|
– Давай, – не глядя на него, бросил Евгений Николаевич и пробормотал себе под нос: – Не получился, значит, «суприз».
И правда не получился. Точнее, получился, но не так, как представлял себе Вильский.
И первой не оправдала надежд Евгения Николаевича именно Люба. Известие о приобретении мужем квартиры она приняла холодно. И возможно, не потому, что была не рада возможности наконец-то зажить автономной от дочери жизнью, а потому, что наличие собственного жилья всегда находилось для нее в разделе «Очевидное-невероятное».
– Ты не рада?! – изумился Вильский, вглядываясь в лицо жены.
– Рада, – скупо призналась Люба, не отрывая глаз от мужа. – А как же… – хотела она сказать «Юлька с Илюшей», но не решилась продолжить фразу и сама оборвала себя на полуслове.
– Как же – что? – Похоже, Евгений Николаевич догадался, что она имеет в виду.
– Ничего, – завертела головой Люба, до конца не давая себе отчета в том, что своей реакцией обидела Вильского.
– Нет уж, договаривай, Любка. – Голос Евгения Николаевича стал глухим и раздраженным.
– Ты не подумай ничего такого, Женя, – заюлила жена. – Просто Юле надо жизнь устраивать, а мы бы с тобой и здесь, – она обвела взглядом наполовину наполненную коробками со стройматериалами комнату, – могли бы…
– Нет. – Вильский даже не стал дослушивать аргументы Любы. – Эта квартира для нас с тобой. Я хочу жить по-человечески.
– Я тоже хочу, – торопилась заверить мужа Любовь Ивановна. – Тоже. Просто…
– Никаких просто, – отсек все возможные предложения жены Евгений Николаевич. – Все по справедливости. С таким же успехом я мог бы эту квартиру Вере отдать: ей тоже жизнь нужно устраивать. Разве не так?
– Так, – с готовностью согласилась Люба, – но у твоих девочек есть угол. Ты им четырехкомнатный кооператив оставил.
– Ну и что? – Слова про «четырехкомнатный кооператив» неприятно резанули слух Вильского. – Это мои дети.
– Конечно, – косо улыбнулась Любовь Ивановна и с пафосом повторила: – Это же твои дети!
– Любка, – Евгений Николаевич впервые видел собственную жену такой раздраженной, – а ты хотела бы по-другому?
– Хотела бы. – Люба отвела взгляд. – Ты, Женя, словно считать не умеешь. Твои-то дети точно без угла не останутся: с каждой бабки – по квартире. А у меня здесь никого нет. И передать дочери нечего.
Вильский опешил.
– Вот смотришь на меня, обижаешься, – продолжала Люба, явно выйдя за пределы привычного набора слов, – а сам забываешь, что не только ты отец. Но и я, – она в волнении постучала себе по груди, – мать. У меня за моего ребенка тоже сердце болит…
– Может, тебе «Скорую» вызвать? – недобро пошутил Евгений Николаевич, испытывающий острое желание поставить, как он считал, зарвавшуюся жену на место.
– Не надо мне никакой «Скорой». – Люба не поняла издевательской шутки Вильского.
– Ну, не надо так не надо, – очень спокойно проговорил Евгений Николаевич и начал собираться, методично укладывая в приготовленный несколько дней тому назад чемодан вещи.
– Ты куда? – напугалась Люба и заходила вокруг него нашкодившей кошкой.
– Домой, – незатейливо ответил Вильский и глухо добавил: – Эту квартиру я покупал для нас с тобой, и жить в ней будем только мы. Мне пятый десяток, Любка, я еще пожить хочу. Как человек. Чтоб туалет и ванная. И чтоб в кухне пирогами пахло. И еще: сюда я больше не вернусь, только приеду, загружу материал – и все. Хватит! А ты поступай, как считаешь нужным. Хочешь – со мной в новый дом, хочешь – с ними. – Евгений Николаевич кивнул на Юлькину половину комнаты. – Как хочешь…
– А если я не смогу выбрать? – прошептала Люба, напуганная решимостью Вильского.
– Сможешь, – усмехнулся муж. – Я же выбрал.
– Ты мужчина, тебе проще, – никак не хотела признать правоты супруга Любовь Ивановна.
– Нет, Любка, не проще. Просто я так устроен: жизнь по любви строю, а не по выгоде.
– Я тоже по любви, – эхом отозвалась Люба.
– Не знаю. – Вильский сглотнул комок в горле. – Видимо, любовь у нас с тобой разная.
В тот вечер Любовь Ивановна Краско не проронила ни слезинки. Так и сидела с сухими воспаленными глазами и, не отрываясь, смотрела на груду строительного барахла, оставленного мужем. В ее душе не было раскаяния, что не оценила подарок Вильского, не оправдала его надежд, не запрыгала, как девочка, на одной ножке, не умея по-другому справляться с радостью. Еще несколько лет назад не смевшая мечтать о том, что ее жизнь может измениться в лучшую сторону, она, как оказалось, не была готова к самому главному. В глубине души Люба не принимала изменений, которые вели к материализации невнятной мечты – жить счастливо. Эта женщина цеплялась за страдания с такой силой, с какой утопающий цепляется за все, что попадется ему под руку. И в девяноста девяти случаях из ста идет на дно, потому что все живое бежит-плывет прочь, спасая собственную жизнь.
– Ты чего в темноте? – выдернула мать из сумрака раздумий ворвавшаяся в комнату Юлька.
– Сижу, – буркнула Люба, быстро определив, что дочь изрядно навеселе.
– А этот где? – Юлька поискала глазами отчима.
– Ушел, – буднично сообщила Любовь Ивановна и задержалась взглядом на дочернем лице – Юлька никак не отреагировала на ключевые слова. «Ей все равно», – догадалась Люба и поежилась. – А где Илюша?
– Там. – Дочь кивнула головой в сторону распахнутой двери.
«Ей даже лень сказать «в коридоре», – отметила про себя Любовь Ивановна и почувствовала раздражение.
– А он надолго? – Юлька металась по своей половине комнаты с пакетом, в который запихивала свои вещи.
«Видимо, тоже куда-то собралась», – улыбнулась про себя Люба, но с места не тронулась.
– Мам, – наконец-то удосужилась посмотреть на мать Юлька, – ты меня не слышишь, что ли?
– Слышу.
– А че не отвечаешь?
– Отвечаю.
– Я тебя спрашиваю: он надолго? Скоро придет?
– Он не придет…
– Вы что, того? Разбежались? – догадалась Юлька, и лицо ее приобрело довольное выражение.
Любовь Ивановна пристально посмотрела на дочь.
– А ты как бы хотела?
– Мне уже все равно, – честно ответила Юлька. – Хотите – живите, хотите – не живите.
Настроение Юльки поднималось на глазах. Впереди ее ожидала веселая компания и долгожданная свобода. Без детей и родителей.
– Я пошла, – торжественно объявила Юлька, даже не считая нужным предупредить Любу, что оставляет с ней сына.
– Когда вернетесь? – больше для проформы поинтересовалась Любовь Ивановна.
– Ну, не знаю. А тебе-то какая разница? Завтра – суббота, спите сколько хотите.
– У меня завтра с утра дела, – легко солгала Люба.
– Ну и делай свои дела, – разрешила матери Юлька. – Он все равно до обеда дрыхнуть будет.
Только тут Любовь Ивановна начала понимать, что благодаря своему долготерпению она оказалась в ситуации «без меня меня женили».
– Подожди-ка, ты что же – Илью мне оставляешь?
– Да, – изумилась материнской тупости Юлька. – Только дошло?
И тут Любовь Ивановна встала со своего места, подошла к дочери, положила ей руки на плечи и надавила с такой силой, что та опустилась на кровать.
– Я против!
Юлька, злобно глядя на мать, попыталась встать, но тут же оказалась водворена на место.
– Или ты идешь с сыном, или ты не идешь никуда! – непривычно жестко проговорила Люба, плохо представляя, что делать дальше. – Я, – голос ее сорвался, – сидеть с ним не буду. Мне…
– Чего тебе? – недовольно, но пока еще спокойно уточнила Юлька.
– Мне собираться надо.
– Куда? – В голосе дочери сквозило такое пренебрежение, что Любе стало не по себе.
– Я переезжаю. Мы с Женей переезжаем.
– Куда? – Юлька продолжала глумливо усмехаться. – На деревню к дедушке?
– Нет. В новую квартиру. В свою квартиру, – добила дочь Люба и наконец-то убрала руки с ее плеч.
– В новую, значит… – Юлька медленно поднялась с кровати и встала вровень с матерью. – В свою… новую… квартиру. А тебе не жирно? – вдруг толкнула она Любу. – Не жирно?!
– Прекрати. – Любовь Ивановна попыталась схватить дочь за руки.
– Нет, это ты прекрати! – завизжала Юлька. – С какой стати?! Ты – в квартиру, а я снова по углам?
– Я свое по углам отмерила, – грустно сказала Люба. – Пора и честь знать.
– Да у тебя ее сроду не было, – бросила матери Юлька. – Иначе бы ты со своим рыжим не спуталась и отца бы до самоубийства не довела.
– Зачем ты так? – сверкнула глазами Любовь Ивановна.
– А как ты хотела? Чтобы я тебя расцеловала? Чтобы сказала: как я счастлива, мамочка, что ты теперь будешь жить в новой квартире! Писать в новый туалет и плевать в новую раковину? Это несправедливо!
– Несправедливо, – согласилась Люба и присела на кровать.
– Ты же сама это понимаешь! – ухватилась как за соломинку Юлька. – Так скажи ему!
– Я сказала, – призналась Любовь Ивановна.
– И что?!
Люба промолчала.
– Ненавижу тебя, – прошептала матери разъяренная Юлька и пулей вылетела из комнаты.
«И эта тоже ушла», – подвела итог Люба и выглянула в коридор – пусто. Значит, сына взяла с собой. «Ну и пусть», – ей как-то разом стало все равно. Даже вспомнился кадр из передачи о космонавтах, как те плавают в невесомости, машут руками и передают приветы Земле. Люба почувствовала себя так же – подвешенной в воздухе, как воздушный шарик. Состояние было по-своему приятным, даже захотелось прилечь и «плыть» дальше. Немного мешали мысли, но прогнать их было несложно: они с огромной скоростью разлетались в разные стороны, точно мухи от полотенца.
Во сне к Любе пришел Иван Иванович Краско, сел рядом и протянул руку. Правда, прикосновения Любовь Ивановна не почувствовала, потому что по-прежнему болталась в невесомости. «Устала? – спросил бывшую жену Иван Иванович и, не дождавшись ответа, пообещал: – В новом доме знаешь как хорошо? Светло. Чисто». «Как в космосе?» – уточнила Люба, и Краско голосом Вильского ответил: «Лучше!» «А вдруг не понравится?» «Понравится», – пригрозил Любе директор из Перми, и все закружилось в бешеном хороводе.
Утром Любовь Ивановна обнаружила, что не знает, где искать Вильского. Перебрав в памяти все детали их разговора, она не нашла ни одной зацепки, которая подсказала бы ей, где, собственно, находится царский подарок, столь неудачно преподнесенный ей вчера мужем.
«Какая же я дура! – расстроилась Любовь Ивановна, взвесив все «за» и «против». Еще вчера она была готова упрекать мужа в эгоизме и черствости, но сегодня желание Евгения Николаевича жить для себя, а не для детей показалось ей единственно верным. – Осталось только подождать до понедельника! – успокаивала себя Люба, представляя встречу с Вильским. – А если будет поздно?!» – вдруг встрепенулась она, помня о том, с какой решительностью Евгений Николаевич расставляет все точки над «i».
Пожалуй, первый раз в жизни Любовь Ивановна Краско оценила преимущества собственной должности. В отличие от остальных сотрудников НИИ, она имела доступ к информации, которой не всегда может похвастать пресловутый отдел кадров. Речь шла о персональных данных нынешних и бывших сотрудников, которые Любовь Ивановна хранила на всякий случай, и даже не у себя в кабинете, а в небольшой школьной тетрадке. Наконец-то случай представился.
Люба нашла домашний телефон Льва Викентьевича Ревы, переписала его и, зажав бумажку в кулаке, спустилась на вахту.
Трубку взял хозяин, естественно, недоумевающий, кто может звонить ему в воскресный день в половине восьмого. «Не иначе что-то случилось», – подскочил Левчик в постели, услышав телефонные трели, раздающиеся на всю квартиру.
– Это Краско Любовь Ивановна, – вместо «доброе утро» произнесла Люба. – Женя пропал.
– Не понял? – растерялся Лев Викентьевич.
– Это Любовь Ивановна Краско, – спокойно повторила Люба, – жена Евгения Николаевича Вильского.
– А-а-а, – наконец-то до Левчика дошло. – Чем могу быть полезен? – Лев Викентьевич хотел было произнести «Любовь Ивановна», но вовремя одумался.
– Женя вчера вечером ушел из дома и не вернулся. Я подумала, возможно, вы знаете, где он.
– Я не знаю, – уклончиво ответил Левчик, заметив, что с постели поднимается Нина. – Я должен подумать, прежде чем давать консультации по данному вопросу. Как вас найти, я записываю, – понес Лев Викентьевич и для отвода глаз взял в руку карандаш.
– Это кто? – Нина подошла к мужу.
– Юрист, – зажав трубку, ответил Левчик.
– Юристка? – Нине послышался женский голос, и Лев Викентьевич кивнул головой в знак согласия.
– А вы не пробовали искать нашего сотрудника у него дома? – Левчик замахнулся на жену рукой, показывая, что та мешает ему разговаривать.
– Вы имеете в виду новую квартиру?
– Да, – важно произнес Лев Викентьевич. – Именно это я и имею в виду.
– Я не знаю, где она находится, – сообщила Левчику Люба. – Возможно, вы знаете ее адрес?
Лев Викентьевич вспомнил вчерашний разговор в гараже, ссору с Вильским, историю про «суприз», папку с документами, которую Рыжий бросил ему, обидевшись.
– Я думаю, что смогу вам помочь. – Левчик продолжал изображать официальное лицо. – Подождите минуту, я должен взглянуть на документы.
Ровно через три минуты Любовь Ивановна Краско записывала адрес, по ходу определяя маршрут: от того места, где она сейчас находилась, до квартиры было десять минут пешком.
На встречу с Вильским Люба собиралась с особой тщательностью. Обычно Любовь Ивановна быстро принимала решение, в чем пойти, потому что выбор изначально был невелик. А сегодня она с удивлением обнаружила, что в ее гардеробе появились вещи, о которых она раньше и мечтать не могла. «Почему же я их не надевала?» – изумилась Любовь Ивановна, перебирая обновки.
Этот же вопрос неоднократно задавал себе и Евгений Николаевич. Ему было с чем сравнивать: Желтая всегда наряжалась с упоением, превращая любую вещь на себе в произведение искусства. И Вера пошла в нее. И даже Нютька. А вот Люба – та была равнодушна к одежде, довольствовалась малым, не гналась за модой и безропотно носила годами одно и то же пальто. «Привычка во всем себе отказывать», – оправдывал жену Вильский и с упоением пытался нарядить свою Любку, чувствуя себя при этом Пигмалионом. Но Галатея Ивановна Краско не хотела перевоспитываться и хранила верность старым вещам.
«Теперь все будет по-другому», – пообещала себе Люба и опустошила добрую половину вешалок, сбросив старую, давно вышедшую из моды одежду на пол. Поддавшись порыву, она сделала это легко и красиво, но ровно через минуту пожалела о содеянном и присела на корточки, чтобы провести ревизию выброшенных вещей: а вдруг понадобятся?
Соблазн достать из лежащей на полу кучи что-то по мелочи (юбку, свитер, блузку) был велик, но Любовь Ивановна удержалась и заставила себя подняться, чтобы не нарушить данное себе слово начать новую жизнь в новой квартире с чистого листа. При этом чувство жалости к отслужившему свое гардеробу Любу не оставило, и тогда она отыскала ножницы и начала торопливо кромсать вещи, при взгляде на которые предательски сжималось сердце. «Надо было отдать кому-нибудь!» – спохватилась Люба, но было уже поздно.
«Вот и хорошо!» – усмехнулась Любовь Ивановна и разбросала обрезки по полу. Она чувствовала, ей давно следовало бы выйти из комнаты, но какая-то неведомая сила удерживала ее здесь, не выпуская в мир, который наконец-то пообещал ей быть ласковым и доброжелательным.
Наверное, дело в Юльке, догадалась Люба. Внутренне она никак не могла сделать выбор, который от нее требовал Вильский: «или – или». Невыносимое противопоставление, противоестественное и мучительное! Любовь Ивановна сознательно пыталась воскресить в сердце все обиды на дочь, но они, как нарочно, прятались в тени воспоминаний, греющих душу. Их было немного, но они были! Люба вспомнила Юльку маленькой, когда та смешно коверкала слова и засыпала только при условии, что мама будет держать ее за руку. Теперь точно так же отходил ко сну ее внук. Любовь Ивановна почувствовала себя предательницей.
«В конце-то концов! – возмутилась Люба, сбросила туфли и прилегла на кровать. – Не пойду никуда!» – решила она и почувствовала странное облегчение.
Она с наслаждением вытянулась и замерла. Попыталась вернуть ощущение приятной невесомости, в котором провела половину сегодняшней ночи, но вместо этого над ее головой образовалась плотная атмосфера ожидания, которая сгущалась с каждой минутой. «Что-то не так», – поняла Люба и открыла глаза: по потолку медленно ползала большая и жирная муха. «Муха, муха, цокотуха… – вспомнила Любовь Ивановна знаменитые строчки. – Муха по полю пошла, муха денежку нашла»… Дойдя до слова «самовар», Люба обнаружила, что дальше не помнит. Она попыталась повторить отрывок с самого начала, но безуспешно. Больше пытаться не стала: просто лежала и смотрела, как муха медленно передвигается по потолку.
Устав наблюдать за насекомым, Любовь Ивановна уснула. И снова к ней во сне приходил Иван Иванович и разговаривал с ней голосом Вильского, и Люба никак не могла понять почему и просила Ивана Ивановича говорить нормально. А тот только обещал, но ничего не делал, только улыбался и многозначительно закрывал глаза. Даже во сне Любови Ивановне было ясно, что от покойного мужа ничего не добьешься. «Уходи тогда!» – рассердилась на Краско Люба и замахнулась. «Сама уходи!» – не остался в долгу Иван Иванович и ущипнул бывшую жену.
От боли Любовь Ивановна проснулась, оказалось, затекла шея. Люба начала с остервенением растирать это место, но неприятные ощущения никак не уходили. Тогда она села и медленно покачала головой от одного плеча к другому: лево-право, лево-право. От размеренных движений перед глазами поплыло, к горлу подкатила тошнота. «Что со мной?» – напугалась Люба и попыталась сосредоточиться, но комната продолжала вращаться. «Господи!» – взмолилась Любовь Ивановна и чуть не расплакалась.
Ей, абсолютно не способной к внутренней рефлексии, было невдомек, что дурное самочувствие, которого она так напугалась, было прямым следствием принятого ею решения. Тело словно подсказывало хозяйке, что ему необходимо в первую очередь. И тело ничего не знало про материнский долг, про обязательства перед внуком. Оно хотело элементарной безопасности. Жаждало точки опоры. И этой опорой должен был стать мужчина, от которого Люба с облегчением отказалась пару часов назад.
Впервые Любовь Ивановна Краско так испугалась за свою жизнь и с отвращением подумала о собственной смерти. Она не хотела уходить так рано, наивно полагая, что это если и коснется ее, то не раньше, чем в девяносто. Но сегодня уверенность в этом пошатнулась. Любовь Ивановна с тоской обвела глазами комнату, остановилась взглядом на двери и ахнула: дома одна, даже «Скорую» вызвать некому.
Легко соскочив с кровати и забыв про головокружение, Люба подбежала к двери и, распахнув ее, выглянула в коридор: пусто. Впрочем, позвать она тоже никого не могла, потому что не знала имен соседей, с которыми прожила бок о бок несколько лет. «Кого звать?» – озадачилась Любовь Ивановна. Ответ напрашивался сам собой: «Некого». «А Юлька?» – приободрила себя Люба. Но где она, эта Юлька, Любовь Ивановна не знала. «Тогда какого, спрашивается, я ради этой Юльки отказываюсь от своего счастья?!» – взбунтовалась Люба и представила себе презрительное лицо дочери. Ей даже показалось, что она слышит, как Юлька произносит: «Раньше надо было. Когда папа был жив. А сейчас – ни жарко ни холодно, все равно».
«Тогда почему мне не все равно? – мысленно спросила дочь Любовь Ивановна и сама же ответила: – Потому что я дура!» Похоже, эта фраза превратилась в главное Любино открытие: ею она начала сегодняшний день, ею продолжила и, наверное, ею же и закончит. Так и произошло.
– Я – дура, – призналась Вильскому Любовь Ивановна Краско, и ее сердце забилось часто-часто. – Прости меня, Женя.
– Господи, Любка. – Довольный Евгений Николаевич перетянул жену через порог. – Ну что же ты все время извиняешься? Заходи! Смотри! Нравится?
– Нравится, – поспешила ответить Люба.
– Ну что тебе может нравиться? – заворчал Вильский. – Ты же еще ничего не видела.
– Мне все нравится, – шепотом заверила мужа Любовь Ивановна. – Все, что ты делаешь. Вот, смотри. – Люба погладила себя по груди. – Блузка новая. Ты покупал. Я не носила. Берегла. А теперь надела. И все старое выбросила. Правильно?
– Правильно. – Евгений Николаевич наклонился к жене и выдохнул в самое ухо: – Все правильно, Любка. И то, что ты меня нашла, правильно. И то, что пришла, правильно. И то, что ты моя, тоже правильно. Кстати! А как ты меня нашла?
– Не скажу, – усмехнулась Люба, но тут же спохватилась и пересказала шаг за шагом, как шел поиск.
– Ну ты даешь! – Вильский не ожидал от жены такой решительности. – Ладно Левчик взял трубку. Хуже, если бы Нинка…
– Не имеет значения, – пожала плечами Любовь Ивановна. – Я бы все равно нашла.
– По городу бы ходила? – хитро заулыбался Евгений Николаевич и, обняв жену, повел ее в комнату. – Ходила бы и ходила. Пока семь пар башмаков бы не износила.
Люба непонимающе посмотрела на мужа: упоминание о семи парах башмаков явно ничего ей не подсказало.
Евгений Николаевич начал было суетливо объяснять про эти семь пар: откуда, что, а потом окончательно запутался и трясущимися руками начал расстегивать пуговицы на новой Любиной блузке.
– Подожди-подожди, – попыталась она ему помочь, но Вильский оттолкнул ее руки. Он не нуждался в Любиной помощи, ему нужно было другое: возбуждающая женская покорность, способная довести властного самца до исступления. И чем слабее был ее ответ, тем нестерпимее становилось сексуальное влечение.
Проницательная Любовь Ивановна быстро поняла, чего от нее хочет муж, но не послушалась и повела себя вразрез с привычным сценарием: вызывающе дерзко, как будто на спор. Изумленный Евгений Николаевич сделал еще несколько попыток сбить жену с выбранного ею курса, но вскоре сдался и отдал инициативу в Любины руки, успев при этом подумать, что явно недооценивал способностей живущей рядом с ним женщины.
– Любка, – еле успев перевести дух, обратился к ней Вильский. – Ты меня удивила! Оказывается, я тебя совсем не знаю.
– Я тоже, – буркнула в ответ Люба, стараясь не смотреть на изумленного супруга. Ей почему-то было неловко.
– Что же получается? – Евгений Николаевич приподнялся на локте, и под ним зашелестели лежащие на полу газеты. – Век живи, век учись, дураком помрешь? Такие, прямо сказать, таланты дремлют, а я не в курсе…
Любовь Ивановна потянулась за блузкой, оставив слова мужа без комментария.
– Смотри. – Вильский показал рукой на противоположную стену. – Вот здесь будет зеркало, а вот здесь – стеллаж для книг: от пола до потолка.
– Зачем? – задала странный вопрос Люба.
– Что – зачем? – не понял ее Евгений Николаевич.
– От пола до потолка зачем?
– Чтобы все книги уместились.
– Какие? – Любовь Ивановна заинтересованно посмотрела на мужа. По ее подсчетам, в комнате, где они жили, книг набралось бы не больше десятка. Да и то по преимуществу детских.
Вопрос Любы неприятно задел Вильского, он занервничал.
– Ну как, Любка, какие? Мои! За эти несколько лет знаешь сколько скопилось?
– Не знаю, – простодушно сказала Любовь Ивановна. – Я не видела.
– Правильно, – тут же согласился Евгений Николаевич. – Ты и не могла видеть, они на работе.
– Ты на работе читаешь книги? – удивилась Люба.
– А где же мне их еще читать?
– Дома.
– Дома?! – воскликнул Вильский.
Любовь Ивановна согласно кивнула.
– Любка, ты всерьез?! Да у меня и дома-то до сегодняшнего дня не было!
Теперь пришла Любина очередь обижаться на мужа.
– А что же у тебя было? – усмехнувшись, уточнила она.
– Комната в общежитии, – выпалил Вильский и резко застегнул молнию на брюках.
– Мне казалось, – тихо проронила Люба, – эта комната в общежитии несколько лет служила нам с тобой домом…
– Служила, – подтвердил Евгений Николаевич и сел, зашелестев смятыми в пылу страсти газетами, – но не была. И к тому же не только нам.
– Все равно, – вдруг заартачилась Любовь Ивановна. – Не понимаю, зачем «от пола до потолка»… Зачем вообще столько книг в доме? Это столько пыли! И столько места! Зачем?!
– Затем, что я люблю читать книги, – пока еще терпеливо объяснил Вильский и, прищурившись, посмотрел на стену, видимо, представляя разноцветные книжные ряды.
– Ну так и читай их в библиотеке, – пожала плечами Любовь Ивановна. – А если дома, то принес, прочитал и обратно отнес. Никакой пыли, никакого мусора, и место свободно.
Евгений Николаевич спорить с женой не стал, не захотел начинать новую жизнь в новой квартире с размолвки, побоялся. В конце концов, и Люба не девочка, чтобы ей о пользе книг рассказывать. Но все равно стало не по себе, ведь Вильскому было с чем сравнивать. Прежде вокруг него все читали, начиная с бабушки и заканчивая Нютькой. И не только читали, но и обсуждали: всякий раз горячо, до криков. Особенно кипятилась Желтая… «Ну и что?» – тут же оборвал поток воспоминаний Евгений Николаевич и уставился на Любу, чтобы возродить в душе ощущение нежности и покоя.
Любовь Ивановна моментально почувствовала взгляд мужа, грациозно поднялась с пола, подошла к злополучной стене, предназначенной Вильским для книг, и, улыбаясь, прошелестела:
– Делай как знаешь, Женя. Хочешь книги – пусть будут книги. Мне все равно. Лишь бы тебе нравилось.
– А ты? – больше для приличия поинтересовался Евгений Николаевич.
– А я как ты, – заверила его жена, и Вильский на какое-то время почувствовал себя на седьмом небе от счастья.
Уж что-что, а гасить конфликты, в отличие от Желтой, Люба умела виртуозно. Причем непонятно: то ли этому научила ее жизнь с первым мужем, то ли это была какая-то особенная черта характера. Как бы то ни было, ссор в новой семье Евгения Николаевича практически не было. А то, что случалось, и ссорой-то назвать сложно, потому что конфликт никогда не доходил до кульминации и обрывался где-то на середине. Это Вильского и радовало, и огорчало. Радовало, потому что практически всегда получалось так, как хотел он. Огорчало, потому что оставался какой-то невнятный осадок, горькое послевкусие, из-за которого Евгений Николаевич периодически сбегал из дома в гараж, где часами наводил порядок, перекладывая гвозди из одной банки в другую или перелистывая подшивки старых журналов.
«Все-таки муж с женой должны ссориться», – размышлял Вильский и сортировал гвозди по величине, вспоминая битвы с темпераментной Желтой. При этом память вела себя как-то странно: все, что было связано с развитием конфликта, с максимальным эмоциональным напряжением, обидой, злостью, оказывалось стертым, как будто и не существовало. Зато вспоминались эпизоды примирения и возникавшее в этот момент облегчение. И тогда Евгению Николаевичу казалось, что здесь, в гараже, ему дышится по-другому: легко и свободно, как в лесу. Длилось это недолго: уже через секунду Вильский начинал улавливать характерные гаражные запахи вперемешку с теми, что доносились из погреба. Пахло подгнившей картошкой. «Надо перебрать», – подумывал Евгений Николаевич, но так и не решался спуститься вниз.
Мысль, что любая перепалка с Любкой заканчивается ее полной капитуляцией, не давала Вильскому покоя. Категорический отказ жены обсуждать ту или иную проблему теперь воспринимался Евгением Николаевичем не в свою пользу. За легкостью, с которой Люба показывала, что конфликт исчерпан, что его просто нет и между ними быть не может, Вильский видел странное равнодушие супруги ко всему, что его волновало.
И здесь он был прав и не прав одновременно. Упрекнуть Любу в безразличии к нему как к мужчине было нельзя, но, позже признавался себе Евгений Николаевич, как личность он ее в принципе не интересовал. Ей не было дела до его жизненной позиции, отношения к миру, к людям. По большому счету ее совершенно не волновало, что в интеллектуальном плане между ней и мужем – огромная пропасть. Любовь Ивановна искренне считала, что в браке это не главное, а сам Вильский бодро и уверенно декларировал: «Образованная женщина – беда в доме».
На самом же деле, как только миновали временные трудности ремонта, вместо долгожданного удовлетворения Евгений Николаевич остро ощутил дефицит общения с людьми, равными ему по духу и интеллекту. И вроде бы новоселы жили в любви и согласии, но как будто в разных измерениях.
Любовь Ивановна наслаждалась созданным мужем комфортом, а Вильский ощущал себя в психологическом и интеллектуальном вакууме. Казалось бы, к общему знаменателю подведены все основные слагаемые счастливой жизни: любимая женщина, новая благоустроенная квартира, долгожданная автономность от близких и неблизких родственников. Все, о чем они с Любой мечтали, скрываясь от внешнего мира в обшарпанных номерах районных гостиниц.
«Почему же так? – истязал себя Евгений Николаевич, тараща глаза в темноту: с недавних пор сон бежал от Вильского, как черт от ладана. – Все же правильно: я и она, она и я. Вдвоем. Никого больше. Почему? Что мешает?»
Евгению Николаевичу обязательно хотелось найти ответ, который бы помог ему справиться с нахлынувшей тоской. Но вместо него возникал новый вопрос, а за ним – еще один. И так продолжалось почти до самого утра, пока жестокий Морфей в качестве компенсации за ночные терзания не посылал Вильскому два-три часа отдыха.
– Ты плохо выглядишь, Рыжий, – забил тревогу Лев Викентьевич, принимая от друга очередную часть долга.
– Нормально, – отмахнулся Вильский и заторопился уйти, чтобы ничего не объяснять.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |