Три женщины одного мужчины 13 страница

– Как Ленка? – подал голос Вильский, обратив внимание на фотокарточку в рамке. – Замуж не собирается?

– Она уже год как замужем, – сообщила гостю Нина, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Вот как, – только и сказал Евгений Николаевич, догадавшийся, что его на Ленкину свадьбу не пригласили намеренно. Он даже представил, как ссорились супруги, обсуждая этот вопрос, потому что наверняка широкая душа Левчика требовала присутствия близкого друга, а Нина из бабьей мстительности высказывалась против. И, видимо, очень убедительно, раз Лев Викентьевич ни словом не обмолвился о столь важном событии в жизни семьи.

«Интересно, а Вовчик был?» – подумал Вильский, но ревности не ощутил, скорее, тоску по разваливающейся на глазах мужской дружбе. Захотелось встать и уйти. И больше не подавать руки Левчику. А может, и Вовке. И вообще никому, кто знал его прежде. Захотелось вычеркнуть из памяти две предыдущие жизни, чтобы прожить последнюю так, как хочется. Так, как надо.

Именно эта мысль удержала Евгения Николаевича в сразу ставшем неуютном кресле, проглотить обиду, а точнее, оставить ее смакование на потом. Сейчас перед Вильским стояла другая цель. И для ее осуществления ему позарез был нужен Лев Викентьевич Рева.

Ждать пришлось долго: Нина дважды разогревала для мужа ужин, всякий раз забывая предложить гостю чаю. «Пусть забавляется», – улыбался про себя Евгений Николаевич, дав себе слово не реагировать на эту дуру вообще. Поэтому, когда в дверях появился Левчик, Вильский взял слово первым, не дав возможности жене друга призвать того к ответу за столь длительное опоздание.

– Надо поговорить, – строго произнес Евгений Николаевич, а проницательный Лев Викентьевич сразу же посмотрел на стоявший в рамке портрет дочери. – Не об этом, – поспешил успокоить друга Вильский, давая понять, что он все знает и тема закрыта.

– Здорово, – протянул руку Левчик, пытаясь с ходу определить, какая причина заставила Рыжего заявиться к нему домой. – Давно ждешь?

– Три часа, – встряла Нина и попыталась переключить внимание на себя. – Ты где был?

– Не сейчас, – остановил ее муж. – Меня Женька ждет.

– Тебя не только Женька ждет, – напомнила Нина.

– Ну извини-извини, – заюлил Левчик и попытался поцеловать жене руку, а Вильский еле сдержался, чтобы не захохотать, потому что на воротничке рубашки Льва Викентьевича проглядывало характерное розовое пятно. Невооруженным глазом было видно, что Левчик, а может, и его пассия пытались отстирать след от помады в боевых условиях, но у них ничего не получилось.

– Что у тебя с рубашкой? – взвилась как ужаленная Нина.

– Где? – искренне заинтересовался Левчик.

– Вот! – Жена Льва Викентевича ткнула пальцем в злополучное пятно.

– Это красное вино, – с готовностью сообщил Левчик. – Пришлось застирать.

– Ты что, пьешь вино из горлышка? – продолжала допрашивать мужа Нина.

– За кого ты меня принимаешь? – возмутился Лев Викентьевич. – Я был на дегустации.

– Рева. – Нина подошла к нему очень близко и шумно втянула носом воздух. – Про дегустацию можешь рассказывать своему другу. Это след от помады.

– Может быть, ты не будешь при посторонних? – прошептал жене Левчик и показал глазами на Вильского.

– Правда, Нина, не стоит при посторонних, – вступился за товарища Евгений Николаевич, и в голосе его прозвучала откровенная ирония. – Вот уйдут посторонние, тогда и разберетесь.

– Знаешь что, Вильский! – сорвалась Нина на гостя. – Ты лучше помолчи. Что я? Не знаю? Рука руку моет.

– А я-то тут при чем? – изумился Евгений Николаевич, попавший под раздачу. – Это же не я был на дегустации. А он.

– Я, – тут же подтвердил Левчик и, пользуясь моментом, предложил: – Покурим?

– В моем доме курить нельзя! – проглотила наживку Нина. – Курите на улице.

Оба приятеля вылетели из подъезда со скоростью стартующего космического корабля. Задыхаясь, Левчик притормозил и схватил друга за рукав.

– Рыжий, ты прости меня, ладно?

– За что? – пропыхтел Вильский.

– Ну это… За Ленкину свадьбу. У меня тогда залет был, хочешь-не хочешь пришлось соглашаться. Иначе бы Нинка… В общем, ты ее знаешь…

– Знаю, – хмыкнул Евгений Николаевич. – Да я и сам бы не пошел. Но сказать бы, Левчик, мог. – Голос Вильского изменился.

– Мог, – тут же признал вину Рева. – Но не сказал. Тем более и Вовка отказался.

– А этот-то чего? Тоже Нина запретила?

– Хватит все на Нину валить, – вступился за жену Левчик. – Он, как узнал, что тебя не будет, сразу сказал: «Или все вместе, или никто».

– Да ладно?! – В груди у Вильского радостно екнуло.

– Это он, кстати, посоветовал тебе не говорить. «Из соображений такта», – процитировал Лев Викентьевич Вовчика. – Куда пойдем? Может, в «Орбиту»?

– Мне все равно, – признался Евгений Николаевич. – Главное, чтобы можно было поговорить.

– Не, в «Орбите» дым коромыслом. Ни в одной кабинке не укроешься, – со знанием дела сообщил Левчик. – Пойдем-ка лучше ко мне.

– Я к Нине не пойду, – отказался Вильский.

– А я тебя к Нине и не зову, – усмехнулся Лев Викентьевич и достал из кармана миниатюрную связку на два ключа.

– От рая? – догадался проницательный Евгений Николаевич.

– От него самого, – довольно засмеялся Рева и повел товарища тернистыми и окружными путями в область земли обетованной.

Квартира, куда привел Вильского Лев Викентьевич, оказалась очередным выгодным вложением средств генерального директора Л. В. Ревы. Работа мебельного производства стабильно приносила свои плоды, часть из которых дальновидный Левчик пускал на развитие прибыльного дела, а часть – умело вкладывал в недвижимость, руководствуясь тем, что «лучше стены, чем сберкасса».

– Для себя держу, Рыжий, – пояснил Рева, пропуская друга в условно холостяцкую берлогу. – Знаешь, не мальчик уже. Комфорта хочется…

– Не боишься, что Нинка застукает? – поинтересовался Евгений Николаевич, заметив на полочке в прихожий флакон с французскими духами.

– Боюсь, – честно признался Левчик. – Поэтому и не злоупотребляю. Ну и, если тревога, будем считать, что квартира служебная. Мало ли, сколько партнеров желали бы проживать в домашних условиях, а не в гостиничном номере?

– Ну, ты ушлый, Соломон, – засмеялся Вильский и прошел в комнату. – Ого! – поразился он размерам стоявшей кровати. – Впечатляет!

– Мне тоже нравится, – с достоинством произнес Лев Викентьевич и постучал себя по выдающемуся вперед животу. – Большому кораблю, так сказать, большое плавание. Ну-с. – Рева провел товарища на кухню. – Что пить будем? Выбирай. – Левчик приоткрыл бар и предложил проинспектировать его содержимое.

– Не сейчас, – отказался Евгений Николаевич. – Поговорить надо.

– Что-то случилось? – насторожился Лев Викентьевич и выставил перед Вильским плохо промытую медную пепельницу в виде башмачка с острым загнутым носом.

– Левчик… – Евгений Николаевич на секунду замялся. – Ты меня знаешь: я просить не люблю.

– Но… – Лев Викентьевич приосанился.

– Но… мне придется это сделать, – начал издалека Вильский.

– Давай без прелюдий, время дорого. – Левчик показал глазами на распахнутый бар.

– Без прелюдий так без прелюдий, – обрадовался Евгений Николаевич и, покраснев, быстро произнес: – Мне нужны деньги.

– Подумаешь, новость, – засмеялся Рева. – Покажи мне человека, кому они не нужны. Всем!

– В большей или меньшей степени, – уточнил Вильский.

– Сколько? – коротко спросил Левчик и достал бумажник из заднего кармана брюк.

– Много.

– Много – это сколько? – потребовал ясности Лев Викентьевич.

– Очень много, – буквально выдавил из себя Вильский. – Мне нужны деньги на квартиру. Ты можешь мне их одолжить?

Левчик вальяжно откинулся на спинку стула и в упор уставился на школьного друга:

– Могу. Но как ты будешь их возвращать?

– Частями, – предложил Евгений Николаевич и, прокашлявшись, добавил: – Небольшими. И, наверное, долго.

Лев Викентьевич медленно поднялся из-за стола и, не говоря ни слова, начал опустошать бар, вынимая одну бутылку за другой.

– Я не буду пить, – напугался Вильский и для пущей убедительности замотал головой.

– Я тебе и не предлагаю, – пробормотал Рева и начал ощупывать заднюю стенку зеркального бара. – Ч-черт! – выругался Левчик. – Ничего не вижу!

– Да ты туда и не смотришь!

– А хрен ли туда смотреть, все равно не видно! – проворчал Лев Викентьевич. – Умельцы, твою мать!

– А что ты ищешь-то? – поинтересовался Евгений Николаевич, заинтригованный поведением друга.

– Сейчас увидишь, – пообещал Левчик и, довольный произведенным эффектом, нажал на какую-то зеркальную выпуклость, после чего внутри что-то щелкнуло, и, выдохнув с облегчением, Рева поднял бликующий на свету лючок. За ним скрывался вмонтированный в стенки бара маленький, с виду почти игрушечный, сейф.

– Ничего себе! – ахнул Вильский, пораженный увиденным.

– А ты думал! – с гордостью изрек Левчик и начал выставлять какую-то цифровую комбинацию, передвигая тугое колесико. Евгений Николаевич в этот момент тактично отвернулся.

– Думал, не выучу никогда, – пожаловался Лев Викентьевич. – Перед сном специально повторял, чтобы запомнить.

– Запомнил? – Вильский понял, что речь идет о шифре к сейфу.

– Не то слово! Сижу намедни на совещании и от балды циферки пишу на полях. Потом вижу: матерь божья! А это не циферки, а шифр. Сижу, значит, и пописываю. Автоматически. Смотри, сосед, и запоминай. Пришлось…

– Съесть? – заржал Евгений Николаевич.

– Сжечь, – мрачно буркнул Левчик. – Давай. Иди сюда. Будем сейф брать!

– Нет уж, – вмиг стал серьезным Вильский. – Ты давай сам…

– Возьми с запасом, – предложил Лев Викентьевич и вынул деньги, совсем не похожие на те, которые Евгений Николаевич получал в институтской кассе в виде зарплаты.

– Это что? Доллары? – прошептал Вильский, и от встречи с неизвестным в душе его завозился страх.

– Женек, – снисходительно посмотрел на друга Левчик. – Ну откуда у меня рубли? Сам подумай!

– А как же? – Евгений Николаевич хотел спросить «я отдавать буду», но не успел, потому что Рева бесцеремонно прервал друга и четко сформулировал:

– По курсу!

– Сроки? – задал еще один вопрос Вильский.

– Как сможешь, – пожал плечами Левчик. – Как отдашь, так отдашь. Я что, не понимаю, сколько тебе в нашем НИИ платят?

– Я еще в двух местах подрабатываю, – сообщил Евгений Николаевич.

– Грузчиком и грузчиком? – с грустной иронией поинтересовался Лев Викентьевич.

– Ну, можно сказать и так. – На лице Вильского заходили желваки.

– И все равно не хватает… – вынес вердикт Левчик и нарочито грубо сказал: – Слышишь, Рыжий! Хватит дурью маяться. Ты же классный инженер, иди ко мне в разработчики. Работа не пыльная, правда, требует аккуратности и фантазии, но тебе их не занимать. И деньги достойные. Не обижу…

– Да ты вроде уже обидел, – признался Евгений Николаевич, а Лев Викентьевич даже предположил, что сейчас этот псих рыжий встанет и уйдет.

– Это чем же? – попробовал отвлечь внимание вспыльчивого Вильского Рева. – Тем, что работу предлагаю?

– Я, Лева, не мастеровой. Я инженер. И ты мой профиль знаешь.

– А я не инженер?! – Льву Викентьевичу вдруг стало обидно. – Я не инженер? Полжизни на военном производстве. Но ничего! Выдержал. И потом, какая, в конце концов, разница, что проектировать – мебель или бомбу? Главное, чтобы доход был. Деньги, Рыжий, не пахнут!

– Нет, Левчик, пахнут, – пошел на принцип Вильский и мысленно попрощался с заветными долларами.

– И чем же, Женька, пахнут мои деньги? – побагровел уязвленный Рева, почувствовав себя обманутым. – Чем?

– Мебельным производством, – с адским спокойствием, как ни в чем не бывало, произнес Евгений Николаевич.

– Ну ты, мудак, Рыжий! – с облегчением выдохнул Левчик и подвинул к товарищу сложенные стопкой доллары.

– От мудака слышу, – не остался в долгу Вильский, но тем не менее предложил: – Давай расписку напишу.

– Зачем? – удивился Рева.

– Положено так, – пояснил Евгений Николаевич. – А вдруг я с твоими деньгами смоюсь? Или вообще скажу, что не брал ничего.

– А я тебя, Рыжий, тогда из-под земли достану, – шутливо пригрозил другу Левчик. – Сколько у тебя там жизней-то осталось? Две? Три?

– А-а-а, вспомнил, – улыбнулся Вильский.

– Да разве это забудешь?! – воскликнул Лев Викентьевич.

– Нисколько, – вдруг строго заявил Евгений Николаевич. – Последнюю доживаю.

– А чего доживаешь? Я-то думал, ты живешь, раз квартиру покупать собираешься. Или ты не для себя? – заподозрил Левчик.

– Для себя, – успокоил его Вильский. – Я, Соломон, доживать долго буду, лет до девяноста, не меньше. И хотелось бы в комфортных условиях.

– Это правильно, – поддержал товарища Лев Викентьевич и посмотрел на часы.

– Спасибо тебе, Лёв. – Евгений Николаевич протянул через стол другу руку.

– Пожалуйста. – Рева не стал кокетничать и спокойно принял благодарность Вильского. – Только это, Женек. Не говори никому, что у меня занял… – вдруг застеснялся он собственного богатства.

– А что? Я у тебя занял? – подыграл товарищу Евгений Николаевич. – Да я тебя в глаза не видел!

– А квартира откуда?

– Бабкино наследство.

– Не дай бог! – напугался Левчик за судьбу Анисьи Дмитриевны. – Скажи лучше, премию получил.

– Угу, – пробурчал Вильский. – Государственную.

Шутливо препираясь, друзья покинули штаб-квартиру Льва Викентьевича и поспешили по домам, каждый со своей новостью. Но ни в первом, ни во втором случае встречи с женами не получились такими, какими размякшие от трогательного ощущения братства на века старые товарищи их себе представляли.

На приветствие: «Здравствуй, Нина. Вот и я» – Левчик получил смачную оплеуху и выставленный в прихожую чемодан с вещами. А Вильский – горячий чай, сдобренный Любиными слезами.

– А чего ты плачешь, Любка?

– Просто так. – Ответ жены несколько обескуражил Евгения Николаевича.

– Прям вот «просто так»? – притянул он жену к себе и с удвоенной силой ощутил превосходство над богатым и успешным Левчиком, потому что Любе, в отличие от Нины, было на самом деле все равно, где был муж. Главное, что этот муж вернулся. – Давай, рассказывай, – усадил жену на колени Вильский и еле сдержался, чтобы не выпалить все прямо сейчас.

– Я думала, ты ушел… – Люба не обладала особой фантазией, поэтому фразы формулировала предельно просто и недвусмысленно.

– А я и ушел, – улыбался Евгений Николаевич и, не отрываясь, смотрел на белый завиток, капризно выгнувшийся возле маленького женского ушка.

– Как? – Любины глаза снова наполнились слезами. Она понимала все буквально: если ушел, то от нее, если пришел, то к ней.

– Да-а-а… – В голосе Вильского зазвучали особые нотки, свидетельствующие о готовности включиться в игру, которая по законам жанра должна была закончиться ко взаимному удовольствию обоих. – По делам… – Он все ждал, что Люба спросит: «А по каким делам?» И тогда он расскажет о своих планах, о найденном решении, а может, не расскажет, а просто предупредит, что у него для нее есть сюрприз, что скоро их жизнь изменится до неузнаваемости, что жить они будут долго и счастливо и не будут никуда торопиться. Но Люба не говорила ни слова, а преданно смотрела Евгению Николаевичу в рот.

– Поцелуй меня, Любка, – глухо попросил Вильский и обнял жену с такой силой, что та ойкнула. – Давай.

Люба потянулась к мужу губами, но не поцеловала, а, закрыв глаза, втянула в себя его дыхание и замерла.

– Лю-ю-юбка, – не получив желаемого, прошептал Вильский и легко развернул жену к себе спиной.

– Женя, – Люба соскочила с его колен и пересела на стул, – Илюшу разбудим.

– А? – словно очнулся Евгений Николаевич и обвел комнату глазами: мальчик действительно спал на своем месте. – А Юлька где?

– Пошла прогуляться, – спокойно сообщила Люба и, подойдя на цыпочках к мальчику, поправила одеяльце.

– В одиннадцатом часу вечера? – изумился Вильский, посмотрев на часы. – Точнее, в двенадцатом?

– Она скоро придет, – заверила его Люба и начала убирать со стола. – Не волнуйся.

– Да я и не волнуюсь, – обронил он, а сам попытался представить, как бы отреагировала Желтая, если бы красавица Вера заявила, что идет прогуляться на ночь глядя. И воображение легко нарисовало ему батальную сцену, закончившуюся домашним арестом старшей дочери.

На самом деле оторвавшийся от жизни первой семьи Евгений Николаевич просто не догадывался, что Вера периодически уходит из дома с ночевкой, а ее мать, как женщина неглупая, просто не задает ей лишних вопросов, дабы не выслушивать лживых объяснений. Отсюда, из убогой комнаты институтского общежития, ему казалось, что его дети – лучшие в мире, лишенные не просто недостатков, но даже маленьких слабостей.

Ошибочное представление о достоинствах родных детей давало Вильскому ощущение превосходства над Любой, которая благоприятствовала отлучкам дочери по одной-единственной причине. Больше всего на свете Любови Ивановне Краско хотелось, чтобы ее дочь обзавелась мужчиной и наконец-то перебралась к нему на постоянное место жительства. Почему-то наивная Люба даже не предполагала, что своего избранника Юлька может привести сюда, в эту восемнадцатиметровую комнату.

В этом смысле Юля Краско обладала удивительной наглостью, ибо всерьез считала, что факт прописки обеспечивает ей стопроцентную гарантию, а значит, свое гнездо она вполне может вить на тех метрах, которые ей и ее ребенку положены по закону.

– А представляешь, – предположил Вильский, наблюдая за тем, как Люба стелет постель. – Она возьмет и не придет.

– Придет. – Жена взбила подушку и любовно расправила краешек одеяла.

– Ты не можешь быть в этом уверена, – осадил Любу Евгений Николаевич.

– Могу, – обернулась она к мужу. – Здесь у нее сын.

– Прекрати. – Вильский никак не мог остановиться и из какой-то непонятной вредности продолжал развивать эту неприятную для обоих тему. – Неужели ты не помнишь, когда у женщины брачный период, она легко забывает о детях. Разве не так?

– Не так, – отказалась признать правоту мужа Люба.

– Нет, Любка, – стоял на своем Вильский. – Именно так. Вспомни себя!

– Меня? – одними губами переспросила Любовь Ивановна.

– Тебя, – подтвердил Евгений Николаевич.

– А себя ты вспомнить, Женя, не хочешь? – Люба присела на диван и положила руки на колени.

– Мужчины – это другое. – В Вильского словно бес вселился. – Мужчины – это самцы. Такова их природа, поэтому с них и спрос другой. Да и потом мои дети оставались с матерью. С хорошей, между прочим, матерью. Я мог быть за них спокоен. Да я и сейчас точно знаю, что мои девки не уйдут на ночь глядя и не подбросят Желтой прижитого на стороне ребенка.

После этих слов Люба поежилась и, соединив ладони в замочек, смело посмотрела в глаза мужу.

– Прости меня, Женя.

Евгения Николаевича словно молнией ударило.

– За что? – чуть не заплакал он.

– За все, – спокойно проговорила жена. – За то, что не смогла сделать твою жизнь спокойной, за то, что содержишь мою дочь и моего внука, а они тебе не родные. Я так благодарна тебе, Женечка…

– С ума сошла, Любка. – Вильскому стало стыдно. – Это я должен просить у тебя прощения, а не ты.

– Я так благодарна, так благодарна… – дрожащим голосом повторила Люба и даже поцеловала в знак признательности руку мужу. – Если бы не ты…

Она говорила искренне, с готовностью признавая относительную правоту Вильского. Но иногда сомнение посещало ее, и тогда Люба вспоминала, что она не только жена, но еще и мать. Ей очень хотелось наверстать упущенное в отношениях с дочерью, заставить Юльку поверить, что она главный человек в ее жизни. Ну, или второй по значимости. Непреодолимое чувство вины по отношению к своему ребенку порою терзало ее с такой силой, что она готова была отказаться от своего женского счастья в пользу благополучия дочери. Но, увидев Вильского, быстро успокаивалась и давала себе слово «быть умницей».

В ее понимании «быть умницей» означало быть хитрой. Только так, думала Люба, можно добиться условного равновесия, поэтому она легко шла на обман, если того требовали обстоятельства.

Как правило, обман был незначительным, больше для удобства, чем по острой необходимости. Вот, например, никто Юльку из комнаты, где когда-то ютилась семья Краско, выгонять не собирался. Жила бы да жила, всегда можно договориться, особенно сейчас, когда контроля никакого – только деньги давай. Но, посчитала Люба вскоре после похорон Ивана Ивановича, первые роды, без мужа, без средств к существованию… Пусть будет рядом, не привыкать, жили же они когда-то втроем в одной комнате. И сейчас проживут.

«Проживем», – сказал тогда Евгений Николаевич и на собственные деньги купил коляску Юлькиному сыну, даже не подозревая, что ни о каком приюте Любина дочь не просила и вообще, судя по всему, была недовольна таким поворотом событий.

Но вскоре мятежная Юлька раскусила всю прелесть вечного иждивения и стала смотреть на отчима как на дойную корову. «Это не так!» – убеждала Вильского Люба. «Так!» – бушевал Евгений Николаевич и периодически гонял падчерицу «по хозяйству», пытаясь облегчить жизнь ее матери.

Свободолюбивому Вильскому даже не приходило в голову, что ни о какой свободе от бытовых неудобств Любовь Ивановна Краско и не мечтала. Ей, привыкшей жить без собственного дома, было все равно, какое количество спальных мест находится в одной комнате. Любу не смущало, что обеденный стол легко превращался в чертежную доску, а в углу стоит цинковое ведро на случай, если будет лень идти на общую кухню, а понадобится что-то вымыть. Воду для этих целей держали в эмалированном зеленом бачке.

Евгений Николаевич невольно сравнивал свои прежние условия жизни с теми, какие были у него сейчас. И сравнение было явно не в пользу сегодняшнего дня. Да и Люба здорово проигрывала Желтой в умении обустроить быт. Новая жена довольствовалась малым, как и положено человеку, освоившему малое пространство, эстетическое чувство по отношению к дому в ней словно отсутствовало. Вильский никогда не видел, чтобы Люба красиво накрыла стол, подвязала портьеры, воткнула цветок в вазочку. Она была примитивно чистоплотна, аккуратна и скучна во всем, что касалось красоты и уюта. Зато, оправдывал жену Евгений Николаевич, немногословна. И не претендует на руководящую роль в семье. И все, что бы он ни сделал, принимает безоговорочно, потому что именно от него, был уверен Вильский, зависит ее женское счастье.

Что ж, у Евгения Николаевича был свой резон думать именно так, а не иначе. В противном случае уже спустя два-три года брака новая супруга должна была бы показаться ему скучной и даже по-своему недоразвитой: суждения ее были однообразны и заезженны, точно записи в девичьем альбоме. Но, Вильский был в этом уверен, Любино обаяние проявляется в другом. И в ее присутствии у него возникало ощущение собственного могущества. Хотя Люба для этого ничего особенного не делала: просто шла рядом, чуть-чуть задерживаясь на шаг, с обожанием смотрела в глаза и во всем соглашалась, мотивируя это тем, что в доме может быть только один хозяин. И этот хозяин – ОН.

В сознании Евгения Николаевича соблазнительный образ «хозяина» превратился в точку опоры для рычага, при помощи которой Архимед грозился перевернуть мир. Вильский легко преодолевал одно препятствие за другим и вил гнездо с упорством птицы, собравшейся высиживать потомство.

– Первый раз такого мужика вижу, – поделилась с матерью Юлька, ломавшая голову над тем, с какой целью отчим притаскивает домой коробки с разномастной плиткой, добытые по случаю стройматериалы, голубого фаянса унитаз и раковину. – Он что? Ремонт здесь делать собирается? В общаге?

В ответ Любовь Ивановна только пожимала плечами и не могла сказать ничего вразумительного, потому что на ее вопрос: «Зачем?» – Вильский односложно провозгласил: «Надо!»

– Что вы за люди! – наскакивала на Любу дочь. – Ничего объяснить не можете. Скоро по комнате передвигаться будет нельзя: того и гляди на ребенка что-нибудь грохнется. Ты тогда будешь виновата! – предупреждала мать Юлька и косилась на мурлыкающего себе под нос отчима.

– Как бы не так! – отвечал за жену Евгений Николаевич. – Виновата будешь ты, потому что недосмотрела. За ребенком следить надо.

– Будете вы мне еще указывать, – пыталась хамить Юлька, но, столкнувшим с Вильским взглядом, тут же умолкала.

– Буду, – спокойно изрекал Евгений Николаевич, – но… недолго.

– Чего бы это? – кривилась падчерица.

– Увидишь, – обещал ей отчим и, напевая себе под нос, чертил что-то на листе бумаги.

– Когда? – усмехалась Юлька.

– Скоро, – уверенно заявлял Вильский и делал на листе очередную пометку.

В отличие от дочери Любовь Ивановна проявляла чудеса долготерпения и ни о чем мужа не спрашивала. Это даже несколько настораживало Евгения Николаевича, но он легко находил оправдание молчанию супруги: сказано, узнаешь, значит, узнаешь. «Все приходит вовремя к тому, кто терпеливо ждет», – размышлял Вильский и упорно подыскивал нужный вариант, отбраковывая одно предложение за другим.

– Ну что, Рыжий, – вскоре поинтересовался у товарища Левчик. – Когда на новоселье позовешь?

Внимательно выслушав избыточно подробный ответ друга, Лев Викентьевич покрутил пальцем у виска и предположил, что следующим приютом Евгения Николаевича станет дом престарелых, потому что той суммы, что он у него одолжил, только и хватит, что на комнату в приюте. «Цены растут не по дням, а по часам! – разбушевался Рева. – Еще пару недель, и вместо однокомнатной квартиры ты сможешь приобрести в лучшем случае комнату гостиничного типа, а скорее всего, комнату в коммуналке».

Прогноз Левчика сыграл свою судьбоносную роль, и Вильский наконец-то решился. Завершив сделку, Евгений Николаевич поймал себя на мысли, что ему почему-то хочется позвонить Желтой и поделиться с ней радостью. Но, представив ее реакцию, Вильский отказался от этого намерения и подумал, что, кроме как Левчику и Вовчику, ему и позвонить-то некому. «А родители?» «А что родители? – вынес себе суровый приговор Евгений Николаевич. – После всего случившегося вряд ли они этому обрадуются».

– А почему бы им не обрадоваться? – попытался спустя какое-то время развеять сомнения школьного друга Лев Викентьевич. – Скажи, Вовчик, ведь обрадуются?!

– Очень, – заторопился поддержать товарища Владимир Сергеевич.

– Отец? – криво улыбаясь, спросил Вильский.

– Ну, этот, если и обрадуется, ни за что в жизни не признается, – точно предсказал реакцию Николая Андреевича Левчик, – а вот бабка с матерью тут же начнут приданое в новую квартиру собирать…

– Бархатные шторы, – подсказал Вовчик и не долго думая брякнул: – Женька, а Люба-то твоя рада? Понравилась ей квартира?

– Она ее еще не видела, – признался Евгений Николаевич. – Я ей еще ничего не говорил.

Левчик и Вовчик переглянулись.

– Суприз готовишь? – иронично поинтересовался Лев Викентьевич.

– Готовлю, – недовольно буркнул Евгений Николаевич и посмотрел на носки своих ботинок – они были пыльными.

– Я-а-асно, – протянул Левчик, но под выразительным взглядом однофамильца стушевался и продолжать не стал, а очень хотелось. Хотелось сказать этому обалдевшему от великой любви рыжему, что это противоестественно, что с Желтой такого в принципе быть не могло, потому что решения «неразлучники» всегда принимали вместе, а здесь – черт-те что! Тоже мне! Факир доморощенный. И ведь надо же, «суприз»! Главное: уверен на сто процентов, что жене его выбор понравится.

– Очень романтично, – неожиданно встрял Вовчик.

– Чего?! – не выдержал Лев Викентьевич. – Романтично?!

– Романтично, – повторил Владимир Сергеевич. – Представляешь, придет он сейчас домой и скажет: «Вот, Любочка, тебе подарок. От всей души».

Лев Викентьевич побагровел и подскочил к Вильскому.

– Ты что? Квартиру на нее оформил? На Любу?

– Нет, Левчик, – процедил сквозь зубы Евгений Николаевич. – Я квартиру на тебя оформил. Ты же деньги давал. Ты же хозяин.

– Хватит передергивать, – сорвался Лев Викентьевич. – Я о тебе, дурак, беспокоюсь. Жизнь, она знаешь какая! Не успеешь оглянуться, как на улице останешься, а в твоем гнезде чужие птенцы чирикать будут.

– Не будут! – оборвал друга Вильский.

– Запросто! – рычал Левчик. – Люба – мать, пропишет дочь, у дочери – сын. Один. Пока один, завтра – пять. И ты с голой жопой, Женя. Снова – общага.

– Спасибо за урок, друг мой, – картинно раскланялся Евгений Николаевич. – Без тебя бы не догадался, откуда дети берутся. Правда, Лева?

Лев Викентьевич шумно выдохнул и решил больше не говорить ни слова.

– Ты не обижайся, – попросил Вильского Вовчик. – Левка же из лучших побуждений: о тебе беспокоится.

– Очень мне надо! – подал голос Лев Викентьевич. – За каждого идиота беспокоиться.

– Ладно, мужики, – примирительно произнес Евгений Николаевич. – Все нормально. Квартира на меня. Можешь посмотреть документы. – Вильский бросил Левчику картонную папку с матерчатыми завязками.

– И посмотрю, – проворчал Лев Викентьевич и начал развязывать узел. – И сам посмотрю, и юристам покажу.

– За деньги боишься? – со злостью процедил Вильский.

– И за них тоже, – надменно произнес директор мебельной фабрики и, сунув папку под мышку, покинул гостеприимный гараж Евгения Николаевича.

– Зря ты так, – осудил Вильского Вовчик и тут же напугался собственной смелости. – Тоже пойду, меня Зоя ждет.

Дата добавления: 2015-11-04