Феномен множественной личности 14 страница

Выше я отмечал, что античный человек почти ничего не знал о своей внутренней, душевной жизни, и главным образом потому, что не имел образца и устремлений, относительного которых внутреннюю жизнь можно было увидеть и описать. С появлением Творца, особенно в лице Сына, средневековый человек, стремящийся уподобиться Богу, вдруг обнаруживает, что он не такой, каким должен быть “во Христе”, что в нем действуют силы и стихии, противоположные Творцу. Как признается апостол Павел:

“Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю”. “Между тем я, - пишет Августин в “Исповеди”, - служивший поприщем борьбы, был один и тот же... По своей же воли я дошел до того, что делал то, чего не хотелось мне делать... У меня не было никаких извинений. Я не мог сказать, что потому именно доселе не отрешился от мира и не последовал Тебе, что не знаю истины; нет, истину я познал, но привязанный к земле, отказывался воинствовать для Тебя... Я одобрял одно, а следовал другому...»150.

Обратим внимание, Августин, сравнивая свое поведение с тем, которое предписывалось Священным писанием, не только обнаруживает, как пишет Гайденко, “неподчинение души самой себе”, то есть естественный ее план, но и в духе античного мышления пытается объяснить, почему он так себя ведет (поскольку был “привязан к земле”), а также собирает силы для правильной жизни, для делания себя человеком, приближающимся к человеку “внутреннему” (поэтому и отрицает манихеев, утверждавших существование в человеке двух начал - добра и зла). Конституирование и формирование внутренней жизни предполагало, таким образом, не только установку средневекового человека на переделку себя из человека “ветхого” в “нового” (внутреннего), отсюда, кстати, и средневековое значение воли, но и рациональное объяснение уклонений (грехопадений) на правильном пути, и мобилизацию сил, чтобы снова идти правильным путем.

Как же на таком фоне могло быть осмыслено время, и что здесь подлежало «измерению»? Прежде всего, отношение к Богу, устремление к Нему или отход от Него. В центр становится настоящее и работа человека над собой («растяжение души», она и измеряет151). Но одновременно сохраняется и античное понимание.

«Признаюсь Тебе, Господи, - пишет Августин, - я до сих пор не знаю, что такое время, но признаюсь, Господи, и в другом: я знаю, что говорю это во времени, что я долго уже разговариваю о времени и что это самое «долго» есть не что иное, как некий промежуток времени»152.

В новое время личная история отдельного человека не только входит в культурный обиход, но и становится одним из главных инструментов идентификации и различимости человека. В отличие от биографий, которые писались еще в поздней античности, причем другими, личная история составляется и пишется самим человеком, который рассматривает и концептуализирует свою жизнь исходя из внутренней позиции, на основе личных самоощущений и собственного видения. Ни о каком объективном представлении свой жизни речь здесь не идет, личная история – это по выражению К.Юнга всего лишь «личный миф». Но это миф прекрасно выполняет свою роль, позволяя человеку разотождествиться с самим собой, разнести во времени свои разные «личности», и затем связать их в истории своей жизни. Стоит обратить внимание, чтобы связать между собой разные «личности», необходимо отнести их к определенной темпоральной реальности (эта личность «из прошлого», а эта «из настоящего», а та «из будущего»). При этом работает конституирующая инстанция, о которой я писал выше.

Выполняет личная история и другую важную функцию. Она позволяет человеку в новой ситуации, где он в очередной раз должен действовать по-новому, как «другой человек», тем не менее, сохранить свою идентичность и даже частично опереться на опыт своей прошлой жизни.

Зададимся теперь таким вопросом: имел ли Миллиган личную историю. На первый взгляд, да имел, поскольку Дэниэл Киз описывает ее и очень подробно. Но, кто спрашивается, эту историю составил? Явно не Билли, пребывающий в глубокой амнезии.

«Во время новых посещений психиатрической клиники, - пишет Д.Киз, - я обнаружил, что Билли, как его обычно называли, совершенно отличался от того уравновешенного человека, которого я видел в первый раз. Теперь он говорил неуверенно, колени его нервно подрагивали. Он страдал провалами в памяти. О тех периодах его прошлого, которые Билли помнил слабо, он мог говорить лишь в общих чертах. Голос его часто дрожал, когда воспоминания были болезненны, но при этом он не мог вспомнить многих деталей…С раннего детства Миллиган часто «терял время», он редко обращал внимания на часы и даты и порой был озадачен тем, что не знал, какой сегодня день или месяц… После напрасных попыток больше узнать о его прошлой жизни я уже был готов от всего отказаться» (6, 7).

К счастью, под влиянием гипноза и знакомства Билли с его разными личностями, а также ожидания врачей и писателя, Миллиган, вдруг, выдал им еще одну личность, Учителя, который, как пишет Дэниэл Киз, «отчетливо помнил почти обо всех своих личностей с моменты их появления: их мысли, действия, отношения с людьми, трагические случаи и комические приключения» (6). Но позвольте мне не поверить в это чудо, поскольку в следующем абзаце, мы узнаем от Дэниэля Киза, что весь материал о жизни Билли он получил не только от Учителя, но

«и от шестидесяти двух человек, чьи дороги пересеклись с ним на разных этапах его жизни. Сцены и диалоги воссозданы по воспоминаниям Миллигана. Сеансы терапии взяты непосредственно с видеозаписи…В конце концов, - пишет Дэниэл Киз, - я смог выстроить хронологию, используя счета, страховки, школьные табели, записи о приеме на работу и другие документы, которые мне предоставили его мать, сестра, работодатели, адвокаты и врачи. Хотя Миллиган редко датировал свою корреспонденцию, его бывшая подруга сохранила сотни писем, которые он написал ей во время двухлетнего пребывания в тюрьме, и я смог датировать их по штемпелям на конвертах» (6-7).

Так кто же писал личную историю Билли, он сам или Дэниэл Киз? Конечно, последний, но тогда это не личная история. Да и не мог Миллиган конституировать самостоятельно свою личную историю, принимая в расчет его амнезию, отсутствие конституирующей инстанции и нецелостность сознания.

Р абота, направленная на изменение самого себя. Когда Г.Фихте пишет о личности, которая сама себя делает в свободе, а В.С.Библер - о личности как самодетерминации, мы имеем дело с такой концептуализацией человека, которая соответствует данному типу работы. Вспомним трактат Пико деллы Мирандолы, в котором говорится, что человек – это славный мастер, который может сделать из себя то, что он захочет по собственному желанию. Предельное отношение этой точки зрения вылилось в концепцию психотехники, сформировавшейся в начале ХХ столетия.

Идея психотехники в настоящее время является весьма популярной, особенно среди людей, зaнятых самосовершенствованием, поисками истины, спaсения или экспериментаторством в отношении самих себя. Этимология этого слова указывает, с одной стороны, на момент техники, квaзиинженерного подхода к себе самому, с другой - на "психэ". Традиционно подобное отношение, действительно, ближе всего к идее самосовершенствовaния, но сегодня оно нагружено и другими смыслами - сознательное регулирование и изменение своих психических, эмоциональных состояний (наиболее известный пример - практика аутотренинга) или кардинальное изменение самого себя, которое, например, практикуется в эзотерических школах.

Если оставаться на почве рационального мышления, возникает вопрос, возможна ли, в принципе, психотехника? В основе психотехнического подхода лежит идея, что человек без посторонней помощи, без давления внешних обстоятельств может воздействовaть сам на себя и кардинально изменяться. Но можно ли измениться самому, справиться с самим собой, если речь, идет о реальных, сильных, жизненных проблемах и желаниях? Сегодня нередко иронизируют по поводу форм самовнушения: "я спокоен», «я уверен", «у меня все хорошо» и т.д.; по сути, все эти формулы разлетаются, как дым, когда человек сталкивается с реальными проблемами. Выясняется, что человек абсолютно ничего не может себе внушить, не может ввести себя произвольно в нужное ему состояние. Есть более мощная сила - его натура, которая влечет человека по проторенному пути.

В теоретическом отношении не очень понятно, как вообще возможно кардинальное изменение, ведь для изменения нужно найти своего родa точку опоры вне человека. Но что значит найти точку опоры вне человека, если психотехника - это воздействие человека на самого себя? Где найти эту точку, ту опору, опираясь на которую, человек сам себя будет переделывать? Эта опора она что - вне человека? Разве она не подчиняется законам психики?

Не внушает ли себе человек, что он спокоен, уравновешен, добр, может себя изменить и т.д., хотя реально он этого сделать не в состоянии, однако может притвориться, что он это делает. Не является ли психотехника некоей игрой в идеал, то есть игрой психики? Может быть, на самом деле все это превращенная форма поведения европейского человека в связи с тем, что он верит в возможность самоизменения. Одновременно, можно согласиться, что эта игра имеет определенную адаптивную, сохранительную функцию, например, как символическое изживание нереализовaнных идеалов личности.

Отметим общие моменты, характерные почти для всех видов и направлений психотехники. Во-первых, любая психотехническая работа предполагает ряд психотехнических, устaновок и ценностей: на изменение личности, работу над собой, преодоление себя, изменение своих состояний и т.п., естественно, специфичные в каждом направлении психотехники. Второй момент - это усилия, нaправленные на подaвление, отказ, снижение значимости и т.п. в отношении определенных желаний, естественных потенций и устремлений личности, определенных планов его поведения. Как правило, борьба ведется с теми естественными структурами личности человека, которые не отвечают психотехническим установкам и ценностям, идеалам совершенной личности. Третий момент, в определенном смысле противоположный предыдущему - это культивирование, развитие тех желаний, устремлений, планов личности, которые, напротив, соответствуют психотехническим установкам, ценностям и идеалам.

Уточним в связи со сказанным, что можно понимать под психотехникой. Психотехника это осмысленная работа над собой (своим телом, психикой, душой), нaцеленная на изменение своих естественных состояний (т.е. тех, которые реaлизуются сами собой). Психотехническая работa предполагает преодоление сопротивления, возникающего в ответ на психотехническую работу, a также определенную планомерность такой работы (зaмысел, план, сценарий и т.п.). Психотехническая работа может опираться как на научные данные, например психологии, так и на психотехнический опыт. Особое значение имеют случаи, когда работа не идет, нужные изменения не получаются (человек подавляет в себе определенные желания, а они прорываются снова и сновa, он пытается жить правильно, но это не получается). В чем тут дело?

Во-первых, нужно признать, что личность в целом не совпадает с человеком, что личность хотя и важная, но все же часть психики человека. В новоевропейской культуре личность формировалась как такой план и механизм психики человека, которые обеспечивaли самостоятельность его поведения. С "институтом личности" (если можно употребить такое словосочетание) связаны не только возможность самостоятельной (не общинной, не соборной, а приватной) жизнедеятельности человека, но также особое "личностное мировоззрение". Например, убеждение, что личность имеет прошлое, нaстоящее и будущее; что жизнь человека и его Я совпадают, поэтому именно Я, рассматривaется как источник жизни человека; что личность самоценна и самотождественна (в смысле понимания внешнего мира, через мир внутренний).

И при всем том, сама личность может пониматься как много разных Я (рaзных субъектов в одном человеке): Я идеaльное и Я реaльное, Я волящее и Я пассивное, несколько Я, реализующих противоположные или просто несовпадающие устремления и планы человека и т.д. Сaмонаблюдение показывает, что кaждое такое Я нaшей личности часто претендует на представительство всей личности в целом (манифестирует личность в целом), что разные Я личности взaимодействуют или даже борются друг с другом, что равновесие или согласие разных наших Я часто достижимо.

Но ситуация еще сложнее: помимо личности в человеке действуют и другие начала. Например, телесность (чувство боли, половое чувство, чувство голода или насыщения, физические силы, энергетические потенциалы организма и т.д.), родовая сущность человекa (совпaдение его с группой, сообществом, культурой), его духовная сущность (человек как воплощение духа и культа). Опять же наблюдения убеждают нас, что личность нередко вступает в конфликт с телесностью (например, подaвляет ее; противоположная ситуация - культивирование телесности), что родовая сущность человека может влиять нa личность, даже управлять ею (пример, "затмение разума" на почве религиозных или национальных раздоров), что эгоистическое начало в личности может конфликтовать с его духовной сущностью.

Но если это так, если в человеке действуют несколько сил и начал (разные Я, телесность, родовая и духовная сущности), то можно предположить, что психотехнические устремления и усилия, если они не совпадают с общим движением (развитием) и ориентацией других начал, будут или успешно гаситься или парализоваться. В этом случае, действительно, психотехническая деятельность будет действовать вхолостую, не приведет к каким-либо изменениям в человеке, хотя вполне может обеспечивать компенсаторные функции личности, например, создавать условия для символической реализации человека.

Если же, напротив, общая ориентация и движение начал и сил человека направлены именно в том направлении, куда идет эволюция человека, то в этом случае психотехническая работа вольется в общий поток изменений, усиливая и поддерживая его. Вспомним поведение Нехлюдова в период соблазнения им Катюши. Нельзя сказать, что не пытался бороться со своим искушением, Нехлюдов прекрасно понимал, что он поступает нехорошо.

«В душе Нехлюдова в этот последний проведенный у тетушек день, когда свежо было воспоминание ночи, поднимались и боролись меду собой два чувства: одно – жгучие, чувственные воспоминания животной любви, хотя и далеко не давшей того, что она обещала, и некоторого самодовольства достигнутой цели; другое – сознание того, что им сделано что-то дурное и что это дурное нужно поправить, и поправить не для нее, а для себя.

В том состоянии сумасшествия эгоизма, в котором он находился, Нехлюдов думал только о себе – о том, осудят ли его и насколько, если узнают о том, как он с ней поступил, а не о том, что она испытывает и что с ней будет…Он и дал ей эти деньги, - столько, сколько считал приличным по своему положению и ее положению…

- Нет, возьми, - пробормотал он и сунул ей конверт за пазуху, и, точно как будто он обжегся, он, морщась и стоная, побежал в свою комнату…

«Но что же делать? Всегда так…А если все так делают, то, стало быть, так и надо». Так утешал он себя, но никак не мог утешиться. Воспоминание это жгло его совесть…

В глубине, в самой глубине души он знал, что поступил так скверно, подло, жестоко, что ему, с сознанием этого поступка, нельзя не только самому осуждать кого-нибудь, но смотреть в глаза людям, не говоря уже о том, чтобы считать себя прекрасным, благородным, великодушным молодым человеком, каким он считал себя. А ему нужно было считать себя таким для того, чтобы продолжать бодро и весело жить. А для этого было одно средство: не думать об этом. Так он и сделал».

Другими словами, направление эволюции личности Нехлюдова в тот период определялось желанием продолжать жить «бодро и весело, не думая о своих неблаговидных поступках». Через несколько лет, узнав Катюшу во время суда, Нехлюдов поступает совершенно иначе, противоположно тому, как он действовал прежде. В частности, потому, что он уже стал пересматривать свою жизнь и тяготился ею, потому, что оказался в ситуации, где увидел результаты своих поступков и уже не мог изображать из себя порядочного человека. Направление его эволюции резко изменилось.

Учтем и такие два обстоятельства: кризис личности и переходность нашего времени. Вплоть до середины ХХ века "конструкция" личности работала вполне успешно. Но начиная с этого периода или еще раньше, резко меняются условия, назревает кризис культуры. Европоцентристское мироощущение отходит на задний план, вместо него формируется широкое культурологическое мироощущение, требующее признания самоценности разных культур. Складывается новая цивилизация, в рамках которой утверждаются как правомерные самые разные конфессии, эзотерические учения, видения и мироощущения. Начиная с И.Канта, идет критика натуралистического видения действительности, которая не могла не привести к признанию разных реальностей вместо одной - физикалистской. И в практическом отношении человек учится новым формам жизни: не отказываясь от себя, он учится признавать видение и реальности других людей, строить с ними совместную деятельность.

Эти глобальные изменения в свою очередь приводят к изменению понимания личности153. Оно начинает включать в себя разные понимания и концепции личности. В этом плане личность - это не только то, что есть в человеке, но и знание о человеке, и рефлексия, и "сочинение себя человеком", о чем в свое время писал Ф.М.Достоевский. Другой не менее важный момент - принятие принципа, который можно назвать принципом "личностной относительности". Действительно, как спрашивается совместить между собой признание разных видений и мироощущений с признанием действительности, с признанием единства жизни на Земле, с возможностью установления объективной истины? В соответствие с принципом "личностной относительности" в действительности нужно различать по меньшей мере два плана: социэтальный и витальный. Первый план, социэтальный - общий для всех людей, он обусловлен экономикой, производством, социальными системами, то есть реальным взаимодействием людей, их взаимозависимостью друг от друга154. Именно в этом плане явления могут быть описаны в рамках представления об одной реальности - объективной и общезначимой для всех людей.

Второй план, витальный - специфичный для каждого человека или "субъекта" (группы, субкультуры), он обусловлен индивидуальной культурой, опытом жизни, формой бытия. Хотя каждый человек ("субъект") находится в реальном взаимодействии с другими людьми одновременно он может реализовать свой индивидуальный путь жизни. Так один человек верит в Бога и главное живет в соответствии с религиозными требованиями. Другой - атеист и живет соответственно в мире рациональных отношений. Но и верующий может видеть и жить совершенно по-разному: христианин одним образом, а буддист другим. Получается, что на одном уровне (социэтальном) опыт жизни у всех людей одинаковый и, следовательно, истина одна (американский экспериментатор-психотехник Лилли относит этот опыт, к "согласованной реальности"), а на другом, витальном, сколько разных опытов жизни и сколько соответствующих истин, столько существует реальных, как правило, несовпадающих между собой форм жизни. На витальном уровне истина есть не просто принцип соответствия знания и действительности, но и способ реализации себя, способ самоорганизации своей жизни. Именно на витальном уровне, вероятно, справедлива формула, высказанная однажды Лилли: "В сфере ума то, что считаешь истинным, истинно или становится истинным в пределах, которые предстоит определить из опыта".

Принцип личностной относительности нуждается в пояснении. В соответствии с ним наше видение и реальность - условны, но не в том смысле, что их нет. Они конечно существуют, однако, если признаются другие реальности, не совпадающие с нашей, то необходимо признать, что наша реальность и видение (также, кстати, как и другие) существуют не в социэтальном плане, а в витальном. Существуют они и в социэтальном плане, но не в форме наших представлений и содержаний сознания, а как культурные и психические феномены. Другими словами, когда кто-то утверждает, что Бог есть, и живет в соответствии с этой верой, то для него Бог действительно есть, хотя для другого, неверящего в Бога, последнего нет. Тем не менее, и первое видение (реальность Бога) и второе (реальность, где Бог отсутствует) оба существуют как культурные и психические феномены.

Как же в это случае необходимо мыслить личность? Ведь подрывается ее сущность: представление ее константности и имманентности. Вероятно, мы должны строить новый образ себя, который бы включал идею Культуры и Других как равноценные в отношении к идее "Я". В этом случае источник нашей жизни (соответственно, наших желаний, воли, переживаний) не только в нас самих, но и в Других, а также в Культуре. "Центр мира" не один - в нас, совпадающий с нашим "Я", а размещается в своеобразном "треугольнике", вершины которого задаются Культурой, Другими и наконец, нашим "Я". Моя история - это не только история моего "Я", но также моей семьи, народа, той культуры, к которой я принадлежу. Реальность и моя и других людей - принципиально неонтологична, это есть является феноменом культуры, квинтэссенцией моего личного опыта и бытия.

Теперь второе обстоятельство. Мы живем в настоящую эпоху перемен (перехода). С одной стороны, традиционная сложившаяся в прошлых веках техногенная реальность охвачена кризисом, с другой – она, реагируя на изменяющиеся условия жизни, вновь и вновь воссоздает себя и даже экспансирует на новые области жизни. В результате не только воспроизводятся старые формы социальной жизни, но и складываются новые. И опять налицо противоположные тенденции: процессы глобализации и дифференциации; возникновение новых социальных индивидуумов, новых форм социальности (сетевые сообщества, корпорации, мегакультуры и пр.) и кристаллизация общих социальных условий; обособление, автономия вплоть до коллапса (постмодернизм) и появление сетей взаимозависимостей; «твердая современность» и «жидкая». В этих трансформациях претерпевает метаморфоз и феномен человека. Происходит его дивергенция, складываются разные типы массовой личности, которые поляризуются – проходя путь от традиционной целостной константной личности, через личность гибкую, периодически заново устанавливающуюся, до личности непрерывной меняющейся, исчезающей и возникающей в новом качестве (облике).

Как в связи с этим можно помыслить новый образ человека? Этот человек будет жить в другом мире – новом или обновляющемся. Какой этот мир будет конкретно – неизвестно, но он родится не без наших с вами усилий (лично каждого из нас и всех нас вместе). Кроме того, этот мир, хотя и будет миром другим, предпосылками его выступит современность и наша история. Все это означает, что новый человек (не какой-то там ницшеанский сверхчеловек, а каждый из нас, если захочет пойти по этому пути), должен быть человеком конструктивным и креативным, ведь ему придется конституировать новую реальность и жизнь. И одновременно он должен быть человеком культуры и истории, поскольку новая жизнь рождается не на пустом месте, в ней воспроизводится все то, что с исторической точки зрения оказалось инвариантным (разделение труда, познание и техника, личность и прочее), что будет работать в новых условиях, что можно переосмыслить и спасти для следующих поколений. Другими словами, все основные исторические и культурные реалии должны быть переосмыслены, во всех них новый человек должен установиться заново.

Обновление жизни, вероятно, начинается не с другого человека или мира вне нас, а, прежде всего, с нас самих. Поэтому новый человек – это человек не просто конституирующий себя, то есть не только личность, а человек, вставший на путь духовной работы, духовного возрождения, «духовной навигации»155. Частным случаем их является идея философского, религиозного или эзотерического спасения. В рамках подобной практики человек является личностью, но не совсем обычной. Можно вспомнить и Хайдеггера, утверждавшего в статье «Вопрос о технике», что для того, чтобы человек снова стал свободным в отношении техники, он должен кардинально перемениться: «опомнившись, снова ощутить широту своего сущностного пространства"156. Общая позиция здесь такая: человек действует не функционально, следуя своей социальной роли, а реализует свое видение действительности, которое он нащупывает, выстраивая свою жизнь, постигая мир; при этом он старается работать на человека и культуру и противостоять антикультурным тенденциям. Он, как говорит А.А.Пузырей вслед за М.Хайдеггером и М.Мамардашвили, «устанавливается в месте, которое устанавливается ходом этого установления», при этом человек «рождается заново», «вторым рождением».

Встав на путь духовной навигации, человек направляет все свои жизненные силы на изменение себя и обретение нового мира, в результате чего рано или поздно может кардинально измениться. Родится ли он заново вторым рождением зависит от того, насколько глубоко эти изменения затронут его личность. Как показывают мои исследования, ядро личности задают представления, позиционирующие человека в обществе, задающие основные детерминанты его поведения и жизненного пути. Если движение по пути духовной навигации приводит к конституированию нового ядра, то рождается новая личность.

Но человек, как подчеркивалось выше, не только личность, но и член социума, социальный индивид и в этом качестве он нуждается в поддержке общества, в трансцендентальных смыслах и деиндивидуальных источниках энергии. Все это новый человек, конечно, может найти готовыми, идентифицировав себя с какими-то социальными образованиями (это один из вариантов возможной новой жизни), но более правильный путь сегодня – конституирование собственной социальной среды, создание собственных жизненных ресурсов. Например, без других новый человек не в состоянии выстроить нужное для него сетевое сообщество, но он может выступить инициатором и активно участвовать в его формировании. Без других и общества в целом новый человек не может себя реализовать, но каким образом он входит в общество, как он организует общественную среду, какие отношения устанавливает с другими людьми, какие источники здесь находит и конституирует – все это зависит от него самого. Иначе говоря, подобно современной корпорации новый человек должен стать менеджером самого себя, создать собственный мир и траекторию жизни, способствовать становлению новых форм сообщительности, но, и это принципиально, с опорой на общие условия, на других и общество. При этом, поскольку новый человек заинтересован в качестве и характере этих общих условий, он должен активно включаться в жизнь общества, в политическую жизнь, уметь влиять на других людей, достигать компромисса или консенсуса и так далее и тому подобное.

Базовыми способностями нового человека в этом случае будут являться следующие. Способности воображения, без них трудно помыслить новые реальности и проживать их события. Способности рефлексии, позволяющие «останавливать» и артикулировать сложившиеся формы жизни, а также перестраивать их. Целый спектр способностей, дающие возможность, с одной стороны, учиться и переучиваться, с другой – заниматься самообразованием. Креативные способности (познавательные, проектные, организационные и другие), необходимые для практического воплощения новых идей и представлений. Спектр коммуникационных способностей – понимание, общение, разрешение конфликтов, достижение компромиссов, осуществление совместной деятельности, размежевание и другие. Наконец, способности к духовной навигации, включая самоопределение, ориентацию на положительные гуманистические и культурные ценности, осознание своей обусловленности и ценностей, преодоление себя, идентификацию и разотождествление с определенными субъектами, выстраивание собственного скрипта, сопровождение его, разрешение экзистенциальных проблем и другие.

Но как в этом случае решается проблема свободы? В старой картине человек был абсолютно свободен именно как личность, мир или природа рассматривались только как условия, которые он должен учитывать. В конце концов, человек подобно Богу, на место которого он встал, мог сделать все: убить другого, переделать природу, возомнить себя Богом и т.д. Он мог, однако уже не как Бог, убить даже самого себя. В новой картине мира, при новом понимании человека, необходимо мыслить, что моя свобода принципиально ограничена природой Культуры, природой Других, наконец, моей собственной природой. Поэтому столь важно "выслушивать" себя, других, время. В этом смысле человек свободен и произволен в весьма узкой области.

Теперь вопрос о смысле наших действий и свободы. Если не Бог и спасение в Боге, то в чем тогда смысл? Думаю, что смысл и энергию человек может почерпнуть, с одной стороны, в правильном понимании времени (Культуры), его проблем, путей их разрешения, с другой - в уяснении своей природы, своих устремлений. По- другому то же самое можно сказать иначе: необходимо совпадение личности и культуры. Однако каковы главные задачи нашего времени, установки складывающейся культуры? На слуху такие выражения как, например, сохранение культурных традиций, выживание человечества, поиск новых форм жизни. И выживание и поиск новых форм жизни, конечно, все понимают по-разному, но думаю, я вряд ли сильно ошибусь, если предположу, что многие согласятся с такими ценностями как сохранение природы и жизни на земле, мирное существование, физическое и психическое здоровье, жизнь в согласии с самим собой, полнота реализации личности, поддержание культурного разнообразия и т.п. Но, конечно, цель и смысл нашего времени, то есть сущность современности можно понимать и по-другому. Например, Мишель Фуко в одной из последних своих статей связывает тему современности с определенным пониманием человека. Современный человек по Фуко - это, во-первых, человек критически относящийся к себе, ко всему, что он делает, к тому, как он мыслит и чувствует, это человек постоянно себя воссоздающий, конституирующий себя, анализирующий и уясняющий свои границы ("Критика, - замечает Фуко, - собственно и есть анализ границ и рефлексия над ними"157). Здесь сразу по ассоциации вспоминаются и мысль Бахтина о том, что культура всегда лежит на границах, что в культуре граница проходит везде, и размышления Мираба Мамардашвили о том, что философствование - это продумывание (проживание) заново кардинальных философских вопросов существования и бытия. Но, с другой стороны, разве подобный человек, вечно выходящий из себя, потерявший свою определенность, постоянно собирающий себя из-под интеллектуальных обломков и развалин, не является химерой и не вызывает жалость?

Дата добавления: 2015-11-04