Щеки ее порозовели, и она затрепетала от радости. Ой-Боюсь вспомнила о ростке в своем сердце и об обещании, что, когда он будет готов зацвести, она уже поднимется на Высоты, готовая войти в Царство Любви.
«О, Пастырь, — воскликнула Ой-Боюсь, у которой от этой мысли захватило дух. — Ты имеешь в виду, что я уже наконец готова взойти на Высоты? Уже? Правда?»
Ей показалось, что он кивнул, но он ответил не сразу. Он стоял и смотрел на нее, и выражение его лица было не совсем ей понятно.
«Ты действительно это имеешь в виду? — повторила она, схватив его за руку, радостно глядя на него снизу вверх. — Ты хочешь сказать, что скоро поведешь меня на Высоты?»
На этот раз он ответил: «Да». И добавил со странной улыбкой: «Теперь увидишь ты, что я сделаю».
Ханна Харнард «Путь к Высотам Твоим»
Часть первая «Вечером водворяется плач…»
Глава 9
Великая скала Рана
Позже, когда Ой-Боюсь отправилась прогуляться среди полей, садов и невысоких холмов той земли, в которую они пришли, душа ее пела и ликовала. Теперь ей, казалось, было все равно, что Горе и Страдание еще с ней, — в сердце ее пробудилась надежда, что скоро они вовсе перестанут сопровождать ее. Ибо, когда Ой-Боюсь снова подойдет к горам и эти двое помогут ей взобраться на Высоты, она уже больше не будет в них нуждаться. Также ее уже не волновало, что тропа, по которой они следовали, все еще вела на юг, петляя среди холмов. Ведь у нее было обещание самого Пастыря, что скоро эта дорога приведет ее обратно к горам на востоке, к столь желанному ее сердцу месту.
Вскоре тропа начала подниматься к вершинам холмов.
И вот однажды путники неожиданно очутились на гребне самого высокого холма и, как только взошло солнце, обнаружили, что находятся на огромном плато. Они посмотрели на восток, в сторону восходящего солнца, и Ой-Боюсь издала крик радости и благодарения. Там, невдалеке, на дальнем конце плато, отчетливо были видны горы, возвышавшиеся, словно великая стена, увенчанная остроконечными башенками и шпилями, розовато-красными и золотистыми в лучах утренней зари. Ой-Боюсь подумала, что никогда не видела ничего прекрасней.
Когда солнце поднялось выше и в небе угасло сияние красок, она увидела, что самые высокие вершины покрыты снегом. Они были такими белыми и блестящими, что глазам стало больно от их сияния. Перед Ой-Боюсь были сами Высоты. И, что было лучше всего, отсюда тропа, по которой они шли, поворачивала на восток и вела прямо в горы.
На вершине холма Ой-Боюсь упала на колени и поклонилась. В это мгновение ей показалось, что вся боль и промедление, все скорби и испытания пройденного пути были ничто по сравнению с сияющей перед ней славой. Ей также показалось, что ее спутницы улыбаются вместе с ней. Поклонившись и порадовавшись, она поднялась на ноги, и все трое отправились в путь через плато. Они двигались вперед с удивительной быстротой, так как тропа была относительно ровной. Едва успев поверить в возможность происходящего, они увидели, что приближаются к горам, чьи склоны находились уже буквально в двух шагах.
По мере приближения Ой-Боюсь не могла не изумляться крутизне этих склонов. И чем ближе наши путники подходили к ним, тем неприступнее казались горы. Но Ой-Боюсь уверяла себя, что когда она подойдет к ним вплотную, то найдется какая-нибудь долина, или ущелье, или проход, по которому они смогут продолжить свой путь. И что ей, конечно же, будет все равно, насколько крут подъем, лишь бы дорога вела ее к цели. Ближе к вечеру этого дня они приблизились к самому подножию гор. Тропа, по которой они шли, вывела их прямо к основанию неприступной скалы и там закончилась.
Ой-Боюсь остановилась и смотрела, широко открыв глаза. И чем дольше она смотрела, тем сильнее становилось ее недоумение. Затем ее охватила дрожь. Потому что, насколько она могла видеть вправо и влево, вся горная гряда перед ней вздымалась огромной каменной стеной. Она была так высока, что у Ой-Боюсь закружилась голова, когда она отклонилась назад, чтобы рассмотреть ее вершину. Отвесные скалы полностью загородили ей дорогу, и тем не менее тропа вела прямо к ним и здесь обрывалась. Не было ни малейшего признака тропинки, ведущей в другом направлении. И не было абсолютно никакой возможности взобраться на эту неприступную, отвесную каменную стену. Им придется повернуть назад.
Как только ошеломленная Ой-Боюсь осознала весь ужас этой ситуации, Страдание схватила ее за руку, указывая на каменные стены. Из-за ближайшей груды валунов появился самец оленя, а за ним и самка, и они действительно начали взбираться по этой отвесной скале.
Все трое стояли и смотрели, и у Ой-Боюсь закружилась голова, ей стало дурно. Она увидела, что олень, который шел первым, взбирался по узкой и чрезвычайно крутой тропинке, зигзагами вьющейся по отвесной скале. Местами это были только небольшие выступы, а местами, похоже, неровные ступеньки. Но Ой-Боюсь заметила, что были и такие места, где тропинка явно обрывалась.
Тогда олень преодолевал этот промежуток длинным прыжком и, пружиня, взлетал вверх. Олениха всегда была рядом, она шла точно по его следам, двигаясь так легко, с таким изяществом, настолько безбоязненно, насколько вообще способно живое существо. Так эти двое с совершенным благородством и уверенностью взбирались по поверхности отвесной скалы, пока не скрылись из виду на вершине.
Закрыв лицо руками, с неведомым до сих пор страхом и ужасом в сердце, Ой-Боюсь медленно опустилась на камень. Затем она почувствовала, как две ее спутницы взяли ее за руки, и услышала их голос: «Не пугайся, Ой-Боюсь. В конце концов это не тупик, нам не придется поворачивать назад. Есть путь наверх по этой отвесной скале. Олени довольно ясно показали нам его. И мы сможем пройти этим путем и совершить восхождение».
«О нет! Нет! — чуть ли не взвизгнула Ой-Боюсь. — Эта тропа совершенно непроходима. Олень, может, и одолеет ее, но ни одно человеческое существо не в силах этого сделать. Я никогда не смогу залезть туда. Я упаду вниз головой и разобьюсь вдребезги об эти ужасные скалы». И она разразилась истерическими рыданиями. «Это невозможно, абсолютно невозможно! Такой дорогой мне не добраться до Высот, а значит, мне и вовсе не попасть туда, никогда». Две ее спутницы пытались сказать что-то еще, но Ой-Боюсь заткнула уши руками, и из глаз ее вновь полились слезы. Вот она, Пастырева Ой-Боюсь, сидит у подножия неприступной скалы, дрожа от ужаса и заламывая руки в отчаянии: «Я не смогу этого сделать, не смогу! Я никогда не попаду на Высоты». Невозможно представить себе более жалкую картину. Но худшее было впереди.
В изнеможении скорчившись на земле, Ой-Боюсь услышала шуршание и грохот покатившихся камней, а затем и голос рядом с собой:
«Ха, ха! Моя дорогая маленькая кузина! Вот мы наконец и встретились с тобой. Как ты теперь себя чувствуешь, Ой-Боюсь, в такой приятной ситуации?» С новым ужасом она открыла глаза и обнаружила, что смотрит прямо в отвратительное лицо самого Трусостраха.
«Я тут подумал, — продолжал он, злорадно ухмыляясь, — да, я подумал, что мы все-таки можем сойтись. Ты что, маленькая дуреха, действительно поверила, что способна от меня избавиться? Нет-нет, Ой-Боюсь. Ты — одна из Страхов, и никуда от этого не денешься. К тому же ты, маленькая дрожащая глупышка, ты принадлежишь мне. Я пришел благополучно отвести тебя домой и проследить, чтобы ты больше никуда не убегала».
«Я не пойду с тобой, — задыхаясь, проговорила Ой-Боюсь. Она была так шокирована этим внезапным появлением, что не могла понять, что к чему: — Я решительно отказываюсь идти с тобой».
«Ну, выбор-то за тобой, — усмехнулся Трус. — Взгляни на этот утес, моя дорогая кузина. Тебе будет чудесно там, наверху, правда же? Только посмотри, куда я показываю тебе, Ой-Боюсь. Видишь, вон там, на полпути вверх, маленький головокружительный выступ, и оттуда нужно прыгать через расселину на другую сторону скалы? Только представь себе, Ой-Боюсь, как ты прыгаешь и повисаешь в воздухе, цепляясь за выступ скользкого камня, на котором тебе не удержаться и минуты. Только вообрази эти уродливые, острые, как ножи, камни на дне пропасти. Как они ждут не дождутся принять и искромсать тебя на куски, когда у тебя иссякнут силы и ты низвергнешься с высоты!
Чувствуешь, как это здорово, Ой-Боюсь? Не спеши, хорошенько представь себе эту картину. И это только одно из множества таких мест, где тропа прерывается. И чем выше ты взберешься, моя дорогая глупышка, тем страшнее будет падение. Ну же, выбирай. Ты должна либо идти туда, куда — сама знаешь — не сможешь добраться и погибнешь, либо вернуться домой и жить со мной, став моей маленькой прислугой». И его злорадный смех эхом прокатился в горах.
«Ой-Боюсь, — обратились к ней две ее спутницы и нежно, но твердо потрясли ее за плечо. — Ой-Боюсь, ты знаешь, кто может помочь тебе. Позови же его!»
Она вцепилась в них и снова зарыдала. «Я боюсь звать его, — выдохнула она. — Я так боюсь, что, если позову его, он велит мне идти этой дорогой. Этой страшной, ужасной дорогой. А я не могу. Это невозможно. Я не в силах заставить себя. Ах, что мне делать? Что же мне делать?»
Горе склонилась к ней и очень мягко, но настойчиво сказала: «Ты должна позвать его, Ой-Боюсь. Сейчас же зови!»
«Если я позову его, — содрогнулась Ой-Боюсь, застучав зубами, — он велит мне построить жертвенник, а я не могу. На этот раз не могу».
Трусострах торжествующе засмеялся и шагнул к Ой-Боюсь. Но две ее спутницы встали между ним и его жертвой. Страдание взглянула на Горе, и та одобрительно кивнула ей. В ответ на этот кивок Страдание вытащила висевший у нее на поясе маленький, но очень острый ножик и, наклонившись к скорченной фигуре Ой-Боюсь, кольнула ее. Ой-Боюсь закричала от боли. А затем в полном отчаянии от своей беспомощности перед всеми тремя сделала то, что следовало бы сделать еще в тот момент, когда тропа привела ее к подножию утеса. И хотя теперь ей было невыносимо стыдно, но, вынуждаемая экстремальными обстоятельствами, она все же сделала это. Она вскричала: «О Господь! Меня притесняют! Вступись за меня. Мои страхи овладели мной, и мне стыдно поднять глаза».
«Что случилось, Ой-Боюсь? — это был голос Пастыря. Он раздался совсем близко. — В чем дело? Ободрись, это я, не бойся!»
Его голос звучал так радостно, в нем было столько силы и ни тени упрека. Ой-Боюсь почувствовала, как присутствие Пастыря буквально оживляет ее, наполняя энергией, силой и смелостью.
Поднявшись, она села и посмотрела на него. И увидела, что он улыбается, почти смеется над ней. В глазах его не было укора. Внезапно она почувствовала, что в сердце ее звучат слова, которые и раньше произносили многие дрожащие души: «Господь мой милостив к тем, кто в страхе». Пока она смотрела на него, в душе ее поднималась волна благодарности. И леденящая рука сжимавшего ее страха внезапно исчезла. Ее охватила радость, и в душе подобно звонкому ручейку зазвучала песенка:
Мой Любимый — самый главный
Среди тысячи других,
Он с другими не сравнится,
Он всецело справедлив.
Мой Любимый — самый нежный
И сильнее остальных.
«Ой-Боюсь, — снова спросил Пастырь, — скажи мне, в чем дело? Чего ты так испугалась?»
«Дороги, которую ты выбрал для меня, — прошептала девушка. — Она с виду такая страшная, Пастырь, такая непроходимая! У меня кружится голова, и я начинаю терять сознание, как только посмотрю на нее. Косули да лани могут ходить по ней. Но они же не хромые калеки и не такие трусишки, как я».
«Но, Ой-Боюсь, вспомни, что я пообещал тебе в долине Унижения», — сказал Пастырь с улыбкой.
Ой-Боюсь выглядела изумленной, кровь на мгновение прилила к ее щекам, но через секунду лицо ее было по-прежнему бледным. «Ты сказал... — начала она, прервалась, затем начала снова: — О, Пастырь, ты сказал, что сделаешь ноги мои, как у оленя, и на Высоты мои возведешь меня».
«Ну, — радостно отвечал он, — а единственный способ развить оленьи ноги — это ходить по оленьим тропам, таким, как эта».
Ой-Боюсь затрепетала и стыдливо взглянула на него. «Я думаю, что не хочу развивать оленьи ноги, если для этого мне надо пройти по такой тропе», — с трудом проговорила она.
Пастырь был абсолютно непредсказуем. Он не удивился и не рассердился. Вместо этого он снова рассмеялся. «Нет, ты хочешь, — сказал он радостно. — Я знаю тебя лучше, Ой-Боюсь. На самом деле ты очень этого хочешь, и я обещаю тебе оленьи ноги. Действительно, я специально привел тебя сюда, где горы особенно круты и нет троп, по которым можно пройти, кроме оленьих да козьих. И все это для того, чтобы исполнилось обещание. Что я сказал тебе при нашей последней встрече?»
«Ты сказал: „Теперь увидишь ты, что я сделаю“, — ответила Ой-Боюсь, а потом добавила, с упреком глядя на него. — Но мне и не снилось, что ты сделаешь такое! Приведешь меня к неприступной скале, на которую никому не подняться, кроме оленей да коз. А я больше похожа на медузу, чем на оленя! Это слишком, слишком...» Она не могла подобрать слов, а потом разразилась смехом. «Да, это слишком нелепо и абсурдно! Это безумно! Чего же от тебя ждать дальше?»
Пастырь тоже засмеялся. «Я обожаю делать несуразные вещи, — ответил он. — Знаешь, видеть, как слабость превращается в силу, страх — в веру и испорченное — в совершенное, самое большое наслаждение для меня. В данный момент ничто не принесет мне большего удовольствия, чем превращение медузы в горную козу. Это моя работа, — сказал он, и лицо его осветилось великой радостью, — преображение вещей, взять, например, Ой-Боюсь, и преобразить ее в...» Он прервался, а затем со смехом продолжил: «Ну, это мы попозже увидим, во что она превратится».
Это была поистине необычайная сцена. Там, где совсем недавно все было пропитано страхом и отчаянием, на камнях у подножия неприступного утеса сидели Ой-Боюсь и Пастырь и смеялись так, как будто услышали самую смешную шутку на свете.
«Ну же, моя маленькая медузочка, — сказал Пастырь, — ты веришь, что я могу сделать из тебя горную козу и доставить тебя на вершину этой отвесной скалы?»
«Да», — ответила Ой-Боюсь.
«Ты позволишь мне сделать это?»
«Да», — сказала она в ответ, — если ты хочешь совершить такое безумие и нелепость, почему нет? Конечно, можно».
«А ты считаешь, я позволю тебе опозориться по пути наверх?»
Ой-Боюсь посмотрела на него и сказала нечто такое, чего никогда не сказала бы раньше: «Даже если так, думаю, я не буду возражать. Лишь бы было по-твоему и твоя воля исполнилась во мне, Пастырь. Остальное не имеет значения».
Пока она говорила, случилось нечто прекрасное. На фоне скалы появилась двойная радуга. Перекинувшись дугой, она обрамляла горный серпантин, по которому ходили лишь олени да косули. Это было такое красивое и необыкновенное зрелище, что у Ой-Боюсь дух захватило от восторга и удивления. Но она заметила что-то еще более чудесное. Она увидела, что Горе и Страдание, отошедшие в сторону, пока с ней разговаривал Пастырь, теперь стояли возле тропы. И там, где концы радуги соприкасались с землей, один из них прикоснулся к Страданию, а другой — к Горю.
В сияющем блеске радуги эти две закутанные фигуры настолько преобразились, что Ой-Боюсь не смогла смотреть на них дольше минуты — их свет ослеплял ее.
Тогда она сделала то, что раньше показалось бы невозможным. Опустившись на колени у подножия скалы, она соорудила жертвенник и положила на него свою волю, свои опасения и страхи. Когда огонь погас, Ой-Боюсь среди пепла нашла камешек, больше и круглее других, темного цвета и с острыми краями, но во всех остальных отношениях довольно обыкновенный.
Она положила его в сумочку и встала на ноги, ожидая дальнейших указаний Пастыря. В ее сердце теплилась надежда, что он будет сопровождать ее в этом страшном восхождении, так же, как он спускался с ней в пустыню. Но он не сделал этого.
Вместо того он подвел ее к основанию скалы и сказал: «Вот теперь, Ой-Боюсь, ты наконец действительно пришла к подножию Высот, и начинается новый этап твоего путешествия. Тебе предстоит усвоить новые уроки.
Я должен сказать тебе, что этот утес, к которому привела тебя тропа, находится вначале горной гряды. Вся она тянется отсюда в обе стороны намного дальше. И везде она такая же крутая или даже круче, чем здесь. Есть скалы еще ужаснее — скала Поношение, скала Ненависть, скала Гонение и другие. Но невозможно найти путь к Высотам и попасть в Царство Любви, не преодолев хотя бы одну из них. Это та скала, которую я избрал для тебя.
По дороге сюда ты усвоила урок „Принятие с радостью“. Это „А“, первая буква алфавита Любви. Теперь ты должна выучить букву „Б“. Ты подошла к подножию скалы Рана. И я надеюсь и ожидаю, что на своем пути вверх по склону этого утеса ты откроешь, какова же эта следующая буква алфавита. И что ты запомнишь и начнешь применять ее, как ты делала это с буквой „А“. Помни, что хотя встреча с Раной и преодоление ее неизбежны, если ты выучишь и хорошо усвоишь второй урок восхождения к Любви, то ничто не сможет причинить тебе ни малейшего вреда или ранить тебя на пути наверх».
Сказав это, он с особой торжественностью и нежностью возложил на нее руки и благословил ее. Потом позвал ее компаньонок, немедленно шагнувших вперед. Затем достал веревку из расщелины в скале и собственными руками связал вместе этих троих, собравшихся совершить восхождение. Впереди шла Горе, посередине Ой-Боюсь, а сзади — Страдание. Таким образом, даже если бы Ой-Боюсь поскользнулась и упала, они смогли бы подстраховать ее и удержать с помощью веревки.
Напоследок Пастырь протянул руку, достал откуда-то маленький пузырек с сердечными каплями и отдал его Ой-Боюсь. Он велел выпить немного сразу и пользоваться им, если по дороге наверх у нее закружится голова или ей станет дурно. Ярлычок на пузырьке гласил: «Дух благодати и утешения». Выпив одну-две капли, Ой-Боюсь почувствовала такой прилив сил, что готова была начать восхождение сразу же, хотя в глубине души все еще ощущала страх.
Вечер близился к концу. Но так как было лето, до темноты еще оставалось часа два-три. Пастырь приказал им немедленно отправляться в дорогу. Он сказал: «Совершенно невозможно добраться до вершины до наступления ночи, но там, выше, есть не видимая отсюда пещера. Там вы сможете отдохнуть и провести ночь в полной безопасности. Если же ты, Ой-Боюсь, останешься здесь, у подножия утеса, твои враги наверняка подкрадутся к тебе и попытаются причинить тебе зло. Однако по этой тропинке они не последуют за тобой, и пока ты будешь двигаться вверх, ты будешь для них недосягаема. Хоть я не сомневаюсь, — добавил он предупредительно, — что ты снова встретишься с ними, когда доберешься до верха».
С этими словами Пастырь ободряюще улыбнулся им и стал удаляться. Горе немедленно поднялась на первый выступ маленькой, узкой тропинки, зигзагами поднимавшейся вверх по скале, за ней последовала Ой-Боюсь, потом Страдание. Таким образом они начали восхождение.
Ханна Харнард «Путь к Высотам Твоим»
Часть первая «Вечером водворяется плач…»
Глава 10
Восхождение на скалу Рана
Начав восхождение, Ой-Боюсь с удивлением и глубокой благодарностью обнаружила, что в действительности эта тропа была совсем не такой уж ужасной, какой представлялась. Она, конечно, была и крутой, и скользкой, а также до невозможности узкой. Но ощущение того, что она прочно привязана веревками к своим сильным спутницам, очень успокаивало Ой-Боюсь.
Также чудесное средство Духа благодати и утешения, которое она только что выпила, помогло ей избавиться от слабости и головокружения. А это было то, чего Ой-Боюсь страшилась больше всего. Кроме того, первые полчаса восхождения над ними все еще сияла радуга. И хотя Пастырь уже давно исчез из виду, у Ой-Боюсь было такое чувство, что он все еще находится рядом.
Она старалась не смотреть вниз, если в этом не было острой необходимости. Но однажды, в самом начале пути, на одном из трудных участков, ей пришлось какое-то время посидеть в маленькой нише в скале, пока Горе ощупью пробиралась вперед, а Страдание ожидала сзади.
Как раз тогда Ой-Боюсь посмотрела вниз и действительно почувствовала огромную благодарность за то, что Пастырь не позволил им провести ночь там, а приказал начать восхождение вечером. Внизу на камнях сидели все пятеро ее врагов, наблюдая за ними и гримасничая от злости и ярости. Она посмотрела и в изумлении увидела, что Самосожаление (всегда выглядевший менее опасным и уродливым, чем его спутники) наклонился, поднял острый камень и запустил в нее со всей силы. К счастью, она была уже слишком высоко, но один осколок все-таки едва не задел ее. Ой-Боюсь испытала огромное облегчение, когда почувствовала, что Горе легонько потянула за веревку, давая понять, что теперь можно двигаться дальше.
Ой-Боюсь вспомнила предупреждение Пастыря о том, что встреча с этими врагами будет весьма вероятна и после восхождения. Хотя, как эти враги доберутся наверх, на скалу Рана, она не представляла. Только если была какая-то другая дорога, которой они могли бы воспользоваться.
Итак, трое путников взбирались все выше и выше. На равнине внизу все длиннее становились отбрасываемые скалами тени. Над пустыней и великим морем опускался огненный шар солнца. Теперь, с достигнутой ими высоты, они ясно могли разглядеть западное море, вдоль берегов которого они так долго путешествовали.
Тропа, по которой они шли, бесконечно вилась все выше и выше по утесу. И хотя она осыпалась и местами даже прерывалась, Ой-Боюсь обнаружила с огромным облегчением, что дорога нигде не была слишком трудной. Даже в том месте, на которое Трусострах так усиленно обращал ее внимание.
Дойдя туда как раз к наступлению темноты, Ой-Боюсь увидела, что тропа там действительно совсем обрывается. Но через расселину была перекинута доска, и сквозь железные кольца, вбитые в скалу, была продета веревка, образуя поручни, за которые она могла держаться, переходя через этот узкий мостик. Олени, конечно, считали ниже своего достоинства прибегать к такой ненужной помощи. Одним прыжком они легко пересекали эту глубокую расселину. Однако, несмотря на поручни, придававшие ей уверенность, Ой-Боюсь изо всех сил старалась не думать и не вспоминать о том, что говорил ей Трусострах. По своему горькому опыту она уже знала, что картины, рожденные ее воображением, могли быть намного ужаснее и пугать ее гораздо больше, чем реальные факты.
Благополучно пройдя по доске, они оказались на чрезвычайно узком выступе, совершенно незаметном снизу. Прямо перед ними было то самое место для привала, о котором говорил Пастырь, — небольшая пещерка, где им предстояло провести ночь.
С чувством огромного облегчения и благодарности Ой-Боюсь зашла в нее и осмотрелась. Расположение пещерки было таково, что оттуда невозможно было посмотреть вниз и увидеть эту головокружительную глубину под ногами, но хорошо было видно все вокруг: и плато, и пустыню, и далекое море за ними. Взошла луна, заливая все чистым серебристым светом, и в темнеющем небе тускло вспыхнули первые звезды. В самой пещере кто-то оставил плоские камни, из них получились грубые сиденья и стол, а на земле в углу стопкой лежали овечьи шкуры, на которых можно было отдохнуть.
Неподалеку от входа в пещеру струился небольшой водопад, и наши путники подходили к нему по очереди и освежались. Потом Горе и Страдание вытащили два свертка с хлебом, сушеными фруктами и орехами, которые дал им Пастырь у подножия скалы перед восхождением. Они с радостью утолили свой голод, а затем их одолела усталость, и они легли и погрузились в сон без всяких сновидений.
Ой-Боюсь проснулась с первыми лучами солнца, встала и подошла к входу в пещеру. В холодном свете этого раннего утра ее ужаснула открывшаяся перед ней печальная картина. На сколько хватало глаз, вокруг не было ничего, кроме пустой равнины да моря. Над Ой-Боюсь нависали скалы, а под ней были лишь острые зубчатые камни. Исчезла из виду приятная лесная страна, которую они покинули. На всей обозреваемой огромной территории она не видела ни одного дерева, только изредка чахлый кустарник. «Какая пустота, — подумала Ой-Боюсь, — и эти камни внизу на самом деле выглядят такими жестокими, как будто только и ждут, чтобы изуродовать и уничтожить все, что на них упадет. Кажется, что ничего не может расти в этой бесплодной пустыне».
Именно тогда она посмотрела вверх, на скалы над головой, и подскочила от удивления и восторга. В крошечной расщелине, куда иногда попадало несколько капель воды, спрятался маленький одинокий росток. У него было всего два или три листика и хрупкий стебелек, тоненький, почти с волосок. На стебельке был один цветок кроваво-красного цвета, и в свете первых лучей солнца он горел, как огонь.
Какое-то время Ой-Боюсь пристально рассматривала его и стену, совершенно не дававшую ему расти, и узкую щель, через которую он все-таки пробил себе дорогу к свету, и думала о его абсолютном одиночестве. Его корни со всех сторон были зажаты голым камнем, а листья его едва были способны пробиться за пределы своей тюрьмы. Тем не менее он сумел расцвести и, открыто повернувшись своим маленьким личиком к солнцу, горел, как пламя радости. Посмотрев на него, Ой-Боюсь спросила, как тогда, в пустыне: «Как зовут тебя, цветочек? Ибо я действительно никогда не видела такого, как ты».
В этот момент солнце коснулось кроваво-красных лепестков так, что они загорелись ярче прежнего, и до Ой-Боюсь донесся тоненький шепот:
«Имя мое — Переносящий-все, но некоторые зовут меня Прощение».
Тогда Ой-Боюсь вспомнила слова Пастыря: «На пути вверх ты откроешь следующую букву алфавита Любви. Сразу начинай применять ее».
Она поглядела на маленький цветок и снова спросила: «Почему же тебя так называют?»
И опять до Ой-Боюсь долетел тихий переливчатый смех, и ей показалось, что она слышит, как росток говорит: «Меня разлучили со всеми моими товарищами, выгнали из дома. Меня принесли сюда и заточили в эту каменную тюрьму. Это был не мой выбор, это дело рук других. Они бросили меня здесь и ушли, оставив пожинать плоды содеянного ими.
Я выдержал все и не завял; я не перестал любить, и Любовь помогла мне пробиться через трещину в скале, пока я не смог взглянуть отсюда прямо в лицо моей Любви, самому солнцу. Вот видишь! Теперь ничего не стоит между мной и моей Любовью, и нет ничего вокруг, что могло бы отвлечь меня от нее. Солнце светит мне и дает мне радость. И оно возместило мне все, что у меня отняли, и искупило все причиненное мне зло. Во всем мире нет цветка более довольного и более благословенного, чем я. Ибо я смотрю на мою Любовь, как дитя, отнятое от груди матери, и говорю: „Кто мне на небе? и с Тобою ничего не хочу на земле“».
Ой-Боюсь взглянула на мерцание пламени над своей головой и ощутила в сердце такую жажду, чуть ли не зависть. Она знала, что ей делать. Опустившись на колени на узкой тропе возле скалы с цветком, она сказала: «О Господь мой, вот я — твоя маленькая служанка Переносящая-все».
В этот момент кусочек камня, сковывающего корни цветка над ее головой, откололся и упал к ее ногам. Она подняла его и очень бережно положила в сумочку к остальным семи камешкам, а затем вернулась в пещеру. Горе и Страдание ожидали ее с очередным запасом хлеба, изюма и орехов. После этого они, возблагодарив Господа, поели, снова обвязали друг друга веревками и продолжили восхождение.
Вскоре они подошли к очень скользкому и крутому месту. И тут Ой-Боюсь впервые упала. Она споткнулась и довольно сильно поранилась о края зубчатых камней. Хорошо еще, что Ой-Боюсь была крепко привязана веревками к своим спутницам. У нее так сильно закружилась голова, и ее охватил такой ужас, что она едва не потеряла сознание. Не будь она привязана, она могла бы соскользнуть с тропы и разбиться вдребезги о скалы внизу. От этой мысли она впала в такую панику, что все, на что она была способна, — это припасть к земле и звать на помощь своих спутниц.
Немедленно Горе, которая шла впереди, сильнее натянула веревку, а Страдание подошла к Ой-Боюсь, обняла ее и настойчиво сказала: «Выпей немного сердечных капель, что дал тебе Пастырь».
Ой-Боюсь было настолько дурно и страшно, что она могла только лежать в объятиях Страдания и ловить ртом воздух. «Я не знаю, где пузырек. Я не могу двинуться даже, чтобы поискать его».
Тогда Страдание сама залезла рукой за пазуху к слабеющей девушке, вытащила оттуда пузырек и влила ей несколько капель прямо в рот. Через какое-то время кровь прилила к щекам Ой-Боюсь, и дурнота начала проходить. Но она все еще не могла пошевелиться. Она глотнула еще Духа благодати и утешения и почувствовала, что наполнилась силой.
Затем Горе, вернувшись к тому месту, где корчилась Ой-Боюсь, тихонько укоротила веревку, настолько, что девушка смогла взять ее за руку. И вновь они начали восхождение. Во время своего падения Ой-Боюсь, однако, так сильно поранила оба колена, что могла передвигаться, только сильно прихрамывая. Она непрерывно стонала и постоянно останавливалась. Ее спутницы старались быть очень терпеливыми с ней, но им необходимо было торопиться, иначе они не достигли бы вершины утеса до наступления ночи, а другой пещеры для ночлега больше не было.
Наконец, Страдание склонилась над Ой-Боюсь и спросила ее: «Что ты делала сегодня утром, когда ушла из пещеры и бродила одна?»
Ой-Боюсь пораженно взглянула на нее, затем, смущенно покраснев, сказала: «Я рассматривала цветок, которого никогда раньше не видела. Он растет в скале у водопада».
«Что это был за цветок?» — очень мягко настаивала Страдание.
«Это был цветок Переносящий-все, — отвечала Ой-Боюсь очень тихим голосом, — но некоторые называют его Прощение». Несколько мгновений она молчала, вспоминая построенный ею жертвенник. И осознала, что она не применяет в своей жизни эту новую и трудную букву алфавита Любви. Тогда она сказала: «Интересно, не станет ли лучше моим коленям, если капнуть на них несколько капель этого сердечного лекарства?»
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 76 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |