Химеры просыпаются ночью (черные сферы) 9 страница

Я захлопнулся в ванной и включил воду в полный напор, чтобы не слышать слез за дверью. Посмотрел на себя в зеркало. Еще ничего, только грязный и под левым глазом покраснело. Но синяка быть не должно. Умылся и сбросил сырые грязные брюки. В ванной было тесно и спокойно. Как внутри скорлупы. Двери и стены, где меня никто не достанет, никто не побьет и не унизит. Почему эти трое выбрали именно меня? Просто случай. Пойди я там часом раньше, все обошлось бы. В шесть часов еще светло, так что при свете они напасть побоялись бы. Они же трусы. Они света боятся. И пусть себя там называют, как хотят. Ночными хищниками, бандой волков (почему-то показалось, что они себя как-то вот так называют) – все равно они трусы. Небось, если бы на моем месте громила оказался, не подошли бы. В каратэ записаться – так это равносильно слову «купить».

Я слушал бегущую из крана воду и ждал, когда прекратятся стенания снаружи. Отсюда голос матери казался каким-то подвыванием, но никак не человеческим. Наконец, она умолкла. Я вышел из ванной и прошмыгнул в свою комнату, которая сегодня не казалась такой уж осточертевшей. Здесь, пожалуй, еще лучше, чем в ванной.

Над столом зажегся светлый кружок лампы. Стало уютно и тепло. Из углов приятно проступал полумрак, освещенный островок еще уютнее.

Разложив мокрые учебники по батарее, я прикинул размеры ущерба. Все оказалось не так уж плохо: насквозь не промокла ни одна страница, правда, края у многих разбухли и после высыхания скукожатся, но их можно разгладить утюгом, а грязь потом оттереть насухо. Продать в следующем году книги уже не получится – это хуже. А в школе уже давно не выдают.

Из-за стены голосом Ельцина забубнил телевизор. Потом оттуда стали стрелять, что-то кричать… Я лег на диван и представил, как буду убивать этих уродов у подъезда. Вот бы и правда пушку купить. А что, говорят, что на рынке купить можно, только денег нет. А вот бы пойти в банду, настоящую, не дворовую. Тогда б все уважали и боялись, небось не остановили бы авторитета во дворе и куртку не сняли.

Кстати, куртка. Завтра в школу придется в «аляске» идти. Мать будет орать снова, но никуда не денется. Так до следующей весны и придется ходить в зимней куртке. А если и эту отнимут? Нет уж, теперь буду ходить только днем. Эту «аляску» родители купили с большими уговорами и твердыми обещаниями, что «без троек».

Я снова представил, как мог бы убивать тех, у подъезда.

- Слышь ты, ну-ка подсосал сюда!

- А что надо?

- Ты че, совсем борзый так со мной разговаривать?

- А как с тобой вообще разговаривать, если ты дебил?

- Да ты…

И тут твердый вороненый ствол упирается в уродливое пьяное лицо. Двое у двери хотят смыться, но я их подзываю пистолетом:

- Ну-ка, пыром сюда двигай!

Они безропотно подходят.

- Да ты что, мужик, да мы просто так, пошутили… - начинают канючить.

- А вот вам тоже ради шутки так яйца отстрелю – вот хохма будет.

Они молчат и прикрывают пах.

- Ну так что, клоуны, выбирайте, что вам отстрелить сегодня. Яйца или башку. А если еще раз увижу, то точно башку разнесу. А то сегодня можете и только яйцами отделаться.

- Да не надо… не надо… отпусти нас.

- Тогда башку, - серьезно говорю я и поднимаю ствол прямо на уровне глаз первого.

- Яйца! – визжит тот.

- Руки убери, а то промажу и в башку попаду.

Урод нерешительно дергает руками от паха, но до конца не убирает. Я давлю на спуск. Громкий выстрел, и голова врага исчезает из поля зрения.

- Ты обещал… - бормочет один из пока еще живых.

- Я пошутил, - говорю я и перевожу ствол в лоб другому.

Сердце отчаянно билось, я поймал себя на том, что уже чувствую себя почти отмщенным, даже убив одного, даже просто в мечтах. Но, обведя глазами комнату, вернулся в реальность. Ковер на стене, пожелтевшие обои, стол с лампой. На батарее сохнут учебники, тетради ожидают своей очереди, а еще надо отмывать от грязи сумку.

Около полуночи вернулся отец. Слегка хмельно и заранее агрессивный.

- Опять накобелился! – закричала мать, - Убирайся к той шалаве и чтоб духа твоего не было!

- У директора дочка родила, - загудел отцовский голос, - нельзя было отказаться.

- У твоего директора каждый день дочки рожают!

И послышался шлепок тряпкой. В ответ прозвучал глухой удар кулаком в тело.

- Бей, изверг! – завизжала мать, - бей жену, я на тебя в суд подам!

Но отец уже протопал мимо нее. Мне снова захотелось зажать голову руками, а еще лучше – выскочить к ним и тоже завизжать, чтоб прекратили, чтоб перестали заниматься ерундой, а дали всем нормальным людям нормально жить. Но выпившему отцу лучше было не перечить. Запросто мог двинуть под ребро. Он человек неплохой и даже добрый, но, если выпьет, может озвереть. Раньше за свои пьяные выходки просил прощения, обещал, что больше «ни капли», умолял забыть вчерашнее; а теперь наутро только хмуро молчал и даже не огрызался в ответ на упреки. Вот это угрюмое молчание и было страшнее всего, потому что свой стыд – я знал – он пойдет заливать новой бутылкой. И вечером все повторится снова.

Уж и шел бы к своей, раз с нами жить не хочет. Что всех мучить?

Мама нудно подвывала на кухне, отец включил телевизор на полную катушку, голова раскалывалась, под глазом стало болеть сильнее.

***

Снилось мне, что я нашел пистолет, прямо в лопухах на какой-то стройке. И не мог поверить своему счастью. Долго оглядывал его и вынимал обойму. Неужели это и правда? Только вчера мечтал об этом, а тут уже и пистолет имею. Теперь я был всемогущ.

Но потом что-то потянуло из этого прекрасного сна, принялось настойчиво возвращать в реальность. Я изо всех сил стал сопротивляться, понимая, что это только сон, что по ту сторону его не будет ни пистолета, ни отмщения, а я снова сделаюсь маленьким и трусливым. Даже положил пистолет в карман брюк и крепко прижал к бедру, чтобы проснуться вместе с ним. Конечно, ничего при себе не оказалось, я даже был без брюк, а в одних трусах. Со сна подумалось, что вот был бы в брюках…

Среда. Самая середина недели и надо снова подниматься и идти в школу.

В холодной комнате (центральное отопление работало лишь изредка, как и всегда, осенью) тянуло табачным дымом, это отец снова накурил на кухне. Было очень неуютно, как-то прогоркло. Хорошо еще, что никто не узнает моего вчерашнего позора. Я потрогал глаз. Немного побаливает, но даже не припух, значит, синяка нет.

Хлопнула входная дверь. Я прислушался к тишине. Все ушли. Вышел из комнаты, на кухне пусто и дымно. Чайник холодный, в холодильнике только четыре яйца и банка варенья. Есть, впрочем, не хотелось. Я вернулся к себе и порадовался, что не придется выпрашивать «аляску».

Первым уроком информатика. Славка с Петькой обсуждают «видик» с Ван Даммом, что обсуждают остальные – не слышно из-за общего гула в классе. Я смотрю исподтишка на Свету. Ее челка свисает на вздернутый носик и очень ей идет. Может быть, снова не меня посмотрит?

Звонок. Быстро входит Сан Саныч и здоровается. Я по привычке встаю из-за парты, но моему примеру следуют немногие, остальные продолжают болтать и не обращают никакого внимания на учителя. Впрочем, я сижу за первой партой, а потому все прекрасно слышу, что говорит Сан Саныч. Мне нравится информатика. Необыкновенно здорово – сначала печатать что-то на клавиатуре, все эти буквы, цифры, а потом набить заветное RUN – и увидеть, как по экранчику пробегают круги, выстраиваются елочки. Я даже придумал свою программу для проверки дат по истории, только пока не решился подойти к Сан Санычу, чтоб показать. Но было бы здорово, если б по моей программе историчка стала проверять даты на уроке. Пока же опробовать программу не получается. Если Сан Саныч что и загружает нам, то только со своего компьютера; однажды я попробовал ввести одну свою программу украдкой. Это был алгоритм воспроизведения звука взрыва, списанный из вкладки учебника. Как только набрал RUN, радостно замер в ожидании хоть какого-нибудь звука. Вместо этого на экране побежали строчки программы, загруженной учителем, вперемешку с моими. Словом, я тогда перепугался немного, думая, что что-то сломал в учительской программе. Как ни странно, ничего не сломал, никто даже не заметил моего «взрыва». С того случая я оставил идею о подпольном тестировании своих программистских шедевров.

Жизнь в программе текла стройно и понятно. Если что-то не работало, можно всегда найти ошибку и исправить. Ничего не было такого, чего невозможно вернуть назад. За заранее продуманной командой следовало строго определенное действие. Жизнь с той стороны монитора была уютной, интересной. Погасший экран компьютера – это пустота, которая требует, чтобы в нее вдохнули жизнь. Одно нажатие кнопки – и вот уж экран засветился изнутри, весело побежали строчки загрузки. Пусть и черно-белые экраны, а не такие яркие и красочные, как на фотографиях в учебнике, но все равно – жутко интересно.

Вот бы себе в комнату такой компьютер. Я бы сутками напролет придумывал и пробовал всякие программы, не обращая внимания ни на что вокруг. Я даже представлял, куда у себя поставлю монитор, а куда клавиатуру, где будет мое рабочее место.

Только все это мечты. Никогда не будет у меня своего компьютера, и программы никогда я придумывать не буду. Просить родителей купить даже самый дешевый компьютер – и пытаться не стоит. Как-то однажды заикнулся про покупку «видака». Вот скандалу-то было. Причем, как ни странно, самым решительным аргументом была не нехватка денег, а: «И так телевизор старый, а ты еще всякую ерунду к нему подключать будешь». Оставалось опять же – мечтать. А еще иногда ходить к грохочущим ритмами «Ace of Base» видеоларькам и вчитываться в торцы кассет, шеренгами выставленными за стеклом. «Двойной удар», «Терминатор», «Рэмбо», «Снайпер»… Одни только названия звучали загадочно и манили в свой новый, интересный и недоступный мир – мир видео.

Изредка владельцы ларьков включали телевизоры в верхнем углу витрины и демонстрировали прохожим кадры из какого-нибудь боевика. Так я хоть немного прикасался к самим фильмам - будто к настоящему таинству. Странный гнусавый перевод и размытое качество только усугубляло атмосферу таинственности. Это не были фильмы по телевизору, старательно переведенные многоголосыми актерами. С кассет невозмутимый монотонный голос передавал всегда одинаково; и крики о помощи, и бешеную перебранку персонажей.

Но все же компьютеры были важнее. Фильмы снимались заранее, а в программах можно было выдумать что-нибудь свое. У меня уже имелось много задумок, некоторые я даже переносил в тетрадь. Но как воплотить хотя бы часть того, что задумано в голове и записано на бумаге, в по-настоящему рабочую программу? К Сан Санычу подойти то ли стеснялся, то ли боялся; почему-то казалось, что он обязательно высмеет все мои труды и отправит за дверь с каким-нибудь занудным напутствием вслед.

Часто я забегал в книжные магазины и рассматривал там компьютерные журналы и книги. Они стояли на страницах, эти компьютеры, такие большие и красивые, готовые дарить всем купившим их праздник и радость от общения с ними. И все люди, изображенные на их фоне, весело улыбались, а на мониторах красочно рисовались графики, окошки, эмблемы, цветы, космос или автомобили. Увы, я не мог позволить себе купить даже журнал, в котором пишут о компьютерах, чего говорить о самих…

А однажды в торговый центр привезли настоящие ПК-машины. Я увидел их случайно и – остановился, пораженный в самое сердце. В жизни они оказались меньше по размерам, чем представлялись, но все равно – грандиозными и настоящими. Цена меня тогда не смутила – я все равно знал, что никогда не куплю ни один из них. Мне хватало одного только взгляда на белоснежные корпуса, переключатели, загадочные кнопки и лампочки. И клавиатуры были у них совсем не такие, как в школе. Тоже белые, кнопок гораздо больше, ровные и чистые, выстроились они, руки так и тянулись понажимать. Когда же для демонстрации некоторые машины стали включать, я окончательно потерял покой. Такое прежде было лишь в журналах. Тигр на экране или цветок – я видел это сам, на самом деле, не на картинке. У меня даже в горле пересохло от волнения. Уходил я из торгового центра и горько клял судьбу, которая не дала мне ни богатых родителей, ни даже шанса заработать деньги самому.

Тогда я всерьез начал вынашивать план добычи денег. Заработать нереально – это я понял сразу. Даже самым упорным мытьем машин не наскрести и на монитор. А прогуливать школу, чтоб устроиться в какой-нибудь ларек, - родители сравняют с землей, рано или поздно прознав об этом. Оставалось одно – грабеж. Нет, мне и полгода назад, когда задумывался над видеомагнитофоном, не казалась эта идея глупой. А что? Подстеречь какого-нибудь лоха (а еще лучше, женщину, пожилую) – бросить в лицо пакетик перца и удрать, да так, чтоб пятки сверкали. Несколько таких заходов в разных районах города – и дело в шляпе.

Разгоряченный вполне реальным исходом предприятия, в конце которого стояла белоснежная машина с гудящим системным блоком и красочно мерцающим монитором, я не мог уснуть две ночи. В перерывах между мечтаниями даже сделал «пробу» - вышел в город и репетировал поиск жертвы, продумывал пути отхода.

А в середине третьей ночи вдруг ясно понял, что все это ерунда. И дело даже не в том, что трудно будет объяснить дома происхождение компьютера, который стоил едва ли не годовую зарплату всей семьи. И уж точно не в том, что я опасался быть пойманным (почему-то был уверен, что меня не поймают, даже по приметам). Я и сам не мог ясно сказать даже самому себе, почему вся эта затея с грабежом ерунда. Просто ерунда и все. Не получится ничего. Потому что я не смогу подойти к человеку, замахнуться, бросить в глаза перцем, вырывать сумку или кошелек, слушать вопли и призывы о помощи. А потом бежать и чувствовать на себе подозрительные взгляды. А вдруг кто-нибудь закричит «Держи его!» и погонится следом. Нет, положительно, я такого не мог себе представить. Даже стыдно стало за свои планы. Нервные мечты схлынули, снова надвинулась отчетливая реальность, в которой утром надо было идти в школу и смотреть дома телевизор. (Родители в то время еще не ругались каждый день, хотя отец уже начал подозрительно долго задерживаться на работе.) Я ощутил пустоту внутри и совершенное безволие жить дальше. Перевернулся на живот и почти моментально уснул.

День в школе прошел обыденно. Учителя ни разу не вызвали к доске и, кажется, замечали меня не больше, чем каждого из гомонящей разношерстной толпы учеников. Сегодня даже Света не посмотрела ни разу. Показалось или на самом деле она несколько раз улыбнулась Куконину? Ну а что ж ему не улыбнуться? Он в «варенках» и куртке в заклепках, и на переменах может «Херши» угостить. А я даже ни одного боевика не посмотрел, чтоб можно было рассказать.

После школы пошли покурить со Славкой. Он тырил сигареты «Bursa» у отца, который курил очень много и покупал их целыми блоками. Так что пропажу одной пачки вряд ли заметил бы. Славка курил по-взрослому, затягиваясь внутрь, я же просто вбирал дым в рот и выплевывая узкой струйкой.

Потом распрощались на остановке, он поехал к себе, а мне возвращаться домой ужас как не хотелось. Но и повторять вчерашнее приключение не было желания, поэтому решил побродить по торговому центру до наступления сумерек, а уж потом быстренько бежать домой.

Яркие зеркальные торговые ряды можно было обходить часами. Красиво и празднично вокруг, гомон стоит, музыка сверху играет. Я на несколько минут остановился у видеомагнитофонов. На блестящих черных прямоугольниках лежали вытянутые пульты дистанционного управления с массой разноцветных кнопочек, назначение большей части которых мне было не известно, но тем притягательнее была загадочность. И ведь есть люди, которые нажимают на эти кнопочки каждый день и воспринимают это как нечто само собой разумеющееся, как самое обыкновенное занятие. Я завидовал им? Пожалуй, что да. А пожалуй, что и нет. Скорее, я всегда завидовал самому себе, который мог бы владеть всем этим богатством, будто некто я, существующий в параллельной реальности, на самом деле имел много прекрасных вещей. Только вот попасть в ту реальность было невозможно.

В торговом центре видеоплейеры никогда не включали, не то, что в ларьках у входа в сам центр. Но и без этого мне нравилось представлять, что какой-нибудь из этих ужасно дорогих и страшно симпатичных аппаратиков встанет когда-нибудь у телевизора в нашей квартире. Пусть и не включать часто, а просто любоваться и знать, что у тебя есть – видеомагнитофон…

А затем, конечно, же – к компьютерам. Уже издали они видны – объемные белоснежные кубы, мониторы… Я подошел ближе. За стеклом витрины загадочные микросхемы, яркие коробки.

- А для какой звуковой карты ориентируетесь? – подслушал начатый еще до меня разговор покупателя с продавцом.

- Sound Blaster… (далее пошли неразборчивые слова).

Но одно это сочетание – Sound Blaster – действовало сродни заклинанию. Мне оно было знакомо по рекламам из журналов.

Зачарованный, я побродил вдоль рядов витрин. И опять завидовал себе, проживавшему в параллельной реальности, каждый день имеющему доступ в замониторный мир с графиками, фотографиями тигров, космоса, цветов, кнопкам программ, о назначении которых я мог только догадываться (впрочем, часто и не мог).

Однажды после зимних каникул мне ужасно не хотелось возвращаться в школу. Был уютный вечер перед началом новой четверти, я сидел с родителями на диване, и тогда пришло понимание, что все это уже когда-то проживалось мной, что был и этот вечер под оранжевым электричеством, и недавний чай с булкой, и даже то, что последует завтра, - уже некогда было прожито и пережито. Еще секунда-другая сосредоточенного настроя на волну «воспоминаний о будущем» - и я сделаюсь ясновидцем. И буду всегда помнить все свои прошлые жизни.

И тогда подумалось еще, что, если я проживаю этот вечер в Бог знает который раз, то где-то существую другой я, который только-только вступает в зимние каникулы. О, как я ему позавидовал! У него все еще впереди – и елка в школе, и приготовления предновогоднего вечера, и каток солнечным белым утром первого января, и неспешные потягивания в постели, и ленивое наслаждение каждым днем каникул… Я мысленно пожелал удачи своему двойнику в прошлом.

А потом представил, что в любой момент можно изменить ход течения событий. Вот я поднял руку и щелкнул пальцами – и жизнь пошла по другой колее, чем была предуготована, не щелкни я пальцами. Я еще тогда поднял руку и два раза прощелкал.

- Не балуйся, - не отрываясь от телевизора, сделал замечание отец.

Но по какому пути я пустил ход событий – плохому или хорошему?

Видимо, если существует бесчисленное множество вариантов и прожитых жизней, наверняка кто-то из миллиардов моих двойников нашел средство добычи и видеомагнитофона, и компьютера. Быть может, решение вопроса лежит совсем рядом, нужно всего только сделать пару шагов. Но в каком направлении? Самое главное – если б я увидел направление, тогда совершил не один шаг, а много-много шагов. Но дошел бы до цели. А как быть, если в заснеженной степи путь очерчен мелом? Шаг в сторону – и ты уже удаляешься от цели.

И я, выходя из торгового центра, в который раз позавидовал своему двойнику, собиравшемуся сейчас вставить кассету в «видак».

Дома никого не было. Мама на работе, отец – тот и вовсе теперь не понятно, когда явится. Я случайно бросил взгляд на себя в зеркале и заметил небольшое пятнышко под глазом. Вспомнил вчерашний случай у подъезда. Отсюда, из-за стен квартиры, показалось, что я мог бы и прорваться мимо них. Одного направо, другого налево – и д е ру. Стало ужасно жалко куртку. Она мне нравилась. Кооперативная, синего цвета с оранжевыми вставками на спине и в рукавах. Вспомнил, как радовался ей в первый день. А теперь она не известно где, не известно, кто ее носит. Эх, врезать бы вчера прямо в перегарный рот этому ублюдку! А еще лучше – пулю, в зубы. Чтоб разнесло в клочки.

Стоя посреди кухни, я вскинул руку с мысленно зажатым в ней пистолетом и надавил на спуск.

Бах – и осколки зубов вылетают из челюсти, пуля просверливает кость, летит дальше, раскаленной иглой выжигает себе путь через мозги, разбивает череп с той стороны – и летит дальше, на свободу. А этот урод падает вниз, в грязь, я беру свою куртку и иду домой. Остальные двое уже разбежались.

Сердце стучало, в животе проснулось смешанное ощущение страха и наслаждения. В глазах отчетливо стоял вид раскрошенных зубов, смешанных с грязью.

Раздался странный скрежет во входную дверь, я выглянул в коридор. Там уже стоял отец, сильно пьяный, грязный и растрепанный. В таком состоянии я видел его всего раз. Обычные его выпивки были не так сильны, по крайней мере, он самостоятельно передвигался. Но на этот раз по пути домой, видимо, несколько раз упал.

Отец что-то пробормотал, я только расслышал слово «проститутка» - и с размаха упал. Глухой удар лба о пол заставил меня передернуться.

Кое-как справившись с тяжелым телом, я уложил отца на диван. За воротником у него слипся желтый сгусток рвоты. Отец прерывисто дышал широко распахнутым ртом и пускал слюни. Было гадко смотреть на это бесформенное тело, которое я называл «папой», которое любил когда-то, с которым мы ходили прежде на каток и занимались фотографией.

Через час пришла мама. Я сидел в своей комнате и не видел ее реакции на отца. Только через некоторое время послышались всхлипы, затем сонный голос что-то промычал и прикрикнул «заткнись, корова».

- Вот так, корова! – завизжала мать. - За все мои старания и молодость теперь я корова! А ну вон из моего дома!

- Я не позволю! – заревел голос отца. – Это пусть твои мымры на работе своих телков бьют и орут на них, а я позволю!

Вслед за тем послышался стук и звон чего-то разбиваемого. Я выскочил из своей комнаты и увидел лежащую на полу маму, на нее сыпались остатки стекла из серванта. Не помня себя, я бросился на отца, но получил кулаком в правое ребро, резкая боль перехватила дыхание, в глазах потемнело.

- Ты туда же, выродыш!

Ко мне приближалось массивное тело с кулаками. Первый удар пришелся в висок, потом я закрыл голову, но в ход пошли ноги. Я ничего не видел, лицо залило теплой кровью. Потом все провалилось в темноту.

***

Наконец-то пришла настоящая зима. Я выглянул в окно палаты и увидел: снег лег толстой подушкой на все вокруг. Плавные линии, из которых теперь состоял заснеженный больничный двор, успокаивали и настраивали на хорошие мысли. Скоро Новый год. Быть может, в праздник они помирятся?

Каждый день приходила мама и плакала, жаловалась на отца, который стал вообще редко появляться дома, а если и ночевал, то не говорил ни слова, а рано утром уходил. Мне было стыдно за нее перед соседями по палате. Она не приносила мне ничего из еды, только однажды – пакетик баранок. Стыдясь своей бедности, я спрятал пакетик подальше и никогда не доставал его, хотя есть хотелось постоянно.

Когда она не пришла позавчера, я почувствовал странное облегчение, что не нужно будет сегодня выслушивать потоки слезных жалоб, смотреть на ее бесцветные дрожащие губы и невыспавшиеся глаза. И за то, что она снова ничего не принесла сегодня, то же стыдно не будет. Я со страхом подумал, что, должно быть, разлюбил. Маму.

Но сейчас, когда выпал настоящий снег, почем-то показалось, что все наладится. Теперь все будет только лучше и лучше, а к Новому году снова все мы соберемся у телевизора за столом и будем весело болтать ни о чем.

Как нельзя кстати, сегодня же наметилась и выписка. Сломанные ребра не болели совсем, синяки давно спали. Через час будет обход, потом врач назначит выписку, я соберу вещи, придет мама – и мы пойдем домой.

Я выждал момент, когда в палате никого не будет, и быстро выудил из глубины тумбочки злосчастный пакетик. Баранки в нем уже покрылись плесенью. Я сунул пакет под пижаму и пошел в туалет, чтоб выбросить баранки в мусорное ведро. Мимо прошла уборщица и как-то странно посмотрела на мою пижаму. Мне показалось, что сейчас она при всех в коридоре заставит меня вытащить пакет и начнет ругать. Я быстро прошел в туалет, сбросил «улику» и закидал сверху ворохом использованной туалетной бумаги.

Потом бесцельно бродил по коридору в ожидании матери.

Но она не пришли ни через час, ни через два. Дежурный врач сказал, чтоб я собирался, потому что на мое место уже готовят новенького с переломом. Мне выдали какие-то бумаги, и через четверть часа я уже шел по свежевычищенным дорожкам по направлению к больничным воротам.

Как же мне осточертело здесь быть! Три недели в замкнутом пространстве больницы, среди чужих людей.

Впрочем, в последние дни я даже привык к размеренному течению дня в этих серо-синих стенах. И даже подумал, что можно было б провести здесь еще недельку, чтоб освобождение казалось слаще, чем сейчас.

Но все внутри все равно ликовало: я свободен! Нет, не надо никаких лишних «неделек», я и без того очень счастлив. И даже замычал какую-то песенку про себя. И подпрыгнул.

Тупая боль в голове откликнулась на этот прыжок. Где-то внутри мозга будто шевельнулся вбитый гвоздь. Я остановился, испугавшись, что вылечился не до конца и что меня снова запрут на три недели. Ну уж нет, никому не скажу про голову.

Из-за деревьев вырулил микроавтобус «Скорой» и подъехал к бурому кирпичному корпусу впереди. Я знал, это был больничный морг. Стало жутко интересно, зачем автобус остановился у морга.

Я зашагал быстрее и скоро поравнялся с санитарами, выволакивающими тяжелые носилки. Под куском брезента возвышалась бесформенная куча, отдаленно напоминавшая человеческие очертания. Было немного страшно, но что-то тянуло смотреть и смотреть на эти носилки. Я остановился. Из-под брезента показывались пряди волос, слипшиеся бурыми сосульками. Само тело тоже лежало на брезенте, и в складках его скопились бордовые лужицы. Санитары как-то неловко ткнули носилки в дверь, лужицы дрогнули и побежали. На снег уронилось несколько капель.

«Это кровь другого человека. Она лежит на снегу», - подумал я, и сама мысль того, что я вижу настоящую кровь мертвого человека не в кино, а собственными глазами, поразила меня. По нашему черно-белому телевизору кровь на снегу выглядела черными кляксами и не производила никакого впечатления. А здесь эти алые пятна приковали к себе все мое внимание. И эта кровь недавно была внутри человека, а теперь она вытекла – и человека больше не существует. Я поднял взгляд, чтобы увидеть того, кого больше не существует, но санитары уже скрылись в темных внутренностях коридора. Только эти пятна. Страшные и красивые, в своей реалистичности.

Я присел и прикоснулся к одному пятнышку пальцем. Сыро и ничего больше. Поднес палец к глазам. Он был точно такой же, как если б я просто порезал его. Но это было не так, и я знал, что на мне сейчас кровь мертвого человека, настоящего мертвого человека. Сегодня вечером я буду дома пить чай и сидеть в своей комнате, а тот – лежать в темной ледяной комнате.

Послышались шаги выходящих из темноты санитаров. Я резко вскочил, даже, наверное, слишком резко, чтоб показаться ни в чем не замешанным, и быстро пошел к воротам. В кармане потирал все еще влажный палец.

Надо было идти домой, а этого то ли хотелось, то ли нет – я и сам не мог разобраться. Возвращаться затемно – и опять нарваться на этих отморозков? Маловато радости. Но и торчать в четырех стенах рядом с занудной матерью или, что хуже, хмурым молчаливым отцом - тоже. Как всегда в таких случаях, я двинулся в торговый центр, чтобы успокоить нервы созерцанием белоснежных кубов компьютеров. Быть может, сегодня даже повезет и какой-нибудь из них включат – тогда я увижу манящий синий экран…

А там открыли еще один отдел – охотничий. Я никогда особенно не интересовался оружием, но какой же мальчишка устоит перед соблазном посмотреть на настоящие черные стволы?

«Ствол» - в этом слове многое спрятано. Я подумал, что человека можно узнать по одной только первой ассоциации, которое навевает ему это слово. Дерева ствол или ствол с дулом. Несмотря на то, что отдел был охотничьим, за толстыми стеклами тускло светились самые настоящие пистолеты. ТТ или Макаров, или какие еще – я не знал. Но, наклонившись над витриной, был порядком разочарован. Газовые. Нет, это не оружие. Хотя и смотрится внушительно. Нет, я прекрасно понимал, что даже газовый пистолет мне никто не продаст и ни за какие деньги. Но ощутить в руке тяжесть оружия – это многого стоит.

Через несколько лет эту тяжесть я буду ощущать каждый день и час, это станет обыденностью. Но это случится много позже, а пока я стоял перед освещенными витринами, завороженный матовыми черными боками стволов. Представил, что это настоящее, боевое оружие. Вот это и вправду стоит подержать – зная, что в руке спрессовано несколько смертей. Одно движение пальца – и к черту, и в никуда укатятся чьи-то надежды, стремления, мечты, страсти, любовь, ненависть, ощущения… И это – всего только от одного движения, едва уловимого. Я поднял руку и шевельнул указательным пальцем. Вот такое будет – это движение.

И тут ощутил приятную тяжесть внизу живота, а потом разливающуюся теплом негу между ног. Это не обычная эрекция, которая неизбежна при взгляде на голую женщину, это было другое. Я увидел отблеск своего лица в витрине. Глаза прищурены, лицо стало каким-то – будто из железа. И сам я себе очень понравился в этот момент. Должно быть, те подонки не подошли бы к человеку с таким лицом. Даже не зная, что у того в кармане спрятаны их смерти – для каждого по смерти.

Дата добавления: 2015-10-21