Макс отделил два тысячедолларовых банкнота и бросил их на стол.
— Это не значит, что мы замешаны в какой-то дурацкой истории с Химмельфарбами. Будем считать, что мы просто делаем жест доброй воли, — сказал он.
Партийный лидер усмехнулся:
— Да, конечно, доброй воли, только не по отношению к братьям Химмельфарб.
Макс встал.
— Какие еще новости? — спросил он.
Лидер улыбнулся и пожал плечами. Он проводил нас до выхода на улицу. Когда мы отъезжали, он прокричал нам вслед:
— Какие еще новости?
— Теперь он меня еще и высмеивает, говоря мне «Какие еще новости», — раздраженно сказал Макс. — Еще бы, он чувствует себя прекрасно, получив две штуки за просто так!
— Ему придется поделиться с копами и окружным прокурором. Он возьмет себе не все, — возразил я.
— Разумеется, какой-то частью он с ними поделится, но, уверяю тебя, это будет малая часть, — сухо ответил Макс.
— Пожалуй, ты прав, — согласился я. — Это еще раз показывает нам, как велика власть денег.
— Верно, Лапша, это показывает, что каждого можно купить за русскую шарлотку.
— Да, — сказал я.
— Точно, — сказал он.
Наконец-то мне выпала удача. Получилось так, что я приехал утром раньше всех и находился в комнате один, когда зазвонил телефон. Это была Долорес, она спросила своего брата, Толстяка Мо. Когда я понял, что в телефонную трубку льется ее мелодичный голос, то от неожиданности на мгновение потерял дар речи.
Но потом старая тоска по Долорес взорвала меня изнутри. Я просил, я уговаривал, я льстил, я умолял ее, пока она милостиво не сдалась и не назначила мне встречу сегодня же.
— Хорошо, хорошо, Лапша, — сказала она, смеясь над моей настойчивостью, — твоя речь была очень убедительна. Хорошо, встретимся сегодня, но днем у меня спектакль, так что я не смогу прийти раньше половины шестого. Это ничего? — Потом, слегка кокетничая, она спросила: — Ты уже видел меня в шоу?
Видел ли я ее танец в шоу? Если бы Долорес знала, сколько раз я сидел в темном зале, умирая от желания с ней встретиться.
— Нет, но с удовольствием бы посмотрел, — солгал я.
— Отлично, Лапша, я беру это на себя. Я оставлю для тебя билет в кассе, а потом мы встретимся у служебного выхода через двадцать минут после спектакля. Договорились?
— До этой минуты мое имя будет Нетерпение, — сказал я.
В трубке послышался ее звонкий смех.
— Я не знала, что ты умеешь говорить такие милые вещи. А теперь, пожалуйста, позови Мо, пока я не забыла, зачем ему звоню.
Я позвал его:
— Эй, Мо, тебе звонит твоя сестра Долорес.
— Кто? Долорес? А, сейчас иду.
Я смотрел, как толстый неуклюжий Мо подходит к телефону, и сравнивал его с гибкой, стройной, изящной Долорес. Вместе они были как орхидея и чертополох. Я ждал, пока Мо закончит разговор. Я невольно все подслушал. Она хотела встретиться с братом, чтобы навестить могилу родителей, прежде чем уедет куда-то из города. Я пытался разобрать, куда именно, но мне это не удалось. Она хотела встретиться с ним в воскресенье.
Я слышал, как Мо сказал:
— Не уверен, что смогу прийти. Макси пока нет.
Я вмешался:
— Конечно, сможешь. Возьми в воскресенье выходной. — Потом, подумав, я добавил: — Я дам вам машину и шофера на весь день.
Мо повесил трубку и повернулся ко мне с улыбкой благодарности:
— Лапша, Долорес очень благодарит тебя за машину и шофера, которых ты пообещал.
Я сказал:
— Все в порядке, — потом, как можно небрежней, спросил: — Она куда-то уезжает?
— Да, ты уже знаешь? Она получила предложение из Голливуда. Ей дают небольшую роль в музыкальном фильме.
Сердце у меня упало.
Я сказал:
— Нет, я этого не знал.
Я поспешил уйти, чтобы не встречаться с Максом. Потом я поразмыслил и решил передать ему через Мо: «Меня не будет весь день по одному личному делу». Позже я позвоню Максу и все ему объясню.
Я чувствовал себя как школьник, собирающийся на первое свидание. Приехав в отель, я начал лихорадочно готовиться. Я вынул из шкафа все свои костюмы и положил их на кровать. После некоторых колебаний я выбрал темно-синий, в тонкую полоску. Он был почти новый, в консервативном стиле, но довольно эффектный.
Я перерыл все ящики с рубашками и выбрал самую белую и накрахмаленную. Я осмотрел свою коллекцию ботинок. Ни одни из них мне не подошли. Я решил, что позже слетаю на Пятую авеню и куплю себе новую пару. Заодно подыщу новый элегантный галстук у Сулка. Может быть, следует подумать и о новой шляпе. Например, котелок. Котелок? Нет, это плохая идея; я ее отбросил. К моему лицу он не подойдет — оно слишком красное и мясистое.
Я рассмеялся над собой — мясистое? Во мне нет ничего мясистого. Я посмотрел на себя в длинное зеркало на дверце шкафа. Да, ничего лишнего — ни в лице, ни в теле. Одни мускулы и кости. Я в отличной форме. Мне не надо подкладывать под плечи вату, как другим парням. Ну, может быть, совсем чуть-чуть, чтобы хорошо сидел пиджак. Кобуру лучше снять. Пистолет испортит мне фигуру. А вот нож я возьму. Без него я чувствую себя как голый. А ты совсем неплохо выглядишь, Лапша, старый друг. Почти шесть футов, ну ладно, хорошо, пять футов и одиннадцать дюймов. В любой арифметике это почти шесть футов.
Черт возьми, после стольких лет — и свидание с Долорес. Как раз то, что мне было нужно, — одно свидание, чтобы избавиться от навязчивой идеи, развеять все свои иллюзии. Господи, я почти начал ей поклоняться. Почему? Ведь я совсем ее не знал. За последние десять-двенадцать лет я говорил с ней, наверное, всего раз пять или шесть.
Конечно, в ней есть что-то привлекательное. Значит, она все-таки снизошла до того, чтобы назначить мне свидание? Что она вообще о себе думает? Всего лишь еще одна телка из Ист-Сайда, аппетитный кусочек, не более того. Наверняка я знавал женщин получше ее. Господи, да что со мной такое, неужели я могу думать и действовать только как гангстер?
На свете есть только одна Долорес — нежный ребенок, чистый и свежий со дня своего рождения. Она образованна, она закончила Хантер-колледж; она красива и, я уверен, преданна и верна. Девушка, которой можно доверять. Таких женщин, как Долорес, еще поискать. Когда она танцевала, залитая ярким светом, вся сквозя в этих легких покрывалах, словно некая богиня, не знаю, как мне удалось себя сдержать. Когда-нибудь я сойду с ума от одних мыслей о ней.
Я принял холодный душ, спустился вниз в парикмахерскую и занялся собой: побрился, подстригся, помыл шампунем голову, сделал массаж и маникюр. Я попросил Анджело не переборщить с лаком для волос, чтобы от меня не разило, как от гомика. Потом я позвонил к Кэри и заказал лимузин с шофером. Девушка на телефоне спросила мое имя.
Я решил подшутить над ней и сказал:
— Странно, что вы не узнали моего голоса. Это мистер Дюпон.
Она извинилась:
— Я недавно здесь работаю.
Я дал свой адрес и уверил ее, что беру машину и шофера на весь день.
Когда приехал шофер, он стал искать мистера Дюпона.
Я подошел к машине. Он бросил на меня косой взгляд, потом снял шляпу и сказал:
— Вас нет в книге заказов. Мне очень жаль, сэр, но я работаю по предварительному вызову.
Я вытащил сотенную бумажку, разорвал ее пополам и сказал:
— Ладно, парень, в конце дня ты получишь на чай вторую половину. Это поможет решить проблему?
На его лице появилась улыбка. Он щелкнул каблуками, щеголевато отдал честь и ответил:
— Да, сэр.
— Можешь заткнуть «сэра» себе в задницу. Мне это дерьмо не нужно. Я парень другого сорта, ясно?
Шофер узнал мой ист-сайдский акцент. Он рассмеялся и сказал:
— Верно, для парня из светского общества вы выглядите чересчур естественно.
Я улыбнулся, садясь рядом с ним на переднее сиденье:
— Надеюсь, это надо считать за комплимент?
— Конечно. У тех парней такой вид, словно у них и дерьмо не воняет.
Я сказал ему, чтобы он ехал на Пятую авеню. Он помог мне сделать покупки, которые я запланировал. В награду я купил ему галстук за пять баксов. Мы заглянули к Рикеру и взяли пару гамбургеров без лука, пончики и кофе. Я съездил к флористу на Пятьдесят седьмой улице и купил букет из роскошных орхидей.
Мы поехали в театр. В кассе меня ждал билет в партер. Для шофера Джимми я смог достать только балкон в конце зала.
Джимми сказал:
— Все в порядке. У меня хорошее зрение.
Долорес танцевала волшебно. Ее номер слишком быстро кончился, я не мог усидеть до конца представления и вышел на улицу к машине, которая стояла у служебного входа. Я ждал, нервно прислонившись к лимузину.
Наконец представление закончилось, и появился Джимми.
— Черт, вот это шоу, — сказал он. — А та малышка, что в танцевальном номере с покрывалами, очень недурна. Я бы не отказался затащить ее в постель. Куда теперь?
Джимми все еще находился под впечатлением от спектакля.
Я сухо ответил:
— Мы подождем, пока та малышка, которую ты хотел бы затащить в постель, избавится от своих покрывал и спустится к нам.
Джимми смущенно пробурчал: «Вот черт». Я стоял, нервно затягиваясь сигарой, и ждал. Когда она появилась в дверях и направилась ко мне, я почувствовал, что почти дрожу от волнения, — я, Лапша, был до предела взвинчен и напряжен.
Ее поведение сильно отличалось от моего неловкого и натянутого приветствия. У нее была гордая и уверенная, но в то же время дружеская и теплая манера. Она протянула мне мягкую ласковую руку и улыбнулась ослепительной улыбкой.
— Как поживаешь, Лапша? Я очень рада увидеться с тобой после всех этих лет.
Я и не знал, что Долорес такая высокая. На каблуках она была почти моего роста. Я уже хотел открыть ей дверцу, но меня опередил Джимми, чей сияющий взгляд выражал восхищение и одобрение. Он захлопнул дверцу и подчеркнуто предупредительным тоном спросил:
— Куда едем, сэр?
Я услышал свой сухой и чопорный ответ:
— К Бену Рейлив в «Эрроухэд-Инн», Джеймс. — Потом, сбившись, я добавил: — Эй, Джим, надеюсь, ты знаешь, где это?
Он обернулся с понимающей улыбкой и ответил любезным «Да, сэр».
— А у нас хватит времени ехать так далеко? Не забывай, я должна вернуться в театр не позже восьми вечера, — сказала она.
— Обещаю, что ты вернешься вовремя.
Я взял ее послушную руку и задержал ее в своей. Я слегка сжал ее. Она улыбнулась и ответила мне встречным рукопожатием. Легкая дрожь перетекла из ее пальцев в мои и, как электрический ток, пронзила насквозь. У меня перехватило дыхание, по спине пробежал озноб. Я откинулся в угол лимузина и не спускал с нее глаз. Ее окутывал тонкий аромат духов, и этот запах наполнял меня головокружительным желанием, Я сделал глубокий вздох, стараясь прийти в себя.
Она взглянула на меня с улыбкой:
— О, Лапша, перестань, не может быть, чтобы я действовала на тебя так сильно!
Я сидел, чувствуя, что мои эмоции перехлестывают через край. Как я мог доказать ей глубину своих переживаний?
Весь разговор вела она. Все, что бы она ни говорила, было очаровательным, неожиданным и блестящим. Я сидел, как немой, лаская ее руку, наслаждаясь движением ее губ, ее шелковыми ресницами, блеском ее зеленых глаз.
Мне нравился ее дорогой, изысканно-простой костюм, и я сказал ей об этом. Все в ней находилось в совершенной гармонии.
Сорокаминутная поездка пролетела как один миг.
Метрдотель уделил нам персональное внимание. Роскошный обед из десяти блюд, который я заказал по просьбе Долорес, был мечтой гурмана. Она ела с энергией здорового красивого животного. Я был слишком поглощен своей спутницей, чтобы заниматься едой, а может быть, сказались те гамбургеры и пончики, которые мы с Джимми купили у Рикера. Как бы там ни было, я ковырял в своей тарелке кое-как.
Долорес тронула меня за руку и сказала:
— Сделай красивый жест и пригласи шофера пообедать с нами.
Я подозвал главного официанта и сказал ему, чтобы тот попросил Джимми присоединиться к нам.
Официант покачал головой и объяснил:
— Его уже обслуживают в зале для шоферов. Это входит в правила нашего заведения.
Мы с Долорес расхохотались, как будто услышали чертовски остроумную шутку, придуманную специально для нас.
Мы вышли на улицу, чтобы с четверть часа погулять в окрестностях, которые в этих местах выглядели почти деревенскими. Она с удовольствием закурила сигарету. Прежде чем я успел достать из кармана свою сигару, меня кольнул знакомый импульс. Я оглядел обочину дороги в поисках брошенного окурка. Я сказал Долорес о том, что ищу. Она рассмеялась и взяла меня за руку.
— Эхо давнего прошлого, да, Лапша? Я очень рада за тебя, милый, но… — Долорес стала серьезной и печально покачала головой. — Но жизнь, которую вы ведете, парни, просто ужасна.
Я ничего не ответил. Она почувствовала, что я не хочу обсуждать с ней свою жизнь, и сменила тему. Втайне я был очень взволнован тем, что Долорес назвала меня «милый». Это доказывало, что я ей не безразличен. Я подумал — для тебя, дорогая, я готов вести любой образ жизни. Я уйду на покой; я брошу все и оставлю криминальный бизнес. Я уже накопил больше сотни штук. Я брошу эти деньги к ногам Долорес и попрошу ее выйти за меня замуж. Да, я сделаю это на обратном пути. Я займусь каким-нибудь легальным бизнесом за пределами Нью-Йорка, в маленьком городке. Я куплю домик где-нибудь подальше от городской грязи. Долорес, я и ребенок.
Я начал напевать «Пташки поют для меня и для милой».
Черт, как там будет дальше? Я попрошу Косого сыграть эту песню на моей свадьбе. Вот будет штука. Макси станет моим шафером. Господи, как они удивятся, когда я выложу им свои новости. Что я собираюсь «завязать» и жениться на любимой девушке. И она тоже оставит работу. Больше никаких танцев.
Боже мой, я вспомнил, как такие вещи показывают в дешевом кино про гангстеров — когда один решил уйти из банды, а остальные ему за это мстят. Настоящая куча дерьма. В реальной жизни такого никогда не происходит. Какое дело банде до того, что один из ее членов решил завязать, если он действительно уходит и больше не вмешивается в бизнес? Другим больше достанется.
Когда мы шли к машине, Долорес сжала мне руку:
— Что ты там мурлычешь, милый, и чему все время улыбаешься?
— Скоро я расскажу тебе об этом, моя прекрасная леди, очень, очень скоро. — Я почти плыл по воздуху. Я помог ей сесть в машину. — Поезжай в театр, но не торопись, Джимми, дружище, — пропел я весело.
Я угостил его сигарой. Он улыбнулся. Вот чудесная жизнь. Я тоже куплю себе лимузин и найму Джимми на постоянную работу, но не стану обращаться с ним как с шофером. Я буду относиться к нему как к товарищу, как к человеку, которого уважают. Он — отличный парень. И я — тоже отличный парень. Не считая того, что я самодовольный ублюдок.
Я взял любимую девушку за руку и начал говорить, чувствуя полную уверенность в себе:
— Долорес, дорогая, это лучший день в моей жизни. Ни с кем на свете мне не было так хорошо и уютно, как с тобой, милая.
Она улыбнулась мне и сказала:
— Правда? Я рада.
Долорес похлопала меня по руке.
Эти слова и ее улыбка убедили меня, что я на верном пути.
Я пошел напролом:
— Долорес, милая, я люблю тебя. Я хочу на тебе жениться.
Чуть смущенно я обвил рукой ее талию и попытался ее поцеловать. Она раскрыла глаза от удивления и отшатнулась в сторону.
Изумленным тоном Долорес сказала:
— Мы почти не знаем друг друга. Кроме того…
Я не дал ей договорить:
— Мы узнаем друг друга лучше после того, как поженимся.
Она сухо перебила:
— Мне давно следовало с тобой поговорить. Впрочем, это можно сделать и сейчас. Я только хочу сказать, что собираюсь выйти замуж и уже практически помолвлена. Кроме того, я уезжаю в Голливуд. Я заключила контракт. И я надеюсь там остаться.
В полном смятении я спросил:
— Что? Когда ты уезжаешь?
— В воскресенье вечером.
Я почувствовал, как земля уходит из-под моих ног. Что случилось с Долорес? Я чем-то оскорбил ее? Как могло испортиться то прекрасное настроение, которое только что владело нами? Уже не было той нежной Долорес, которую я видел мгновение назад. Теперь девушка сидела холодная и недосягаемая. Почему? Не прошло и минуты, как она сочувственно слушала мои слова. Я был уверен в этом. И вдруг такой поворот. Я не мог этого понять. Чего она хочет — просто подразнить меня?
— Лапша, во-первых, я тебя практически никогда не знала, правда не знала. Я и не подозревала, что ты такой… такой славный мальчик.
— Мальчик? — повторил я слабым голосом.
— Ну, скажем, такой славный юноша. Так тебе больше нравится? — Она вежливо улыбнулась.
— А кем же ты меня считала?
— Не знаю, наверное, не стоит входить в подробности, но, если говорить честно, я всегда думала, что ты совсем другого круга.
— Но почему? Ведь за все эти годы ты не дала мне ни одного шанса познакомиться с тобой поближе.
— Нет, давай говорить начистоту. Я помню тебя, как… — Она рассмеялась, потом заметила мой взгляд. — О нет, прости меня, Лапша, я смеюсь совсем не над тобой. Но ты был… — Долорес вздохнула. — В общем, я запомнила тебя… — она заколебалась, — как человека порочного.
Я подсказал ей:
— Не виляй и скажи прямо, что считала меня просто грязным вонючим подонком из Ист-Сайда.
— О нет. — Она взмахнула рукой жестом искреннего несогласия. — Поверь мне, Лапша, я и не думала ничего такого. Я выросла в той же среде, что и ты. Мне и в голову не приходило ничего подобного, но, понимаешь, я всегда тебя боялась.
— Ты меня боялась? Ясно. Какие еще причины заставили тебя избегать меня все эти годы?
— Согласна, я поступала глупо, если рассудить здраво. Мне следовало действовать умнее и отвечать на твои записки и звонки. Но, во-первых, я не хотела, чтобы в мою жизнь вмешивались другие интересы. Я очень честолюбива. Я люблю танцевать, это занимает все мое время, и, кроме того, — заговорила она быстро и почти без эмоций, — уже много лет я люблю другого человека. Это консервативный, миролюбивый бизнесмен, за которого в один прекрасный день я собираюсь выйти замуж. Потому я и поехала с тобой сегодня — чтобы попросить тебя больше не искать со мной встреч и не присылать мне цветов и… подарков.
Я не сказал ни слова. Я продолжал смотреть в другую сторону. Ее слова вонзились мне в сердце и сразили меня. Мое самолюбие было уязвлено. Я смотрел в окно. Потом я медленно повернулся к ней. Она отодвинулась от меня и сидела, глядя в противоположное окно. Долорес тоже повернула голову. Наши взгляды встретились. Ее рука скользнула к моей. Она сжала мне руку.
— Знаешь, Лапша, ты очень симпатичный парень. — Ее глаза были полны сочувствия. — И ты мне правда нравишься.
— Настолько, что ты не хочешь иметь со мной ничего общего, — пробормотал я.
— Есть много других привлекательных девушек…
Девушек? О чем это она говорит? Я что, ничего не знаю о девушках? Я, Лапша? Да я имел их всех, этих шлюх, которые начинают тем, что околачиваются в болтушках на Пятой авеню, а под конец оказываются на Бродвее. Если бы я выложил в один ряд всех телок, которые у меня были, он протянулся бы от Бронкса до самой Бэттери-стрит. Черт возьми, про что она толкует? Ясно, она меня просто дразнит. Никаких «других» для меня не существует. Нет, я должен ее получить. Она сидит у меня в крови. Она глубоко проникла внутрь меня. Если я не смогу обладать ею хотя бы раз, я сойду с ума, рехнусь. Мне пришла в голову безумная мысль. Возможно, если я с ней пересплю, то очарование, которым она меня околдовала, пройдет. Я должен сделать это сейчас. Тогда ей придется выйти за меня замуж. Да, я ее использую. А после этого, да поможет мне Господь, я ее забуду. Так я поступал всегда — спал с женщинами и потом выбрасывал из головы. От этой мысли во мне вдруг вспыхнуло острое, неконтролируемое возбуждение.
Я набросился на нее. Я схватил ее в объятия и сжал так сильно, словно надеялся выжать из ее тела всю красоту и любовь, наполнив ими зиявшую во мне алчущую пустоту.
Она стала кричать: «Перестань, Лапша, пожалуйста, перестань!» Лицо ее было белым от страха. Она крикнула: «Прекрати, мне больно!»
Я покрывал ее мокрыми жаркими поцелуями. Я кусал ей губы до тех пор, пока они не начали кровоточить. В моих руках она была беспомощна, как птица. Своим коленом я заставил ее раздвинуть ноги. Краешек черного кружевного белья, мелькнувший на ее нежном розовом бедре, довел меня почти до безумия.
Я сорвал платье с ее белых плеч. Я разорвал бретельки ее лифчика, обнажив две круглых твердых груди. Я погрузил в них лицо.
Она закричала:
— Пожалуйста, не надо! Пожалуйста, прошу тебя!
Машина неожиданно затормозила, и мы оба повалились на пол. Отворилась дверь, за ней стоял взволнованный Джимми.
Он сказал:
— Остановитесь, ради бога! Вы хотите убить девушку? Хотите, чтобы нас арестовали?
Долорес лежала в углу, скорчившись на полу и без сознания. Я в оцепенении смотрел, как Джимми пытается привести ее в чувство. Потом я осознал, что с Долорес что-то случилось. Я бросился к ней. Я схватил ее за руки. Я звал ее: «Долорес, Долорес». Я осторожно похлопывал ее по щекам. Наконец она приоткрыла веки. Она судорожно вдохнула воздух. Потом раскрыла глаза и уставилась на меня в ужасе.
— С тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь, дорогая? — Я вытер кровь с ее губ. — Мне ужасно жаль, Долорес.
Я нежно поцеловал ее руку. Она вырвала ее. Она крикнула:
— Ты скотина! Ты просто подонок!
Я пробормотал:
— Ты права. Мне ужасно жаль. Пожалуйста, прости меня.
Мы стояли у обочины дороги на пустынной улице. Она застонала:
— Выпустите меня. Мне плохо. Мне нужен воздух.
Мы с Джимми помогли ей выйти и стали водить вверх и вниз по улице. Она была похожа на маленькую девочку, очень слабую и больную.
Неожиданно Долорес втянула ртом воздух.
— Боже мой, как мне плохо.
Она почти упала; потом ее вырвало.
Джимми отскочил в сторону. Я держал ее крепко. Она заблевала мне весь мой новый синий костюм. Мне было все равно. Я прижал ее к себе еще крепче. Я вытер ей лицо. Она плакала. Вся ее косметика растеклась. По ее нежным щекам текли черные струйки туши.
Едва слышно Долорес сказала:
— Пожалуйста, отвезите меня домой.
Я помог ей вернуться в машину. Я сказал Джимми, чтобы он остановился у автозаправочной станции.
Я сказал Долорес:
— Сходи в женскую комнату и умойся.
Она послушно пошла. Я отправился в мужскую комнату и очистил себя, как мог.
На обратном пути я попытался вытащить Долорес из ее холодного молчания. Я каялся и сокрушался. Все было без толку. Я не мог ее расшевелить. Она сидела в углу и смотрела в окно, замкнувшись в мрачной горечи. Я не знал, как поправить дело. Я никогда не чувствовал себя таким жалким и несчастным.
Я спросил:
— Когда ты уезжаешь?
Она холодно ответила:
— Это не твое дело.
— В какое время Джимми нужно подать лимузин, чтобы отвезти тебя с Мо на кладбище?
— Мы поедем на метро. Мне не нужно от тебя никаких одолжений.
Оставшуюся часть пути я молчал, чувствуя себя пристыженным. Выходя из машины, она не сказала ни слова, даже не попрощалась.
Я отдал Джимми вторую половину сотни. Он сказал:
— Спасибо. Знаешь, у тебя поганый способ обращаться с девушками, парень.
Глава 20
Меньше всего мне хотелось возвращаться к себе в гостиницу. Вместо этого я отправился бродить по городу. Мне было жалко самого себя. Я пил, играл блюзы и торчи[21] на музыкальных автоматах. Наконец я допился до того, что смог заснуть.
Я проснулся ранним утром следующего дня, в воскресенье. Первой моей мыслью было, что Долорес сегодня уезжает. В голове стучало так, словно кто-то со всей силы барабанил по мозгам. Я чувствовал себя больным с головы до ног. Особенно сильно болело сердце. Да, я болел от любви. Наверное, это была моя главная и единственная болезнь. Кроме того, я находился в состоянии слезливого одиночества. Я ходил взад-вперед по комнате и бил кулаком по ладони. Какого дьявола я натворил? Чего я хотел этим добиться? И что мне теперь делать?
Я должен был чем-нибудь отвлечься, но где и как? Болтаться весь день на вонючем Ист-Сайде, торчать в задней комнате у Толстяка Мо, вместе с Макси, Патом и Косым? Я там помру от скуки. Господи, до чего я дошел, если после всех этих лет стал воображать, что я лучше, чем они. Кто я такой, чтобы скучать в их компании? Все, что мне нужно, это немного встряхнуться. Да, я чувствую себя потерянным. Но дело можно поправить небольшой заварушкой, вроде тех, что мы устраивали в прежние времена. После создания Синдиката жизнь стала чертовски скучной.
Я вышел на улицу и отправился бродить по средней части города, переходя из одной болтушки в другую. Я решил зайти в кино. Я сел на верхнем балконе в «Стрэнде», закурил сигару и стал думать о Долорес и ее поездке. Да, как раз туда она и отправляется. В то место, где сняли эту картину. Она уедет сегодня. Взбешенный мыслью о ее отъезде, я швырнул горящую сигару на пол, и окурок рассыпал искры и пепел на одежду парня, сидевшего рядом со мной. Тот повернулся ко мне и привстал с воинственным видом:
— Какого черта ты вытворяешь? Ты что, спятил?
Я мгновенно пришел в ярость. Не успел он и глазом моргнуть, как я приставил к его животу нож. Я прошипел ему в лицо:
— Хочешь, чтобы я воткнул его поглубже, козел? Пука сядь, пока я не вытащил из тебя все кишки.
Он сел.
Я выскочил из зала, а голоса внутри меня вопили: «Вонючий ублюдок, вонючий ублюдок, набрасываешься на беззащитных людей, ты, вонючий ублюдок из Ист-Сайда!»
Я свернул за угол и зашел в болтушку к Марио. Он тепло меня приветствовал. Я заговорил с ним на ломаном и грубом итальянском. Он быстро отошел. Я выпил подряд три двойных виски. Бармен не хотел брать у меня деньги.
Он улыбнулся и сказал:
— Профессиональная любезность, Лапша, ты же знаешь, твои деньги нам не нужны.
Я швырнул пятидолларовый банкнот ему в лицо. Я прошипел:
— Давай, ублюдок, открывай свою кассу.
Он посмотрел на меня испуганно и убрал бумажку в ящик.
Откуда-то сбоку ко мне подвалил высокий парень, хорошо одетый, но пьяный вдрызг.
— Эй, да ты крутой мужик, как я погляжу? — сказал он.
Парень застал меня врасплох. У него был быстрый удар. Он сделал ложный выпад слева и достал меня правой в челюсть. Меня отбросило назад. Я едва удержался на ногах. На прилавке стояла открытая бутыль «Голден Уэддинг». Я схватил ее за горлышко и ударил парня в лицо. Воя от боли, он бросился в мужской туалет. Я швырнул ему вдогонку остатки бутылки. Все виски вылилось на меня.
Я выбежал на улицу. Помню, что люди отшатывались от меня в ужасе.
Какой-то паренек кричал мне вслед:
— От вас разит, как от пивной бочки, мистер!
Меня вели ноги — а может быть, сердце? В следующий момент я уже стучал по мраморному прилавку у справочного окошка на вокзале Гранд-Сентрал.
— Когда следующий поезд на Голливуд? — вопил я.
У меня появилась безумная идея сесть на поезд и последовать за ней.
Испуганная девушка ответила:
— В тридцать пять минут, сэр.
— Какой путь? — рявкнул я.
Она объяснила. Я пошел искать поезд. Прямо передо мной, держась за руки и прогуливаясь по перрону в сопровождении двух носильщиков с вещами, ходили Долорес и мужчина. Это было уже чересчур. Внутри меня что-то оборвалось.
Не знаю, как мне удалось вернуться в гостинцу, но спустя некоторое время я обнаружил, что лежу на своей кровати полностью одетый, даже не сняв ботинок. Рядом со мной на стуле стояла бутылка «Маунт-Вернон». Я чувствовал себя жалким и несчастным. Весь мой мир рухнул. В нем не было ни крупицы радости. Только боль и мука. Теперь я ясно видел истину. Я всего лишь шпана, вонючка из Ист-Сайда. Мне было ужасно жаль себя. Я сделал большой глоток из горлышка.
Через какое-то время я впал в пьяное забытье. Еще через несколько часов я проснулся.
Я должен был предвидеть, что виски только усилит мое отчаяние и пустоту. Я снова попытался убедить себя, что моя страсть к Долорес не имеет смысла. Почему я должен так страдать? Неужели нельзя как-нибудь встряхнуться? С каких это пор я, крутой парень, Лапша из Ист-Сайда, веду себя как влюбленный школьник? Лучшее противоядие — найти себе другую женщину. Да, я подцеплю себе где-нибудь смазливую куколку и забуду про эту сучку Долорес.
Я принял ванну, тщательно оделся и вышел в город. Бродвей светился. По улице шла толпа красивых женщин. Многие из них многообещающе мне улыбались, но среди них не было Долорес.
Глава 21
Я пришел в заведение на Пятьдесят второй улице, где иногда бывал. Я сел в стороне за отдельный столик. Я заказал бутылку «Маунт-Вернон». Я сидел один и пил. За пианино была Элен. Она пела свои грустные торчи.
От ее пения на сердце становилось все тяжелее. Я выпил большую часть бутылки. Я сидел в пьяной дымке и слушал, как страстный хриплый голос Элен поет о неразделенной любви.
К моему столику подошла девушка. Она была симпатичной. Она сказала:
— Привет, громила. Не скучаешь в одиночестве?
Она присела рядом.
В моих глазах стояли слезы. Мой голос срывался. Я спросил:
— Ты Долорес? Мне нужна только Долорес.
Она ответила:
— Парень, от этого тебе только хуже.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |