Глава 34. Предыдущим вечером Сара Дигнам удалилась в свою комнату сразу же после ужина

Предыдущим вечером Сара Дигнам удалилась в свою комнату сразу же после ужина, не дожидаясь шквала вопросов от Элиаса о ее здоровье. Он считал, что все болезни от плохой работы кишечника и поэтому всегда задавал ей ошеломляющие вопросы личного характера, не взирая, на присутствующих людей в гостях. К счастью его внимание было отвлечено на Мэй Флауэрс, которая отказалась покидать свою подругу до тех пор, пока не убедилась, что Сара отправилась спать. Мэй задержалась у них почти до одиннадцати, и Сара слышала ее пронзительный смех, который развеселил Элиаса. Он тоже смеялся.

«Интересно, - подумала она, - откажется ли брат когда-нибудь от своей холостяцкой жизни и падет жертвой прелестей ее пышногрудой подруги или нет?»

При этой мысли Сара почувствовала себя ужасно одинокой, настолько ощутимо, что прикрыла свои глаза. Ее любовь мертва, и любая возможность на замужество потеряна навсегда. Она прикоснулась тыльной стороной своей ладони к щеке. Щека была горячей. Ее голова болела, а горло пересохло и саднило. Она была уверена, что чем-то заболела. Этой ночью она плохо спала и поэтому провалялась в постели до позднего утра, она не встала, даже когда Уолтерс суетился за дверью. Слава Богу, что Элиас вставал поздно и не пришел к ней с каким-нибудь новым слабительным лекарством.

Сара потянулась за Библией, лежащей под подушкой, и обратилась к «Песни песней». Она не нуждалась в чтении текста, так как знала его наизусть.

«…я нашла того, кого любит моя душа, ухватилась за него и не отпустила его, доколе не привела его в дом матери моей и во внутренние комнаты родительницы моей» (стих 4 глава 3).

Ее спальня находилась в комнате, где она родилась, возможно, даже была зачата, хотя ей было трудно представить свою хрупкую матушку в объятьях большого дородного мужчины, каким был ее отец.

Элиас переместился в комнату отца сразу после его смерти, а она – в спальню матери. За все годы в этой комнате только один раз делался ремонт. Однако обои зеленого и бордового цвета, которые она выбрала, были настолько близки к предыдущим, что она едва могла вспомнить какими они были до. Кровать из красного дерева была той же, на которой спала ее мать, Сара перенесла сюда свой комод и шкаф. Эта комната была ей утешением. Элиас никогда не заходил сюда с тех пор, как умер их отец.

«На ложе моем ночью я искала того, кого любит моя душа, искала его и не нашла его» (стих 1 глава 3).

Она никогда не принадлежала Чарльзу. Недавно выходя из церкви, Сара подвернула ногу на ступеньках, и он поддержал ее за руку. Она прижалась рукой к нему, чтобы восстановить равновесие. Даже через кожу своей перчатки она чувствовала силу его сухожилий, но это было все, что она могла себе позволить. Нельзя даже было прижать его ладонь к своей щеке.

Она коснулась золотого распятия, висевшего у нее на шее.

«Мирровый пучок – возлюбленный мой у меня, у моих грудей пребывает» (стих 12 глава 1).

Нерешительно она положила руки на свои груди, мягкие под шелком ее ночной рубашки.

«Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня» (стих 6 глава 2).

Ни один мужчина не ласкал ее так, как она знала, мужчины ласкают женщин. Когда она была ребенком, она слышала разговор кухарки и горничной. Девушка имела ухажера, которого Сара видела, когда он приходил за ней каждое утро по воскресеньям. Горничная говорила кухарке: «Он погладил меня по сиськам». И она захихикала от волнения, когда сказала об этом. Сара позже спросила свою няню, что означает слово «сиськи» и была встревожена тем обстоятельством, которое вызвал ее невинный вопрос. Горничная была уволена незамедлительно, и даже старой доброй кухарке был объявлен строгий выговор.

«Малышка имеет большие уши», - сказала няня и после этого слуги начали сторониться ее.

«Этот стан твой похож на пальму, а груди твои на виноградные грозди» (стих 8 глава 7).

Она провела рукой вниз, к своему животу, который, несмотря на свой небольшой размер, она считала слишком полным и дряблым без корсета.

«Чрево твое – ворох пшеницы, обставленное лилиями» (стих 3 глава 7).

За седьмую главу отвечала Мэй, и она сделала свою работу плохо. Ни одна из страстей в стихах не имела отношения к Христу или Церкви. Чарльз сказал, что речь идет о священном браке и освещенной любви между мужчиной и его женой. Сара задумалась о Чарльзе: «А думал ли он об округлостях бедер своей жены, как о драгоценности?»; «о деле рук искусного художника» (стих 2 глава 7). Она отбросила эту мысли сразу же. Ей не нравилась Луиза. Слава Богу, она не приходила на их собрания, щеголяя своим положением. Сара заметила, что Луиза всегда считала для себя обязательным класть свою руку на руку Чарльза, как бы утверждая свое владение им. Когда она заговаривала в обществе, то говорила: «Чарльз и я», напоминая всем присутствующим, что они связаны друг с другом. Истинная любовь не требует показухи, это Сара хорошо знала.

Чарльз спрашивал ее о восьмой главе: «…и особенно давайте остановимся на шестом стихе» были его точные слова. «Давайте особенно рассмотрим шестой стих».

«Положи меня, как печать на сердце твое, как перстень на руку твою: ибо крепка как смерть любовь; люта как преисподняя ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный» (стих 6 глава 8).

Сара встала с кровати и подошла к зеркалу. Ее прекрасные волосы были растрепаны. Вчера она была слишком уставшей, чтобы заплести их в косу. Сейчас их цвет был скорее серым, чем блондинистым, и в тусклом свете позднего утра она выглядела старой и изможденной.

«У вас такие красивые глаза, мисс Дигнам, если можно так сказать». Нет, это не то, что он точно произнес, он сказал, что синий цвет ее плаща подходит под цвет ее глаз. Должно быть, он имел в виду, что у нее прекрасные глаза. Он сам имел поразительно красивые голубые глаза. Она как-то спросила Мэй, думает ли она так же, но ее подруга посмотрела на нее с любопытством: «они не настолько необычны», но потом Мэй никогда не принимала во внимание увлечения Сары, никогда.

Она закрыла глаза, пытаясь усилием воли вспомнить Чарльза, каким он был. Не таким, каким она увидела его в последний раз, с кровавой пустой глазницей вместо глаза. Сколько раз она представляла, как нежно покрывает поцелуями его глаза, беря его черные ресницы, такие чувствительные как крылья мотылька, в рот.

Внезапно она открыла глаза и встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Она полезла в ящик и, вытащив кусочек окровавленной бумаги, прижала его к своей щеке. Его руки касались этой бумаги, и поэтому она тоже касалась ее.

«Встретили меня стражи, обходящие город, избили меня, изранили меня; сняли с меня покрывало стерегущие стены» (стих 8 глава 7).

Она должна была признаться самой себе, что она в долгу перед Чарльзом за ту любовь, которую он пробудил в ней.

Прогулка несколько облегчила боль, но Мердок все еще не мог распрямиться, когда добрался до полицейского участка. К счастью Сеймур не был занят, и Уильяму пришлось пройти через долгие объяснения, почему он одет таким образом.

- Что с тобой случилось? – спросил Сеймур.

- Я переусердствовал. Забыл, что мне уже не двадцать лет.

- Стоило оно того?

- Я не уверен еще, но, возможно, у нас появятся некоторые доказательства по делу. Я хочу, чтобы ты послал Крэбтри и Дьюхарста в работный дом Дома промышленности прямо сейчас. Там находятся четыре человека, которых я хочу допросить. Их имена Бэтлез, Кирней, Тревелер и блаженный Альф. Посади Бэтлеза и Кирнея в отдельную камеру. И еще убедись, что Эд Паркер вернулся в участок. Я еще не закончил с ним.

Мердок почесал грудь.

- О, Боже! Прошлым вечером я принял ванну, но сейчас я не отказался бы просидеть в горячей воде в течение нескольких часов. Я должен сбросить с себя эту одежду. Она воняет, не так ли?

Сеймур кивнул.

- Согласен. Запах, как от протухших яиц.

- Эта сера. Они используют ее для дезинфекции, - Мердок направился к двери, затем остановился.

- Чарли, ты можешь послать за парой пирогов с мясом, прежде чем я грохнусь в обморок от голода.

- Конечно.

- Если ты не возражаешь, я собираюсь сжечь эту одежду. Она будет смердеть, вероятно, но я не вынесу ее запах больше ни минуты.

Неподвижное стояние не помогало его спине, и он застонал, как только подошел к двери, чтобы ее открыть.

- Где Крэбтри, кстати? Есть что-нибудь новое по делу?

- Да не знаю. Я отправил его на другой случай. У нас случилось происшествие, одна из тех кровавых трагедий с угарным газом. Типичная история. Люди используют самый низкий сорт угля, потому что не могут позволить себе иное, а хозяин не чистит дымоходы должным образом. Угорела вся семья, в том числе ребенок-инвалид на втором этаже и пожилой человек снизу. Двое других постояльцев очень больны, одна может умереть. Крэбтри и Хиггинс сейчас находятся там.

Мердок уставился на него.

- Где это?

- Шербурн Стрит, к югу от Джеррард.

- Знаешь имена этих людей?

Сеймур сверился с записями в блокноте.

- Пожилого мужчину звали Томас Хикс, а семья сверху – Пагвел, нет, Тагвел. Миссис Тагвел, ее сын-инвалид и взрослая дочь.

- Боже мой, Чарли, когда это произошло?

- Ночью. Почему ты спрашиваешь, ты знаешь их?

- Я был у них. Танвелы значились в списке Говарда. Семья, чье заявление он отверг.

Сеймур присвистнул.

- Совпадение или злой умысел?

- Не знаю, было бы лучше отправиться туда прямо сейчас. Как их обнаружили?

- Один из местных вернулся рано утром и обнаружил, что все они мертвы. Он попросил соседского мальчишку сбегать за констеблем. К счастью на своем маршруте дежурил констебль Барли, он хороший парень с ясной головой при чрезвычайных обстоятельствах. Он понял, что случилось, и открыл все окна, ему пришлось даже разбить несколько из них, по-видимому. Он успел вытащить двух женщин, иначе они тоже бы умерли.

- Черт, Чарли. Что, черт возьми, происходит?

- Слушай, тебе лучше пойти туда самому. Я пошлю Файфера и Уйли забрать бродяг. Мы продержим их здесь, пока ты не вернешься.

Мердок направился к двери.

- Уилл, в первую очередь, тебе надо сменить одежду.

- Черт! Ты должен помочь мне, Чарли.

Дата добавления: 2015-08-18