Нет-нет, я не жалуюсь! Я никогда не была неженкой или привередой! И в какой-то мере даже рада, что каникулы заканчиваются, потому что две недели ничегонеделания — это слишком, но… как же не хочется уезжать.
Наверное, именно поэтому я взялась помогать Бетти паковать чемоданы — без меня горничная справилась бы раза в два быстрее.
Вообще, я не планировала забирать все эти платья и туфли, но госпожа Вента встала в позу и даже ногой топнула. Сказала строго:
— Эмелис, я же для тебя старалась!
Пришлось согласиться, невзирая на то, что шкаф в моей комнате в общаге даже половины этого великолепия не вместит. И поблагодарить… Впрочем, я каждый день хозяйку замка благодарила — и вслух, и мысленно. Не только за платья, а вообще за всё.
На сборы ушла добрая половина дня, а оставшееся время было посвящено последней прогулке по замку. В компании Кирстена, разумеется.
Боевик тоже был не в духе. Только его не возвращение в академию заботило, а что-то другое. Когда не выдержала и спросила, признался: дело в почтовом журавлике, который утром прилетел. Правда, подробностей не сообщил.
Подниматься на вершину башен в этот раз не стали, выбираться на крышу тем более. Погода стремительно портилась — начался снегопад, да и ветер усилился. Кир сказал, что ночью, вероятнее всего, будет буря. Он оказался прав, но лишь отчасти — буря началась вечером.
Традиционное вечернее чаепитие прошло в атмосфере лёгкой грусти. Госпожа Вента уже не сыпала байками, даже после двух рюмок ликёра оставалась спокойной и молчаливой. Кирстен тоже молчал, нежно поглаживал мою руку. Ну и я, как все… Пила чай и думала.
О чём? О том, что не бывает худа без добра.
Если бы не эта ужасная грызня за трон Верилии, я бы никогда не очутилась в дурборской академии магии. Никогда не познакомилась с Киром. Не узнала, каково это… жить в сказке.
До встречи с синеглазым боевиком я и помыслить не могла, что поцелуи бывают такими пьянящими и сладкими. Не знала, что можно засыпать и просыпаться с улыбкой только лишь потому, что где-то рядом есть он. Не верила, что один взгляд, одно прикосновение способны заставить забыть обо всём — проблемах, учёбе, благоразумии. Я не представляла, что так бывает…
Пусть не всё было гладко, но Кирстен… за эти несколько месяцев он стал самым близким человеком. Единственным, кому могу доверять по-настоящему. Я точно знаю — что бы ни случилось, Кир не подведёт, не предаст, не бросит.
И только одно неясно — как жить… без него?
Я лишь на миг представила, что всё закончилось. Что отец прислал сообщение с требованием вернуться в Верилию… Сердце болезненно сжалось, к горлу подкатил ком.
Как я буду без Кира? Как?!
Кажется, именно в этот миг я приняла самое дерзкое решение в своей жизни. Решение, в сравнении с которым даже побег из дома, который предприняла, чтобы поступить в верилийскую академию, казался сущей мелочью…
Буря разыгралась не на шутку. Она выла так, что мурашки по спине бежали. Стёкла дрожали, временами казалось, что стены замка не выдержат и рухнут. За окном царила непроглядная тьма, в которой метались серые снежные крылья. Я тоже металась, хотя точно знала — не отступлю.
Когда ожидание перешагнуло черту, за которой начинается пытка, я задёрнула гардину и отошла от окна. Сбросила с плеч халат, расправила подол ночной сорочки и глубоко вздохнула, пытаясь унять другую бурю — ту, что в сердце.
Босиком, на цыпочках, как последняя воровка, приблизилась к смежной двери. Осторожно, чтобы не щёлкнул замок, провернула ключ и вошла.
Спальня Кира была такой же, какой видела её в прошлый раз — подчёркнуто мужская, из мебели лишь кровать под балдахином, комод, узкий платяной шкаф, ковёр на полу, и всё. Никаких изысков. Сейчас спальню озаряли лишь алые отсветы горящего в камине пламени. Сам боевик лежал на белоснежных простынях и, кажется, спал.
Я прикрыла дверь, позвала тихо:
— Кир…
Не ответил.
Всё так же, крадучись, сделала несколько шагов и позвала снова:
— Кирстен… ты спишь?
И опять тишина.
Уже не таясь, но по-прежнему стараясь не шуметь, подошла к постели и кошкой скользнула под одеяло. Где-то на грани сознания вспыхнула мысль: О Всевышний, неужели это я? Неужели я, Эмелис из рода Бьен, решилась на такое?
Кир спал на спине, заложив одну руку за голову. Длинные тёмные волосы разметались по подушке, одеяло прикрывало только до пояса. Скользнув взглядом по обнаженному рельефному торсу, придвинулась и коснулась пальчиками колючей щеки.
— Ки-ир…
Вздрогнул. А в следующий миг я осознала себя прижатой к постели. Кирстен нависал скалой и, кажется, убить хотел. Ну вот, допрыгалась.
— Эмелис? — И столько недоверия в голосе…
Я промолчала. Ну он же видит, что это я.
— Эмелис… — выдохнул боевик. Выпустил из плена и лёг рядом. Тут же обвил рукой талию, зарылся носом в мои волосы, спросил тихо: — Бури испугалась?
А мне вдруг так хорошо, так спокойно стало. Страх, который владел сердцем, когда переступала порог мужской спальни, улетучился, его место заняла уверенность.
— Нет, любимый, бури я не боюсь.
Напрягся. Приподнялся на локте. Одарил недоумённым взглядом. Я же обвила руками его шею, заставляя приблизиться, и прошептала:
— Кир, я хочу, чтобы это был ты.
Замер. В полумраке, раскрашенном багровыми всполохами, цветов не различить, но клянусь — синие глаза потемнели.
Пауза была долгой, тишина звенящей.
— Любимая, а как же… твой жених? — спросил боевик хрипло.
О Всевышний…
— Кир… Кир, пожалуйста, не заставляй меня умолять.
Прежде чем синеглазый успел ответить, приподнялась и прильнула к его губам. Да, я всё решила. Я хочу, чтобы моим первым мужчиной стал он. Я знаю, что мы расстанемся. Я всё-всё понимаю, но…
— Эмелис! — простонал Кирстен и сжал так крепко, но так бережно.
— Я хочу, чтобы моим первым мужчиной стал ты, — повторила тихо-тихо.
Ответом был ещё один стон.
— Любимая…
Я скользнула пальчиками по его груди и опять приподнялась, чтобы припасть к этим мужественным, красиво очерченным губам. Вот только в этот раз целовала не я, а он. Жадные, невероятно горячие касания, почти болезненные объятия, и снова стоны. Не мои, его…
— Эмелис, любимая…
— Кирстен, я не отступлюсь, — предупреждая очередной призыв к благоразумию, прошептала я.
Секунда, две, три… Кир смотрит неотрывно, словно надеется, что передумаю. Но я уже всё решила. Действительно решила! И синеглазый слишком хорошо меня знает, чтобы не понять.
— Эмелис… — Едва различимый, едва уловимый шепот, в котором смешалось всё — страсть, жажда, отчаянное сопротивление, мольба. А я прикрыла глаза — уж в чём, а в поцелуе мне не откажут.
Губы сообщника касаются моих очень нежно, очень бережно. Я раскрываюсь, позволяя его языку проникнуть в мой рот. Я уже не требую, потому что точно знаю — всё будет, это желание сильнее нас.
Горячая ладонь ложится на бедро, прикосновение обжигает. Я выгибаюсь, не в силах выдержать эту ласку, а рука Кира скользит вверх, сминая и увлекая за собой тонкую ткань ночной сорочки.
— Не отступишься?
— Нет, — выдыхаю я и выгибаюсь снова.
Ладонь боевика касается обнажившейся кожи живота, новый поцелуй несравним с прежним — он не нежный, он жадный и настойчивый. По телу прокатывается волна нестерпимого жара, и Кир словно чувствует — отбрасывает одеяло в сторону.
Рука сообщника устремляется вверх. Пальцы касаются груди, срывая стон с моих губ, и тянутся к вороту. Завязки поддаются легко, а я приподнимаюсь, позволяя Киру освободить меня от ночной сорочки. Он дышит тяжело и шумно, словно только что тысячу тренировочных боёв отработал. В глазах отражаются всполохи каминного пламени, но я точно знаю — такой же огонь горит в глубине его души.
— Кир…
Мой шёпот переходит в стон, когда Кирстен опускается ниже, начинает покрывать поцелуями шею, плечи и ставшую невероятно чувствительной грудь. Я не выдерживаю, запускаю пальчики в шёлк его волос.
Из горла боевика вырывается сдавленный хрип, а горячие губы устремляются ещё ниже, прокладывают дорожку к животу. Моя кровь обращается огнём, мир перед глазами плывёт. Я неосознанно выгибаюсь и вздрагиваю, когда язык боевика… О Всевышний! Что он делает!
Я почти протрезвела и даже попыталась сесть, но Кир удержал.
— Ты мне веришь? — выдохнул синеглазый.
Снова вздрогнула, невольно поёжилась, но ответить не смогла. Впрочем, Кирстен ответа не ждал. Он тоже всё для себя решил.
— Любимая, просто расслабься…
Не сразу, но всё-таки подчинилась. Откинулась на подушки, закрыла глаза, вздохнула глубоко-глубоко. А потом мир взорвался.
Губы Кирстена, они… они… О Всевышний! Ну как же так! Как так можно? Это же… О нет!
Снова выгибаюсь, не в силах выдержать столь невероятную пытку, но Кирстен не пускает, уверенно держит за бёдра. Его губы бесстыдно касаются самого сокровенного. Снова и снова! То медленно и почти невесомо, то сладко и очень-очень жадно.
А я пылаю. Причём не столько от смущения, сколько от внутреннего огня, который пробуждают эти немыслимые поцелуи. Приходится сжимать зубы, чтобы удержать стон. Собственные пальчики сминают белоснежные простыни, сердце норовит вырваться из груди, душа — разлететься на осколки.
О Всевышний! Так… так не бывает!
Связь с реальностью стремительно истончается. Я уже не помню, кто, где я и почему. Да и бешеный стук собственного сердца уже не слышу. Нет ничего, кроме этого невероятного жара и безумных, дурманящих прикосновений. Поцелуев, которые несут… смерть.
Да, я умерла. Всего на несколько секунд, но… но я точно знаю, это была она, смерть. Волна удовольствия была такой сильной, что пережить её просто не смогла. Я… я растворилась в ней, погибла! Погибла, чтобы снова вернуться в мир живых, но… О Богиня, да что со мной?
Поцелуи Кирстена стали совсем другими — нежными, успокаивающими. Он приподнялся, коснулся губами живота, ладони уже не сжимали, а мягко поглаживали бёдра. Я взглянула на боевика, и хотя перед глазами до сих пор стояла туманная дымка, различила лукавую улыбку.
А в следующий миг пришло осознание: это было оно! То самое, о чём девчонки рассказывали. Причём рассказывали всегда одинаково — прикрывая глаза и ничегошеньки толком не объясняя. Самым внятным из объяснений было — однажды сама поймёшь. Ну вот, поняла.
— Кир… — хрипло позвала я.
Снова улыбнулся. Отстранился, чтобы тут же лечь рядом, обвить рукой мою талию и коснуться губами плеча.
— Ты дрожишь, — прошептал синеглазый. Не уверена, но кажется, он был очень этому рад.
Я промолчала.
Хотела прильнуть к его груди, но боевик отстранился опять. Подхватил отброшенное в сторону одеяло, укрыл нас обоих и уткнулся носом в мою шею. Он дышал очень тяжело, но дыхание постепенно выравнивалось… И чем ровнее оно становилось, тем ясней понимала — всё. Продолжения не будет.
— Кир?
— Эмелис, это больно, — отозвался брюнет.
Да, я знаю.
Я отодвинулась и провела ладошкой от его груди до живота. Брюнет напрягся в момент, перехватил мою руку, сказал тихо-тихо:
— Любимая, не делай так. — За стальной решёткой этих слов бушевала такая буря, рядом с которой даже моё желание меркло.
Снова придвинулась и медленно, с каким-то безумным, лишь сейчас проснувшимся во мне коварством, поцеловала его губы.
Кир глухо застонал и дёрнулся, словно каждое прикосновение ко мне пытке подобно.
— Любимая, я с ума схожу от желания, — прохрипел синеглазый. — И я клянусь, всё будет, но… Эмелис, умоляю, давай сделаем это после свадьбы?
Он издевается? После свадьбы Рид ко мне и на лигу никого не подпустит! Да я и сама не пойду…
Я вырвала руку из захвата и вновь груди боевика коснулась. Пробежалась по кубикам пресса и запустила пальчики за пояс бриджей, избавиться от которых Кир до сих пор не удосужился.
Ответом на мои действия стал глухой, исполненный звериной мощи рык.
— Сейчас, — выдохнула я убеждённо. — Сейчас и ни секундой позже.
Мир снова взорвался. Один стремительный, невероятный рывок, и одеяло отлетело прочь, а я оказалась прижата к белоснежным простыням. Пьянящий, дурманящий, самый жадный из всех изведанных мной поцелуев накрыл рот.
— Ну что ты со мною делаешь? — прошептал Кир, когда поцелуй прервался.
Я же судорожно вздохнула и впилась в его плечи ногтями.
Кажется, именно это стало последней каплей. Прутья клетки, за которыми бушевала неистовая буря его желаний, рассыпались в прах.
Боевик уже не сдерживался. Целовал, ласкал с таким жаром, что дух захватывало. Голова закружилась сразу же, разум подёрнулся сладким туманом. Я не могла, да и не хотела сдерживать стоны. Я плыла и… умирала снова и снова, от каждого его касания, от каждого поцелуя.
О Богиня, я знаю, что будет больно, но… ради такого я любую боль стерплю.
Я не заметила, как Кир избавился от бриджей, но его наготу почувствовала сразу. Выгнулась навстречу, застонала. Где-то на грани сознания вспыхнула искорка страха, но тут же погасла: Кирстен единственный, кому могу и хочу довериться. Он не обидит.
А когда ощутила ту самую боль — жгучую, почти нестерпимую, когда почувствовала горячую, проникающую плоть, я поняла ещё кое-что… я его люблю. Люблю! По-настоящему! Всем сердцем!
Когда это случилось? Когда успела? Не знаю. Но это не сейчас произошло, а очень-очень давно. Может быть… когда впервые встретил у общаги и поцеловал? Или когда пришел в лазарет с охапкой роз? Или когда запретил драться, потому что… слишком боялся, что меня кто-то обидит? Или когда корзину с шоколадками подарил? Нет. Я на самом деле не знаю, когда это произошло. Впрочем… какая разница?
— Эмелис, любимая… — слова сквозь стон.
Мой крик накрыт пьянящим поцелуем. Движения боевика болезненные, но вместе с тем осторожные. Даже сейчас, когда страсть задурманила голову, Кир старается сдерживаться, чтобы уберечь.
О Всевышний! А он ведь всё это время сдерживался! Его слова, его поступки, его взгляды и признания… Могу ли с уверенностью сказать, что всё это время Кир притворялся? Нет. Нет и ещё раз нет.
О Богиня, какой же я была дурой!
— Любимая, ты ведь понимаешь, что я тебя никуда не отпущу? — шепчет он.
И я отвечаю:
— Да.
Да! Я понимаю! Более того, уже знаю — я и сама не уйду. Потому что не могу без него. Действительно не могу!
— И замуж… ты ведь выйдешь за меня, Эмелис?
— Выйду, — выдыхаю я. — Только за тебя…
А в ответ стон:
— Любимая!..
Несколько сильных движений и я… я умираю опять.
Оно. То самое, о чём шептались девчонки. Невероятное, немыслимое чувство, с которым ни одна победа не сравнится.
А следом ещё одно, только… только на этот раз не я, в этот раз он умирает. К боли, которая стала почти неслышна, добавляется ощущение невероятной наполненности. Всё, что было раньше, — не в счёт. Сейчас, именно сейчас, я принадлежу ему. Принимаю его полностью, без остатка. И растворяюсь в нём, и отдаю ему не только тело, но и душу.
Тяжелое дыхание, крепкие объятия и тьма поцелуев. Кир осыпает поцелуями лицо, шею, плечи… словно просит прощения, будто извиняется за причинённую боль. Но я ни о чём не жалею, точно знаю — я поступила правильно.
— Так ты действительно согласна? — отстраняясь и заглядывая в глаза, шепчет боевик. — Ты выйдешь за меня?
— Да, любимый… Да.
Да! И никак иначе. Я прекрасно осознаю, что это будет непросто. Я понимаю, что отец не одобрит. Я знаю, как много придётся преодолеть, но мы справимся. Вместе мы справимся!
— Я люблю тебя, Эмелис… Я безумно, бесконечно тебя люблю…
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |