— А по-моему, тебе следует поднапрячься и сохранить жилье в Доме, — заметила я, пока мы переходили Оксфорд-стрит. — Во-первых, на новом месте тебе не разместить и двадцатой доли книг, а во-вторых, ты уже слишком взрослая, чтобы жить среди смешливых и безголовых девчонок. Пэппи, они же просто младенцы!
Ох, как неудачно я выбрала слово! Но Пэппи пропустила его мимо ушей.
— Наверное, я смогу снять что-нибудь среднее между сараем и коттеджем в Стоктоне, — сообщила она. — Там и буду держать книги и коротать свободные дни.
Я услышала только одно слово — Стоктон.
— В Стоктоне? — ахнула я.
— Да, я подала заявление на место сестры в Стоктонской психиатрической больнице.
— Господи, Пэппи, как ты могла?! — выкрикнула я, останавливаясь возле больницы Винни. — Работа в психиатричке — это каторга, всем известно, что сестры и врачи там безумнее пациентов, а Стоктон — всем дырам дыра! Там повсюду песчаные дюны до самого устья Хантера, а компания помешанных, недоразвитых и уродов сведет тебя с ума!
— Надеюсь, наоборот, исцелит, — ответила она.
Да, этого и следовало ожидать. Особенно от Пэппи. Католикам легко: они могут отречься от мира, покрыть голову и уйти в монастырь. А что делать всем остальным? Ответ прост: надеть шапочку медсестры и устроиться на работу в психушку Стоктон, откуда даже до Ньюкасла сто миль, а парома невозможно дождаться. Пэппи решила искупить грехи единственным доступным ей способом.
— Я тебя понимаю, — выговорила я, и мы продолжили путь.
Когда мы вошли в Дом, в прихожей нас встретила миссис Дельвеккио-Шварц.
— О, вас-то мне и надо! — заявила она взволнованно и тревожно и тут же подавила смешок.
Этот смешок мигом успокоил меня: значит, с Фло все в порядке. Если бы что-то случилось с малышкой, ее матери было бы не до смеха.
— А что такое?
— Да Гарольд, — ответила миссис Дельвеккио-Шварц. — Ты не посмотришь его, Харриет?
Меньше всего мне хотелось видеть Гарольда, но просьба носила явно медицинский характер. Во врачебных вопросах наша домовладелица ставила меня неизмеримо выше Пэппи.
— Конечно. Что с ним? — спросила я, пока мы поднимались наверх.
Миссис Дельвеккио-Шварц зажала рот ладонью, сдавленно хохотнула и вдруг разразилась гоготом, в изнеможении помахивая рукой.
— Знаю, принцесса, тут нет ничего смешного, но это же умора! — отсмеявшись, заговорила она. — Ничего смешнее не слыхивала! Ох, не могу! Обхо-хочешься! — И ее снова одолел приступ смеха.
— Да прекратите вы! — прикрикнула я. — Что случилось с Гарольдом?
— Писать не может! — корчась от смеха, выкрикнула хозяйка.
— Что-что?
— Говорю, не писает он! Не может! Ох, умора!
Ее смех был настолько заразительным, что я с трудом удерживалась от улыбки.
— Бедный Гарольд. И давно это случилось?
— Не знаю, принцесса. — Она утерла глаза подолом, демонстрируя розовые панталоны чуть ли не до колен. — Я слышала только, что в последнее время он из уборной не вылезает. Я уж думала, у него запор — все свое держит в себе. Джим и Боб жаловались на него, Клаус тоже, Тоби просто бегал в нижнюю уборную. Я твердила Гарольду: прими английские соли, крушину или еще что-нибудь, а он воротил нос. С тех пор сколько дней прошло! А сегодня он забыл запереть дверь уборной, и я вломилась туда, чтобы не заставлял людей ждать. — С подступающим приступом смеха она успешно справилась. — Гляжу — стоит перед толчком, трясет свой старый стручок и ревет так, что сердце разрывается. А ведь всегда такой был чистюля — ни дать ни взять старая дева. Надо же, писать разучился! — И она снова затряслась от хохота.
Мне хватило объяснений.
— Ладно, хотите смеяться — смейтесь, а я иду к Гарольду. — И я вошла к нему в комнату.
Я очутилась в этой комнате впервые. Как и ее хозяин, все вокруг было тусклым, опрятным и невыносимо скучным. На полке над камином стояла фотография в серебряной рамке, на ней надменная старуха презрительно щурила глаза. По обе стороны от снимка в одинаковых вазах красовались букетики. Сколько книг! «Красавчик Жест», «Алый первоцвет», «Узник Зенды», «Разрушители плотин», «Деревянная лошадка», «Граф Монте-Кристо», «Стержень», «Тени былого», «Ученики Харроу». Все романы Хорнблоуэра. Невероятная коллекция сорвиголов, рыцарей в сверкающих доспехах и романтических фантазий, которые приелись мне к двенадцати годам.
Улыбнувшись, я поздоровалась с Гарольдом. Бедолага сидел, скорчившись, на узкой койке. Услышав мой голос, он поднял взгляд налитых болью глаз. Когда он понял, кто пришел, боль сменилась яростью.
— Ты ей проболталась! — закричал он на миссис Дельвеккио-Шварц, стоящую в дверях. — Как ты могла?
— Гарольд, я работаю в больнице, поэтому миссис Дельвеккио-Шварц обратилась ко мне. Я пришла, чтобы помочь вам, и давайте без глупостей, хорошо? Вы не можете мочиться, верно?
Его лицо исказилось, он прикрыл живот обеими руками, согнул спину и мелко задрожал, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом наконец кивнул.
— И давно это продолжается?
— Три недели, — простонал он.
— Три! Ох, Гарольд, почему же вы молчали? Почему не сходили к врачу?
В ответ он разрыдался. Плотина рухнула, но источник слез иссяк: из его глаз, как из выжатого лимона, выкатилось лишь несколько мутных слезинок.
Я повернулась к Пэппи:
— Надо немедленно везти его в Винни.
Несмотря на боль, Гарольд взвился как кобра.
— Не поеду в Сент-Винсент! Там католики!
— Тогда мы доставим вас в Сиднейскую больницу, — решила я. — Как только вам вставят катетер, станет гораздо легче. Еще будете удивляться, почему так долго мучили себя!
Представив себе Гарольда с катетером, миссис Дельвеккио-Шварц снова прыснула и зажала рот ладонью. Я обратилась к ней:
— Может, выйдете пока отсюда? И займитесь делом! Найдите старые полотенца на случай, если ему понадобятся в дороге, а потом вызовите такси. Живее!
Советуя Гарольду не бояться, но придерживая его с двух сторон, мы с Пэппи поставили его на ноги. От боли он не мог распрямиться и все держался обеими руками за низ живота. К тому времени, как мы доползли до прихожей, у дома уже ждало такси.
Младший стажер и сестра в Сиднейской больнице вытаращили глаза, узнав, что стряслось с Гарольдом.
— Три недели! — бестактно воскликнул стажер, но под нашими взглядами смущенно умолк.
Дождавшись, когда Гарольда усадили в коляску и увезли, мы покинули больницу и на Бельвью-Хилле успели на трамвай.
— За него возьмутся всерьез, — сказала Пэппи, когда мы нашли свободные места. — Дома он не появится, пока не познакомится с цистоскопом, капельницей и так далее.
— Значит, по-твоему, все не настолько плохо, — заключила я.
— Слишком уж хорошо он выглядит. Цвет лица не изменился, а боль причиняет только растянутый мочевой пузырь. Ты же видела, на что похожи пациенты с болезнями почек, мочекаменной болезнью или раком органов таза. Да, у него электролитный дисбаланс, но органических поражений скорее всего нет.
Ах, Пэппи, почему бы тебе не заняться общей практикой вместо психиатрии! Но высказать пожелание я не осмелилась.
Впервые я была избавлена от Гарольда, а тревога только усилилась. Чутье подсказывало мне, что этот и без того склонный к подавлению чувств человек стремительно скатывается к полной депрессии. Ему мало запоров, боль и унижения на него не действуют, и он дошел до удерживания в организме мочи. Остается лишь один шаг: прекращение самой жизни. Какого черта миссис Дельвеккио-Шварц потешалась над ним! Если она не научится владеть собой, рано или поздно Гарольд сведет счеты с жизнью. Хорошо, если не попытается прихватить на тот свет Джим, Пэппи или меня. Но разве можно вразумить порождение стихий вроде миссис Дельвеккио-Шварц? Она сама себе закон. Поразительная мудрость, бездна глупости. А если Гарольд кончит самоубийством, его бывшая любовница будет безутешна. Почему она не разглядела этого в картах? Ведь все же ясно, все на виду! Гарольд и Десятка Мечей. Гибель Дома.
Суббота
декабря 1960 года
Сегодня я пригласила Тоби на обед, и он пришел. По утрам в субботу он закупает всякую мелочь для постройки хижины, приезжая ради этого в Сидней, потому что только здесь в «Нок и Керби» продается то, что ему нужно.
— Суббота все равно пропала, так что перекуси, а потом успеешь на поезд, — рассудила я.
В меню были пастушья запеканка с тунцом и грибами под соусом из свежего майорана, картофельное пюре, в которое я не пожалела сливочного масла и молотого розового перца, салат, заправленный маслом из грецких орехов, смешанным с водой и старым, выдохшимся уксусом.
— Если не разучишься готовить, я женюсь на тебе, как только прославлюсь, — пообещал Тоби с полным ртом. — Это же объедение!
— Стало быть, мне нечего бояться: вряд ли ты прославишься при жизни, — улыбнулась я. — Стряпня — увлекательное занятие, но я ни за что не соглашусь каждый день торчать у плиты, как моя мама.
— Ручаюсь, ей нравится.
Тоби пересел в кресло напротив Марселины, которой всегда доставались от него лишь гримасы.
— Только потому, что ей приятно видеть своих мужчин сытыми, — парировала я. — Меню у нее небогатое: мясо с картошкой, рыба с картошкой, жареная баранья нога, тушеная баранина, острые колбаски, бараньи отбивные в сухарях, отварные креветки, а затем все по новой. Кстати, почему ты не любишь мою красавицу Марселину?
— Зверям не место в доме.
— О-о, типичный фермер! Если собака плохо сторожит стадо, ее надо пристрелить.
— Куда проще влить в ухо отраву, — возразил Тоби. — Надежное средство, действует мгновенно.
— Циник. — Я присела в кресло рядом с кошкой.
— Поневоле станешь циником, если у тебя ничего не выходит, и не от случая к случаю, а всегда.
— Она тебя еще оценит, Тоби, я точно знаю, — посочувствовала я.
— Ты о чем? — удивился он.
Я растерялась.
— Ты же знаешь!
— Откуда мне. Объясни.
— Я говорю о Пэппи.
У Тоби отвисла челюсть.
— О Пэппи?
— Само собой, болван ты этакий!
— Но с какой стати Пэппи оценивать меня? — продолжал хмуриться Тоби.
— Хватит уже! Даже если тебе кажется, что ты ловко маскируешься, Тоби, не надо быть гением, чтобы понять: ты любишь Пэппи.
— Само собой, люблю, — согласился он, — но я в нее не влюблен. Ты, наверное, пошутила, Харриет.
— Нет, влюблен! — растерялась я.
Его глаза налились кровью.
— Вранье.
— Нет уж, Тоби, не увиливай! Я же видела боль в твоих глазах, ты меня не обманешь.
— Знаете, мисс Перселл, — быстро поднявшись, сказал он, — если хотите, можете и дальше считать себя современной женщиной, но на самом деле вы слепая, глупая, лишенная логики и эгоистичная!
Нанеся этот удар, он вышел, а я осталась сидеть с Марселиной на коленях и гадать, что на меня нашло.
С Домом что-то случилось, я чувствовала это, и Тоби стал еще одним симптомом. Из миссис Дельвеккио-Шварц лишнего слова не вытянешь, она не желает рассказывать ни о Доме, ни о себе, а Гарольд после возвращения из больницы снова числится в ее любимцах. Наверное, он даже не заметил, что она над ним смеялась, — так ему было больно. В Сиднейской больнице его направили к психиатру, а Гарольд оскорбился и укатил домой.
Ох, Дункан, как мне тебя не хватает!
Воскресенье
декабря 1960 года
(Рождество)
Я приехала на праздники к родителям в Бронте, но переночевать на диване в большой комнате отказалась: завтра, в День подарков, я работаю. Дело в том, что на спортивных площадках к востоку от Королевской больницы в праздничные дни часто случаются травмы, вдобавок к нам привозят пострадавших в авариях и в пьяных драках. В Новый год я тоже дежурю, зато Энн Смит вызвалась поработать накануне, потому что как раз в ту же ночь дежурство у ее жениха. Перед Новым годом в травматологии любой больницы дел невпроворот, хуже всех приходится больнице Винни, потому что половина сиднейцев наносит ежегодный визит в Кросс, напивается до положения риз, пачкает улицы мусором и рвотой и не дает покоя Норму, Мерву, Бамперу Фарреллу и другим полицейским Кросса.
Я привезла Уилли бутылку бренди, бабуле — роскошную испанскую шаль, Гэвину и Питеру — объектив для макросъемки к цейссовскому фотоаппарату, папе — коробку кубинских сигар, а маме — симпатичное белье, сексуальное и вместе с тем благопристойное. Родные, в свою очередь, сложились и преподнесли мне сертификат на покупку пластинок в «Николсоне», чему я очень рада.
Среда
декабря 1960 года
Миссис Дельвеккио-Шварц подкараулила меня сегодня днем и зазвала на бренди, разлитый по стаканчикам из-под сыра «Крафт». При виде этих стаканчиков меня охватило раздражение.
— Так и не выбросили их? — спросила я. — Я же подарила вам на Рождество семь прекрасных хрустальных стаканов!
В последнее время рентгеновским взглядом меня просвечивали все реже, на лице домовладелицы часто появлялось отчужденное выражение, и даже мой вопрос не вызвал вспышку внутреннего маяка.
— Ну зачем же их портить? — сказала она. — Я берегу их до лучших времен, принцесса!
— Бережете? Разве я дарила их вам для того, чтобы вы их берегли? — расстроилась я.
— Если я буду пить из них, непременно какой-нибудь да разобью.
— Ну и пусть! Разобьете один — принесу вам другой.
— Нельзя заменить все, что разбито, — возразила она. — У первых стаканов есть аура, их семь — хорошее число, не шестерка, к тому же ты прикасалась к ним и заворачивала их.
— Я с таким же успехом могу завернуть и новые стаканы.
— Это будет уже не то. Нет уж, пусть пока полежат.
Я сдалась и сообщила ей об интересном разговоре с Тоби.
— А ведь я могла бы поклясться, что он влюблен в Пэппи!
— И никогда не был. Она привела его пять лет назад, чтобы потрахаться по-быстрому, а потом сообразила, что карты расскажут мне о них. Король Мечей. Так в Доме появился свой Король Мечей, принцесса, а найти такого гораздо труднее, чем Королеву. Мужчины не так сильны, как женщины. Но Тоби другой. Славный он, наш Тоби, — кивнула она.
— Знаю, — резко ответила я.
— Знать-то ты знаешь, да только слишком мало, принцесса.
— Слишком мало?
Но миссис Дельвеккио-Шварц уже сменила тему: оказалось, перед каждым Новым годом она устраивает вечеринку. Как она выразилась, «попойку и гулянку». Она уже стала традицией Кросса, все жители округи хотя бы раз побывали в гостях у нашей домовладелицы. Даже Норм, Мерв, мадам Фуга, мадам Токката, мисс Честити Уиггинс и еще несколько «постоянных» девушек урывают часок-другой, чтобы перед Новым годом заскочить к миссис Дельвеккио-Шварц. Я тоже пообещала прийти, но добавила, что в Новый год буду работать, так что праздновать придется без меня.
— Работать в Новый год тебе не придется, — возразила хозяйка. — Можешь мне поверить.
— Опять карты… — страдальчески протянула я.
— А как же, принцесса!
Выяснилось, что хозяйке не обойтись без помощи на кухне. Ребятам поручено закупить выпивку, женщинам Дома (во главе с Клаусом) — приготовить еду. Сама миссис Дельвеккио-Шварц по традиции жарит индейку — наверняка выйдет сухая и резиновая, с содроганием подумала я. Клаус приготовит молочного поросенка, Джим и Боб настрогают салаты, запасутся колбасой и булочками с сосисками, Пэппи — китайскими рулетами и жареными креветками, а мне достались десерты, любые, лишь бы можно было есть их руками. Я остановила выбор на эклерах, кексах с глазурью, шоколадном печенье с кокосовой стружкой и пирожных «Ниниш» с желе.
— Не забудь хрустящее печенье, какое ты пекла раньше, — посоветовала домовладелица. — Сладкое мне не по вкусу, но помакать печеньку в чай не откажусь.
Я рассмеялась.
— Ну и врушка же вы! С каких это пор вы пьете чай?
— Я каждый Новый год выпиваю по две чашки, — многозначительно объяснила миссис Дельвеккио-Шварц.
— А как Гарольд? — спросила я.
— Гарольд, Гарольд. — Она скорчила гримасу. — Карты говорят, что уже совсем скоро он будет не нужен Дому. Как только его время истечет, он вылетит отсюда.
— Думаю, бесполезно рассказывать вам, что и Пэппи уходит, и Тоби… — Я вздохнула. — Дом разваливается на глазах.
Только теперь ее взгляд снова стал рентгеновским.
— Не смей так говорить, Харриет Перселл! — сурово велела она. — Дом вечный.
Вышла Фло, позевывая и потирая глаза, увидела меня и живо забралась ко мне на колени.
— Впервые вижу ее заспанной, — призналась я.
— Да, она спит.
— И я ни разу не слышала, как она говорит.
— Говорит.
Я медленно побрела вниз, ведя за ручку Фло. Вечер обещал быть сносным только потому, что миссис Дельвеккио-Шварц доверила мне ангеленка. Когда я привела девочку обратно, время близилось к девяти (Фло не соблюдала традиционный детский режим: она бодрствовала, пока ее мать не ложилась спать. Что сказала бы по этому поводу моя мама?), миссис Дельвеккио-Шварц сидела в темной комнате, а не на балконе, как летом. Перед ней на столе поблескивал Хрустальный Шар, будто вбирая в себя каждую частицу света уличного фонаря, лампочки в коридоре, фар редких автомобилей — какого-нибудь «роллса» с шофером, доставившего клиента в дом 17b или 17d. Увидев мать, Фло замерла и сжала мне руку, ясно давая понять, чтобы я не шевелилась. Мы простояли в полумраке почти полчаса, и все это время исполинская туша не двигалась, приблизив лицо к Шару.
Наконец миссис Дельвеккио-Шварц со вздохом откинулась на спинку кресла и устало отвела волосы со лба. Я мягко повела Фло к столу.
— Спасибо, что присмотрела за ней, принцесса. Мне надо было поглядеть в Шар.
— Можно включить свет?
— Ага, а потом иди сюда.
Когда я вернулась к столу, Фло уже сидела на материнских коленях и печально смотрела на пуговицы ее платья.
— Жаль, что вы больше не кормите ее грудью, — услышала я собственный голос.
— Пришлось, — коротко ответила хозяйка. Она взяла меня за обе руки и приложила их к Шару. Фло восторженно уставилась на них, а потом перевела взгляд на меня, и я прочла в ее глазах… пожалуй, удивление. Точно не знаю. Я стояла, обнимая пальцами Шар, и ждала чего-нибудь. Но не дождалась. Поверхность шара была гладкой и скользкой, вот и все.
— Помни, — подала голос миссис Дельвеккио-Шварц, — помни, что судьба Дома — в этом Шаре. — Она отвела мои руки и соединила их ладонями вместе, сложила пальцы, как у ангелов на картинах. — В Шаре.
Пятница
декабря 1960 года
Опять эти проклятые карты! В Новый год я все-таки не работаю. Доктору Алану Смиту придется дежурить весь день, и Энн вызвалась помогать ему. Вот и славно. За два дежурства подряд он вымотается, ему не повредит тихая заводь — рентгенология, где ждет Энн. Наша подчиненная в отпуске, поэтому мы нашли ей временную замену, славную девушку. Я побоялась бы оставлять ее в лаборатории одну, но Энн попросила назначить на дежурство ее, и я пожалела молодую пару, условившись, что после праздников они будут отдыхать два дня подряд.
Воскресенье
января 1961 года
(Новый год)
году скоро исполнятся первые сутки, уже стемнело. Я шагнула в следующий год, и, хотя измотана так, что едва могу пошевелиться, мне необходимо описать все события минувшего дня в дневнике, пока они еще свежи в памяти. Я обнаружила, что ведение дневника для меня — своего рода катарсис, избавление от надоедливых, блуждающих по кругу мыслей об одном и том же.
Новогодняя вечеринка поначалу была шумной, как взрыв водородной бомбы, — в доме царил первоклассный гвалт, красотища, как выразилась миссис Дельвеккио-Шварц, обнимая Мерва и густо покраснев. Но она не пила, совсем не пила — разве что капельку, развеять грусть. Помню, она была безмятежно счастлива.
У нас собрался весь Кросс: одни гости забегали на пару минут, другие задерживались надолго и были еще у нас, когда в три часа ночи Тоби помог мне спуститься вниз. События этой ночи я помню обрывочно, словно тумане: прибытие леди Ричард в блондинистом парике на пятидюймовых шпильках и в красном облегающем платье с блестками и разрезом чуть ли не до пояса, обнажающим гладкую, безволосую белую кожу над кружевным верхом тонких черных чулок. Грудь у гостя оказалась самой настоящей, а там, где мужчинам полагается иметь выпуклость, ничего подобного не наблюдалось. Пэппи драматическим шепотом поведала мне, что леди Ричард ездил на операцию в Скандинавию. «Значит, мочевая система у него хуже некуда», — прошептала я в ответ. Бедняга Норм успел одарить меня слюнявым поцелуем, а Мерв, пользуясь положением начальника, напропалую флиртовал с миссис Дельвеккио-Шварц. Это совсем не нравилось Лернеру Чусовичу — как и Клаусу, который смотрел на домовладелицу с неприкрытым вожделением. Джим продемонстрировала мне, что умеет целоваться, и я не возражала, потому что успела пропустить стаканчик, но тут Боб разозлилась, я оттолкнула Джим и все оставшееся время не отходила от Тоби. Наши мелкие размолвки были забыты, а целовался он, если мне не изменяет память, как Дункан, только вот я на поцелуи не отвечала. Тоби — это все-таки Тоби.
В постель я плюхнулась во всем праздничном великолепии, а в восемь утра меня разбудила Марселина, вся жизнь которой подчинялась велениям желудка. Должно быть, Тоби задернул шторы на моем окне — отлично. Пошатываясь, я сварила кофе, приняла дозу дексала, чтобы приглушить тошноту, и побаловала Марселину блюдцем сливок и миской сардин, кривясь от едкого рыбного запаха. Покончив с делами, я снова завалилась в постель, а Марселина тем временем расправлялась с сардинами.
Фло спала в моей постели, свернувшись клубочком. Ангеленок, мой ангеленок! А я даже не заметила, что она рядом. Наверное, наверху всем не до нее, вот она и прибежала ко мне. А может, Гарольд остался ночевать с ее матерью. Да, на вечеринку он явился, подпирал спиной стену, попивал бренди, наблюдал, как миссис Дельвеккио-Шварц кокетничает с Мервом, и что-то бормотал, глядя на меня, особенно когда я целовалась с Джим. «Шлюха», — отчетливо выговорили его губы.
Дождавшись, когда утихнет тошнота, я вышла в гостиную, открыла дверь, впуская свежий воздух, и сделала глубокий вдох. Снаружи было абсолютно тихо. Не хлопало белье на веревках, не слышались перебранки и смех за сиреневыми кружевными шторами дома 17d, и наш Дом тоже погрузился в тишину. Я подождала, когда миссис Дельвеккио-Шварц громогласно позовет домой ангеленка, но напрасно. Раннее утро в первый день года — самое тихое время в Кроссе, думала я. Все местные спят.
Надо бы отнести Фло наверх, чтобы мать не встревожилась, когда проснется. Я вернулась в спальню, присела на край постели и взяла Фло на руки, прижалась щекой к летучим волосам, поцеловала детский лобик. Когда я была маленькой, мама всегда будила меня так: я до сих пор помню, как чудесно было просыпаться в сказочной стране объятий и поцелуев.
Фло оказалась мокрой. Ох, только не это, ангеленок! Ведь тяжелый ватный матрас на бельевую веревку не повесишь! Но от Фло не пахло мочой, загадочная жидкость быстро высыхала, а пропитанное ею платьице твердело. Несмотря на все объятия и поцелуи, девочка не просыпалась. Ни Фло, ни ее мать не сочли нужным наряжаться на вечеринку. Глядя на знакомую коричневую ткань, я никак не могла понять, чем она пропитана. Только запах был знакомым… О Господи! Скорее раздвинь шторы!
Кровь. Фло в крови. По коже побежали мурашки, но я не поддалась ужасу, подняла подол платьица, стащила великоватые трусики, осмотрела низ живота. Боже, только бы не самое худшее! Нет, все в порядке! Я твердила эти слова и чувствовала, как у меня дрожат руки. Нет, ничего. Фло была перепачкана чужой кровью, не своей, она засохла даже на ступнях и ладонях. В этот миг девочка проснулась, сонно улыбнулась мне и обняла за шею. Я подхватила ее и понесла в гостиную, где умывалась Марселина, не оставившая в миске ни крошки.
— Милая, поиграй с Марселиной, — выговорила я, преодолевая подползающее оцепенение, и посадила Фло рядом с кошкой. — Мне надо на минутку выйти, ангеленок, так что ты пока побудь здесь, с Марселиной. Последи, чтобы она хорошо вела себя.
Я взлетела по лестнице, перемахивая через пять ступенек зараз, промчалась по коридору, ворвалась в комнату и застыла как статуя. По полу растеклось озеро крови: она окружила все ножки стола, скопилась во вмятинах в старом линолеуме, облепила коркой выпуклости. Кто-то пытался навести здесь порядок: свалил оставшийся после вечеринки мусор в дальнем углу, но оставил на столе гору пустых тарелок и остов несъедобной индейки. Взгляд цеплялся за каждую мелочь, ничего не упуская. Кровь не забрызгала стены, но попала на них в одном месте: в том самом, где обычно рисовала Фло. Вся стена была испещрена гигантскими кровавыми водоворотами и отпечатками крошечной ладошки. Отпечатки детских ног виднелись на чистом линолеуме между берегом озера и стеной, эти отпечатки вели то к стене, то к озеру. Мелки не передавали всех чувств художницы. Фло рисовала, обмакивая пальцы в кровь.
Миссис Дельвеккио-Шварц лежала ничком у стола и была мертва. Неподалеку скорчился Гарольд Уорнер, вцепившись обеими руками в торчащий из живота нож для разделки индейки. Голову он опустил на грудь, будто обдумывал собственный поступок.
Открыв рот, я завыла. Не заплакала, не закричала, а издала звериные звуки ужаса и отчаяния, завыла во всю мощь легких и не собиралась умолкать.
Тоби примчался первым, он же взялся за дело: кажется, поручил кому-то позвонить в полицию, потому что я услышала отрывистые голоса на дорожке у дома. Сам Тоби ни на минуту не отходил от меня. Когда я охрипла от непрерывного воя, он увел меня из комнаты и прикрыл дверь. В коридоре столпились Пэппи, Клаус, Джим и Боб, но Чиккера и Мардж с первого этажа нигде не было видно.
— Я вызвала полицию… Тоби, что там? — спросила Пэппи.
— Гибель Дома, — стуча зубами, объяснила я. — Десятка Мечей и Гарольд. Его миссия — разрушить Дом. Так ему было суждено, и даже если карты об этом молчали, она видела все в Шаре, потому что я была рядом, когда это случилось. Она знала, все знала! Но не стала бороться.
— Миссис Дельвеккио-Шварц и Гарольд мертвы, — сказал Тоби.
Когда мы вышли на дорожку, все окна в доме 17d были широко распахнуты, в них виднелись гроздья голов.
— Миссис Дельвеккио-Шварц мертва. — Тоби пришлось несколько раз повторить это, прежде чем он смог увести меня домой.
Фло рисовала на полу пучок веток, загибающийся вокруг мурлыкающей Марселины. Тоби взглянул на нее, перевел испуганный взгляд на меня и потянулся за бутылкой.
— Нет! — выкрикнула я. — Больше я не желаю видеть это пойло. Тоби, со мной все в порядке, все уже прошло.
Все утро гости прибывали один за другим, начиная с полиции. Это были не наши старые знакомые из полиции нравов, а незнакомцы в штатском. Поскольку Тоби взял инициативу в свои руки, но оставлять меня одну опасался, главные события разворачивались в моей гостиной. Перед приездом полиции Пэппи унесла Фло, чтобы вымыть и переодеть ее, а я поспешила в прачечную — принять душ и сменить нарядное платье на темное. Траурное.
Больше всего полицию встревожили рисунки Фло на стенах. Эти рисунки изумляли и настораживали, в то время как само преступление не внушало сомнений. Убийство и самоубийство, все ясно как день. Полицейские допросили нас по очереди, выискивая мотивы, но никто из нас не заметил никаких странностей в поведении миссис Дельвеккио-Шварц или Гарольда. Мне пришлось признаться, что он следил за мной, рассказать про его эмоциональную и психическую нестабильность, нарушения мочеиспускания, решительный отказ обратиться к психиатру, несмотря на настойчивые рекомендации. Чиккер и Мардж с первого этажа исчезли бесследно, не оставив даже отпечатков пальцев. Но полицию они не интересовали, это было сразу видно, хотя и поговаривали, что этих людей разыщут и допросят. Поскольку они жили прямо под комнатой, где произошло преступление, они могли что-нибудь слышать.
— Очевидно, ребенок видел всю эту сцену, — сказал сержант, обращаясь к Тоби. — Мы допросим его и все узнаем.
Я вмешалась:
— Фло не говорит. Она немая.
— Хотите сказать — умственно отсталая? — нахмурился сержант.
— Наоборот, для своего возраста она очень развита, — объяснила я. — Просто не хочет говорить.
— А вы что скажете, мистер Эванс?
Тоби подтвердил, что Фло не разговаривает.
— Она либо недоразвита, либо развита, как сверхчеловек, — добавил он. Негодяй.
Наконец появилась Пэппи вместе с Фло, одетой в чистое платье табачного цвета. Фло была босиком, как всегда. Двое полицейских уставились на моего ангеленка, как на диковину, и я прямо чувствовала, что они думают об одном и том же: с виду совсем обычная пятилетняя девочка, а в душе наверняка чудовище.
Да, Фло пять лет. Сегодня ее день рождения, я припрятала в шкаф подарок — симпатичное розовое платье. Оно до сих пор лежит на прежнем месте.
Потом нам пришлось отвечать на бесконечные вопросы полицейских. Есть ли у девочки родственники? Всем нам пришлось дать отрицательный ответ. Даже Пэппи, которая прожила в Доме дольше всех, ни разу не видела никаких родственников хозяйки и не слышала о них. Миссис Дельвеккио-Шварц ни о чем подобном не упоминала.
Наконец сержант захлопнул блокнот и встал, поблагодарил Тоби за бренди, который пришелся особенно кстати. Я поняла, что полицейские были рады шансу пообщаться с мужчиной, а не с оравой каких-то странных женщин. В их грязной работе имелись свои преимущества: столковаться с правильно выбранным свидетелем не составляло труда.
У двери сержант повернулся ко мне:
— Мисс Перселл, буду вам очень признателен, если вы присмотрите за девочкой еще час-другой. Социальные работники из отдела опеки не смогут приехать быстрее.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |