|
— Все зависит от того, что станет с Шаром, — повторила я.
— Верно. — Вид у хозяйки по-прежнему был загадочным.
Я попробовала выведать, в чем дело, пойдя окольным путем:
— Интересно, кому первому пришло в голову делать шары из горного хрусталя и высматривать в них будущее?
— Не только будущее — иногда и прошлое. Не знаю… Шары считались древним изобретением еще в те времена, когда Мерлин был мальчишкой, — не попалась на удочку миссис Дельвеккио-Шварц.
Я ушла от нее пораньше, чтобы не опоздать к приезду мистера Форсайта, но не все в моей жизни можно было изменить только потому, что появился он. Ко мне в гости на свои законные два часа пришла Фло, и мне было все равно, понравится это мистеру Форсайту или нет. Поначалу миссис Дельвеккио-Шварц колебалась, но я настояла на своем. Гарольд составил компанию хозяйке дома, а ангеленок спустился ко мне.
С Гарольдом я опять встретилась в темноте. Он ждал. Его глаза пылали ненавистью. Не обращая на него внимания, я начала спускаться по лестнице.
— Шлюха! — прошипел он. — Шлюха!
Мистер Форсайт был точен. К его приходу я сидела на полу рядом с Фло и вместе с ней играла мелками, потому что от других занятий она отказывалась. Я привезла из Бронте свои старые игрушки — куклу с целым гардеробом, трехколесный велосипед, кубики с буквами. Но Фло на них даже не взглянула. Она не расставалась с мелками.
— Открыто! — крикнула я.
Первое, что увидел ошарашенный гость, была его подружка, сидящая на тряпичном коврике и играющая с четырехлетним ребенком. Мистер Форсайт так старательно делал невозмутимое лицо, что я не выдержала и расхохоталась.
— Нет, это не мой ребенок, — объяснила я, встала, обняла его, притянула к себе и коснулась губами и носом белоснежной пряди волос на виске. От него приятно пахло дорогим мылом, он не портил волосы бриолином. Я взяла его за руку и подвела к Фло, которая бесстрашно взглянула на гостя и сразу улыбнулась. — Это Фло, дочка нашей домовладелицы. Я присматриваю за ней каждое воскресенье, с четырех до шести, так что, если ты торопишься, нам придется ограничиться разговорами.
Он присел на корточки, погладил Фло по голове и улыбнулся ей:
— Привет, Фло!
Ортопеды умеют ладить с детьми, которых много среди их пациентов, но, несмотря на все старания, мистеру Форсайту так и не удалось разговорить Фло.
— Она ведет себя, будто немая, — объяснила я, — хотя мать утверждает, что она говорит. Ты, конечно, не поверишь, но мы с подругой считаем, что Фло с матерью общаются без слов, как телепаты.
Он и вправду не поверил, чего и следовало ожидать, — ведь он врач. Врачи недоверчивы, особенно когда речь заходит о телепатии и экстрасенсорике. В этом можно убедить разве что психиатра и, пожалуй, врача с азиатскими корнями.
Сегодня Гарольд отстрелялся в рекордные сроки: Фло не пробыла у меня и получаса, когда в открытую дверь торопливо вошла миссис Дельвеккио-Шварц.
— А, вот ты где, ангеленок! — неестественным голосом воскликнула она, будто уже обыскала весь Дом в поисках пропажи. Внезапно она замерла, точно плохая актриса, и притворилась, будто только сейчас заметила в комнате мужчину. — О-о, сам Король Пентаклей! — взревела она и схватила ошеломленную Фло. — Идем, ангеленок, не будем мешать. Оставим их наедине, хе-хе.
Взглядом я дала ей понять, что менее правдоподобной комедии еще не видывала, и произнесла:
— Миссис Дельвеккио-Шварц, это доктор Дункан Форсайт, один из моих начальников из больницы. Сэр, это мать Фло и домовладелица.
Старая калоша изобразила реверанс.
— Счастлива познакомиться с вами, сэр. — С Фло под мышкой она широкими шагами покинула комнату, не переставая посмеиваться.
— Боже мой! — Мистер Форсайт уставился на меня. — Фло ее родная дочь?
— Миссис Дельвеккио-Шварц говорит, что родная, и я ей верю.
— Наверное, малышка родилась уже в период менопаузы.
— Ее мать говорила, что до самых родов даже не знала, что беременна.
После этого нам целый час было не до слов. Ах, какой мужчина! Мы будто созданы друг для друга.
— Перестань называть меня мистером Форсайтом и сэром, — попросил он первым делом, когда отдышался. — Меня зовут Дункан, ты это знаешь. Я хочу слышать, как ты зовешь меня по имени, Харриет.
— Дункан, — сказала я и повторила: — Дункан, Дункан, Дункан.
Мы опять надолго умолкли, а потом я подогрела тушеную баранину, которую приготовила еще утром, и сварила к ней картофель. Он ел, словно изголодался.
— Тебя не смущает то, что я женат? — спросил он, подбирая соус кусочком хлеба.
— Нет, Дункан. Вчера я поняла, что ты сначала все обдумал и только потом приехал ко мне. Если ты считаешь, что твой брак ни при чем, значит, он и меня не смущает.
Но разумеется, он не мог не думать о том, что женат, и пустился в объяснения — более подробные, чем мне хотелось бы. Как тяготило его чувство вины! Он винил себя в том, что его тянуло ко мне; его жена была бесчувственной ледышкой и воспринимала его как живой кошелек. Так относятся к врачам многие женщины, которые выходят за них замуж. Слушая разговоры Крис и нашей медсестры, я уже знала, что мистер Форсайт женат на их однокурснице — самой хорошенькой и веселой медсестре выпуска. В те времена сам Дункан был наиболее видным и симпатичным холостым ординатором Королевской больницы. Вдобавок ко всему его семья до неприличия богата. Старая финансовая аристократия, как выразилась медсестра с затаенной завистью в голосе. Это звучит внушительно в стране, которая сама еще очень молода, но вряд ли австралийские представления об аристократии совпадают с английскими.
Первые несколько лет Дункан и Кэти были счастливы, он приобретал известность как специалист, а она родила двух мальчиков. Марку тринадцать лет, Джеффри одиннадцать. Дункан нежно любит их, но почти не видит: мотается на своем «ягуаре» от пациента к пациенту, пропадает в операционных, консультационных центрах, палатах, принимает амбулаторных больных. У меня на языке уже вертелся вопрос, какого черта они поселились в Северном предместье, если все больницы находятся на противоположном конце Сиднея, — это же неудобно для всех. В больнице Винни почти все штатные врачи — католики или евреи, которые благоразумно селятся в Восточном предместье.
Но я ничего не сказала — сообразила, что ответ Дункана не будет иметь никакого отношения к действительности. А действительность такова: женам наших врачей нравится жить не где-нибудь, а в Северном предместье. Они вьют гнездышки между Линдфилдом и Варунгой, где можно без опасений кататься по пустым шоссе на симпатичных британских автомобильчиках, собираться, чтобы поиграть в бридж и вист, заседать в дамских комитетах, играть в теннис. Их дети посещают шикарные частные школы в том же районе, где сохранились большие участки настоящего леса. Северное предместье — идиллическое место обитания богатых жен.
Во всяком случае, Кэти Форсайт представлялась мне избалованной стервой, хотя Дункан решительно защищал ее и считал виноватым в измене только себя. И подсознательно взваливал часть вины на меня.
— Ты ведьма, милая моя, — сказал он, взяв меня за руку. — Ты меня околдовала.
Ну и что тут скажешь? Я промолчала.
Он поднес мою ладонь к губам и поцеловал.
— Ты не представляешь, каково это — слишком преуспевать, — продолжал он, — но я тебе объясню. Близкие не в состоянии понять, что ты любишь не деньги, а работу как таковую. Создается впечатление, будто ты принадлежишь всем, но только не себе. Даже на работе, которая в том и заключается, чтобы дарить людям радость, приходится постоянно следить за тем, как бы не всколыхнуть затхлый больничный пруд. Мой дядя — председатель правления больницы, и это долгие годы здорово мешало мне. Мне вполне хватало должности младшего врача: время оставалось и для научной работы, и для пациентов. Но с тех пор, как я стая старшим врачом отделения, мне приходится часами торчать на собраниях и совещаниях. Больничная политика ничем не лучше любой другой.
— Наверное, тоска жуткая, — посочувствовала я, впечатленная тем, что совсем не дядя подталкивал его вверх по служебной лестнице. Дункан Форсайт таков, каким он кажется, — очень милый, порядочный, образованный, умный человек. — Не беда, Дункан. Будет у тебя свободный часок — приезжай, на Виктория-стрит тебе всегда рады.
Конечно, он ожидал услышать совсем не это. Он ждал признаний в страстной любви, уверений, что ради него я сверну горы, буду стирать ему носки и делать фелляцию. Что ж, носки — это можно, а фелляцию я уже отчасти попробовала, если так можно выразиться. Но я пока не знаю, хочу вручить ему ключи от моего сердца или нет. Мне очень жаль его, он мне нравится, нам хорошо вдвоем в постели, у нас есть общие интересы — наша работа. Но любовь? Если это и есть ключ к моему сердцу, тогда никакой любви.
Дункан уехал в девять вечера, а я еще час просидела, думая о нас, но так и не уверовала, что безумно люблю его. Потому что я не прощу себя, если пожертвую ради него свободой. Я сказала миссис Дельвеккио-Шварц чистую правду: мне не нужен роскошный особняк и статус жены врача.
Перечитала субботние записи и поняла, насколько переменчиво мое отношение к Дункану. Сначала мне казалось, что я влюблена. А теперь я готова поклясться в любых чувствах, но только не в любви. Что могло измениться всего за двадцать четыре часа? Видимо, его рассказ о собственной жизни и о жене. Это она вынудила его занять ответственный пост!
Понедельник
мая 1960 года
Он догнал меня на Кливленд-стрит, когда я возвращалась домой в темноте, но, несмотря на обворожительные улыбки и сияющие глаза, я сразу поняла: ему сегодня не до постельных радостей. Мне сразу полегчало: значит, я для него не просто игрушка.
— У меня мало времени, — сразу объявил он, — но я только сегодня сообразил, что совсем забыл позаботиться о тебе, Харриет.
Это еще что за новости? Зачем обо мне «заботиться»?
— Да, позаботиться. Наверное, следовало бы сначала узнать, что предпринимаешь для этого ты.
Все прояснилось, меня осенило.
— А-а! — отозвалась я. — Вот ты о чем! Знаешь, пока не думала. Моя карьера любовницы только что началась. Но пока мне ничто не угрожает. Завтра должны начаться месячные — они у меня регулярные, как часы.
Я услышала его вздох облегчения. Больше он ничего не сказал, пока мы не вошли в мою гостиную. Приласкав Марселину, он выставил на мой стол черный саквояж. А я и не заметила, что Дункан взял его с собой, — настолько я была увлечена самим гостем.
Из саквояжа он выудил стетоскоп и сфигмоманометр, прослушал мои легкие и сердце, измерил давление, посмотрел, нет ли признаков варикоза на ногах, оттянул нижние веки, изучил кончики пальцев и цвет мочек ушей. Затем он вытащил блокнот с бланками рецептов, быстро заполнил один, оторвал и протянул мне.
— Это самые современные оральные контрацептивы, дорогая моя Харриет, — объяснил он, складывая инструменты в саквояж. — Начни принимать их сразу же после завершения очередных месячных.
— Те самые противозачаточные пилюли? — уточнила я.
— Да, так их называют. У тебя не должно возникнуть никаких побочных эффектов — ты ведь абсолютно здорова. Но если почувствуешь боль в ногах, одышку, головокружение или тошноту, если начнут отекать щиколотки или появятся головные боли, сразу перестань принимать препарат и сообщи об этом мне в тот же день, — распорядился он.
Я перевела взгляд с Дункана на рецепт, выписанный неразборчивым почерком.
— Но откуда ортопеду знать о пилюлях? — усмехнулась я.
Он рассмеялся:
— Харриет, о них знают все медики — от психиатра до геронтолога. Все мы сталкиваемся с последствиями нежелательных беременностей, все вздыхаем с облегчением, узнав, что появилось эффективное средство от них. — Он взял меня за подбородок и серьезно посмотрел мне в глаза. — Я не хочу доставлять тебе лишние неприятности, любимая. Увы, в моих силах лишь прописать тебе самые действенные контрацептивы, какие только существуют.
Он поцеловал меня, назначил новую встречу на следующую субботу и уехал.
Какая я везучая! Одинокие женщины прочесывают весь Сидней в поисках врача, который выписал бы им заветные пилюли. Чтобы получить такой рецепт, надо быть замужем. Но мой мужчина пожелал позаботиться обо мне. В каком-то смысле я действительно люблю его.
Понедельник
июня 1960 года
Рано или поздно это должно было случиться. Пэппи знала, что у меня появился близкий друг, но только сегодня выяснила, кто он такой. Она как раз возвращалась домой, а Дункан уезжал. Конечно, он ее не узнал, только улыбнулся и вежливо посторонился, но Пэппи сразу поняла, кто он такой, и ринулась прямиком ко мне.
— Не может быть! — закричала она.
— Самой не верится.
— И давно он сюда ездит?
— Уже две недели подряд.
— Я думала, ты с ним даже не знакома.
— Да, я его почти не знаю.
Вот такой занятный разговор мы вели с подругой, пока я готовила нам завтрак.
— Миссис Дельвеккио-Шварц говорила мне, что Король Пентаклей наконец-то нашелся, Тоби упоминал, что у тебя завелся любовник, но мне и в голову не залетало, что это мистер Форсайт, — удивлялась Пэппи.
— О нем я даже не мечтала. Кстати, приятно, что в нашем Доме далеко не все и все знают. Тоби обозвал меня дурой, и с тех пор мы с ним не виделись, а миссис Дельвеккио-Шварц во время знакомства с Дунканом вовсю ломала комедию, — рассказала я, наливая Марселине сливок.
— А с тобой все хорошо? — вдруг с сомнением прищурилась Пэппи. — Ты сама на себя не похожа.
Я села, сгорбившись, и с отвращением посмотрела на вареное яйцо.
— Я здорова, но все ли у меня хорошо — сложный вопрос. Сама не понимаю, зачем я это сделала, Пэппи! Зато знаю, зачем это понадобилось Дункану: ему одиноко, страшно, и он женат на ледышке.
— Совсем как Эзра, — подхватила Пэппи и набросилась на яйцо.
Сравнение мне не понравилось, но я поняла Пэппи и смолчала. Темное зимнее утро, половина седьмого, — не лучшее время для ссор, особенно после того, как обе мы два дня наслаждались незаконной любовью с чужими мужьями.
— Такое с ним впервые, почему он выбрал меня — загадка. Он влюблен в меня, или так ему кажется. Когда он приехал сюда в первый раз, ему было так тоскливо, что мне не хватило духу прогнать его, — призналась я.
— Хочешь сказать, ты в него не влюблена? — спросила Пэппи таким тоном, будто я нагрешила больше, чем Содом и Гоморра, вместе взятые.
— Как можно любить почти незнакомого человека? — возразила я. Но Пэппи не приняла этот довод: в Эзру она влюбилась, не успев познакомиться с ним.
— Достаточно одного взгляда, — авторитетно заявила она.
— Думаешь? Мои братья называют такую любовь «слоновьей». У меня перед глазами всего один пример — наши родители, которые до сих пор любят друг друга. Но мама говорит, что их любовь росла постепенно и с годами только крепла. — Я беспомощно смотрела на Пэппи. — О себе я как-нибудь позабочусь, Пэппи, но боюсь за него. Неужели ему придется дорого поплатиться за наши встречи?
На изысканном личике Пэппи появилось жесткое выражение.
— Не расходуй жалость попусту, Харриет. Все преимущества в этой игре — на стороне мужчин.
— Значит, Эзра до сих пор спит с женой?
— И будет спать. — Она пожала плечами, глядя на мое яйцо. — Ты не будешь доедать? Яйца — ценный источник белка.
Я придвинула ей тарелку.
— Ешь, тебе нужнее, чем мне. Ты, похоже, разочарована.
— Нет, не разочарована. — Она вздохнула и обмакнула ломтик тоста в жидкий желток с таким видом, будто еда интересовала ее гораздо больше, чем наш разговор. — Я просто свыклась с мыслью, что Эзра будет принадлежать только мне. Я так люблю его! В октябре мне исполнится тридцать четыре. Как чудесно будет выйти замуж!
А я и не думала, что она немолода, но, как ни крути, ей уже за тридцать. Кажется, у Пэппи начинается синдром старой девы. Она отказалась от всех партнеров в пользу одного, и это решение не принесло ей ни уверенности, ни надежности, о которых она мечтала. Господи, пожалуйста, избавь меня от синдрома старой девы!
Четверг
июня 1960 года
Сегодня вечером, поднимаясь в ванную, чтобы принять вечерний душ, я убедилась в том, что воображение не сыграло со мной шутку. С тех пор как в моей жизни появился Дункан, Гарольд перестал меня выслеживать. Свет в коридоре теперь всегда горит, а Гарольда нигде не видно. Я не слышу тихих шагов за спиной, не встречаю его, возвращаясь от миссис Дельвеккио-Шварц. В последний раз я видела его в тот день, когда он назвал меня шлюхой. Значит, вот как надо бороться с психопатами. Заводить себе влиятельных любовников.
Вторник
июля 1960 года
Я совсем забросила свой дневник. Начала уже третью по счету тетрадь, но заполняю ее очень медленно, особенно с тех пор, как у меня появился Дункан. Только теперь я поняла, как много времени отнимает мужчина, пусть даже чужой муж. Дункан все продумал, чтобы почаще видеться со мной. По субботам он уезжает «играть в гольф», проходит восемнадцать лунок, а потом задерживается в клубе, чтобы «выпить с ребятами». По воскресеньям он проводит у меня все время с утра и до прихода Фло, — конечно, его эти визиты не радуют, но я не желаю ради него отказываться от общения с ангеленком. Иногда встречу со мной он выдает за необходимость привести в порядок бумаги, в других случаях — за экстренную операцию или какое-нибудь совещание.
Мне не верится, что его жена до сих пор ничего не заподозрила, но Дункан уверяет, что она в полном неведении. У нее свой график, похоже, даже чересчур плотный. Она помешана на бридже, а Дункан терпеть не может эту игру и не прикасается к картам. По-моему, бдительность усыпить гораздо легче, если хотя бы делать вид, что разделяешь интересы супруга. Но кажется, Кэти не очень-то догадлива. А может, просто эгоистка до мозга костей? Но факты налицо: отдельные спальни (Дункан не хочет будить ее, возвращаясь домой среди ночи), ссылка в отдельную ванную (Кэти называет ее «мужской»). Кстати, Дункан терпеть не может ванную Кэти, прилегающую к ее спальне, — там все стены в зеркалах. Кэти одевается лучше всех в Сиднее, ей уже под сорок, поэтому она бдительно следит за собой — и за «гусиными лапками» возле глаз, и за обхватом талии. Теннису она предана почти так же, как бриджу, тем более что он помогает сохранить фигуру. Если ее снимки появляются в газетах, на страницах светской хроники, она на седьмом небе от счастья. Вот почему по субботам Дункан меня не навещает: он обязан выгуливать жену, сопровождать куда-нибудь в свет, предпочтительно туда, где будут фотографы и журналисты, пишущие о жизни богатых и знаменитых.
Какая пустая жизнь. Но это я так думаю. А Кэти, видимо, мечтала о такой жизни со школьной скамьи. Куча денег, два симпатичных сына, возраст которых она скрывает, бесподобный дом в тихой Варунге, на участке площадью два акра, с плавательным бассейном, и никаких соседей под боком. У Кэти есть садовник, прислуга, которая моет полы, пылесосит, стирает и гладит, кухарка, которая готовит еду по вечерам, когда Кэти ждет дома Дункана, автомобиль «хиллмен-минкс», неограниченный кредит в лучших магазинах и двух модных салонах красоты. Откуда я все это знаю? Не от Дункана, конечно, а от Крис и ее подружки-медсестры, которые не устают восхищаться Кэти Форсайт. Она получила все, о чем только может мечтать женщина.
А мне вполне хватает объедков с ее стола. То, что ей не нравится в Дункане, меня вполне устраивает. Мы с ним подолгу болтаем обо всем, что его интересует, — от симптомов саркомы до его личного секретаря в приемной на Макуори-стрит, мисс Огастины. Ей за пятьдесят, еще одна старая дева, которая боготворит Дункана, как единственного сына. Образец деловитости, деликатности, энтузиазма и так далее. Даже разработала особую систему делопроизводства — услышав об этом от Дункана, я незаметно улыбнулась. Ничего себе способ подчеркнуть собственную незаменимость! Что бы Дункан без нее делал!
Всего пять недель назад он постучал ко мне и пригласил поужинать в «Челси», но перемены очевидны. Тешу себя мыслью, что это перемены к лучшему. Дункана теперь легко рассмешить, его темные болотно-зеленые глаза грустнеют гораздо реже. Он даже похорошел. Наша медсестра поражается: оказывается, она всегда знала, что мистер Форсайт красив, но никогда не замечала, что настолько. Он буквально цветет — просто потому, что его оценили как мужчину. В отличие от записных ловеласов он не сознает, насколько притягателен для женщин, поэтому мою благосклонность воспринимает как чудо.
Надеюсь, все останется как есть — по крайней мере до тех пор, пока Кэти Форсайт ничего не подозревает. Страдает только мой дневничок, но это слишком низкая плата за любовь и общество желанного и удивительно милого мужчины.
Пятница
июля 1960 года
Наконец-то я увиделась с Тоби, а то уже боялась, что он куда-то запропал. Когда я захожу в гости к Джим, Боб или Клаусу, его лестница всегда поднята к самому потолку, а звонок не звенит. Джим и Боб относятся ко мне по-прежнему, хотя и не понимают, почему я предпочитаю мужчин, а Клаус каждую среду учит меня готовить еду. Теперь я умею не только жарить во фритюре и без него, но и тушить, а Клаус обещает, что скоро мы примемся за десерты.
— В желудке есть особое отделение для десертов, — охотно объяснил он, — но если ты научишься вовремя запирать его на замок, в моем возрасте ты этому порадуешься, дорогая Харриет.
Судя по его фигуре, свое отделение для десертов он так и не научился держать запертым.
Сегодня я не собиралась к Джим, Боб или Клаусу — просто решила узнать, не опущена ли лестница Тоби. И она была опущена! Мало того, шнур звонка висел на прежнем месте.
— Входите! — отозвался Тоби.
Ему никак не удавалось установить на мольберте огромный пейзаж, поэтому он приделал его к импровизированной раме, — разумеется, выкрашенной в белый цвет, — приколоченной к мольберту. Подобных картин у Тоби я еще никогда не видела. Если уж он писал пейзаж, то какую-нибудь фабричную трубу, руины электростанции или дымящийся террикон. Но этот пейзаж был изумителен: огромная долина вся в мягких тенях, утесы из песчаника, подрумяненного заходящим солнцем, обступающие долину горы, бесконечные леса.
— Где ты такое увидел? — ошеломленно спросила я.
— За Литгоу. Эта долина называется Волган, она со всех сторон окружена горами — только узкая дорога вьется по ней, спускается по склону холма и заканчивается возле старинного паба, в Ньюнсе. В войну, когда Австралии не хватало топлива, там добывали сланцы. Я бываю там каждое воскресенье, делаю наброски, пишу акварели.
— Это очень красиво, Тоби, но почему ты изменил своему стилю?
— В фойе нового отеля в Сити не хватает как раз такого пейзажа — мне Мартин рассказал. — Он хмыкнул. — Обычно у дизайнеров интерьеров есть договоренность с каким-нибудь галеристом, но Мартин решил, что это мой шанс. Он пейзажи не пишет, только портреты да еще кубизмом балуется.
— А по-моему, такую картину и в Лувре повесить не стыдно, — искренне сказала я.
Он вспыхнул, явно обрадовался и отложил кисти.
— Кофе хочешь?
— Да, пожалуйста. Но вообще-то я зашла спросить, когда мы можем встретиться, чтобы ты оценил мои кулинарные достижения.
— И спугнул твоего приятеля? Нет уж, Харриет, спасибо! — отрезал он.
Я покраснела.
— Слушай, Тоби Эванс, этот приятель приезжает в гости, только когда я соглашаюсь принять его! Когда я встречалась с Налем, не припомню, чтобы ты упрекал меня в чем-нибудь, кроме ветрености, а теперь, можно подумать, у меня в любовниках сам герцог Эдинбургский!
— А ты подумай, Харриет, — отозвался он из-за ширмы, — и поймешь, в чем дело. По Дому ходят слухи, что он не из тех, кто ездит к девушкам в Кингс-Кросс. Если не считать тружениц вроде мисс Честити и мисс Терпения.
— Тоби, ты кретин! Я ни за что не связалась бы с человеком, который покровительствует мадам Фуге и мадам Токкате!
— Слабо верится.
— Да ладно тебе! Кстати, у меня вопрос. Как дела у нашего профессора Эзры Сумчатти?
— Эзра здесь не бывает — Пэппи сама ходит к нему. Кстати, кто этот твой аристократ?
— А что, местные сплетники еще не доложили? — съязвила я. — Он ортопед из Королевской больницы.
— Кто-кто? — переспросил Тоби, вынося из-за ширмы кофе.
— Ортопед — врач, который лечит болезни ног.
— А миссис Дельвеккио-Шварц называла его мистером, а не доктором.
— За пределами больниц врачей редко зовут докторами, — объяснила я. — Но наша хозяйка не могла назвать его мистером: я сама представила его как доктора.
Он не смутился, только поднял брови.
— Значит, я слышал это от Гарольда, — сказал он и сел.
— От Гарольда?!
— А что такого? — удивился Тоби. — Я часто захожу к Гарольду поболтать, иногда мы встречаемся в коридоре. Он самый отъявленный сплетник во всем Доме — все о нас знает.
— Да уж, могу поверить, — пробормотала я.
Мнением Тоби я дорожила, поэтому попыталась объяснить, почему сошлась с Дунканом, помочь ему понять, что в нашей связи, пусть и незаконной, нет ничего безнравственного. Но развеять скепсис Тоби не удалось, я не смогла даже поколебать его. Чертовы мужчины со своими двойными стандартами! Можно не сомневаться: это Гарольд Уорнер настроил его против меня. Только он не упустил бы шанс поссорить меня с теми, кто мне нравится. Как обидно слушать несправедливые упреки от Тоби! Сам он настолько порядочный и прямой человек, что просто не может заподозрить другого в тайном умысле. Почему же он не видит, что я не скрываю своих отношений с Дунканом? Будь моя воля, о них узнал бы весь мир. Но Дункан стремится сохранить нашу тайну, чтобы не потревожить покой его драгоценной Кэти.
Я перевела разговор на картину, радуясь уже тому, что Тоби где-то пропадал не из-за меня. Скорее это выходки Пэппи погнали его в Литгоу. Разговорившись, он сообщил, что купил земельный участок недалеко от дороги на Уэнтуорт-Фоллс и уже начал строить на нем хижину.
— Значит, из Дома ты уедешь? — спросила я.
— В будущем году придется. Когда мою работу отдадут роботам, в городе мне не выжить, а в Голубых горах я смогу выращивать овощи, посажу плодовые деревья, буду покупать другую еду, потому что цены там гораздо ниже. А если мою картину купят для отеля, мне хватит и на хороший дом — мой собственный, чистый и удобный.
Мне хотелось расплакаться, но я сумела улыбнуться и сказать, что очень рада за него. Черт бы побрал Пэппи! Это она виновата.
Среда
августа 1960 года
Ну и ну! Целый месяц в дневник не заглядывала! С другой стороны, о чем писать, когда жизнь вошла в колею и ее привычное течение ничто не нарушает? В Кроссе я уже обжилась, и теперь у меня нет лишних поводов для волнений. Мы с Дунканом похожи на супружескую пару с большим стажем, разве что в постели энтузиазма не утратили. Он все еще просит у меня разрешения приезжать по вторникам и четвергам, но я отказываю наотрез: даже у близоруких дур вроде Кэти Ф. есть глаза. Неожиданные отлучки на неделе могут встревожить ее и заставить задуматься, с чего это вдруг Дункан воспылал страстью к гольфу на озерах, откуда до Королевской больницы гораздо ближе, чем до Варунги, — иными словами, на полях, где его никто не знает.
Может, я просто устала от его скрытности, но инстинкт самосохранения подсказывает: пока Кэти Ф. живет в блаженном неведении, мне не придется думать о переезде в роскошные особняки и обязанностях жены врача. Дункана это раздражает, но оскорблять жену признаниями он не намерен. В конце концов, Кэти — мать его сыновей, а дядя из больничного правления на нее разве что не молится. Как это выразился Дункан? Надо следить за тем, чтобы не всколыхнуть больничный пруд? Вот и мне в пруду Кингс-Кросса не нужна муть, благодарю покорно.
Сегодня в тихих водах нашей лаборатории образовалась приливная волна. Крис и Деметриос женятся. Крис в экстазе. Вся «травма» видела кольцо, подаренное в честь помолвки, — необычную гроздь бриллиантов, рубинов и изумрудов, бывшую собственность матери жениха. Носильщик-грек, которого местные снобы еще недавно в грош не ставили, ухитрился заарканить лаборантку из рентгенологии, и теперь ему прочат «большое будущее». Вдобавок всей больнице со слов Крис известно о курсах автомехаников и гараже, за который Деметриос уже внес первый взнос. Место выбрано с умом — на Принсес-хайвей в Сазерленде, вдали от конкурентов. Деметриосу суждено процветание. Бедная медсестра, подружка Крис, приняла удар с достоинством, что делает ей честь. Поговаривает о том, что переселится в общежитие для медсестер, если не найдет себе новую соседку по квартире. И кроме того, Крис выбрала ее подружкой невесты. Крис и мне предложила ту же роль на свадьбе, но я тактично отказалась, хотя на свадьбу пообещала прийти. А заодно подзадорила медсестру: заявила, что когда-то отлично играла в баскетбол, поэтому непременно поймаю букет невесты. Доктор Майкл Добкинс по-прежнему работает в Королевской больнице. Как только на сцене появился Деметриос, Крис зарыла топор войны, а наша медсестра решила, что такой компетентный и бдительный врач больнице пригодится.
Так-так. Даже если Крис не переживет завтрашний день, она покинет этот мир полностью осведомленной. Деметриос расхаживает по больнице гордо, как индюк, а на лице у Крис — новое выражение: «А я знаю, что такое «как следует потрахаться»!» Я не ошиблась, секс ей пошел на пользу.
Свадьба назначена на следующий месяц, церемония состоится в греческой православной церкви. Крис прилежно ходит к священнику и, думаю, укрепится в вере настолько, что со временем станет ортодоксальнее ортодоксов. Эти новообращенные хуже занозы в заднице.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |