Глава 12. Скованные одной цепью

Дэрил двигался вдоль улицы короткими перебежками от машины к машине, прячась, пригибаясь, местами падая едва не на четвереньки и мысленно в сотый раз проклиная вездесущих ходячих, отмороженного ирландца, глупую выходку Мишонн и тот день, когда началась вся эта заваруха.

«Твою ж мать!.. Гребаные мертвяки… Так и лезут, блин, сношать их по-хитрому! Тачка, блядь, нужна до усёру! Не найду в ближайшие пять минут хоть пару нормальных колес – все, трындец! Уйдет, падла! Ищи его потом, дрын еловый ему в задницу… Вот сука… Опять пусто… А эта, едрить ее, покореженная… Блин, Иисус, если ты все-таки есть, сделай уже что-нибудь полезное!.. Или я тебе так же дорог, как чирей на заднице?.. Интересно, почему? Чем я хуже Мерла, которому ты всегда помогал, хоть он и был изрядным козлом?.. Удавалось же ему чудом каким-то отвертеться и от копов, и от тюряги, и от его отмороженных корешей!.. Блин, ну, что тебе, в падлу сделать так, чтоб мне прямо сейчас подвернулась годная колымага с полным баком? Клянусь, что хочешь сделаю, лишь бы ты - черт тебя дери! - сотворил хоть одно чудо! Молиться, блядь, начну по утрам вместе с Габриэлем. Или распятие в Грейди приволоку. Пусть наш прибабахнутый жизнью пастор устроит там хоть собор, хоть часовню… или как там это все называется…»

- Ёбаный кривой!..

Завернув за очередную машину, аккуратно припаркованную на стоянке возле банка, он замер с открытым ртом, не веря собственным глазам. Между серебристым «Volvo» и темно-синим «Camaro», слегка поблескивая хромированными деталями, скромно стоял потрепанный внедорожными милями BMW Enduro*. Диксон рухнул перед ним на колени, как перед недавно упомянутым распятием, в почти религиозном экстазе выдохнув:

- Иисус, Яхве, Иегова… или как там тебя… Я тебя люблю!.. Сделай еще так, чтобы бак был полным!..

Беглый осмотр показал, что чудо, которого он так жаждал, произошло. И притом не одно: байк, не смотря на изрядный пробег, оказался в полном порядке; в закрепленном на заднем багажнике кофре нашлись инструменты и кое-какие запчасти, а когда Дэрил, затаив дыхание, обошел мотоцикл кругом, на боковой багажной раме обнаружилась почти полная канистра с бензином. Неподалеку на асфальте валялся шланг, а рядом виднелись следы пролитого топлива.

- Охренеть… - лыбясь шире ушей, пробормотал Дэрил. – Придется распятие искать и в монахи подаваться…

Оседлав щедрый дар Господа и окинув взглядом пространство между машинами, он понял, что здесь произошло. Пятна бензина на стоянке были не единственными: поблизости от них нашлись и следы крови, размазанные характерным образом. А поскольку ни хозяина байка, ни его бренных останков в поле зрения не наблюдалось, ход событий становился совершенно очевидным. Кто-то решил слить с тачек немного бензина и преуспел в этом. Однако проворонил подобравшихся мертвяков, покуда закреплял на багажнике канистру. Его, конечно, безжалостно загрызли, и теперь, по ходу, он уже с неделю как бродит где-то вместе с другими трупаками, щелкая челюстями и пуская слюни. Печально. Но закономерно.

Дэрил понимающе хмыкнул, аккуратно развернулся и выехал со стоянки, постепенно набирая скорость. Он знал, куда собирался направиться ирландец и был уверен, что сумеет его догнать. Хватит уже самоуспокоенности и всепрощения! Сыты по горло! Поленились в свое время найти и грохнуть Блейка – ну, и получили полную бочку дерьма на свою голову и приключений на свои задницы… Сколько народу жизнями поплатилось – это ж охренеть просто! А оставшихся, бляха медная, чуть не сожрали мудаки терминусовские. Не хватало еще с ирландцем таких же проблем поиметь. Зря он, что ли, на восточную трассу намылился, падла? Небось планирует с какими-то отморозками снюхаться, вроде тех же «псов»…

- Твою в бога душу мать!..

Внезапно выросшее на пути препятствие чуть не застало его врасплох, заставив затормозить так резко, что байк занесло с изрядным креном, едва не уложив на асфальт. Дэрил и сам не понял, как сумел удержать машину от падения.

- Какого хрена?!. – он внезапно осекся, разглядев, наконец, кого вынесла нелегкая поперек дороги. – Мишонн?! Какого черта ты тут оказалась?!.

Женщина, сильно припадая на правую ногу, шагнула вперед и сипло выговорила:

- Я поеду с тобой.

- Да ты вконец офигела, подруга?! – взвился Диксон. – Куда ты, мать твою, собралась?! По тебе шконка больничная рыдает горькими слезами!..

Она ничего не сказала. Только посмотрела ему в глаза так, что Дэрил внезапно ощутил противный холодок в позвоночнике – тот самый, который испытывают, сталкиваясь с чем-то непоправимым и неизбежным. Он тоже не стал ничего больше говорить, не стал уговаривать и убеждать, ибо в этом просто не было смысла: слишком хорошо он помнил это мучительное чувство вины, делающее взгляд мертвым, а душу – опустошенной; заставляющее безмолвно корчиться внутри себя от ненависти к себе самому и сознания собственного бессилия перед случившимся. Он только кивнул, соглашаясь, а когда Мишонн села позади него, коротко бросил:

- Держись крепче.

Байк рванулся с места и полетел по Джесси-Хилл, оставляя позади и увязших в затяжном бою с мертвецами друзей, и разочарованно щелкающих зубами не живых и не мертвых врагов.

***

Она падала, погружаясь в неимоверную глубину – туда, где мир теряет краски, становясь похожим на затертую ленту старой кинохроники; куда не проникают ни тепло, ни свет солнца, и где кровь стынет в жилах; где сердце замирает, не в силах сжиматься, а ребра трещат под чудовищным давлением, и каждый вдох мучителен и обжигающ, словно расплавленный свинец. Там, в этой бездне, меркнет сознание, угасая, словно последние брызги магния, роняемые факелом, а перед внутренним взором проносятся видения того, чего, возможно, никогда и не было. Или было, но в каком-то ином измерении, иной жизни…

В полицейском участке шум, гам и галдеж: кто-то спорит на повышенных тонах, кто-то смеется, потешаясь над очередным забавным происшествием. В углу у окна престарелая дама скандалит с молодой раскрашенной оторвой, а сержант с унылым видом пытается что-то записывать в протокол. Матерятся и сыплют проклятиями задержанные, хохочут и отпускают сальные шуточки запертые в «обезъяннике» проститутки, орет во всю глотку лейтенант, которого достали эти «Содом и Гоморра». А на скамье у стены, рядом с коридором, ведущим к «предвариловке», сидит коренастый мужчина с могучей шеей борца, пудовыми кулаками боксера и угрюмой физиономией гангстера. Поглядев на часы, он вдруг поднимается и, откинув полу пиджака, заводит правую руку за спину. Его глаза прищурены, а губы стиснуты в тонкую злую линию. Она не раз видела такие лица – за секунду до того, как начиналась беспорядочная стрельба. Подхваченная каким-то необъяснимым порывом, она проталкивается к нему, на ходу выдергивая из кобуры табельное оружие, и успевает навести на него пистолет до того, как его рука выныривает из-под пиджака. «Не двигаться!» - ей кажется, что она кричит, но в общем шуме голос ее едва слышен. Мужчина делает одно неуловимое движение, и ее пистолет внезапно перекочевывает в его ладонь, уставившись дулом ей в лоб. Она вздрагивает, когда подошедший лейтенант хлопает ее по плечу и, смеясь, говорит: «Знакомься, Лин: это – твой новый напарник». Мужчина ловким движением переворачивает в руке пистолет и рукояткой вперед протягивает его ей: «Сержант Джон Ликари. К вашим услугам». Она краснеет под смеющимися взглядами сослуживцев, но находит в себе достаточно решимости, чтобы взять оружие и посмотреть мужчине в лицо – прямо в серьезные прозрачно-серые глаза, - а потом сказать: «Как ты это сделал? Покажи еще раз». И впервые видит его улыбку…

День Независимости. Участок стоит на ушах. Все, включая лейтенанта, уже изрядно нагрузились и веселятся напропалую. Она хотела тогда уйти, но ребята своими уговорами заставили ее остаться. Это было ошибкой. Потому что после третьего бокала мартини стало ясно, что боль потери никуда не ушла – она просто затаилась в самой глубине души, дожидаясь подходящего случая вырваться наружу. Она смотрела вокруг и видела неплохих, в сущности, людей, у каждого из которых были свои заботы, радости и мечты. Только у нее ничего этого не осталось. Ей не о ком было заботиться, не с кем было делиться радостями и печалями. А мечта… она умерла вместе с Оскаром и лежала теперь под белым мраморным надгробием на городском кладбище. Четвертый бокал. Пятый бокал. Для чего жить? Чтобы служить и защищать? Кому и от кого? Кому есть дело до сотен бессмысленно загубленных жизней? Кому есть дело до того, прервется ли прямо сейчас еще одна жизнь?..

Она сидела на скамейке в парке и держала в ладони снятый с предохранителя пистолет. Магазин был пуст. Один патрон находился в стволе. Этого хватит. Маленького кусочка свинца. Может, это и есть решение?.. Она очень удивилась, когда подняла глаза и увидела перед собой присевшего на корточки напарника. Она даже не слышала его шагов. Он улыбнулся и сказал:

- Ты же знаешь, что ствол окажется у меня быстрее, чем ты сумеешь его поднять…

Она знала. И не сопротивлялась, когда теплые пальцы вынули из ее ладони пистолет. А потом долго гладили ее волосы, пока она рыдала взахлеб, уткнувшись лицом в широкое плечо. Пока она не отключилась, чтобы очнуться дома, в своей постели и обнаружить напарника спящим сидя на полу у изголовья ее кровати…

Из этого полусна-полубреда внезапно выдергивают чьи-то сильные руки, бесцеремонно встряхивающие ее, словно тряпичную куклу.

- Черт возьми, Лин!.. Ты же знаешь, что нужно делать!..

Голос Абрахама возвращает ее в реальность, и Линда с удивлением понимает, что бездна отчаяния поглотила ее всего на какой-то десяток секунд. Форд стоит на коленях и раз за разом резко надавливает на грудную клетку ее напарника.

- … три, четыре! Давай!..

Она послушно наклоняется и, накрыв рот Джона своими губами, вдувает воздух в легкие. Эб продолжает «качать», надеясь подтолкнуть остановившееся сердце друга, заставить его биться снова.

- … три, четыре!..

Еще один вдох. И еще. И еще. Ужас постепенно охватывает сознание и заставляет цепенеть тело.

- Джон, ну, давай же! Давай! – рычит Эб. – Не сдавайся! Ты же никогда не сдавался, мать твою!..

Он припадает ухом к груди приятеля и вдруг в отчаянии наносит прямой удар кулаком чуть левее грудины – раз, другой, третий. Тело Джона содрогается от этих ударов, а потом вдруг резко выгибается, словно в судороге. Из горла вместе с надрывным хрипом вылетает сгусток крови, и Джон начинает дышать: натужно, мучительно, но все-таки дышит. Из угла рта стекает тонкая струйка крови. Линда стирает ее ладонью – опять и опять, - низко наклонившись к его лицу: если он откроет глаза, пусть увидит ее, а не кого-то другого…

- …включайте генераторы, пусть док готовит операционную и все, что необходимо. У нас тяжелораненый, - слышит она резкий, на грани крика, голос Граймса.

- Кто? – отзывается рация сухим и суровым голосом Доун Лернер.

Рик какое-то время молчит, словно не в силах произнести страшную правду, а потом через силу хрипло выдавливает:

- Джон.

В ответ – секундное молчание, а потом – безжизненно-ледяной голос:

- Принято. Ждем.

Взгляд Граймса блуждает по стенкам фургона. У шерифа такой вид, словно ему хочется биться головой о стену и сыпать проклятиями, но он сдерживает себя, до крови кусая губы.

Линда смотрит в лицо Джона, пытаясь отыскать в нем признаки того, что друг ощущает ее присутствие рядом, чувствует ее руку на своей щеке, но лицо неподвижно – мужчина не открывает глаз, по-прежнему пребывая без сознания.

Розита плачет, уткнувшись лицом в колени Абрахама. Тайриз, привалившись к стенке, смотрит на обеих женщин с такой болью и состраданием, что Линде вопреки всякой логике хочется встряхнуть его, ударить, прокричать ему, что еще ничего не кончено, что шанс еще есть, что все будет хорошо… Но взгляд скользит по окровавленному плечу Эба, цепляясь за обугленную плоть раны, и Лин до скрежета стискивает зубы, чтобы не завыть от страха и отчаяния.

Фургон резко тормозит, потом снова трогается с места. Слышен скрежет закрывающихся ворот. Машина разворачивается и наконец останавливается. Распахиваются дверцы, и Лин видит их всех – всех, остававшихся в Грейди; всех, измученных тревожным ожиданием; всех, готовых оказать посильную помощь. Сэм и Юджин подкатывают носилки и принимают Джона с рук на руки. На их лицах – страх и неподдельное горе. Тяжелые красные капли с оглушительным для ее слуха звуком шлепаются на асфальт, отмечая каждый пройденный мужчинами ярд. Лин, будто во сне, идет рядом с носилками, не выпуская из своей ладони безвольно свисающую руку Джона. Она видит все, что происходит вокруг, но все это откладывается в ее голове каким-то странным разрозненным калейдоскопом, похожим на обрывки черно-белой картинки из старого журнала…

Тара застыла на крыше, держа в руке ремень скребущей прикладом по бетону винтовки и напряженно следя за тем, что происходит во дворе. Сейчас ее мало заботит то, что находится за периметром, потому что она видит Розиту, в глазах которой застыли страх и беспомощность…

Грейс, стоит, обнимая одной рукой уткнувшегося ей в плечо сына, а другой – вытирающую слезы передником Полли. Испуганно жмется к стене Перси. Его сморщенное лицо похоже на печеное яблоко с застывшими на нем каплями сиропа. Дрожащие руки прижимают к груди тарелку, с которой он выбежал с кухни. Рядом с ним – Габриэль с окаменевшим лицом и стиснутыми кулаками. Его губы беззвучно двигаются, но вряд ли то, что он сейчас говорит, похоже на молитву. С таким лицом не молятся, с таким лицом проклинают…

Ноа обеими руками держит за плечи Бэтти и глядит исподлобья, понимая уже, что те, кто поедет за отбившимися от группы, с собой его - хромого, - не возьмут. В глазах девушки стоят слезы, а потом медленно проливаются на нежные, розовые щеки, оставляя на них мокрые, блестящие дорожки. О ком она плачет: о Мишонн, о Дэриле, о Джоне?.. О своей беде или о чужой?.. Или чужих бед здесь больше не осталось, потому что все они стали одной семьей?.. Даже малышка Джудит, еще ничего толком не понимая, но чувствуя разлитые в воздухе страх и напряжение, растерянно замерла, засунув в рот крохотный кулачок и испуганно моргая…

Кэрол… Кэрол стоит посреди двора и судорожно обшаривает взглядом всех возвратившихся. Ищет, ищет, ищет… И не находит. И безотчетно поднимает руки к горлу, впиваясь пальцами в ворот, словно он душит ее, не дает дышать. От бледного лица отливает последний слабый румянец. Она закрывает глаза и стоит так, пошатываясь, какое-то время, словно ждет, что страшное наваждение сейчас минует, закончится и - когда она снова поднимет веки, - окажется лишь жутким сном. А когда этого не происходит, одеревенело делает несколько шагов к Рику и сипло спрашивает: «Где он?..» Рик понимает ее сразу и виновато опускает голову, отвечая жестоко и правдиво: «Я не знаю». И тут же торопливо добавляет: «Он жив, Кэрол!» Она стоит и смотрит на него пронзительным, вынимающим душу взглядом, точно надеется услышать что-то еще, а потом поворачивается и идет к зданию. Сейчас ей плевать на все: и на еще дающую о себе знать хромоту, и на тупую боль в ребрах, - потому что душа болит и вовсе невыносимо; потому что унять эту боль можно только решительным действием. А для этого нужно взять в руки винтовку, сесть в машину и отправиться туда, где все это произошло…

Рик, завидев неподвижно стоящего в стороне сына, идет к нему, собираясь обнять, но мальчик – или уже юноша? – отступает на шаг, меряя его отчужденно-злым взглядом, и произносит то, что ранит больнее ножа или пули: «Ты не спас ее… Ты не смог…» Поворачивается и уходит, держа руку на рукоятке старого кольта – точно так же, как обычно это делает его отец. Рик потрясенно смотрит ему вслед, не находя в себе сил догнать и попытаться объяснить, что далеко не все ему, обычному человеку, подвластно. Он оборачивается и встречает еще один молчаливо-осуждающий взгляд. Доун стоит неподалеку от входа в подвал и просто молчит. И молчание это хуже, чем отчаянный крик; страшнее, чем обоснованные обвинения. Пять человек. Пять бойцов, четверо из которых стоят десятка обычных людей. Для нее это слишком много. И ей нет дела до того, что для него это больше, чем потеря людей, способных сражаться. Он отвечает ей взглядом, полным решимости, и говорит то, что сейчас для него важнее всего: «Сделай так, чтобы Кэрол и Карл не могли покинуть Грейди». Молча дожидается утвердительного кивка головой и идет к машине…

От входа в подвал навстречу идущим мчится Саша, но, завидев носилки, меняется в лице и останавливается, словно налетев на бетонную стену. Отступает в сторону, натыкаясь на оцепеневшую Мэг, а потом, увидев Тайриза, со слезами бросается ему на шею. Лин, словно сквозь вату, слышит ее всхлипы: «Тай!.. Тай, ты в порядке? Все хорошо? Ты не ранен?..» Тайриз сокрушенно мотает головой, оглядываясь на носилки…

Гленн подходит к жене и что-то настойчиво втолковывает ей, сопровождая слова резкими рубящими жестами. Мэгги слушает и кивает, закусив нижнюю губу. Затем поворачивается и решительно направляется к зданию. Похоже, они оба собираются вернуться на место стычки с ходячими, чтобы отыскать Мишонн и забрать Майкла.

Саша, оторвавшись, наконец, от брата, какое-то время колеблется, глядя то на него, то на спину удаляющейся Мэг, а потом бежит следом за нею.

«Доун не права, - думает Линда, поднимаясь по ступеням и не отрывая взгляда от лица любимого человека. - Любовь – это не слабость. Любовь - это сила. Все мы здесь сильны, потому что любим друг друга. Потому что любовь пронизывает нас, словно нить, соединяющая бусины; словно узелки, соединяющие нити в сеть. Разрежь одну нить, один узел, и сеть начнет расползаться, распадаться на части, которые ничто не удерживает вместе, кроме новых нитей и новых узлов. Рик и Дэрил, Дэрил и Кэрол, Кэрол и Мишонн, Мишонн и Розита, Розита и Абрахам, Абрахам и Гленн, Гленн и Мэгги, Мэгги и Бэтти, Бэтти и Ноа, Ноа и Тайриз, Тайриз и Саша, Саша и Майкл – все связаны друг с другом любовью или дружбой через второго к третьему, через третьего к четвертому; все мы - прихотливо, причудливо и очень прочно переплетенные нити, и каждый из нас для каждого значит порой больше, чем собственная жизнь. Кэрол - Дэрил – Джон – Линда – Доун – Мартин – Ноа – Дэрил… Теперь и мы - цепочка, сложное сплетение, созданное нашей отчаянной и удачной попыткой отбить Грейди. Сеть, которую уже не разорвать просто так. Только по живому, только с мукой и болью, потому что каждый из нас – часть других: двоих, троих, четверых… Лишь бы больше не потерять никого, не дать разорваться этому сплетению, этой драгоценной связи!.. Боже всемилостивый! Ты, в которого он так верит! Не дай разрушиться этой семье! Спаси и сохрани его! Спаси и сохрани каждого в этой цепи! Ибо друг без друга мы – ничто в этом ужасном мире…»

Дата добавления: 2015-07-26