Ханна Харнард «Путь к Высотам Твоим» 1 страница

Ханна Харнард
«Путь к Высотам Твоим»

«Господь Бог — сила моя:
Он сделает ноги мои как у оленя и на высоты мои возведет меня!»
Авв. 3:19

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие к аллегории

Часть первая «Вечером водворяется плач…»Пс. 29:6
Глава первая. Приглашение на Высоты
Глава вторая. Вторжение Страхов
Глава третья. Побег в ночи
Глава четвертая. Начало пути
Глава пятая. Встреча с Гордыней
Глава шестая. В обход через пустыню
Глава седьмая. На берегах Одиночества
Глава восьмая. На старом волнорезе
Глава девятая. Великая скала Рана
Глава десятая. Восхождение на скалу Рана
Глава одиннадцатая. В лесах Опаcности и Скорби
Глава двенадцатая. Во мгле
Глава тринадцатая. В долине Потерь
Глава четырнадцатая. Место помазания
Глава пятнадцатая. Потоки
Глава шестнадцатая. Могила в горах

Часть вторая «...А наутро радость» Пс. 29:6
Глава семнадцатая. Целебные ручьи
Глава восемнадцатая. Оленьи ноги
Глава девятнадцатая. Высоты
Глава двадцатая. Возвращение в долину
Уроки, усвоенные на склонах Высот

Ханна Харнард. Краткая автобиография

Ханна Харнард «Путь к Высотам Твоим»

ПРЕДИСЛОВИЕ К АЛЛЕГОРИИ

Однажды утром в Палестине, в городке нашей миссии, во время ежедневного чтения Библии одна маленькая медсестра-арабка прочитала в книге «Свет на сей день» цитату из Песни Песней: «Голос возлюбленного моего! вот, он идет, скачет по горам, прыгает по холмам» (Песн. 2:8). Когда ее спросили, что обозначает этот стих, она подняла глаза и с понимающей, счастливой улыбкой сказала: «Это значит, что нет таких препятствий, которые не может преодолеть любовь нашего Спасителя, и для Него горы трудностей — все равно что асфальтовая дорога!»

Из сада позади домика миссии, у подножия горы Гаризим, мы часто могли наблюдать за газелями, скачущими вверх по склонам и с чрезвычайным изяществом и ловкостью прыгающими с камня на камень. Их движения были одним из прекраснейших примеров ликующей и явно не требующей усилий легкости, какую я только видела.

Как глубоко мы, те, кто любит Господа Любви и желает следовать за Ним, жаждем силы, чтобы преодолевать горы трудностей, испытаний и жизненных конфликтов таким же ликующим, победным образом. Узнать секрет победоносной жизни всегда было сердечным желанием любящих Господа во всех поколениях.

Мы чувствуем, что отдали бы все что угодно за возможность жить на Высотах любви и победы здесь, на этой земле, и в течение этой жизни. И реагировать на зло, скорбь, горе и все плохое таким образом, чтобы преодолеть это и преобразовать в то, что будет вечно возносить славу и хвалу Богу. Как христиане, мы знаем, хотя бы теоретически, что в жизни детей Божьих не бывает второстепенных причин, что даже самые несправедливые и жестокие вещи так же, как и кажущиеся бессмысленными и незаслуженными страдания, допускаются Богом, чтобы дать нам возможность реагировать на них таким образом, чтобы наш Господь и Спаситель мог явить в нас, шаг за шагом, Свой прекрасный образ.

Песня Песней выражает желание, живущее в каждом человеческом сердце: быть воссоединенным с Самим Богом, познать совершенное и ничем не поврежденное единение с Ним. Он создал нас для Себя, и наши сердца не смогут обрести покой и получить удовлетворение, пока не найдут Его.

Господь желает, чтобы некоторые из Его детей познали это глубокое единение с Ним через совершенное цветение естественной человеческой любви в браке. Для других Его воля выражается в том, чтобы такое же совершенное единение они познали, полностью отказавшись от своего единственного и естественного желания иметь семью и быть родителями. Благодаря этому инстинкту любви, так прочно вросшему в человеческое сердце, мы в основном и учимся любить и желать Самого Бога больше всего остального.

Но мы не можем достичь Высот победы и любви, умерщвляя свое «я» для греха путем каких-то умозаключений или пытаясь изобрести некий способ, чтобы распять свою волю. Единственный путь — это научиться принимать день за днем реальные условия и испытания, допускаемые Богом. Постоянно, снова и снова отказываться от своей воли и принимать Его волю — когда она предстает перед нами в виде людей, с которыми нам приходится жить и работать, и всего того, что с нами происходит. Каждый раз, когда мы принимаем Его волю, это становится жертвоприношением. Каждый такой отказ от себя и подчинение Его воле есть средство нашего продвижения к Высотам, к которым Он желает привести каждое Свое дитя в течение земной жизни.

Как принимать и побеждать зло; знакомиться с горем и болью и в конечном итоге понять, что все это преобразуется в нечто несравненно более драгоценное; учиться радостно подчиняться, чтобы узнать Самого Господа Любви по-новому и заключить неразрывный союз с Ним, — вот чему учит нас эта книга. «Высоты» и «оленьи ноги» относятся не к высотам небес после смерти, но под этим подразумевается славный опыт детей Божьих здесь и сейчас — если они последуют дорогой, которую Он избрал для них.

Возможно, Господь использует эту аллегорию для утешения некоторых Своих возлюбленных, которые вынуждены сейчас пребывать в обществе Горя и Страдания, или же идти во тьме и не видеть просвета, или чувствовать себя безутешными, бросаемыми бурей. Это может помочь им увидеть новый смысл происходящего. Ибо все испытания, через которые они проходят, — часть замечательного процесса. Посредством его Господь делает в их жизни реальными те переживания, что заставили Давида и Авраама воскликнуть с ликованием: Господь «делает ноги мои, как оленьи, и на высотах моих поставляет меня» (Пс. 17:34).

Ханна Харнард «Путь к Высотам Твоим»
Часть первая «Вечером водворяется плач…»

Глава 1
Приглашение на Высоты

Эта история — о том, как Ой-Боюсь сбежала от своих родственников Страхов, отправившись с Пастырем к Высотам, где «совершенная любовь изгоняет страх».

Вот уже несколько лет как Ой-Боюсь состояла на службе у Главного Пастыря, чьи огромные стада паслись в долине Унижения. Жила она со своими друзьями Милостью и Покоем в тихом маленьком белом домике в деревне Тревожино. Она любила свою работу и очень хотела угодить Главному Пастырю. Но хотя Ой-Боюсь и выглядела счастливой, она знала, что есть некоторые вещи, мешающие ей работать и причиняющие много тайных страданий. Ноги у нее были настолько кривыми, что из-за этого она часто хромала и спотыкалась на работе. Был у нее еще один весьма неприглядный недостаток — кривой рот, сильно искажавший ее речь и выражение лица. Ой-Боюсь с грустью сознавала, что эти уродливые пороки наверняка вызывают изумление и оскорбляют чувства многих, знающих, что она состоит на службе у великого Пастыря.

Совершенно искренне жаждала она избавления от этих недостатков, чтобы сделаться красивой, грациозной и сильной, как многие другие работники Пастыря, а более всего — чтобы стать такой, как сам Главный Пастырь. Но она боялась, что ей никогда не удастся избавиться от своих уродств и они всегда будут вредить ее службе.

В ее жизни, однако, была еще одна, гораздо большая, беда. Она была членом семьи Страхов. Ее родственники были рассеяны по всей долине, так что она нигде не могла скрыться от них. Ой-Боюсь была сиротой и выросла в доме тетки, бедной госпожи Зловещие Предчувствия, вместе с двумя своими двоюродными сестрами, Угрюмой и Злобной, и их братом Трусострахом, большим задирой, у которого вошло в привычку мучить и преследовать Ой-Боюсь самым ужасным образом.

Как и большинство других семей, живших в долине Унижения, все Страхи ненавидели Главного Пастыря и старались бойкотировать его работников. Естественно, то, что к нему на службу поступил член их собственной семьи, было для них великим оскорблением. Поэтому они всячески пытались «вызволить» Ой-Боюсь, заставить ее бросить эту работу.

И вот в один ужасный день они предъявили ей семейный ультиматум: она немедленно должна выйти замуж за своего кузена Трусостраха и жить, как и подобает, вместе со всей своей родней. В случае если она откажется сделать это добровольно, они грозились применить силу.

Бедную Ой-Боюсь, конечно, охватил ужас при одной мысли об этом. Но родственники всегда приводили ее в трепет, и она так и не научилась противостоять их угрозам или игнорировать их. Она сидела вся съежившись, снова и снова повторяя, что ни за что не выйдет замуж за Трусостраха, но все-таки никак не могла заставить их уйти. Поэтому злосчастная беседа продлилась долго, и когда наконец они на какое-то время покинули ее, уже наступил вечер.

Со вздохом облегчения Ой-Боюсь вспомнила, что как раз в это время Главный Пастырь ведет поить свои стада к привычному месту возле чудесного пруда и водопада на окраине деревни. Именно туда она привыкла приходить рано по утрам — чтобы встретиться с ним и узнать его пожелания и повеления на предстоящий день. А по вечерам — чтобы отчитаться о своей работе за день. Сейчас наступило время встречи у пруда. Она была уверена, что Пастырь поможет ей и не позволит родственникам похитить ее и заставить уйти с его службы ради ужасного рабства — брака с Трусострахом.

Не утирая слез и все еще дрожа от страха, Ой-Боюсь затворила за собой дверь домика и отправилась к пруду и водопаду.

Тихий вечерний свет заливал долину Унижения золотистым сиянием, когда Ой-Боюсь покинула деревню и пошла через поле. А за рекой уже начали слегка розоветь горы, окаймляющие долину с восточной стороны как крепостной вал. Их глубокие, узкие ущелья наполнились чудными, загадочными тенями.

Окруженная миром и покоем этого тихого вечера, бедная перепуганная Ой-Боюсь подошла к пруду, где ожидал ее Пастырь, и поведала ему о своем ужасном положении.

«Что же мне делать? — воскликнула она, когда закончила свой рассказ. — Как мне избежать этого? На самом деле они не могут заставить меня выйти замуж за моего кузена Труса, правда же? О!» — заплакала она, ибо сама мысль об этом браке переполняла ее отчаянием. «Достаточно того, что меня зовут Ой-Боюсь! Но подумать только, что мне придется быть до конца своих дней госпожой Трусострах — нет, это выше моих сил!»

«Не бойся, — мягко промолвил Пастырь. — Ты же служишь мне. И если ты доверишься мне, они не смогут заставить тебя вступить в брачный союз против твоей воли. Но ты ни в коем случае не должна впускать в дом своих родственников Страхов, так как они враги Царя, принявшего тебя на службу».

«Я знаю, ох, я знаю, — плакала Ой-Боюсь, — но всякий раз, когда я встречаю кого-нибудь из моих родственников, кажется, что все силы покидают меня, и я не способна противостоять им, как бы ни старалась. Покуда я живу в долине, я не могу избежать встречи с ними. Они везде, а теперь еще решили подчинить меня своей власти. Я никогда не отважусь выйти из дома одна, боюсь, что они похитят меня».

Она подняла взор и, взглянув на долину и реку, на прекрасные освещенные заходящим солнцем горные вершины, воскликнула в отчаянной, страстной тоске: «О, если бы я могла убежать из этой долины Унижения навсегда! И отправиться к Высотам, недосягаемым для всех Страхов и других моих родственников!»

К ее великому удивлению, как только она произнесла эти слова, Пастырь ответил: «Я долго ждал, когда ты скажешь это, Ой-Боюсь. Для тебя действительно лучше всего покинуть долину и уйти на Высоты. И я с большим удовольствием сам отведу тебя туда. Подножие тех гор, по ту сторону реки, — это пограничная полоса, за которой начинается Царство моего Отца, Царство Любви. Никакие Страхи не могут обитать там, ибо „совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение“».

Ой-Боюсь в изумлении не сводила с него глаз. «Уйти на Высоты, — воскликнула она, — и жить там? О, если бы я только могла! В последние месяцы меня не покидало это желание. Я думаю об этом день и ночь, но это невозможно. Я никогда не смогу добраться туда. Я ведь хромая». При этих словах она посмотрела на свои уродливые ноги, и снова ее глаза наполнились слезами отчаяния и жалости к себе. «Эти горы такие крутые и опасные! Я слышала, что только лани да олени могут безопасно передвигаться по ним».

«Правда, путь к Высотам и труден, и опасен», — сказал Пастырь. «Он и должен быть таким, чтобы ничто враждебное Любви не могло проникнуть туда и захватить Царство. Обитателям Высот действительно нужны „оленьи ноги“. У меня-то они есть, — добавил он с улыбкой, — и я могу скакать по горам и прыгать по холмам, как серна или молодой олень — с легкостью и удовольствием».

«Но я и твои ноги, Ой-Боюсь, могу сделать, как у оленя, и возвести тебя на Высоты. Тогда бы ты смогла служить мне еще лучше, и никто из твоих врагов не смог бы добраться до тебя. Я так рад слышать, что ты давно жаждала отправиться туда, и, как я сказал раньше, я ждал, когда ты сама это предложишь. И тогда, — добавил он, улыбнувшись еще раз, — тебе никогда не пришлось бы встречаться с Трусострахом».

Ой-Боюсь смотрела на него в полном недоумении. «Сделать мои ноги, как у оленя? — повторяла она. — Но как это возможно? И как отнесутся жители Царства Любви к маленькой жалкой калеке с уродливым лицом и кривым ртом, если там не может обитать ничто порочное и несовершенное?»

«Это верно, — сказал Пастырь, — тебе придется измениться, прежде чем ты сможешь жить на Высотах. Но если ты желаешь идти со мной, я обещаю помочь тебе — сделать твои ноги оленьими. Там наверху, в горах, по мере приближения к настоящим Высотам, воздух становится свежим и придает силы, укрепляя тело. А еще там есть ручьи с чудесными исцеляющими свойствами, так что пороки и уродства тех, кто в них искупается, исчезают без следа.

Но мне нужно сказать тебе еще кое-что. Не только ноги твои должны стать оленьими, но ты должна будешь принять другое имя, так как Ой-Боюсь не может войти в Царство Любви, точно так же, как и любой член семьи Страхов. Ой-Боюсь, хочешь ли ты полностью преобразиться и стать подобной своему новому имени, которое ты получишь, если станешь гражданкой Царства Любви?»

Она кивнула и уверенно ответила: «Да, хочу».

Он снова улыбнулся, но добавил серьезно: «Есть еще кое-что, и это самое важное. Никому не позволено жить в Царстве Любви, если в сердце у него не расцвел цветок Любви. Ой-Боюсь, растет ли в твоем сердце Любовь?»

При этих словах Пастырь посмотрел на нее очень пристально. И она почувствовала, что его глаза проникают в самую глубину ее сердца и видят все, что в нем есть, гораздо лучше, чем она сама. Долгое время она молчала, потому что не знала, что сказать. В растерянности смотрела она в проницательно глядевшие на нее глаза — и осознавала, что они имеют свойство отражать то, на что смотрят. И в них она смогла увидеть свое сердце таким, каким видел его он. После долгой паузы она ответила: «Я думаю, то, что в нем растет, — это огромное стремление испытать радости естественной человеческой любви. И научиться любить больше всех одного человека — того, кто ответит на мою любовь. Но возможно, это желание, казалось бы, правильное и естественное, — не та Любовь, о которой ты говоришь?» Она помолчала и затем добавила с дрожью в голосе: «Я вижу желание, чтобы меня любили и восхищались мной, Пастырь. Но кажется, я не вижу в себе такой Любви, о какой говоришь ты. Во всяком случае, ничего похожего на ту Любовь, которую я вижу в тебе».

«Тогда ты позволишь мне сейчас посадить в твоем сердце семя Любви? — спросил Пастырь.— На восхождение к Высотам потребуется какое-то время, и пока твои ноги станут оленьими… Если я сейчас посажу в твоем сердце это семя, оно прорастет и будет готово расцвести как раз тогда, когда ты доберешься туда».

Ой-Боюсь съежилась. «Мне страшно, — сказала она. — Я слышала, что если ты кого-то по-настоящему любишь, то даешь ему право причинять тебе боль и ранить тебя, как никому другому».

«Это так, — согласился Пастырь. — Любить — значит действительно отдать себя во власть любимого и стать уязвимым. А ты Ой-как-боишься боли, правда же?»

Она кивнула и смущенно проговорила: «Да, этого я очень боюсь».

«Но любить — это такое счастье, — тихо промолвил Пастырь. — Это счастье, даже если тебя не любят в ответ. Есть и боль, конечно, но для любви это не имеет значения».

Ой-Боюсь внезапно пришла мысль, что она никогда не видела столь терпеливых глаз, как у него. В то же время в них было нечто, ранящее ее в самое сердце, хотя она и не могла понять почему. Все еще съежившись от страха, она сказала (выпалив эти слова скороговоркой, так как почему-то стыдилась их произнести): «Я никогда не решилась бы полюбить без уверенности, что меня полюбят в ответ. Если я позволю тебе посадить семя Любви в моем сердце, ты обещаешь мне, что на мое чувство ответят взаимностью? Иначе я не вынесу этого».

Его улыбка, обращенная к ней, была такой доброй и нежной, однако, как и прежде, по какой-то непонятной причине она болью отозвалась в ее сердце. «Да, — твердо сказал Пастырь, — я обещаю тебе, Ой-Боюсь, что, когда цветок Любви будет готов расцвести в твоем сердце и ты будешь готова принять свое новое имя, тогда ты будешь любима».

Радостный трепет охватил все ее существо. Это казалось слишком, невероятно чудесным, но сам Пастырь давал ей это обещание. А он не мог лгать — в этом она была совершенно уверена. «Пожалуйста, посади Любовь в моем сердце», — сказала она робко. Бедняжка, она все еще была Ой-Боюсь, хотя ей и пообещали величайшее счастье на свете.

Пастырь достал что-то из-за пазухи и протянул ей на ладони. «Вот семя Любви», — сказал он. Она наклонилась, чтобы взглянуть, но, пораженно вскрикнув, отпрянула. На его ладони действительно лежало семечко, однако оно имело форму длинного остроконечного шипа. Она и раньше обращала внимание, что руки Пастыря покрыты шрамами и ссадинами. Теперь же она заметила, что шрам на протянутой к ней ладони был точно такого же размера и формы, как и семя Любви.

«Семя на вид такое острое, — сказала она испуганно. — Разве мне не будет больно, если ты посадишь его мне в сердце?»

Он ответил мягко: «Оно такое острое, что очень быстро проскальзывает внутрь. Но я уже предупреждал тебя, что любовь и боль ходят рука об руку, во всяком случае, какое-то время. Если ты хочешь узнать любовь, ты должна узнать и боль».

Ой-Боюсь взглянула на шип и отпрянула. Затем она посмотрела в лицо Пастырю и повторила про себя его слова: «Когда цветок Любви будет готов расцвести в твоем сердце, ты будешь любима». И вдруг она почувствовала новую, странную смелость. Она неожиданно сделала шаг вперед, обнажила свое сердце и сказала: «Пожалуйста, посади это семя здесь, в моем сердце».

Его лицо осветила довольная улыбка, и он проговорил с радостью в голосе: «Теперь ты сможешь пойти со мной на Высоты и стать гражданкой Царства моего Отца».

И затем он вонзил шип в ее сердце. Верно, как он и сказал, это вызвало пронзительную боль. Но шип проскользнул внутрь удивительно быстро, и вдруг невообразимая сладость, какой она никогда не испытывала прежде, заполнила все ее существо. Она была горько-сладкой, но сладости было больше. Ой-Боюсь думала о словах Пастыря: «Любить — это такое счастье», и ее бледные, болезненно-желтоватые щеки неожиданно порозовели, а глаза засияли. Ее кривой рот распрямился в счастливой улыбке, и розовощекая, с сияющими глазами, она стала почти красавицей.

«Спасибо! — вскричала она и упала на колени перед Пастырем. — Какой ты добрый! Как ты терпелив! Во всем мире нет никого добрее и лучше тебя. Я пойду с тобой в горы. Я верю, ты сделаешь мои ноги оленьими и возведешь меня, даже меня, на Высоты».

«Я рад даже больше, чем ты, — сказал Пастырь, — а ты и вправду ведешь себя так, будто уже собралась изменить свое имя. Но я должен сообщить тебе еще одну вещь. Я сам отведу тебя к подножию гор, чтобы избежать нападения твоих врагов. Однако дальше тебя будут сопровождать две необычные спутницы, которых я выбрал для тебя, они будут помогать тебе на крутых и трудных участках, пока твои ноги еще больны и ты прихрамываешь и не можешь передвигаться быстро.

Ты будешь видеться со мной не все время, Ой-Боюсь, так как я сказал тебе: я буду скакать по горам и прыгать по холмам, и ты поначалу не сможешь за мной угнаться. Это придет позже. Однако помни, что в Царстве Любви есть чудесная система связи: я всегда смогу услышать тебя, когда ты обратишься ко мне. Обещаю прийти к тебе, как только ты позовешь на помощь.

У подножия гор тебя будут ожидать двое моих слуг. Я велел им быть твоими проводниками. Запомни, я выбрал их сам, с великой заботой, тех двоих, что лучше всего смогут помочь тебе в развитии оленьих ног. И ты примешь их с радостью, позволишь им быть твоими помощниками, правда же?»

«О да, — сразу ответила она и счастливо улыбнулась ему. — Конечно, я совершенно уверена, что ты все знаешь лучше и твой выбор всегда правильный». И радостно добавила: «Я чувствую, что уже никогда не буду бояться».

Он ласково и понимающе посмотрел на маленькую пастушку, только что принявшую в свое сердце семя Любви и уже готовую отправиться с ним на Высоты. Он видел ее насквозь, знал весь запутанный лабиринт ее одинокого сердца. Никто лучше него не понимал, что «врастание» в образ, соответствующий новому имени, — долгий процесс. Но он не сказал ей этого. Он смотрел с какой-то нежной жалостью и состраданием на пылающие щеки и сияющие глаза, так внезапно преобразившие внешность маленькой простушки Ой-Боюсь.

Потом он сказал: «Теперь можешь идти домой и собираться в путь. Ты ничего не должна брать с собой, только приведи дом в порядок. Никому ничего не говори, ибо путешествие к Высотам должно быть тайной. Сейчас я не могу назвать тебе точного времени, когда мы отправимся в горы. Но это будет скоро. Ты должна быть готова следовать за мной, когда я приду и позову тебя. Я дам тебе тайный знак: проходя мимо твоего домика, я буду петь одну из пастушеских песен, и это будет для тебя сигналом. Как только услышишь ее — сразу выходи и следуй за мной к условленному месту».

И поскольку солнце уже зашло в своем красно-золотом пламени, горы на востоке покрылись розовато-лиловой и серой дымкой, а тени удлинились, он попрощался и повел свое стадо в сторону овчарни.

Сердце Ой-Боюсь замирало от восторга, она чувствовала, что никогда уже не будет бояться. Отправившись домой через поля, она запела песню из старого песенника, которым часто пользовались пастухи. Никогда еще эта песня не казалась ей такой сладостной, такой соответствующей моменту.

Песнь Песней нежностью затмит
Слова утех земных,
Песнь о Царе Любви звучит
Прекрасней остальных.
И песню эту столько уст,
Любя Его, поют,
Как миро в золотой сосуд,
Слова ее текут.

Возлюбленный, влеки меня,
И следом за Тобой
Я побегу, любовь храня,
Один Ты — выбор мой.
Возьми меня на пир в Свой дом,
Нет радости иной,
Чем быть в присутствии Твоем
И слышать голос Твой.

Вы не смотрите на меня
С презрением таким,
Да, неказиста с виду я,
Но я любима Им!
Его Любовь меня нашла,
Любовь Царя царей,
Пусть прежде грешной я была —
Я стану дня светлей.

(Перевод В. Шутиловой.)

Напевая, она пересекла первое поле и уже дошла до середины следующего, как вдруг увидела самого Трусостраха, направляющегося прямо к ней. Бедная Ой-Боюсь! На какое-то время она совсем забыла о существовании своих ужасных родственников. И вот самый страшный и отвратительный из них неуклюже двигался ей навстречу. Ее охватила невероятная паника. Она посмотрела налево, направо, но спрятаться было негде. Кроме того, было слишком очевидно, что Трусострах шел именно к ней, так как он ускорил шаг, как только увидел ее. Через несколько мгновений он уже стоял рядом с Ой-Боюсь.

Холодея от ужаса, она услышала слова: «Ну, вот наконец и ты, моя маленькая кузина Ой-Боюсь! Так как, мы с тобой женимся, а? Что ты об этом думаешь?» Он ущипнул ее как будто игриво, но на самом деле достаточно злобно — так, что ей пришлось прикусить губу, сдерживая крик боли.

Дрожа от страха и отвращения, она отпрянула от него. К сожалению, это было самое худшее, что она могла сделать в этой ситуации, так как именно ее очевидный страх провоцировал кузена на дальнейшие издевательства. Если бы она могла его игнорировать, ему бы вскоре наскучило дразнить ее. И он побрел бы дальше в поисках другой жертвы. Ой-Боюсь, однако, еще никогда не удавалось игнорировать страх. И сейчас она была не в силах скрыть охвативший ее ужас.

Еe побледневшее лицо и испуганные глаза только усилили желание Трусостраха помучить ее: вот она вся перед ним, совершенно в его власти, одна. Он схватил ее, и бедняжка Ой-Боюсь издала безумный вопль ужаса и боли. Внезапно Трусострах ослабил свою хватку и съежился в раболепном поклоне.

Рядом с ними стоял незаметно подошедший Пастырь. Одного взгляда на его суровое лицо, сверкающие глаза и пастуший посох, который он сжимал в своей могучей руке, было более чем достаточно для задиры. Трусострах убежал, как побитая дворняжка, причем не в сторону деревни, а в противоположную, не разбирая дороги, побуждаемый одним-единственным инстинктом — найти безопасное место.

Ой-Боюсь расплакалась. Конечно, ей следовало бы знать, что Трусострах был трусом и что, закричи она и позови Пастыря сразу, он убежал бы немедленно. Теперь же платье ее было изодрано, а руки в синяках от мертвой хватки забияки. Но это было не самым большим ее горем. Ее охватил стыд от того, что она опять повела себя соответственно своему старому имени и природе, которые, как она надеялась, уже начали изменяться.

Казалось, Страхов невозможно игнорировать, а тем более сопротивляться им. Она не смела взглянуть на Пастыря. Но если бы она это сделала, то увидела бы, с каким состраданием он смотрел на нее. Она не знала, что Князь Любви «весьма милосерд и сострадателен». Она предполагала, что, как и все остальные, он презирает ее за глупый испуг, поэтому она пробормотала лишь стыдливое «спасибо».

Затем, так и не взглянув на него, она прихрамывая побрела к деревне, горько рыдая на ходу, повторяя снова и снова: «Что толку мечтать о восхождении к Высотам? Мне никогда не добраться до них, если даже такой незначительной мелочи достаточно, чтобы повернуть меня назад».

Однако, оказавшись дома, в безопасности, она почувствовала себя лучше. А после чашечки чая и ужина настолько успокоилась, что смогла воскресить в памяти все произошедшее у водопада. Вдруг с изумленным и восторженным волнением девушка вспомнила, что в ее сердце уже посажено семя Любви. Как только она об этом подумала, та самая почти невыносимая сладость растеклась по всему ее телу, и ее охватил невыразимый, сладко-горький экстаз.

«Любить — это такое счастье, — сказала себе маленькая Ой-Боюсь и повторила: — Любить — это счастье». Приведя свой домик в порядок, утомленная всеми противоречивыми эмоциями этого странного дня, она легла спать. Но прежде чем заснуть, она снова и снова напевала себе одну из чудесных песен из старого сборника.

Скажи, любовь моей души,
Где Ты пасешь стада?
И в зной полуденной тиши
Отводишь их куда?
Где отдыхаешь Ты, Друг мой?
Как мне найти Тебя?
И почему не за Тобой
Ходила прежде я?

Коль хочешь ты найти Меня,
Но путь не знаешь ты,
Ищи, прекрасная Моя,
Овечьих стад следы.
По ним Меня легко найти:
Я пред тобой прошел;
Найди Меня в конце пути,
Как Я тебя нашел.

(Перевод В. Шутиловой.)

Затем она погрузилась в глубокий сон, спокойный, без сновидений.

Ханна Харнард «Путь к Высотам Твоим»
Часть первая «Вечером водворяется плач…»

Глава 2
Вторжение Страхов

На следующий день Ой-Боюсь проснулась рано утром и почувствовала, что все ее страхи прошли. Первой ее мыслью было: «Наверное, уже сегодня я отправлюсь с Пастырем к Высотам». Это привело ее в такой восторг, что она едва могла есть за завтраком. Собираясь в дорогу, Ой-Боюсь не могла удержаться, чтобы не петь.

Ей казалось, что с тех пор, как в ее сердце посадили семя Любви, из сокровенной глубины ее естества сами собой полились песни радости. А песни, лучше всего выражающие это новое счастье и благодарность, были из старого песенника. Их так любили петь пастухи, ведя стада овец к пастбищам. Выполняя простые распоряжения, данные ей Пастырем, Ой-Боюсь напевала одну из этих песенок.

Теперь, когда Царь за столом воссел,
Мой нард душистый несу,
И мирру, и камфору, хоть не велел,
Ему кротко на ноги лью.
Моя благодарность безбрежна:
Убогую любит Он нежно.

Дщери Иерусалима!
Хоть я и черна на вид, Солнцем шатры палимы,
А храм Соломона стоит.
И может, видны на нем метки грехов,
Внутри полна света моя любовь.

Не презирайте, что я так смугла:
Братья по матери в злобе
Выгнали, чтоб на жаре стерегла
Их виноградники в поле.
Денно и нощно им сторож была,
Свои же сады не сберегла.

Если б не Царь, никогда б не была
В царских нарядах светла,
Он щедро излил Свою благодать
На нужд беспросветных печать.
И смыл мой порок, чтоб любить
Красу, что лишь с Ним может быть.

(Здесь и далее перевод Э. Ретневой.)

За работой время от времени сердце ее замирало, отчасти от восторга, а отчасти от страха перед неизвестностью. Но всякий раз при воспоминании о шипе в своей груди Ой-Боюсь чувствовала все ту же таинственную сладость. Любовь существует и для нее, даже для нее, маленькой калеки Ой-Боюсь. Когда она достигнет Высот, она избавится от своего унизительного уродства и сделается прекрасной, и когда росток в ее сердце будет готов к цветению, кто-то ответит на ее любовь. Но даже когда она размышляла об этом, к сладости этих мыслей примешивались сомнения. Этого никак не может быть. Это не реальность, а всего лишь красивый сон!

«Ой, я боюсь, что этого никогда не будет», — говорила она себе. Но затем при мысли о Пастыре сердце ее снова оживало, и она бросалась к окну или двери — взглянуть, не идет ли он за ней.

Дата добавления: 2015-11-04