Свадебное пиршество состоялось в греческом ресторане в Кенсингтоне и было, по-моему, великолепным. Как гордились Деметриосом его родители! Их сын сумел подцепить коренную австралийку — значит, не зря он приплыл сюда из Греции на кишащем тараканами судне. Семейство Пападопулос вошло в аристократические круги Австралии. Форсайты ограничились посещением церкви, пожали руки жениху, вежливо поцеловали невесту, посмотрели, как новобрачные выходят из церкви, осыпаемые тоннами конфетти, а затем укатили на негромко урчащем черном «роллсе» — несомненно, спешили на более аристократический раут. Кажется, меня они не заметили, потому что в церкви я пряталась за колонной, а потом торчала в вестибюле, пока «роллс» не скрылся за поворотом.
Проводив Форсайтов взглядом, я успокоилась, потанцевала с десятком молодых греков, которые раздевали меня огненными взглядами, поучаствовала в играх с лучшими из них, вспоминая фильм «Никогда по воскресеньям», а потом решила просто посидеть и понаблюдать за гостями. На свадьбу собрались грациозные и страстные люди, музыка завораживала. Не знаю, как восприняли угощение приглашенные со стороны невесты, но я с аппетитом уплела свою порцию. Мусака, долма, тефтельки, табули, жареная баранина, баклажаны, оливки, артишоки, осьминоги, кальмары! Местную кухню представлял рисовый пудинг — нежная сливочная масса, подкрашенная мускатным орехом и корицей. Я наелась до отвала.
Наслаждаясь божественной едой и восхищенными взглядами мужчин, предлагавших мне и потанцевать, и переспать с ними, я успевала поглядывать на стол жениха и невесты на возвышении. Крис и Деметриос сидели чинно и ничего не ели, а Мария и шафер Константин обменивались пылкими взглядами, кормили друг друга с ложечки, хохотали и пили рецину. Помяните мое слово: скоро в «травме» будет еще одна свадьба! Когда пришло время Деметриосу и Крис уезжать и Крис метнула свой гигантский букет в толпу отчаянно визжащих девушек, я и вправду вспомнила навыки игры в баскетбол, но совсем не так, как грозилась. Я подтолкнула Марию на нужное место, поддала пролетающий мимо букет кулаком, и он шлепнулся прямо в руки обрадованной Марии.
Купидон нанес очередной удар!
Воскресенье
сентября 1960 года
В прошлое воскресенье с миссис Дельвеккио-Шварц не виделись ни я, ни Гарольд: к ней пожаловала самая видная клиентка, миссис Десмонд Как-бишь-ее — вечно я забываю фамилии. Наверное, наша хозяйка договорилась об этой встрече специально, чтобы не вспоминать лишний раз о Пэппи. Кстати, Пэппи еще не вернулась. Я уже извелась от беспокойства, но если бы что-нибудь случилось, нам позвонили бы из санатория. Дункан лично сообщил наши номера. Наверное, Пэппи настолько плохо перенесла операцию, что ее решили оставить в санатории еще на несколько дней, чтобы не было осложнений.
Такие объяснения я дала сегодня миссис Дельвеккио-Шварц, и ей хватило благоразумия согласиться со мной.
Конечно, она уже знала, что я порвала с Дунканом, хотя я никому об этом не распространялась, а в прошлое воскресенье с хозяйкой не виделась. Про Дункана я никому не рассказывала, а она все узнала. Говорит, от карт. Карты все знают. Может, это опухоль сделала ее прозорливой? Я слышала, некоторые участки мозга мы вообще не используем и понятия не имеем, на что они способны. Или некоторым людям подвластны сверхъестественные силы? И умение менять ход событий? Смотреть сквозь пелену времени? Не знаю, а хотелось бы. Мне известно только, что у миссис Дельвеккио-Шварц или Лучшая агентурная сеть в мире, или поразительное умение гадать на картах.
О свадьбе мне пришлось рассказать во всех подробностях вплоть до мельчайших: и о том, что я подарила новобрачным шесть хрустальных бокалов, и о том, как лихо отплясывала сестра Агата, перебирая крошечными морщинистыми ножками. Кто бы мог подумать? Рецина творит чудеса.
Фло выглядела обессиленной, а ее мать говорила, что сегодня других клиентов не предвидится. На меня Фло уставилась таким взглядом, будто поняла, что я пережила, хотя я сохранила свои муки в тайне даже от дневника. Это никого не касается, в том числе и того негодяя, который разорвал волосок на двери шкафа, где я храню «тильзитер», отлепил пластилин и забрался внутрь. Мои старые дневники попали в чужие руки: я поняла это, увидев, что они лежат стопкой, а не стоят в ряд, как их расставила я. Теперь кто-то знает всю мою жизнь до сегодняшнего дня, потому что я только что завела новый дневник. От этой мысли гадостно и кисло во рту, а кто виновник, я догадываюсь. Гарольд. Я нашла тайник получше: задернула шторы, встала на кровать и засунула тетради в вентиляционный люк у самого потолка. Без лестницы Гарольду туда не добраться. Как жаль, что мне не с кем поговорить о Гарольде. Значит, после того, как Дункан исчез, Гарольд снова объявил мне войну?
Клянусь, Фло знает или чувствует, что я пережила. Сочувствие отражается в глазах моего ангеленка. Едва я вошла в комнату, Фло забралась ко мне на колени, покрыла мне все лицо поцелуями, прижалась к груди и погладила ее. А потом потянулась к моему стаканчику с бренди.
— Только не из моего, милая, — сказала я. — Если хочешь бренди, попроси у мамы.
— Ничего, пусть глотнет, — недовольно сказала миссис Дельвеккио-Шварц. — Я наконец-то отняла ее от груди, надо же ее чем-нибудь утешить.
— Отняли от груди? Но почему? — изумилась я.
— Карты так сказали, принцесса. — Она взяла меня за правую руку, перевернула ее ладонью вверх, внимательно рассмотрела, собрала в кулак мои пальцы и усмехнулась: — Ты справишься, Харриет Перселл. Этот удар тебя не сломает. Стало быть, отправила его к жене?
— Да. Он уже привыкал считать меня собственностью, твердил, что потребует у жены развода, женится на мне и мы заживем как подобает. Но мне становилось тошно при одной мысли об этом. — Я вздохнула. — Не хотелось причинять ему боль.
— Мужчины такие гордецы, что смириться с отказом им слишком трудно. Да еще он такой лакомый кусочек — джентльмен, ученый, как говорят. Вам нравилось встречаться, но жить вместе? Об этом карты молчат. Вода и огонь — рано или поздно такая пара взрывается, как подводный вулкан.
— Вы составили его гороскоп? — удивилась я.
— Да. Надежный Лев, Овен, Стрелец. Внешность и поступки Девы, еле заметное влияние Весов и Стрельца, а в глубине постоянно тлеет огонь — квадрат Венеры и Сатурна, и хотя он совсем не корыстен, этот огонь мучает его. Жаль, его асцендент я не знаю.
— Как вы узнали его дату рождения? Он даже мне не говорил!
— Нашла в справочнике «Кто есть кто в Австралии», — хмыкнула миссис Дельвеккио-Шварц.
— Вы ходили в библиотеку?
— Что ты, принцесса! У меня своя есть.
Если и так, книги она держит в другой комнате. Отношение миссис Дельвеккио-Шварц очень помогло мне: я вдруг осознала, что все пройдет, что в море полно рыбы, положение моей Королевы Мечей благоприятно, я несокрушима. Но истинной целительницей оказалась Фло: она не сходила с моих колен, пока не появился Гарольд, а при виде его метнулась под диван.
На него было страшно смотреть — больной, неухоженный вид. Он страдал и быстро терял уважение к себе. Раньше он был такой чистенький — лощеный, педантичный старичок в древних костюмах-тройках, с золотыми часами в кармашке жилета. А теперь он походил на бродягу. Воротник рубашки обтрепался, низ штанин украсился бахромой, с жидких седых волос сыпалась перхоть. О, миссис Дельвеккио-Шварц, будьте снисходительны к нему!
Но снисходительность ей чужда. Она ненавидит его, хочет отделаться от него, хотя карты говорят, что в Доме он играет важную роль, а миссис Дельвеккио-Шварц никогда не перечит картам. И она рвет его, как ворон падаль, выклевывая самые мягкие и уязвимые кусочки.
— Рано явился! — рявкнула она.
Его голос тоже изменился, но акцент остался прежним — чуть гнусавым, высокомерным, истинно австралийским.
— На моих часах ровно четыре, — ответил он, не сводя с меня глаз. В них пылала ненависть.
— К черту время! — не сдалась хозяйка. — Ты рано пришел, катись отсюда.
Терпение Гарольда лопнуло.
— Заткнись! — пронзительно заверещал он. — Заткнись, заткнись!
Ох, Фло, лучше бы ты этого не слышала, но разве тебя достанешь из-под дивана? Я вжалась в стул и мысленно помолилась, чтобы карты избавили мать Фло от этого страшного добровольного рабства.
Миссис Дельвеккио-Шварц только расхохоталась.
— Ладно тебе, Гарольд, тебя даже мальчишки не боятся! — презрительно процедила она. — Такими воплями тебе меня не напугать. Да и змей у тебя в штанах мало на что способен. — Она подмигнула мне — так, чтобы это видел и Гарольд. — Сказать по правде, принцесса, будь он еще на полдюйма короче, был бы не стручком, а дырой.
— Заткнись, заткнись! — снова завелся Гарольд. Внезапно он повернулся ко мне, и ненависть в его глазах полыхнула так ярко, будто в нее плеснули бензина. — Это ты виновата, Харриет Перселл! Ты одна! Из-за тебя здесь все по-другому!
Миссис Дельвеккио-Шварц не дала мне ответить, да я и не пыталась.
— Отвяжись от Харриет! — прогремела она. — Что она тебе сделала?
— Из-за нее все изменилось! Все стало другим!
— Молчи, дерьмо! — скривилась хозяйка. — Харриет нужна Дому.
От этих слов Гарольд начал метаться по комнате, заламывая руки, втягивая голову в плечи, содрогаясь всем телом. «Бог ты мой, — думала я, — и вправду спятил!»
— Дом, Дом, вечно этот чертов Дом! — кричал он. — Знаешь, что я тебе скажу, Дельвеккио? У тебя нездоровое влечение к этой… самке! Харриет то, Харриет се. Ты ничем не лучше извращенок с верхнего этажа! О, зачем ты так жестока?
— Отстань, Гарольд, — обманчиво спокойным тоном произнесла хозяйка. — Отцепись. Пусть карты сколько угодно говорят, что ты должен остаться здесь, постельных радостей тебе в Доме больше не светит. Можешь учиться дрочить. Катись к чертям!
Опалив меня еще одним ненавидящим взглядом, он ушел.
— Извини, принцесса, — сказала миссис Дельвеккио-Шварц и повернулась к дивану: — Можешь вылезать, ангеленок, Гарольд сюда больше не войдет.
— Миссис Дельвеккио-Шварц, психическое здоровье Гарольда внушает серьезные опасения, — заявила я самым авторитетным тоном, на какой только была способна. — Если вы хотите, чтобы он и впредь жил в Доме, умоляю вас, будьте к нему добрее! Он теряет рассудок, и вы этого не можете не видеть! И выслеживает меня, точнее, выслеживал, пока не появился Дункан. А теперь, когда Дункана нет, Гарольд наверняка примется за старое.
Как она может быть такой умной, мудрой и вместе с тем беспечной? Она расхохоталась, презрительно пуская ртом пузыри.
— Да не бойся ты Гарольда, принцесса, — заявила она. — Карты говорят, что такой жалкий червяк для тебя не опасен.
Карты, карты, опять эти чертовы карты!
Я все-таки забрала к себе Фло на пару часов, чтобы развлечься. Сцена, разыгравшаяся между двумя странными любовниками, была тягостной, но сильнее всего меня тревожила мысль, что из-за этой ссоры я не смогу видеться по воскресеньям с Фло. Наверное, и Фло этого испугалась, потому что, как только мать протянула ее мне, малышка просияла. Точно так же я всегда таю от улыбок Дункана… Точнее, таяла раньше. Все в прошлом, Харриет, в прошедшем времени. Ох, как мне его не хватает! Слава Богу, ангеленок пока со мной.
Фло подружилась с другим ангеленком — с Марселиной. Если бы девочка еще прибавляла в весе так же, как кошка! Моя пятифунтовая Марселина теперь весит все десять фунтов и продолжает полнеть. Как приятно видеть эту парочку, играющую на полу! Недавно я решила, что Фло пора играть с азбукой на кубиках. Телепатическое общение с малышкой я так и не освоила. Может, получится научить ее читать и писать.
Фло внимательно слушала меня, пока я показывала ей буквы — А, Б, К и еще несколько. Потом я сложила из кубиков слова КОТ и ПЕС, и мне показалось, что Фло меня поняла. Но когда я предложила ей попробовать самой, получилось КСБ и ПАК. Фло не смогла даже найти среди букв А и Б и подать мне. Эти рисунки для нее не имеют смысла. Видимо, центр чтения у нее в мозгу поврежден или отсутствует. Ох, Фло.
Понедельник
сентября 1960 года
Пэппи, должно быть, вернулась вчера поздно вечером, когда мы с Марселиной уже спали. Но видно, в Доме и вправду действуют сверхъестественные силы, потому что я проснулась в два часа ночи и поняла, что Пэппи дома. Когда я направилась к ней с кофейником в руке, ее дверь была распахнута.
Пэппи сидела за столом, смотрела на меня и улыбалась. Как она изменилась! Увы, не в лучшую сторону. Я обняла и поцеловала ее, налила нам обеим кофе и присела к столу. Перед Пэппи были разложены листы бумаги — одни чистые, другие — с десятком слов, написанных лиловыми чернилами.
— У Эзры Паунда — еще один Эзра! — размашистый почерк, — сказала она. — Я переписывалась с ним, пока он сидел в тюрьме. Удивительно, правда? Надо будет обязательно показать тебе его письмо — карандашом на странице, вырванной из тетради. А его удивительная поэзия! Я пыталась как-то написать стихи, но не сумела подобрать слова.
— Еще научишься. Ну, как все прошло?
Пэппи ответила, не задумываясь:
— В целом неплохо. Только пришлось задержаться из-за кровотечения, которое возникло после операции. Со мной обращались, будто у меня фиброма, так и записано в моей карточке. Санаторий прекрасный. У меня была отдельная палата, с другими пациентами я не встречалась — все было разумно устроено. Кормили отлично и с пониманием отнеслись к тому, что я не ем мясо. Диетолог объяснил, что я должна питаться сбалансированно, чтобы получать все необходимые аминокислоты, — есть яйца, сыр, орехи. Так что можешь не бояться за меня, Харриет, я буду питаться разумно.
Все это было сказано тихим, совершенно безжизненным голосом.
— Харриет, — вдруг сказала Пэппи, — у тебя никогда не возникало ощущения, что одна твоя ступня приколочена к полу, так что тебе остается ходить кругами по одному месту?
— В последнее время — постоянно, — нахмурилась я.
— Как мне надоело одно и то же.
Я сглотнула, задумалась, что бы такое сказать, чтобы не разбередить ее раны и вместе с тем утешить ее, но не придумала и просто посмотрела на нее полными слез глазами.
— Ты умеешь учить? — спросила она.
— Учить? Я? Чему?
— Я хочу сдать экзамены и получить диплом медсестры, но у меня нет даже документов об окончании начальной школы. Смешно: я читаю и пишу, как настоящий писатель, но как разобрать предложение — понятия не имею, а арифметику знаю на уровне первого класса. Но мне осточертело числиться низшим персоналом. Я хочу стать медсестрой, — заключила она.
Я вздохнула с облегчением. Значит, больше не будет лихорадочных выходных, проводимых в поисках мужчин. С одной стороны, Эзра убил Пэппи, а с другой — подарил ей свободу.
Я сказала, что попытаюсь научить ее всему, что знаю сама, но посоветовала сначала выяснить у сестры-наставницы в Королевской больнице, в чем заключается экзамен.
— Как думаешь, Дункан даст мне рекомендации? — спросила она.
— С радостью, Пэппи.
Она вздохнула.
— Ты знала, что он предложил обеспечивать нас с ребенком? Давать мне столько денег, чтобы я могла не работать и хватило бы еще вырастить и выучить малыша?
О Дункан! Какой ты добрый и щедрый, и как безжалостно я обошлась с тобой!
— Нет. Этого он мне не говорил.
— Когда я отказалась, он страшно расстроился. И никак не мог понять почему.
— Я тоже не понимаю.
— Заботиться о матери и ребенке — обязанность его отца. Если отец не готов выполнять свои нравственные и этические обязательства, никакой другой мужчина не заменит его. А если другой мужчина вызовется заменить родного отца, в суде юристы могут доказать, что он и есть отец.
— Дурацкие законы! — с отвращением выпалила я.
— Мне надо поблагодарить Дункана за все, что он сделал. Когда приедет в следующий раз, попроси его зайти ко мне, ладно?
— Лучше оставь ему письмо в почтовом ящике больницы. Мы с Дунканом расстались, — сообщила я.
Известие огорчило ее гораздо сильнее, чем собственная «фиброма». Пэппи никак не могла понять, почему я дала Дункану отставку. С ее точки зрения, я предала лучшего мужчину на свете. Свое мнение я и не пыталась высказать. Зачем лишний раз расстраивать Пэппи?
Среда
октября 1960 года
Ничто меня не радует, даже дневник. Хорошо еще, исписанные тетради теперь в надежном тайнике под потолком.
Гарольд снова взялся за старое, а я так тоскую по Дункану, что проиграла старому козлу если не войну, то одну битву. Больше я не хожу наверх в душевую — моюсь в ванной возле прачечной. Каждый раз, когда мне приходится подниматься наверх, кожа покрывается мурашками, а волосы встают дыбом. Однажды я шла наверх, выглянула из-за угла и увидела, что лампочка в коридоре не горит и дверь туалета плотно прикрыта. Тьма кромешная, ужас.
— Шлюха! — зашипел Гарольд из темноты. — Шлюха!
Теперь собираюсь купить насадку для душа, трубы и шланги, и попробовать своими руками соорудить душ. Я спрашивала у миссис Дельвеккио-Шварц, не был ли он установлен внизу раньше, но в последнее время она всегда не в духе. Вряд ли она вообще слышала, что я спросила. Неблагоприятное влияние усиливается, только и сказала она, и то неразборчиво. Отсюда следовало, что воскресные свидания прекратились. Но Фло по-прежнему бывает в воскресенье у меня. Правда, азбука ей пока не дается.
Тоби уезжает на все выходные, усердно строит хижину на участке у Уэнтуорт-Фоллс, а в будние дни занимается с Пэппи, которая твердо решила сдать экзамен уже в нынешнем году, к концу ноября. Я тоже пыталась давать ей уроки, но мне математика дается так легко, что я просто не могу понять человека, который с трудом выполняет простейшие арифметические действия. Нет, я не прирожденный педагог, это точно. А Тоби оказался на удивление терпеливым и внимательным. Я в восторге. Вдвоем они просиживают часами каждый день, с понедельника по пятницу. С Пэппи все в порядке, только устает.
Благодаря Клаусу я теперь умею готовить европейские блюда, благодаря Налю и Пэппи освоила индийскую и китайскую кухню. Как ни странно, для себя одной готовить я не удосуживаюсь. Свои кулинарные таланты я приберегаю для немногочисленных гостей. Например, для Джим и Боб. Они приходят ко мне по вторникам, иногда с адвокатом Джои и ее подружкой Берт. Я узнала их настоящие имена. Джим на самом деле зовут Джемайма — на ее месте я бы тоже ненавидела свое имя. Родители пошли на поводу у моды, даже не задумавшись о чувствах ребенка! Боб и Берт — обе Роберты, Джои — Джоанна. После страшной ночи в полиции Фрэнки (на самом деле Фрэнсис) уехала из Кросса и теперь живет где-то в Драммойне — из-за бедняжки Оливии, которую перевели из психиатрической лечебницы Розелл в другую, в Каллан-Парк. Она совсем спятила, несчастная, — просто ушла в свой мир. Но Фрэнки в отличие от родных не бросила ее. Трогательно, правда?
Пригласив Норма однажды на ужин — жареная рыба с картошкой и овощами, чтобы не смущать незнакомой едой коренного австралийца, — я узнала, что слухи о Фрэнки и Оливии все-таки расползлись и полицейские Кингс-Кросса возмущаются и стыдятся коллег. Да, копы — словно народ: среди них попадаются и хорошие люди, и плохие, и просто равнодушные. Местные полицейские не трогают лесбиянок: они не считают их проститутками и заодно умудряются приструнить пуритан. По-моему, консерваторы наиболее опасны — они мутят воду, борются с неизбежным, а политики поддерживают их в корыстных целях. Остерегайтесь людей, склонных к политическим играм: в них амбиции сочетаются с отсутствием таланта. Политики — это неудачливые адвокаты, учителя, даже официанты.
Хватит митинговать, Харриет Перселл!
Джим и Боб я рассказала про выходки Гарольда, и они мне поверили.
— Как думаете, в прачечную он не полезет? — с дрожью спросила я.
Джим подумала и покачала головой:
— Нет, вряд ли, Харриет. Он точно приклеен к этажу миссис Дельвеккио-Шварц, это центр его вселенной. Просто ему не терпится поссорить тебя со старухой. Если бы он и вправду был способен тебя прикончить, он бы уже попытался.
— Он и вас ненавидит, — мрачно сообщила я.
— Да, как любой консерватор. Он просто завидует нам и понимает, что для старухи ты гораздо важнее, чем мы.
Джим — удивительный человек. Она сидела прямая как струнка и крепкая как пружина, стройная и мускулистая, и ее угловатое лицо было скорее мужским, чем женским. Неудивительно, что все вокруг считают ее мужчиной, когда она мчится на своем «харлее», а Боб сидит у нее за спиной: лихой мотоциклист, затянутый в кожу, вместе с подружкой. Мне даже ясно, почему родители Боб, люди пожилые и довольно простые, до сих пор не сообразили, что Джим женщина. Это очень умно с их стороны!
Джим предложила мне помочь с оборудованием душевой.
Понедельник
ноября 1960 года
Итак, теперь я официально числюсь старшей лаборанткой рентгенологической лаборатории при травматологическом отделении. Крис ушла от нас в прошлую пятницу после прощальной вечеринки, организованной ее подругой, которая раньше была плаксивой и капризной, а теперь так и порхает — потому что втайне надеется последовать примеру Крис в будущем году. Константин (шеф-повар из румынского ресторана) влюбился в нее по уши. Крис объявила, что «радостное событие» уже не за горами, и все присутствующие мужчины заулыбались, а женщины заахали и захихикали, всплескивая руками. К счастью, продолжить вечеринку помешала пара экстренных вызовов, и мы вернулись к работе.
На мое место взяли новую лаборантку — женщину постарше меня, более опытную, но помолвленную со старшим стажером и потому не рвущуюся к власти. Ее зовут Энн Смит, ей предстоит долгая помолвка, потому что доктор Алан Смит (удобно, и фамилию не придется менять!) из тех, кто ставит карьеру превыше женитьбы. Но почему на ответственный пост назначили меня?
— Вы превосходно работаете, мисс Перселл, — сказала сестра Агата. Я вся обратилась в слух, застыв возле ее стола. — Я решила заменить мисс Гамильтон вами, потому что вы энергичны, очень организованы и умеете быстро принимать решения, а в травматологии это качество особенно ценно.
— Да, сестра. Спасибо, сестра, — машинально ответила я.
— Вот только… — зловеще начала она.
— О чем вы, сестра?
— Вы, случайно, не собираетесь замуж, мисс Перселл?
Не удержавшись, я усмехнулась:
— Нет, сестра, могу вас заверить: замуж я не собираюсь.
— Превосходно, превосходно! — Она наконец улыбнулась. — Можете идти, мисс Перселл.
Начальствовать — совсем не то что просто работать. Крис была отличным специалистом, но я всегда считала, что ее методы руководства далеки от совершенства. Теперь я смогу все сделать по-своему, конечно, если не будут возражать старшая сестра-хозяйка и сестра Агата.
Все эти перемены означают, что мне придется выходить на работу к шести часам утра, с восьми утра до четырех дня пользоваться помощью младшей лаборантки и ждать, когда Энн заступит во вторую смену, в которую раньше работала я. Не думаю, что Энн по душе такой расклад, ну и черт с ней. Если не нравится, что видеться с Аланом придется реже, пусть увольняется. Видите, что делает с людьми власть? Я превращаюсь в бесчувственную стерву.
Пятница
ноября 1960
(мой день рождения)
В седьмом часу утра я подслушала один любопытный разговор старшей сестры-хозяйки и главного управляющего больницы. Только Богу известно, что делал на работе в такой час главный, а сестра-хозяйка, похоже, вообще не знает слов «конец дежурства».
— Ни за что бы не поверила, что доктор Бладуорти способен на такое, — сдержанно произнесла сестра-хозяйка прямо за нашей дверью.
Что такого натворил доктор Бладуорти? Специализация этого патологоанатома — кровь. Странно, порой фамилии в точности соответствуют профессиям. К примеру, у нас есть невропатолог по фамилии Брейн [8].
— Да уж, вышла форменная истерика! — со смешком согласился главный. — Может, теперь эти клушки из столовой для сестер научатся для разнообразия заниматься своими делами.
— Сэр, — отозвалась сестра-хозяйка таким тоном, что на нашей аппаратуре едва не образовались сосульки, — насколько мне известно, в столовой для врачей клуш и того, и другого пола не меньше. Если я ничего не путаю, однажды мистер Нейсби-Мортон раскудахтался так, что вы не знали, куда деваться от стыда.
Последовала минутная пауза, потом снова голос главного:
— Знаете, сестра, когда-нибудь последнее слово все-таки останется за мной! Я докажу, что я не клуша, а бойцовый петух! Всего хорошего, мэм.
Вот это да! К дьяволу дни рождения. Просто съезжу сегодня в Бронте.
Среда
ноября 1960 года
Сегодня видела Дункана. Профессор Шегрен из Швеции читал лекцию о гипотермических методах исследования и устранения сосудистых нарушений мозга. Послушать ее пожелал чуть ли не весь персонал Королевской больницы, но наша лекционная аудитория вмещает всего пятьсот человек, поэтому за каждое место велись ожесточенные битвы. Приезжий швед — нейрохирург с мировым именем и репутацией основоположника гипотермических методов, при которых у пациента сердечный ритм и кровообращение замедляются настолько, что позволяют устранить аневризму, провести шунтирование и так далее. Как начальница рентгенологии «травмы», я имела право занять место в зале, но не думала, что сидеть придется между медсестрой нашего отделения и мистером Дунканом Форсайтом. Вот это была мука! Мы невольно соприкасались, весь мой правый бок горел еще несколько часов после лекции. Дункан приветствовал меня кратким кивком, но без улыбки, а потом то смотрел на лектора, то негромко переговаривался с сидящим с другой стороны мистером Нейсби-Мортоном.
Рядом с медсестрой сидела сестра Тесорьеро из детской травматологии, и между ними, как всегда, вспыхнула ссора.
— Я-то делом занята, — говорила Мария О'Каллахан, — а вот вы, палатные сестры, — чистейшая декорация. Только увиваетесь вокруг штатных врачей, смотрите им в рот да подсовываете сандвичи с помидорами, когда простые смертные едят хлеб с арахисовым маслом!
— Тсс! — прошипела я. — Не видите, кто сидит рядом со мной?
Сестра «травмы» только хмыкнула, а сестра Тесорьеро в испуге прикрыла рот ладонью. Ее обожаемый мистер Форсайт, глава детской травматологии, вряд ли станет и впредь жевать сандвичи с помидорами, если узнает, что в это время простые смертные довольствуются арахисовым маслом. Он ведь такой порядочный.
Я уже подумывала зажать рот ладонью и убежать, притворившись, что меня тошнит, но все мы сидели в самой середине длинной скамьи, и такое бегство привлекло бы ко мне больше внимания, чем хотелось бы.
Лекцию я совсем не слушала и, как только она закончилась, вскочила и поспешила вместе с толпой к выходу. Я рассчитывала, что Дункан с мистером Нейсби-Мортоном направится к другому проходу, но ошиблась. Он последовал за мной, а глава отделения хирургии сопровождал его, не прерывая беседу. Неожиданно Дункан положил ладони мне на талию — болван! Он что, не видел, что все женщины вокруг не сводят с него глаз? Прикосновение было ласковым, а не небрежным, и я вмиг вспомнила, как эти большие чуткие руки одним движением проводят по всему телу, касаются кожи почтительно, но обжигают ее, вызывают сладкую дрожь. У меня закружилась голова, я пошатнулась. Только теперь понимаю, что это было единственно верное решение. У Дункана появился повод не убирать руки, а, наоборот, сжать талию и повернуть меня к себе.
— О, спасибо вам, сэр! — воскликнула я, высвободилась и поспешила вдогонку сестрам.
— Что там стряслось? — спросила Мария.
— Я оступилась, — объяснила я, — а мистер Форсайт не дал мне упасть.
— Повезло! — вздохнула сестра Тесорьеро.
Ничего себе везение. Негодяй решил узнать, какой будет моя реакция, и я повела себя точно так, как он и ожидал.
Мария, которая знала меня гораздо лучше, просто задумалась. Что было не так с моим лицом?
Четверг
декабря 1960 года
Не верится, что 1960 год уже заканчивается. В прошлом году в это же время я еще работала в Райде, только что сдала экзамены, еще ни разу не бывала в Королевской больнице, но уже знала, что хочу там работать. Не была знакома с Пэппи и миссис Дельвеккио-Шварц, не видела Дома. Понятия не имела о существовании моего ангеленка. Говорят, неведение — блаженство, но я в это не верю. Неведение — ловушка, откуда лежит путь к ошибочным решениям. Гарольд и Дункан не в счет: я рада, что из своей куколки я появилась живучим и крепким ночным мотыльком, а не хрупкой бабочкой.
Выдайся день удачным, я вернулась бы домой в половине пятого. Но день оказался так себе, с работой я управилась только в шестом часу, поэтому возвращалась домой вместе с Пэппи, которая только недавно сдала экзамены. Она считает, что выдержала их, и я в этом не сомневаюсь. Сестер всегда не хватает — многих отпугивает жесткая дисциплина, тяжелая работа и необходимость жить в общежитии. Последнее беспокоит меня сильнее всего: к дисциплине Пэппи привыкла, пока еще была подчиненной сестер и относилась к низшему персоналу больницы. Но уживется ли Пэппи в крохотной комнатушке, если будет работать в большой больнице, и сможет ли делить комнату с кем-нибудь, если ее направят работать туда, где в общежитии не хватает мест?
— Лучше бы тебе оставить за собой комнаты в Доме, — сказала я, пока мы шли домой.
— Не получится, — возразила она, — и, честно говоря, Харриет, даже не хочется.
Ну что это такое? Сначала Тоби собрался съезжать от нас, теперь Пэппи! Останутся только Джим, Боб, Клаус и Гарольд. И двое новых жильцов, один из которых поселится прямо по соседству со мной. Когда Пэппи увезет свои книги, которыми уставлены стеллажи от пола до потолка, в постели мне будет слышно все, что творится за стеной: от соседней комнаты меня отделяет только заколоченная дверь с викторианскими панелями, тонкими, как картон. Да, я эгоистка, но ведь и Пэппи не подумала, каково мне будет остаться здесь. Будь проклят профессор Эзра Сумчатти! Когда Пэппи убила его ребенка, в ней погибло что-то еще, не имеющее отношения к младенцам.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |