всем, то очевидно, он за нее ничего не даст, ибо всегда может получить ее
даром. Но если вещь находится в ограниченном количестве и усвоена или произведена
человеком, то возможность ее приобрести зависит от количества, предлагаемого
к обмену. Чем это количество больше, тем легче получить вещь, а потому тем
меньше приходится за нее платить.
С своей стороны, производитель работает в виду получения выгоды. Всякое
предприятие сопряжено с издержками. Предприниматель должен удовлетворить всех
участников в производстве: землевладельцев, капиталистов, рабочих. Кроме того,
он сам должен получить барыш, окупающий труд предприятия и сопряженный с ним
риск. Иначе его работа пропала даром. Если цена произведения не окупает издержек
производства, то предприниматель разоряется: предприятие, при таких условиях,
не может существовать. Вследствие этого, производство сокращается. Наоборот,
оно увеличивается, когда оно оплачивается хорошо: высокая цена произведений
побуждает к новой предприимчивости. Стремясь к удовлетворению потребностей,
производство определяется отношением к этим потребностям.
таким образом, мы приходим к основному началу всего экономического оборота:
к отношению предложения и требования. Этим началом управляется весь экономический
быт, ибо вся деятельность человека в этой области состоит в производстве,
имеющем целью удовлетворение потребностей, следовательно, определяются отношением
одного к другому. Это и выражается в цене произведений, которая есть ничто
иное как денежное определение самого этого отношения. Так как это отношение
количественное, то оно может быть выражено математически. Обозначив требование,
предложение и ценность начальными буквами, мы получим формулу Т/П=Ц Из этой
формулы ясно, что если требование увеличивается сравнительно с предложением,
то увеличивается и ценность; наоборот, если предложение увеличивается сравнительно
с требованием, то ценность уменьшается. Если предложение безгранично или само
требование прекращается, то ценность равняется нулю. Таков чисто математический
закон, который вытекает из самой природы экономических отношений и которым
поэтому управляется вся экономическая деятельность человека.
Этот закон до такой степени достоверен, что те, которые ищут других начал
для определения ценности произведений, в конце концов принуждены косвенно
его признать. Карл Маркс, который исходит от того положения, что для определения
ценности произведений необходимо отвлечься от всякой полезности и иметь в
виду единственно положенную в них работу, окончательно приходит к заключению,
что не всякая работа определяет ценность произведений, а только та, которая
общественно необходима, то есть та, которая определяется требованием произведений.
таким образом, в этом удивительном учении, к бессмыслице в основании присоединяется
противоречие в выводах, но противоречие, которое, в свою очередь, лишено всякого
смысла, ибо что такая общественно необходимая работа и как ее определить?
Составляет ли, например, производство в Индии опиума, требующегося Китайцами,
или добывание в Бразилии и Южной Африке алмазов, покупаемых европейскими богачами,
общественно необходимую работу? Что это за общество, которое требует работу:
все ли человечество или отдельное государство, целые ли массы или небольшие
группы? Наконец, как отличить ту работу, которая общественно необходима, и
ту, которая не имеет этого свойства? Никто никогда не определял и никто не
в состоянии определить этих различий. В действительности, потребность работы
определяется потребностью в произведениях, а не наоборот; поэтому и ценность
первой зависит от цены последних. Самое количество полагаемой в произведения
работы определяется отношением к потребностям. Если работа в известной стране
не оплачивается, то производство сокращается, а с тем вместе уменьшается предложение
и цена возвышается. Наоборот, если работа оплачивается хорошо, то производство
увеличивается и цена падает. Как бы ни старались перепутать все понятия, чтобы
затемнить самые элементарные экономические истины, мы все-таки окончательно
приходим к основному закону, управляющему всеми экономическими отношениями.
Он выражается в общественно необходимой работе социалистов, также как и в
началах, признанных классическими экономистами. Разница лишь та, что экономисты
исследуют отношения, как они есть, и определяют закон так, как он действует
в жизни, социалисты же, стараясь перевернуть вверх дном все существующие отношения,
представляют этот закон в такой форме, которая лишает его всякого смысла.
Исходя от нелепости, они приходят к нелепости. Но именно этим они пользуются,
чтобы пустить туман в глаза тем, которые не в состоянии разобраться в этом
хаосе. Этим способом ослепленные массы, для которых все эти понятия составляют
закрытую книгу, подвигаются на разрушение всего существующего общественного
порядка. Когда подвергаешь анализу мысли новейшие социалистические учения,
то ясно видишь, что в основании их лежит чистейшая бессмыслица. Такое явление
служит признаком смутного состояния умов. Нельзя не иметь его в виду при оценке
современных общественных течений и того влияния, которое оказывают чисто умственные
построения на действительную жизнь. Мы к этому вернемся впоследствии*(24)
Прилагаясь к реальным отношениям с многообразными их условиями, закон
предложения и требования подвергается однако многочисленным видоизменениям.
Единичная покупка и продажа может совершаться вовсе не по рыночной цене. Человек
может продать тот или другой предмет сравнительно слишком дорого или слишком
дешево, смотря по личному своему положению и свойствам. Иногда он вовсе не
знает рыночной цены и продает или покупает наобум. При небольшом спросе нужно
дождаться покупателя, а этого многие не в состоянии сделать. Самое отношение
предложения к требованию различно на тесном рынке. где мало конкурентов и
трудно добыть все нужное, и на широком торговом поприще, куда отовсюду стекаются
произведения, вступая в состязание друг с другом. Множество сторонних обстоятельств
оказывают тут свое влияние: удобство путей сообщения, виды на будущие урожаи,
монетные кризисы, политические замешательства. Предложение может быть стеснено
стачками предпринимателей или рабочих, а также мерами правительства. Иногда
официально установляются таксы, определяющие цену произведений. С своей стороны,
требование безгранично, разнообразно и изменчиво. Сегодня мода требует одного
товара, а завтра совершенно другого; от прежнего остается излишек, который
не находит сбыта и продается за ничто. Но все эти видоизменяющие условия не
уничтожают основного закона, который продолжает действовать так же, как в
приведенном выше сравнении действует закон падения тел, не смотря на то, что
в действительности он видоизменяется сопротивлением среды и силами, уклоняющими
тело от вертикального пути. Самые таксы, установляемые правительственною властью,
должны соображаться с фактическим отношением предложения и требования; когда
они от него уклоняются, жизнь стремится к восстановлению нарушенного равновесия.
Если такса установлена слишком низкая, сокращается предложение; если она слишком
высока, сокращается требование.
Наиболее полное свое действие закон отношения предложения к требованию
получает при свободе промышленности. Там, где экономическая деятельность человека
не стеснена ничем, она устремляется туда. где представляется наибольшая выгода
Вследствие этого, предложение увеличивается, а соразмерно с тем цены падают,
до тех пор пока они достигают низшего предела, соответствующего выгодам производства.
Наоборот, если производств" оказывается невыгодным, оно сокращается и деятельность
переносится на другое поприще. Этот переход может быть более или менее затруднителен,
а потому для него требуется более или менее продолжительный срок; но окончательно
он все-таки происходит. Новые промышленные силы, сберегаемые капиталы, нарождающиеся
рабочие руки естественно устремляются на те поприща, которые обещают им наибольшее
вознаграждение, и это стремление продолжается до тех пор, пока получающиеся
здесь выгоды сравняются с другими. Вследствие этого, при свободе промышленности,
выгоды различных предприятий, в большей или меньшей степени, с разными видоизменяющими
обстоятельствами, стремятся к общему уровню.
Но человек не ограничивается тем, что он прилагает свою работу и свои
сбережения там, где ему обещается наибольшая выгода; он ищет новых путей.
Он приобретает новые орудия, открывает новые поприща. В этом состоит движущая
пружина всякого экономического развития. И тут каждый новый шаг, если он совершается
с знанием дела и умением пользоваться обстоятельствами, первоначально сопровождается
значительными выгодами для предпринимателей. Привлекаемые барышом, за ними
устремляются другие промышленные силы, до тех пор пока и это новое поприще
не уравняется с прочими и не войдет в общую колею. Но так как человеческой
изобретательности нет пределов, то этот процесс возобновляется беспрерывно.
Постоянно открываются новые поприща, на которые устремляются самые крупные
экономические силы, и это поддерживает их в постоянном напряжении. Это составляет
сущность всего экономического прогресса.
Результат его состоит в большем и большем покорении сил природы воле
человека, а вместе и в большем и большем удовлетворении человеческих потребностей.
Всякое усовершенствование ведет к умножению количества и к уменьшению цены
произведений. Средством для этого служит свободное состязание людей на экономическом
поприще. Каждый предприниматель, побуждаемый личным интересом, стремится производить
больше, лучше и дешевле других, и тем приобрести возможно больший круг покупателей.
Потребитель же, который есть цель всего экономического процесса, является
здесь судьею: он дает предпочтение тому товару, который обходится ему дешевле
и более соответствует его потребностям. Ему главным образом достаются выгоды
состязания, которое стремится умножить количество произведений и низвести
их цену до возможно низкого уровня. От него получают свои выгоды те предприниматели,
которым он дает предпочтение, вследствие того что они наиболее удовлетворяют
его требованиям.
Этот процесс имеет однако и свою оборотную сторону. Всякое усовершенствование
заменяет старое устройство новым, а потому интересы, связанные с прежним порядком,
неизбежно страдают. Когда вводятся машины, заменяющие рабочие руки, последние
остаются без дела; когда заводятся фабрики, кустарное производство падает.
Со временем эти невыгоды сглаживаются: усиленное производство требует еще
большого количества рук, нежели прежде; промышленные силы приспособляются
к новым требованиям. Но приспособление есть дело времени, страдания же составляют
злобу настоящего дня. А так как этот процесс возобновляется постоянно и совершенствованиям
нет конца, то на каждой ступени повторяются те же явления.
Таков неизбежный результат соперничества. При свободной деятельности,
оно происходит путем борьбы промышленных сил, а в борьбе слабейшие всегда
остаются в накладе. Поэтому те, которые принимают к сердцу страдания низших
классов, но не умеют соображать цели с средствами, всеми силами ополчаются
против свободного состязания, видя в нем величайшего врага благосостояния
человеческих обществ. Социалисты требуют его уничтожения и замены свободной
экономической деятельности государственным управлением. Более умеренные, не
уничтожая свободу в самом корне, довольствуются возможно большим ее ограничением.
Эти лекарства хуже самого зла. Они напоминают басню об. услужливом медведе.
"Когда дикие народы хотят сорвать плод, говорит Монтескье, они рубят дерево
и срывают плод: таково изображение деспотизма". Можно сказать: таково же изображение
социализма.
Конкуренцию нельзя уничтожить, не уничтожив самой свободы,, из которой
она проистекает; а так как свобода составляет самую природу человека, как
разумного существа, так как в ней: кроется источник всей его личной деятельности,
то уничтожение конкуренции подрывает в самом корне всю экономическую жизнь
человеческих обществ и, вместо обогащения, обрекает их на безусловную бедность.
Социалистическое хозяйство есть полное разорение. Но и всякие ограничения
свободного соперничества могут быть оправданы лишь в виде исключения, там,
где это требуется необходимостью. Социалисты кафедры утверждают, что задача
государства ограждать слабых от притеснения сильных. Без сомнения, слабые
должны быть ограждаемы от всякого посягательства на их свободу. Это и делает
закон, карающий насилие и обман. Государство берет на себя и опеку неполноправных
лиц; оно для всех. установляет полицейские правила, при которых допускается
производство. Но все это не стесняет свободы состязания. Всякий сохраняет
право производить лучше и дешевле других. Это не есть. посягательство на чужую
свободу, а неотъемлемо принадлежащее человеку право проявлять свои способности
в полной мере на всех. открытых ему поприщах жизни. Стеснять деятельность
способных, потому что неспособные не могут с ними соперничать, есть посягательство
не только на свободу и достоинство человека, но и на самый источник человеческого
развития, на то, что двигает общество вперед. Бедственное положение остающихся
позади конкурентов не может служить оправданием стеснения. Плохой учитель.
или бездарный художник могут остаться без средств, потому что более способные
соперники отбивают у них хлеб; но это не дает им права требовать ограничения
деятельности последних. Тут рождается вопрос не права, а благотворительности.
Общество и государство могут приходить на помощь нуждающимся, насколько у
них есть на то средства; но наложить узду на деятельность сильнейших для ограждения
слабейших было бы чистым безумием.
Столь же мало имеет значения довод социализирующих экономистов, что экономические
отношения рождают взаимную зависимость интересов и лиц, а потому требуют общей
регламентации во имя общественной пользы. Вытекающая из свободного взаимнодействия
обоюдная зависимость интересов не влечет за собою принудительных отношений.
Интересы свободных лиц, действующих на общем поприще, переплетаются тысячами
разнообразных способов; но исходя из свободы, они остаются свободными. Они
управляются частным правом, а не публичным, соглашениями заинтересованных
лиц, а не государственною регламентацией. В этом состоит существенное отличие
гражданского общества и государства, отличие, которое вполне выяснено выше
и которое находит полное приложение именно в экономической области.
Вмешательство государства может быть теоретически оправдано только там,
где интерес действительно становится общим, то есть там, где он касается совокупности
лиц. В силу этого начала, оно в праве оградить свой внутренний рынок и стеснить
в большей или меньшей степени соперничество иностранцев. Выражая собою народное
единство, оно руководится исключительно интересами того союза, которым оно
управляет. До иностранных производителей ему нет дела; оно оберегает своих.
Но и это оно может делать только в ущерб потребителям, которые лишаются возможности
приобретать произведения более дешевые и лучшего качества, а принуждены покупать
дороже и хуже. Поэтому и на протекционную политику можно смотреть только как
на временную меру, которая во всяком случае ставит промышленность в ненормальные
условия. Это-опека, учреждаемая над малолетнею промышленностью, с целью дать
ей возможность стать на свои ноги. Но часто она идет именно против этой цели.
Стесняя иностранное соперничество, она повергает искусственно огражденную
промышленность в состояние усыпления и застоя. Чем меньше в стране промышленных
сил, которые могут соперничать друг с другом, тем эта опасность больше. В
надежде на покровительство, промышленность лишается главной движущей пружины
развития-личной инициативы. Нередко вызываются совершенно искусственные предприятия,
которые потом приходится поддерживать, чтобы не дать им погибнуть. Всего хуже,
когда покровительство распределяется неравномерно, а это бывает неизбежно,
ибо государство властно только над своим внутренним рынком, а не над внешним.
Как скоро цены зависят от потребностей международного рынка, так сила вещей
берет свое, и государственные стеснения перестают быть действительными. Русский
помещик может разоряться от того, что в Аргентинской республике хлеб производится
дешевле и обильнее, нежели в России; против этого он бессилен. Взаимная зависимость
экономических отношений не рождает для него права требовать стеснения чужой
деятельности. Не может утешить его и то, что терпя убыток на собственном производстве,
он принужден сверх того уплачивать из своего кармана лишние деньги на добывание
железа в Урале и на производство хлопка в Бухаре. Само государство от этого
ничего не выигрывает. Обирая удрученные производства в пользу процветающих,
он дает только совершенно искусственное направление туземной промышленности,
а это ведет не к обогащению, а к обеднению страны.
Впоследствии мы возвратимся к экономической политике, которая требует
более подробного рассмотрения. Здесь нужно было только доказать, что стеснение
свободного соперничества само по себе есть зло. Оно всегда происходит на счет
потребителя, который лишается возможности покупать дешевле и лучше. Его заставляют
платить дань не в пользу государства, а в пользу частных лиц, которые обогащаются
искусственным возвышением цен. Оно происходит и в ущерб тем производителям.
которые при стеснении международных сношений, лишаются сбыта на внешних рынках.
Оно вредно действует и на совокупное производство, которое, вместо естественного
направления, указанного всегда прозорливым личным интересом, вводится в искусственное
русло, устроенное слишком часто близорукой и рутинной государственною регламентацией.
Можно признать покровительственную систему, в умеренных размерах, временною
потребностью промышленности, не умеющей стоять на своих ногах или подвергающейся
внезапным изменениям условий, к которым она еще не успела приспособиться;
но конечною целью промышленного развития все-таки остается свобода, которая
составляет самую душу экономической деятельности. Только на почве свободы
возможно высшее развитие человеческих,сил на каких бы то ни было поприщах.
Свобода наконец тесно связана с тем гражданским строем, к которому окончательно
приходят все образованные народы. Родовой порядок, как мы видели, держится
рабством. Сословный порядок основан на крепостном праве и на государственной
регламентации. В общегражданском порядке, где все признаются равно свободными
и одинаково подчиненными общему для всех закону, свобода составляет основное
начало, от которого нельзя отступить, не разрушив самого зиждущегося на ней
общественного строя. А так как общегражданский порядок представляется идеальною
нормою гражданских отношений, то и связанная с ним промышленная свобода составляет
неотъемлемую принадлежность всех человеческих обществ, достигших высшего развития.
Этот порядок не исключает однако естественно образующейся свободной организации
промышленных сил. Напротив, он неудержимо к ней ведет, ибо к этому побуждает
движущее начало свободного соперничества-личный интерес. Человек очень хорошо
видит, что в одиночестве он бессилен и подвержен всяким случайностям. Только
соединяясь с другими, он может достигнуть значительных результатов и отстоять
себя в упорной борьбе. Мы видели, что самое накопление капиталов ведет к преобладанию
крупных предприятий, которые на широком поприще имеют огромные преимущества
перед мелкими. А крупные предприятия требуют соединения сил. Отсюда громадное
развитие акционерных компаний в новейшее время. Они более и более завоевывают
себе промышленные рынки. Временно такое состязание выгодно для потребителей,
которые получают товар нередко по ценам даже не окупающим издержек производства;
но для конкурентов оно разорительно. Самая громадность средств делает вред
обоюдным. При таких условиях, личный интерес, побуждающий к соперничеству,
показывает, что гораздо выгоднее придти к соглашению, нежели резать друг друга.
Вследствие этого образуются стачки предпринимателей, за которые, в конце концов,
должны расплачиваться потребители. Цены поддерживаются на искусственной высоте;
иногда намеренно сокращается производство. И на этом не останавливается движение.
Добровольные соглашения переходят в более или менее тесное слияние предприятий.
Возникают промышленные синдикаты, которые не только управляют множеством соединенных
предприятий, но иногда держат в своих руках целые обширные отрасли производства
в известной стране. таким образом, свободное соперничество как бы само себя
отрицает. Естественною игрой свободных сил оно превращается в монополию.
Таково явление, которое обнаруживается в современном промышленном мире.
Особенно широкие размеры оно приняло в Северной Америке, где, при полной внутренней
свободе экономических сил, промышленное соперничество достигает крайнего ожесточения.
Из этого многие выводят, что песня индивидуализма спета, что свободное соперничество
неудержимо идет к самоотрицанию; утверждают, что силою вещей промышленность
стремится к монополии и окончательно должна сосредоточиться в руках государства,
которое, имея в виду общее благо, а не частные выгоды, одно в состоянии оградить
потребителей от произвольного обирания со стороны владык промышленного мира.
Такое заключение. однако, слишком поспешно. Нет более обманчивой логики,
как та, которая из развития известного направления выводит окончательное его
торжество. Полное торжество может наступить лишь тогда, когда нет других противодействующих
сил, а здесь они находятся в изобилии. Они кроются в том самом начале, из
которого истекают все эти явления. Личный интерес, побуждающий людей соединять
свои силы и образовать монополии, стремится их разрушить.
Во-первых, как указано выше, далеко не везде выгодно крупное производство.
Во всех отраслях, где требуется внимательный хозяйский глаз, наблюдающий за
подробностями, где обстоятельства беспрерывно изменяются, где нужно приспособляться
к разнообразному вкусу потребителей, в особенности где требуется художественная
отделка, мелкое производство остается и всегда останется преобладающим. А
это составляет большую половину промышленного производства. Крупные предприятия,
выдвигаясь на первый план, заслоняют собою работающий во тьме мелкий люд;
но численное превосходство пока не на их стороне. Земледелие в особенности
остается почти нетронутым.
Во-вторых, крупные предприятия имеют и крупные невыгоды. С расширением
оборота эти невыгоды выступают особенно ярко. Чем больше сил соединяются для
известного дела, тем меньше они в состоянии им управлять. Поэтому акционерные
компании обыкновенно попадают в руки немногих дельцов, нередко даже одного
человека, который ведет все предприятие. Масса же пайщиков играет чисто страдательную
роль. Самые существенные их интересы подвергаются риску, а их собирают только
для формы. Такова обычная повесть акционерных компаний. Если стоящие во главе
лица честны и деловиты, предприятие может иметь громадный успех и принести
колоссальные барыши; но и самый гениальный предприниматель может промахнуться.
В руках одного и того же лица прорытие Суэцкого канала увенчалось блистательным
успехом, а прорытие Панамского перешейка повело к разорению пайщиков. Когда
же крупное предприятие находится в руках посредственных лиц, каковы большинство
людей, или, что еще хуже, когда оно попадает в руки прожектеров и спекулянтов,
которые ищут только воспользоваться случаем для личной наживы, то опасность
становится еще больше. Отсюда естественно зарождающееся недоверие в массе
пайщиков, ничего не ведающих в деле и опасающихся за свои капиталы. Они требуют
строгого контроля, а правление не всегда может раскрыть свои карты, ибо малейшие
признаки шаткости предприятия грозят ему крушением. Возгорается внутренняя,
глухая борьба, гибельная для дела. Еще хуже, когда к этому присоединяются
соперничество и раздоры среди самих правящих лиц, а в человеческих делах этого
избегнуть почти невозможно. Поэтому, всякое крупное предприятие, основанное
на соединении многих сил, в себе самом носит семена своего разложения. Условий
долговечности оно не имеет.
В-третьих, монополизировать известную отрасль производства можно только
тогда, когда самый материал, на который она обращена, находится в ограниченном
количестве и в известных местностях. К этому разряду принадлежат, например,
угольные копи и нефтяные источники. Не говорю о железных дорогах, которые,
будучи предназначены для общего пользования, составляют естественную монополию
государства и только при слишком слабом развитии государственных начал предоставляются
свободному соперничеству. Большинство же промышленных производств таково,
что они могут умножаться безгранично, а потому превратить их в монополию чрезвычайно
трудно. Если, с одной стороны, личный интерес побуждает людей соединять свои
силы для совокупного действия, то с другой стороны, именно самые способные
и предприимчивые люди не охотно соглашаются играть страдательную роль и делаться
колесами машины, управляемой чужими руками. Они предпочитают действовать на
свой собственный страх и риск, а с ними бороться не легко. Поэтому нет почти
примеров, чтобы синдикат охватывал все без исключения предприятия, принадлежащие
к известной отрасли; всегда остается поле для личной деятельности. Конкуренция
проявляется тем сильнее, чем выгоднее предприятие. В преуспевающей стране
ежегодно делаются громадные сбережения; являются новые капиталы, которые ищут
помещения, новые предприниматели, которые ищут приложения своей деятельности.
Те и другие устремляются туда, где представляется наибольший барыш. С ними
надобно считаться; устранить их нет возможности, а принять их значит умножить
производство, что ведет к падению цен и к уменьшению выгод. Только в странах,
где иссякла всякая предприимчивость, монополии могут держаться, не боясь конкуренции;
но в таких странах немыслимо самое образование синдикатов, ведение которых
требует тем более выдающихся промышленных способностей, чем обширнее предприятие.
В-четвертых, если бы даже удалось монополистам захватить в свои руки
туземный рынок, то приходится выдерживать иностранную конкуренцию. Тут уже
стачка несравненно труднее, а слияние предприятий совершенно невозможно. Даже
при самых благоприятных условиях, когда производство, по существу своему монопольное,
ограничивается двумя странами, например добывание нефти в Северной Америке
и в России, соглашение в виду разделения мирового рынка встречает почти непреодолимые
трудности. Когда же производство неограниченно, и в нем участвуют разные страны,
то об общей стачке предпринимателей нечего и думать. Поэтому, стремящиеся
к монополии синдикаты всегда стараются приютиться под крылом покровительственной
системы. В Северной Америке они всеми дозволенными и недозволенными средствами
действуют на законодательство с целью устранить иностранных соперников. И
если государство так слабо и близоруко или так плохо устроено, что оно отдает
себя в руки частным интересам, то торжество монополистов может быть полное.
Но оно достигается не свободным развитием промышленных сил, а стеснением свободы
путем государственной регламентации. Понимающее свои задачи государство всегда
имеет в своих руках надежное оружие против всяких монополий. Это оружие состоит
в свободе торговли, которая составляет самую драгоценную гарантию для потребителей
и самое могучее средство дать перевес общему интересу над частным. Мы видим
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |