— Это ты мне говоришь, шутник? Положи меня на носилки и отвези к моему личному доктору. Он об этом позаботится.
Пора идти. Всё, что я мог, я здесь сделал. И даже перезарядил амулет. Теперь мне требовалась только нормальная медицинская помощь и время.
— Вы хотите сказать, что рана так быстро зажила?
— Я хочу сказать тебе, чтобы ты напялил на меня, наконец, кислородную маску и увёз отсюда. А этот меч отправится со мной, — резко ответил я и похлопал по ножнам; парамедик с удивлением посмотрел на Фрагарах. — Я его не оставлю.
— Что? Мы не можем взять оружие в машину.
— Он в ножнах и он невероятно ценен. Взгляните на мой магазин, — я указал на блестящий от осколков порог. — Я не могу оставить его тут.
Хал, который до этого зорко осматривал всех новоприбывших, неожиданно навис над плечом парамедика.
— Вы отказываетесь транспортировать моего клиента в медицинское учреждение?
— Нет, — ответил тот, косо посмотрев на поверенного. — Я отказываюсь транспортировать его оружие.
— Вы имеете в виду это бесценное наследие культуры культов? Это не оружие, сэр, это семейная реликвия, с которой связано много воспоминаний. И если вы откажитесь оставить это наследие предков с моим клиентом, то причините ему такую душевную боль, какую не может причинить ни одна рана на свете. Кстати, о физической боли. Как я погляжу, вы так ничего и не сделали. До сих пор.
Фельдшер сжал зубы и резко выдохнул через нос, повернувшись ко мне.
— Мерзкий юристик, — прошипел он, считая, что эти слова не достигнут ушей Хала.
Но оборотни могут расслышать и не такое.
— Всё верно, сэр, и я, как истинный мерзавец, подло подам на вас иск в суд, если вы сейчас же не отвезёте моего клиента в Мемориальный госпиталь Скоттсдейла!
— Ладно, ладно, — довольно грубо ответил фельдшер; ведь он, как истинный парамедик, терпеть не мог пинки от суда.
Он с напарником принёс носилки и через пару мгновений меня, с Фрагарахом в руке, погрузили в амбулаторию. Джименес и компания были так озабочены реакцией прессы на всю эту заварушку с нападением уважаемого детектива на безоружного человека, что прозевали меч — меч, который, как оказалось, существует.
— Увидимся, — крикнул мне хал и помахал рукой. — Снорри позаботится о тебе. Он уже знает, что ты едешь. И не волнуйся из-за этих парней, — чуть тише продолжил он, имея в виду фельдшеров. — Лейф нанесёт им визит этой ночью, так они ничего и не вспомнят.
Я не смог ответить из-за того, что парамедики уже натянули на меня кислородную маску, и мне осталось только слабо кивнуть.
«Не задерживайся, Аттикус. Мне скучно. Оборотни не говорят со мной. А маскировка щекочется».
«Завтра к обеду я вернусь».
«С сосиской?»
«Только если Хал скажет мне, что ты был хорошим мальчиком».
«Постараюсь не расстроить тебя», — ответил пёс, но его голос таял, звучал всё тише из-за того, что амбулатория уезжала.
«Хорошо, держись молодцом», — бросил я вслед уходящему голосу с надеждой на то, что Оберон услышит.
Машина, сопровождаемая воем сирен, пронеслась по Милл авеню. Ощущение было такое, словно я парю в прекрасном, первоклассном трипе.
Мало приятного в том, чтобы кататься в заднем отсеке кареты скорой помощи. С парамедиками не поговоришь. Скучно и стресс вызывает, а мне надо абстрагироваться и от того, и от другого. Так что, раз Лейф всё равно сотрёт этим парням память, то напоследок было бы неплохо с ними пошалить.
Разве я против детских шуток? О нет. Они делают меня молодым.
С помощью той силы, что ещё осталась в моём амулете, я истинно волшебным образом связал нитки из трусов фельдшера с роскошными волосами на середине его спины. Такие трюки были забавными и две тысячи лет назад, но когда твоя жертва — ханжа и зазнайка, которая полагает, будто знает больше твоего, то шутка становится особенно смешной.
Ох уж эти врезавшиеся трусы…
Я даже не успел закончить начатое, потому что его реакция — девчачий визг, сорвавшийся на высокой ноте воплем «А-а-а-а! Дерьмо-о-о!», после которого фельдшер резво подскочил и впечатался головой в потолок машины — рассмешила меня до такой степени, что я обхаркал маску сгустками крови и едва не скорчился от накатившей боли.
Я ослабил связи, чтобы парамедик успокоился и помог мне.
А теперь служи мне, раб.
Бедняга не видел, как я смеялся, и потому у него аж волосы на голове дыбом встали — подумал, что мне поплохело из-за его плясок. Он привёл в порядок штаны и их содержимое и со всей возможной заботливостью бросился помогать мне.
Это была лучшая поездка в амбулатории, точно.
Машина подкатила к госпиталю, и из неё вышел коллега моего фельдшера, чтобы помочь выгрузить носилки. По-девичьи красное лицо Мистера Врезавшиеся Трусы не укрылось от его взгляда.
— Что случилось?
— Его немного укачало, но, в целом, состояние стабильное, — ответил Мистер Стринги, как только они поставили носилки на колёсики и повезли меня к стерильно-ослепительным дверям приёмника.
— А ты выглядишь так, словно что-то случилось с тобой, — настаивал проницательный коллега. — Ты в порядке, парень?
— Да, — кивнул мой Мистер. — Ничего не произошло, просто я… О-о-о, бо-о-оже…
Ну не мог же я терпеть враньё? Хотелось бы сделать то же самое с тем, кто когда-то назвал смех лучшим лекарством. Этот парень явно не захлёбывался собственной кровью.
Доктор Снорри Йодурсон осмотрел меня, когда я в очередной раз закашлялся. На вид ему было лет сорок, а на самом деле — гораздо больше, как и всем оборотням из Темпской Стаи. Синий хирургический халат оттенял льдистые глаза под светлыми бровями. Тонкий нос и словно из камня высеченный подбородок делали его похожим на бога грома, но, учитывая взаимную неприязнь Тора и Стаи, я не рискнул бы напоминать об этом. Даже в качестве комплимента. А ещё я ни за что не сказал бы ему о том, что стиль его стрижки явно следует за модой университетских мажоров-лохов.
— Аттикус, тебе, смотрю, уже лучше, — произнёс он, сбавляя шаг возле каталки, на которой меня везли несколько медсестёр. — Скажи мне, что тебе нужно.
— Я могу говорить свободно? — с недоверием спросил я и скосил глаза на женщин.
— Конечно. Они из моей бригады, — ответил Йодурсон. — Так что, пока платишь, можешь рассчитывать на их молчание и понимание.
— Хорошо. Убери кровь из левого лёгкого, — сказал я. — Только под местной анестезией, а то я не могу позволить себе улететь.
— Если тебе больше ничего не нужно, то нам не придётся тебя вскрывать. Засунем трубку тебе в глотку и отсосём жидкость при помощи магнитов. Такую же манипуляцию мы постоянно проводим при пневмонии. Похоже, что тебе чертовски больно. Сделаю тебе местную, но чувствительность останется. Идёт?
— Прекрасно. Займись этим немедленно, потому что сразу после операции мне придётся уйти. Включи в счёт все необходимые процедуры и анализы, которые вы делаете для обычных людей, и отправь его в контору Магнуссона и Хока. Обязательно отметь наличие входного отверстия, подробно укажи, как и когда ты его подлатал, потому что на этот пункт копы обратят самое пристальное внимание. Ну, ты знаешь всю эту бумажную волокиту лучше меня.
— Я удалю пулю?
— Нет, она прошла навылет, и её наверняка подобрали в моём магазине.
— Ты так уверен, что она чисто прошла между рёбрами? Мне не придётся беспокоиться о костных осколках?
— Абсолютно уверен. Проклятье, да я же чувствую себя как утопленник, — просипел я; мы вошли в лифт и остановились.
— Не возражаешь, если я сделаю рентген грудной клетки, уверенности ради? Копы и так и так заходят увидеть снимок. Одна из стандартных процедур.
— Как тебе сказать… Я уже зарастил входное и выходное отверстие, а так же дырку в лёгком, так что твой снимок будет смотреться немного странно.
Услышав мои слова, доктор нахмурился, и в дальнейшем так и разговаривал — с полуусмешкой на благородном лице.
— А ещё тебе придётся потребовать с меня кругленькую сумму за бандажи на грудную клетку. Разумеется, мне они не понадобятся, но давай притворимся, что они были. Тебе и твоей команде надо убедительно соврать, когда вас вызовут.
Лифт нежно зазвенел, и двери открылись. Меня выкатили в оперблок, заполненный снующими туда-сюда докторами и медсёстрами.
— Значит, хочешь возбудить дело против копов?
— Ещё бы. Почему бы и нет? Кто-то должен заплатить за весь этот беспредел, и это буду не я.
— Что-то серьёзное?
— Настолько серьёзное, насколько его раздует Хал. Пятеро полицейских видели, как в меня, безоружного и не оказывающего сопротивления, выстрелил детектив-недоумок. Снято на камеру, кстати. Гарантирую, что ты напишешь отличную статейку про своё врачебное волшебство.
— Отлично. Позабочусь о счёте.
— Именно из-за тебя нашей стране требуется срочная реформа здравоохранения.
Йодурсон опять усмехнулся.
— А моё дело — умалчивать о том, откуда у моей бригады водятся такие деньги.
— Да без проблем. Эта заварушка привлечёт к себе много внимания, ведь СМИ не могут пропустить ничего подобного. Просто дай знать Халу, что тебе надо, и он это достанет.
— Поторопимся?
— Чем быстрее, тем лучше. Скоро тут будет не продохнуть от копов и журналистов, а я планирую к этому времени исчезнуть.
Доктор Снорри Йодурсон откачал меня действительно быстро, ещё до наступления ночи, и, усадив в кресло-каталку, аккуратно вывез из оперблока. Правда, ему при этом приходилось объезжать суетливых медработников и терпеливо уклоняться от вопросов тех людей, кто почему-то интересовался моим здоровьем.
Нам не удалось миновать одного особо сочувствующего парня, а именно детектива Карлоса Джименеса.
— А вы неплохо выглядите для человека, который словил пулю, — сказал он, явно пытаясь проявить участие.
— Детектив, — кивнул я ему. — Чем обязан?
— Мне нужно заявление.
— Подстрелили меня в Темпе, а вы из Феникса. Заявление есть. Даже два.
— Знаю, мистер О’Салливан, но мне хотелось бы представить в своём отчёте чисто вашу версию произошедшего. В глазах обывателя подстреленный полицейский — это повод для подозрения полиции в некомпетентности. Когда сами законники стреляют друг в друга, то становится ещё страшнее. Сделайте одолжение, расскажите.
— Ладно. Детектив Фэглс выстрелил в меня безо всякого адекватного повода, когда я стоял столбом с заложенными за голову руками. Храбрые и решительные действия детектива Карла Джименеса спасли меня от ужасных страданий и спасли мне жизнь. Но хотелось бы отсудить у Темпе пару лимонов. Сойдёт?
— Неплохо, благодарю. Но куда вы так спешите?
— Разумеется, я спешу в бар с голыми сиськами. Это уже не ваше дело. Давайте, доктор, трогайте.
Доктор Снорри провёз меня мимо детектива, и тут Карлос Джименес увидел, что было привязано к спинке кресла-каталки.
— Эй, это что, ножны? С мечом?
— У кого-то дежавю, — пробормотал я, жестом прося доктора не останавливаться. — Ваши вопросы истинно повторяют таковые у детектива Фэглса, когда тот пытал меня по поводу несуществующей собаки.
— Если это тот самый меч, который искал Фэглс, то вы самовольно изъяли его с места преступления, — вполне логично заключил Джименес, идя в двух шагах позади нас.
— Если это тот самый меч, детектив — меч, который не видел никто, кроме Фэглса — то он принадлежит мне как в магазине, так и здесь. Всего доброго, детектив.
— Секундочку, — всё не отставал Джименес. — Где я могу вас найти, если мне потребуется дополнительная информация?
— Вы знаете, где я живу и работаю, — ответил я.
— Так вы домой?
— Короче, если вы не найдёте меня ни дома, ни на рабочем месте, то свяжитесь с Халом Хоком. Он, как мой поверенный, имеет право отвечать на такие вопросы.
Мой план был до идиотизма прост — как можно скорее выбраться из больницы и скрыться среди улиц Гражданского центра. Был, потому что законопослушный детектив заинтересовался моей спешкой и теперь ставил палки в колёса — почти буквально. Приставать он начал, когда доктор Снорри почти бегом выкатил меня с автомобильной стоянки на улицу.
— Что такое? Рельсы кончились? — едко поинтересовался детектив.
— Всего доброго, — с нажимом произнёс я, но Джименес не обратил на меня внимания и обратился к доктору:
— Значит, мистера О'Салливана выписали?
— Да, под мою ответственность.
— А вы?..
— Доктор Снорри Йодурсон.
— Что вы можете сказать о его состоянии, доктор?
— Конкретно сейчас — ничего. Мне нужны полные данные анализов и исследований, и вот когда они будут у меня на руках, вы сможете лично прочесть его историю болезни с моими комментариями. И чем быстрее вы оставите меня в покое, тем быстрее я смогу заняться бумажной работой.
— Да вы два сапога пара, — медленно произнёс детектив, скрестив на груди руки и сжав колени.
Он молча пялился на нас. Я же тщательно изучал высившийся по ту сторону дороги стадион Скоттсдейла и делал ставки на то, что Джименес моргнёт первым — с оборотнем соревноваться нет смысла — но у Снорри не хватило терпения играть с ним в гляделки. Он думал о тех фактах, которые могли бы спасти меня.
— Мне надо поговорить с моим пациентом наедине, если вы не возражаете, — сказал Снорри, и в его словах я почти физически ощутил характерные для истинного оборотня нотки адской злобы.
Только через пару секунд Джименес догадался опустить глаза.
— Конечно, доктор. Доброго вам вечера. И вам, мистер О'Салливан. Я буду на связи.
Мы с доктором молча наблюдали, как он прошёл около двадцати пяти ярдов по дорожке, а затем остановился, чтобы вытащить из кармана пачку сигарет. Он похлопал её по донышку и вытянул сигарету, зажал губами. Оглянулся проверить, кто же такой мог забрать меня из госпиталя.
Раздражает такое поведение.
— Снорри, выдвигаемся к парку Гражданского центра, с северной стороны, — прошептал я, уверенный, что меня услышат. — Я спрячу себя и меч под маскировкой, — продолжил я. — Затем я встану — не переставай катить коляску! — и пойду рядом с тобой. Не думаю, что он заметит движение в темноте. Мы запутаем следы на углу Секонд стрит, я уйду, а ты скажешь нашему дорогому преследователю, что я взял такси.
— Хорошо, — кивнул Снорри. — Он идёт за нами. Взял мобильник.
— Сможешь услышать, что он говорит?
— Подожди, — осадил меня Снорри; несколько мгновений тянулась почти абсолютная тишина, прерываемая только поскрипыванием колёс. — Просит Скоттсдейлскую полицию выслать за тобой машину.
— Ха! Не успеют!
Я спрятал себя и Фрагарах под покровом камуфляжа и немедленно ощутил, как истощается, вырождается моя сила — снисходит до уровней Долины Смерти. Такую цену я заплатил за игру с мистером Стринги. Я навалился на подставки для ног и спрыгнул в сторону, чтобы Снорри не останавливался, и чтобы всё выглядело достаточно благовидно. Я попытался глубоко вдохнуть — впервые после выстрела — и сразу понял, что это была плохая идея.
— Не пытайся глубоко дышать, пока не вылечишься полностью, — крайне вовремя посоветовал Снорри, видя, что я едва не задохнулся. — Этот дренаж сильно обдирает слизистую. Поэтому у тебя сейчас полно микротрещин, а само горло сухое как бетон.
— Спасибо за своевременное предупреждение, — просвистел я, словно в это самое злосчастное горло засыпали раскалённый гравий.
— Вот почему я дорого беру, — похвалился он.
— Возвращаясь к этому, — тяжело прохрипел я, — ты наверняка захочешь отдать отчёт Халу, прежде чем он окажется в руках копов. Надо сравнить твою писанину, и истинное положение дел.
— Сделаю.
Я обернулся — Джименес шёл по нашему следу. Заметив, что мы приближаемся к повороту, он прибавил шаг. Я отвязал Фрагарах от спинки кресла-каталки и устроил перевязь с мечом на спине.
— Пойду, подышу свежим воздухом в парке. Передай Халу, чтобы пришёл завтра в Rúla Búla и прихватил Оберона. Буду там в обед.
— Хорошо. Будь спокоен — мы тебя прикроем.
— Спасибо тебе, Снорри. Ты честно заработал каждый пенни.
Я свернул направо и пересёк пустынную улицу, засаженную по периметру оливковыми деревьями. Именно они и придавали Гражданскому центру необычный вид. Приостановившись у могучего ствола, я почерпнул немного силы, чтобы если не безболезненно, то хотя бы беспрепятственно дышать, а Джименес и Снорри, тем временем, играли в игру «Найди друида». Обновлённый и полный энергии, последние четверть мили до Центр Плаза — зелёного района, утыканного старыми дубами и допотопными бронзовыми статуями — я покрыл за несколько минут. Слишком здесь прилизанно и цивилизованно, на мой вкус, но лучшего места для исцеления ран не найти.
Я углубился в укутанный травами парк и погрузил пальцы в почву. Внутреннее чувство подсказало мне почти нетронутое, нехоженое людьми место около древнего дуба. Найдя приметное дерево, я разделся донага и спрятал одежду на ветвях, в кроне. Но прежде пришлось проверить мобильник: два сообщения от Хала и одно от Перри убедили меня в том, что всё идёт по плану. Необходимо остаться вне зоны доступа для кого бы то ни было, так что я выключил телефон. Обнажённый и скрытый покровом невидимости, я лёг около дерева так, чтобы татуировки плотно прилегали к земле. Подтянул к себе Фрагарах и устроил его вдоль тела — через грудь и живот, как опасную и верную змею. Прежде чем окунуться в целительные чары всемогущей — но слегка отравленной — природы и очистить организм, я наложил на себя несколько простеньких чар.
Сегодня мне удалось избежать ловушек Энгуса Ога ценой невинного, в общем-то, Фэглса. Если позволить божку и дальше проверять мою защиту чужими руками, то он точно найдёт слабое место — особенно с помощью милейшего ковена. Надо менять стиль игры: либо бежать точно огонь от воды, либо драться со всей возможной мощью как лесной пожар.
Бегство меня больше не прельщало, ведь я занимался этим уже как два тысячелетия. Теперь от трусости меня удерживало не только данное Бригите обещание выступить против Энгуса Ога, но и, что важнее, я не собирался позволить стае шлюх, суммарный возраст которых не приближался и к половине прожитых мною веков, затравить меня в моей же берлоге.
Значит, буду лесным пожаром, и вовремя. Меня преследовали слова бессмертного Гамлета: «…я сам не знаю, зачем живу, твердя: «Так надо сделать» — Гамлет пообещал себе много чего, но затем бедняге пришлось признать следующее: «О мысль моя, отныне ты должна кровавой быть, иль прах тебе цена!» Должен признать, что лимит на чернила, бумагу и перья несколько смягчили высказывание принца.
Если бы он следовал зову сердца, а не перу Шекспира, то он послал бы ко всем чертям всякие рифмы и высказался прямее: «Тащите его сюда, сучье племя, тащите!».
Глава 18
Утром я проснулся заметно отдохнувшим, но с требовательным давлением в мочевом пузыре. Я отвёл душу на ближайший дуб — вне поля зрения нескольких прогуливавшихся по парку людей, разумеется — и глубоко вздохнул. Эксперимента ради я повертел руками и, не ощутив стягивающих уз боли, улыбнулся. Земля была так добра ко мне, так щедра и мила.
Я выудил мобильный телефон и включил его, чтобы проверить время. Экран показывал десять часов утра — да у меня море времени, чтобы добраться до Rúla Búla. Я стащил с веток одежду, оделся, закинул Фрагарах на перевязи за спину и снял маскирующие чары. Я чувствовал себя полным энергии, как и мой медвежий амулет, но о себе давала знать страшная жажда и голод.
Телефон выдал мне сообщения от Темпского Департамента полиции, который вначале просил, а потом привычно требовал связаться с ними немедленно; были сообщения и от Хала, Снорри и Перри.
Хал донёс до моего сведения, что Оберон самая настоящая бездонная яма, которая, как вынужден согласиться оборотень, вела себя с кожаной обивкой крайне аккуратно. Но он не может взять в толк, зачем эта бешеная псина разодрала цитрусовый освежитель воздуха и расшвыряла его ошмётки по всему салону. Дела обсудим в кафе.
Снорри сообщил, что Хал одобрил медицинское заключение и поблагодарил некого небезызвестного друида за столь сочный счёт.
И последнее СМС пришло от Перри в половине десятого. Передал, что установили новую дверь. Меня больше заинтересовало другое: «нереально горяченькая» блондиночка по имени Малина зашла в магазин только для того, чтобы предупредить: некая Эмили не заберёт приготовленный для неё чай, и она вообще больше не нуждается в услугах мистера О’Салливана.
Вау. Неужели прелестная парочка разбежалась? Или есть другие причины? Перри не забыл упомянуть и о просьбе блондинки — она просила вернуть дорогое ей письмо. Она буквально требовала его, но парень так ничего и не смог найти.
О, Малина пыталась вернуть кровь Радомилы. Руку даю на отсечение, что она так вскружила пареньку голову своими памятными чарами, что Перри едва ли не весь магазин перевернул. Теперь я представил, как Фэглс с бандой обыскивает мой дом и среди книг на рабочем месте находят клочок бумаги с каплей крови Радомилы… но мог ли недобросовестный коллега знать, что лежит перед ним?
Лучше поберечь такие вопросы для самого Хала. Магазин и дом сейчас под наблюдением, скорее всего, так что я взял такси до вдовы МакДонагх.
— О, Аттикус, мой мальчик! — вдова приветливо расплылась в улыбке и отсалютовала мне с веранды утренней рюмкой виски. — Что случилось с твоим велосипедом, который ты привёз на такси?
— Ну, миссис МакДонагх, у меня выдалась настолько беспокойная суббота, что вы и представить не можете, — ответил я, усаживаясь в кресло-качалку напротив вдовы.
С ней приятно иметь дело: старушка считает свою веранду самым гостеприимным и расслабляющим местом в городе. Пожалуй, она права.
— Так ты знаешь? Ну же, скажи мне, мальчик. — С этими словами она бросила в рюмку пару кубиков льда, и тот приятно звякнул о стекло; вдова придирчиво смерила взглядом уровень жидкости. — Но сперва я дозаправлюсь, если ты не возражаешь чуть-чуть посидеть, — она с кряхтением вывалила себя из кресла и продолжила: — Ты же пропустишь со мной стаканчик, а? Воскресенье не воскресенье без ледяного Tullamore Dew (*Талламор дью — ирландское виски) в руке.
— Вы правы, миссис МакДонагх, и у меня нет никаких причин отказываться, даже если бы я захотел. Холодный стакан придётся кстати.
Лицо вдовы просветлело, а глаза наполнились неподдельной любовью, когда она посмотрела на меня сверху вниз. По пути к двери она взъерошила мои волосы.
— Милый мальчик Аттикус пьёт с вдовой виски в понедельник.
— Не совсем так, миссис МакДонагх, не совсем так.
Мне действительно нравилось её общество. И мне слишком хорошо известна та печаль одиночества, которая приходит после смерти любимого человека. Быть вместе, ощущать тепло ласкового человеческого существа в течение нескольких лет — чтобы потом всё потерять. Что ж, каждый следующий день становится мрачнее предыдущего, а ночью, мучаясь бессонницей в холодной постели, чувствуешь стягивающие грудь тиски. И если не найти кого-либо, чтобы проводить время вместе (и это время освещено светом солнечного дня, краткие золотое минуты забвения), то тиски превратятся в клещи и растерзают сердце. Такие люди помогли мне жить дальше, и в их число я включаю и Оберона. Те люди в моей жизни, которые помогли забыть всех, кого я похоронил или потерял. Они — настоящие волшебники.
Вдова вернулась с двумя стаканами виски и, напевая старинную ирландскую мелодию, разложила лёд. Она была счастлива.
— А теперь расскажи мне, мальчик, — сказала она, как только погрузила свои чресла обратно в кресло, — почему у тебя такой бешеный денёк выдался.
Я глотнул благородный напиток. Насладился жгучестью алкоголя и освежающим холодком льда.
— Раз так, миссис МакДонагх, то я ловлю вас на слове и уже хочу креститься. Насколько весело всё прошло вчера?
Вдова хихикнула, и рот её исказился в усмешке.
— Настолько весело, что я и не припомню речь отца. Скучно. Но ты-ы-ы, — сказала она, выделяя последнее слово каким-то американским акцентом, — провёл день весело, не так ли?
— О, конечно. Словил пулю.
— Пулю?
— Просто свежая рана.
— Красавчик вообще. И кто это сделал?
— Детектив темпской полиции.
— О боже, я ведь что-то видела в сегодняшней утренней газете! Заголовок ещё такой кричащий — «ТЕМСКИЙ ДЕТЕКТИВ ЗАСТРЕЛЕН ПОЛИЦИЕЙ», и там ещё писали о том, что детектив едва не убил безоружного жителя. Но я не читала статью полностью.
— Ну так, это и был я.
— Ну ничего себе! И с какой стати этот треклятый кретин направил тебя пушку? Уж не из-за того ли британца-ублюдка?
— Нет, не совсем, — ответил я и начал рассказ.
Итак, наиприятнейший час своей жизни я провёл, рассказывая вдове ровно столько, чтобы утолить её любопытство и не подвергнуть её жизнь опасности. На прощание пообещал напоследок когда-нибудь подрезать грейпфрутовое дерево и направился на Милл Авеню, чтобы оттуда свернуть в сторону кафе. На меня несколько странно смотрели, и в особенности взгляды прохожих притягивал меч за спиной — но до Rúla Búla я добрался без приключений. И даже на несколько минут раньше.
Хала в поле зрения пока что не было, так что я уселся за барную стойку и чарующе улыбнулся Грануэйль. Боги свидетели её неземной красоты! Влажные волосы, которые она наверняка помыла перед выходом на работу, завивались мелкими ало-рыжими кудряшками. Она медленно приблизилась и, сверкнув белоснежными зубами, криво усмехнулась.
— Я знала, что мне не следует волноваться, — сказала она. — Хотя заголовок газете навёл на мысли о том, что мы не увидимся в ближайшие несколько недель. А ты стоишь здесь, жертва неверного выстрела, и всем своим видом демонстрируешь ужасную жажду.
— Оу, ну не надо так. Я и впрямь жертва выстрела, — парировал я. — Просто подлечился быстро.
Выражение лица девушки резко изменилось. Глаза сузились, а сама она отвернулась, когда достала и положила передо мной подстаканник. Грудным голосом, с неизвестным мне акцентом, она сказала:
— Друиды так и поступают.
По тому, как она выплюнула эти слова, я смог предположить, что подобное произношение характерно для жителей индийского полуострова. В тот же миг вернулась прежняя Грануэйль — дерзкая и хитрая.
— Так что ты будешь? Smithwick (*старинный красный ирландский эль)?
— Что?.. Как ты так легко можешь менять темы для разговора? И что ты пыталась мне сказать?
— Я спросила, будешь ли ты пить Smithwick, — повторила она с ошеломлённым видом.
— Нет, что ты сказала до этого?
— Я сказала, что ты выглядишь так, словно дьявольски хочешь выпить.
— Нет же, что ты сказала после этого и до эля?
— Оу… — испуганно протянула она, и тут личико осветилось пониманием — что ж, я нахожу такую смену настроений подходящей для такой экспрессивной мадам. — Я знаю, что произошло. Это она с тобой говорила. Время поджимает. Она давно хотела пообщаться с тобой.
— Что? Кто? Тебе не следует выражаться точнее, если ты хочешь, чтобы люди верили тебе.
Она улыбнулась и сцепила руки.
— Под такую историю тебе понадобится выпивка.
— Тогда возьму красный эль, но у меня мало времени. Через несколько минут должен прийти мой юрист.
— Засудить их хочешь, а? — усмехнулась она и пошла наливать выпивку.
— Да, мне кажется, они заслужили хороший такой суд.
— Раз так, то, может, ты доделаешь свои дела, а после я разрешу тебе с ней поговорить, — с этими словами она поставила тёмное пиво на подстаканник и улыбнулась.
Я аж растаял.
— Ты мне разрешишь? Как будто ты не можешь возразить этому голосу, когда он решит проявить себя.
— Она не так часто это делает, — ответила Грануэйль, претворяясь, будто мои слова доставили ей не больше раздражения, чем комариный укус. — Она вежлива.
— Имя. Назови мне имя. Кто она?
Прежде чем она ответила, в паб, громко приветствуя меня, зашли Оберон и Хал. Несмотря на то, что окружающие могли видеть и слышать только оборотня, Оберон тоже усердствовал, пусть и будучи скрытым под маскировкой — я видел сумасшедшие высверки красных огоньков от того, как сильно пёс махал хвостом. Рано или поздно, но кто-нибудь это заметит — паб отнюдь не был пустым в обеденное время.
«Аттикус! Я так рад видеть тебя! У оборотней совсем нет чувства юмора!»
— Привет, Хал, — помахал я, а потом переключился на ментальную связь с Обероном.
«Я тоже рад тебя видеть, парень. А теперь быстро спрячься под стол где-нибудь в свободной кабинке, пока кто-нибудь не увидел светопредставление под ногами и не списал это на лишнюю кружку пива. Я приду тебя потискать и принесу сосиску на обед. Осторожнее, и не врежься ни в кого».
«Ага! Как же я скучал!»
Я предупредил Грануэйль, что вернусь позже, а сейчас меня ждёт долгий приятный разговор. Она кивнула и помахала мне вслед, когда мы с Халом торопливо заняли пустовавшую кабинку. Там уже на диванчике выбивал хвостом барабанную дробь Оберон, а посетители обглядывались, хмурились, в непонимании ища источник звука.
— Во имя бороды Одина, заставь эту псину успокоиться! — проревел Хал.
— Хорошо, хорошо, я понял, — пробормотал я и проскользнул в кабинку; на ощупь нашёл пёсью морду и принялся почёсывать Оберона за ушами.
«Так, парень, тебе надо успокоиться. Тебя выдаёт хвост».
«Но я так взволнован от того, что мы снова вместе! Я и не думал, какими стервозными бывают оборотни!»
"У меня есть неплохой план, поверь мне. И я рад, что с тобой ничего не случилось, поэтому я и собираюсь заказать тебе сосиски с пюре. Но чтобы получить их, тебе надо успокоиться, а то мы привлекаем слишком много нежелательного внимания".
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |