется с Богом так, что полнее слиться и невозможно. Христианин должен впитать этот божественный дар, освоить его, проходя через очищение и просвещение, ведущее к единению с Богом. Этого он достигает в церкви, иерархия которой помогает ему через созерцание подняться от реальности материального мiра к духовной реальности, на которую этот мiр указует. Мiр подлинной реальности, согласно Дионисию — это мiр именно духовный.

Постичь тот мiр непосредственно мы не можем, он дается нам в символах. Тайна божественного, которое единственно и духовно, явлена нам во множественном и материальном. Так и в служении таинств: видимые и осязаемые обряды — образы духовной реальности. От множественности знака человеческий дух может вознестись к всеохватывающему видению Единого. Достигает он этого созерцанием (theoria), которое есть деятельность человеческого духа, питаемого благодатью Духа Святого.

Чтобы суметь созерцанием постичь стоящую за символом реальность, необходимо очиститься. Тот, кто не достиг достаточной степени чистоты, не увидит в евхаристии того, что она есть на самом деле — таинства единения с Богом. Для них Писание и псалмы всего лишь учат, что надо вести добродетельную жизнь и ограждать себя от козней дьявола; евхаристия — лишь напоминает о том, что надо жить в согласии с теми, с кем ты обменялся лобзанием мира. Причастие вызывает в их памяти Тайную вечерю, куда Иисус не допустил Иуду за то, что тот не обладал требуемой степенью чистоты, а из этого они позна'ют, что участие в евхаристии обожествит их только в том случае, если они внутренне сообразуются с жизнью Христа.

Такова в общих чертах концепция христианской жизни, которой придерживается Дионисий, и именно с этих позиций мы должны рассматривать его толкование евхаристии как в первую очередь таинства единения с Богом. Он называет обряд словом synaxis, которым в раннехристианском словоупотреблении обозначали христианское собрание, когда церковь сходится вместе. Для обряда, как его понимал Дионисий, этот термин особенно хорошо подходит, потому что евхаристия собирает нас, разделенных друг с другом, в общность, которая дарует нам причастность Единому и воссоединение с ним. Дионисий считает, что евхаристия — это таинство, дополняющее собою все другие, без которого они неполны.

Единство, достигаемое посредством евхаристии,— прежде всего единство с Богом. Но такое единство возможно лишь тогда, когда мы достигнем внутреннего единства, ибо лишь тот, кто подобен Богу, может общаться с ним. Евхаристия являет собою полную противоположность греховным страстям, которые служат причиной наших раздоров внутри себя и между собой. Единение личности с Богом необходимо влечет единение личностей, которые, соединяясь, входят в общение с Ним.

Эффект единения, достигаемый евхаристией, символически выражен уже в самом начале службы, когда епископ, помолившись перед престолом, покидает алтарь, чтобы совершить каждение перед всем собранием. В этом молящийся должен увидеть символ Бога, который, превосходя все сущее и оставаясь неизменным, тем не менее являет себя твари, чтобы вовлечь ее в единение с собою. Кроме того, в этом следует видеть и символ самой евхаристии: она тоже едина и невидима, но из любви Бога к человеку обретает множественность во всем богатстве священных символов, а они, в свою очередь, возвращаются в единое, вовлекая в единение всех, кто подобающим образом входит в евхаристическое общение друг с другом и с Богом. Каждение символизирует, наконец, функцию самого епископа: из благорасположения к низшим чинам церкви он выходит из богосозерцания, чтобы в видимых знаках донести до них свое знание Единого и затем вернуться к созерцанию, которое позволяет ему за множеством символов, составляющих обряд, увидеть единую реальность. Все это проекции одной и той же символики — символики любви Бога, который нисходит к человеку, чтобы возвысить его к духовному созерцанию Единого.

Служба продолжается псалмопением, чтением Ветхого и Нового Заветов и, самое главное, Евангелия. Псалмы, которые прославляют слова и дела Бога и Божьих людей, подводят принимающих участие в согласном пении к принятию таинства и служению обряда таинства. Они ведут молящегося к согласию с Богом, с самим собой и с другими. То, о чем в псалмах говорится кратко и прикровенно, более полно раскрывается и проясняется в Чтениях. Поскольку Ветхий и Новый Заветы вдохновлены одним и тем же божественным Духом, они пребывают в согласии между собой: один предсказывает деяния Христа, другой о них рассказывает. Цель псалмопений и Чтений и достигаемый ими эффект — подготовить молящихся к служению таинства: они соединяются в духовном созерцании дел Божьих и тем самым становятся достойными обожения.

Потом отпускают оглашенных, одержимых духами и кающихся — они еще не достигли той степени очищения, которая позволила бы им принять участие в таинстве. Оглашенные не просветились в крещении, они только готовятся к этому, слушая Писание. Одержимые, хотя в той или иной мере посвящены в таинства церкви, не достигли в своем богомыслии той твердости, которая позволила бы им противостоять искушениям материального мира. Снова став жертвой сбивающих с толку и растлевающих страстей, они могут теперь только слушать Писание, которое помогает им вернуться на путь истинный. Кающиеся были допущены к таинству, но их несовершенство не позволило им возвыситься до подобия Божьего, и они тоже сделались недостойными участия в таинстве.

Удалив всех тех, кто не достиг достаточно высокой степени очищения, священнослужители и весь народ поют то, что Дионисий называет вселенской, или кафолической, хвалою. Из его описания не ясно, что именно он имеет в виду. Многие полагают, что речь идет о Символе веры, хотя эту часть службы он описывает как акт хвалы Богу за все его дела, благодаря которым мы можем войти в единение с ним.

Далее происходит предложение даров — священного хлеба под покровом и чаши благословения; все обмениваются лобзанием мира. Оно объединяет молящихся между собой и тем самым создает для них возможность соединиться с Единым — ведь для разъединенных между собой единение с Богом невозможно. Затем читают диптихи умерших. Это — прославление тех, кто при жизни достиг совершенства добродетели и теперь живет в вечном единении с Богом. Упоминание их имен на литургии напоминает верующим о том единстве с Богом в совершенной святости, к которому мы все призваны.

Епископ и клир омывают руки, готовясь к пресвятому жертвоприношению: приближающиеся к нему должны быть как можно свободнее от всего, что хоть как-то умаляет их соответствие святости этих минут. Они омывают руки в присутствии священных символов, и это означает, что только Христос может окончательно очистить нас, тем самым подготовив к воссоединению с Богом. Епископ входит в общение с Единым, чтобы совершить таинство единения. В Евхаристической молитве он восхваляет Бога за все его дела, ведущие к воссоединению нашей природы с его природой.

Совершив Анафору, епископ делит и преподает всем освященный хлеб, а также разделяет со всеми чашу. Этим самым он таинственным образом делит на всех и раздает единство, в котором жертвоприношение обретает полноту и совершенство и которого все причастники теперь удостоены. Само причастие в своей символике подытоживает все домостроительство нашего спасения. Из любви к нам Божественное Слово Христос оставляет свое таинственное святилище и снисходит до нашего уровня. Нашу человеческую природу он воссоединяет со своей, не поглощая ее, и сам по природе единый и неделимый, делит с нами нашу раздробленную природу. Но делает он это только для того, чтобы мы получили возможность разделить с ним его жизнь и его единение с Богом. Это требует от нас, чтобы наша жизнь как можно больше походила на Его жизнь и была свободна от растлевающих нас страстей. Размышляя над его земной жизнью, следуя примеру его святой непорочности, мы сами должны очиститься, стать Божьими людьми — и соединиться с ним.

Вот так представляет евхаристию Дионисий — как таинство единения с Богом, таинство по преимуществу. Для участвующих в нем оно делает реальным то обоживающее единение с Единым, которое воплощением Христа было дано всему человечеству в потенции.

Дата добавления: 2015-08-21