Роберт упрямо лез вперед. Он должен был увидеть все своими глазами. В обрывках разговоров до него то и дело долетало имя Уоллеса. Как они сумели его схватить? Когда? Дождь окрашивал в темный цвет головы и плечи собравшихся. Он наступил кому-то на ногу, а в ответ его толкнули в спину. Дорогу ему загородила женщина, распущенные волосы которой ниспадали ей на плечи. Она улыбнулась, окинув его с ног до головы оценивающим взглядом. Одной рукой она распахнула ворот платья, обнажая груди. Вторую руку она протянула к нему, раскрыв грязную ладонь.
— Пенни за удовольствие потрогать их, милорд.
Роберт почувствовал, как его подхватил общий поток, сжимая со всех сторон. На него пахнуло гнилостным запахом, когда какой-то беззубый старик обернулся и уставился на него с похотливой улыбкой, а в ушах зазвенело от восторженного вопля, который издали два юнца, зажатые в толпе рядом с ним, при виде обнаженного тела. Он заметил, что женщина перенесла внимание на молодых людей, и увидел темную родинку у нее на груди, пока она проталкивалась к ним. Когда ее поглотил людской водоворот, Роберта подхватил и понес новый поток. Под ногами у него чавкала грязь и отбросы. Он почувствовал, как его дернули за пояс, и понял, что остался без кошеля, но не мог даже пошевелить рукой, чтобы схватить вора. Он наступил на что-то мягкое и податливое — скорее всего, труп какого-то животного, который с отвратительным хрустом подался у него под ногой. В воздухе висел одуряющий запах пота, грязных волос, дыма и экскрементов, словно вся гниль большого города бурлила в этом кипящем котле человеческих тел.
Впереди, уже недалеко, на фоне свинцового неба отчетливо вырисовывалась виселица. В толпе, запрудившей помост, стояли люди в ярко-алых королевских ливреях. Остальные были одеты в черное. Вдруг на дальнем краю поля, у городских стен, раздался громкий рев, который прокатился и затих, подобно морской волне. А потом Роберт услышал бой барабанов.
— Везут, везут! — заверещал круглолицый светловолосый мальчишка, сидевший на плечах какого-то мужчины. Его розовощекое личико херувима вспотело от возбуждения. — Я вижу людей короля!
— Я слыхал, будто он — настоящий гигант, — заявил мускулистый здоровяк, зажатый между ними. — Десять футов росту.
— Он станет еще выше, когда его растянут, — ответил третий, чем вызвал злорадные смешки вокруг.
Роберт с трудом подавил желание выхватить меч и начать рубить их налево и направо, чтобы они заткнулись, и лишь крепче стиснул рукоять своего клинка.
— Нет, слушайте, мой двоюродный брат работает архивариусом в суде лорда-канцлера. Он сам слышал это во время вчерашнего заседания. Уильям Уоллес признал себя виновным во всех преступлениях, вменяемых ему, кроме государственной измены. Он заявил, что его нельзя обвинить в измене, поскольку он никогда не признавал Эдуарда своим королем.
Роберт повернул голову и увидел двух мужчин постарше и лучше одетых, чем прочие, с печатью некоторой рассудительности на лицах.
— И что сказал на это король Эдуард? — поинтересовался товарищ рассказчика, вопросительно выгнув бровь.
— Очевидно, король отправился на охоту. Он не присутствовал на заседании.
Приветственные возгласы сменились громовым ревом. Теперь и Роберт увидел конных рыцарей в ярко-алых накидках, едущих сквозь толпу, которая послушно расступалась перед ними. За ними солдаты вели в поводу двух ломовых лошадей, которые нервно встряхивали гривами. В просвет между головами тех, кто стоял впереди, Роберт увидел, что они впряжены в повозку, к которой привязан обнаженный человек, лежащий лицом вверх, к дождю, с раскинутыми в стороны руками, словно Иисус Христос, распятый на кресте.
Роберт понял, что это Уоллес, лишь по его могучей стати, потому что лицо гиганта было неузнаваемым. Тело его было покрыто грязью: фекалиями, требухой, гнилыми фруктами, конским пометом — всем, что лондонцы только смогли найти на улицах, чтобы швырнуть в него, когда его везли по их городу. Лицо его было окровавлено, а на груди и бедрах багровели синяки в тех местах, куда попадали камни и палки, которые бросали в него жители. Тело его подрагивало в такт движению повозки, а босые ноги волочились по земле. Толпа приветствовала главаря мятежников воплями ярости, а потом просвет впереди сомкнулся, и Роберт потерял Уоллеса из виду.
Люди короля остановились у виселицы. Последовала заминка, во время которой толпа вокруг эшафота кричала и улюлюкала, пока Уоллеса отвязывали от повозки. Через несколько минут, поддерживаемый двумя стражниками, он взошел на плаху. Теперь руки у него были связаны за спиной. Толпа злорадно взвыла, когда он голым предстал перед нею, осыпая его оскорблениями, как раньше осыпала экскрементами и камнями. Роберт вспомнил, как Уоллес стоял в Лесу на поляне, обращаясь к мужам Шотландии, и голос его был полон силы и властности, а синие глаза внимательно оглядывали каждого из них по очереди. Он собственным мечом произвел этого человека в рыцари. Ему хотелось закричать — и остановить то, что должно было произойти. Но с таким же успехом он мог попытаться остановить начинающийся прилив.
С перекладины виселицы опустили петлю, которую накинули Уоллесу на шею. Толпа притихла, когда один из палачей в черном затянул ее, аккуратно пристроив узел за ухом, чтобы шея приговоренного не сломалась и смерть не наступила раньше времени. Наказание за измену предусматривало повешение, вспарывание живота и четвертование. Его еще именовали тройной смертью, потому что жертвы умирали трижды. Палач отступил на шаг и кивнул своим помощникам. Роберт увидел, как Уоллес закрыл глаза. Кажется, он сделал глубокий вдох. А потом трое мужчин налегли на другой конец веревки, переброшенной через перекладину. Петля внезапно затянулась у Уоллеса на шее, свернув ему голову на сторону. Когда ноги его, окровавленные и покрытые синяками после путешествия по улицам Лондона, оторвались от помоста, толпа взорвалась радостными криками. Мужчины тянули веревку изо всех сил, поднимая вверх все семь футов Уоллеса. Пепельно-серое лицо его побагровело, а глаза вылезли из орбит, когда ему стало нечем дышать. Медленно тянулись секунды, и толпа шумно зааплодировала, когда ступни Уоллеса задергались. Глаза его, казалось, готовы были лопнуть, на шее вздулись жилы, а лицо обрело синюшный оттенок. Тело его начали сотрясать конвульсии, а между зубами вывалился язык. Роберт, сообразив, что стоит затаив дыхание, шумно выдохнул.
Аплодисменты постепенно замерли. Некоторые женщины отвели глаза, будучи не в состоянии наблюдать за медленным и болезненным умерщвлением. Наконец один из одетых в черное палачей, пристально наблюдавший за Уоллесом, кивнул мужчинам, натягивавшим веревку, которые уже тяжело дышали и обливались потом. Они дружно отпустили свой конец, и тело Уоллеса с глухим стуком повалилось на эшафот. Один из помощников палача подошел к нему и окатил холодной водой из ведра, чтобы привести в чувство. Через несколько мгновений над замершей толпой разнеслись судорожные вздохи. В воздухе разлилось странное облегчение, и люди вновь начали разговаривать и смеяться. Уоллеса подняли на ноги и подвели к столу, установленному на эшафоте. Гиганта уложили на него и привязали ремнями для второй смерти. Дождь усилился, и зрители стали жаться друг к другу. На эшафоте в руках палачей блеснули лезвия изогнутых ножей и пыточных приспособлений.
Сначала ему отрезали гениталии, и с губ его сорвался глухой вой. Потом, когда кровь оросила его бедра, палачи начали вспарывать ему живот снизу вверх. Роберт взглянул на светловолосого мальчишку, который так радовался тому, что увидит, как умрет преступник. По-прежнему сидя на плечах мужчины, тот отвернулся. Крепко зажмурившись, он зажал уши ладонями, чтобы не слышать нечеловеческого крика Уоллеса и не видеть, как его потрошат заживо. Уоллесу вырвали внутренности и швырнули их в жаровню, где они зашипели и затрещали на угольях. Многие зрители по-прежнему наблюдали за казнью, хотя и молча. Вскоре должна была наступить последняя смерть. Милосердное обезглавливание. Роберт повернулся и стал выбираться из толпы. По щекам его стекали капли дождя.
Вестминстер, Лондон
год
Сэр Джон Сигрейв застыл в ожидании перед входом в Зал приемов Вестминстерского дворца, когда король Эдуард со свитой въехал во двор. Ноги лошадей были забрызганы грязью Миддлсекского леса. За лордами, рыцарями и оруженосцами, сопровождавшими короля, громыхала на камнях повозка, нагруженная тушами полудюжины убитых оленей. Одна, принадлежавшая самцу с четырнадцатью отростками на рогах, была уже разделана. Его огромную голову, увенчанную ветвистыми рогами, нес на шесте егерь, и по древку стекала кровь. Под ногами у лошадей носились гончие, заливаясь восторженным лаем.
Сигрейв, неловко ступая, зашагал по двору. Хромота его — память о битве с отрядом Комина под Рослином — неизменно усиливалась в сырую погоду. В руке он держал потрепанный кожаный мешок, направляясь к королю мимо пажей, которые принимали копья и шлемы у спешивающихся рыцарей. Лица их блестели от дождя. Король Эдуард, возвышавшийся над ними в зеленой охотничьей накидке, похоже, пребывал в хорошем настроении, поскольку смеялся чему-то, что говорил ему зять, Ральф де Монтермер. С ними были и Генри Перси, и Ги де Бошам. Сигрейв внутренне подобрался, молясь, чтобы король не обрушил свой гнев на того, кто принесет ему дурные известия.
Когда Эдуард увидел, что к нему приближается Сигрейв, улыбка его исчезла, а в глазах появился немой вопрос. Он широким шагом двинулся навстречу своему наместнику, стягивая на ходу перчатки телячьей кожи.
— Дело сделано?
Зная, что он имеет в виду, Сигрейв кивнул.
— Да, милорд. Сегодня днем Уильяма Уоллеса отправили на виселицу, где с ним поступили в соответствии с вашими указаниями.
Эдуард выдохнул через нос, медленно кивая головой, словно наслаждаясь услышанным.
— Труп предателя?
— Он был четвертован. Как только толпа вокруг Смитфилда разойдется, конечности будут готовы к перевозке. Голову опустили в смолу, дабы сохранить ее в целости. Она будет выставлена на Лондонском мосту еще до всенощной.
— Хорошо.
— Милорд. — К ним подошел Эймер. Голос его звучал невыразительно, а настроение, в отличие от настроения других участников охоты, явно оставляло желать лучшего. — Главный егерь спрашивает, окажете ли вы ему честь первым приступить к разделке.
Сигрейв заметил, что рыцарь избегает смотреть королю в глаза. Он слышал, что одержимость Валанса Робертом Брюсом стоила ему утраты милости короля. Сигрейв крепче стиснул мешок, прекрасно сознавая, каких демонов ада сейчас выпустит наружу.
Эдуард в предвкушении потер руки, улыбнувшись одной из своих редких улыбок.
— Разумеется, окажу.
— Милорд, — вмешался Сигрейв, — это еще не все.
Тон наместника заставил короля нахмуриться.
— Да?
— Это передали мне вместе с одеждой и оружием, захваченными у Уоллеса в момент пленения. — Лорд-наместник показал королю мешок. — По словам моих людей, Джон Ментейт обнаружил его в вещах преступника. — Сунув руку в мешок, он достал оттуда свиток пергамента. — Это было внутри.
Эдвард принял у него свиток. Когда егеря принялись стаскивать туши оленей с повозки, а рыцари и лорды оживленно заговорили, обсуждая охоту, он развернул его и стал читать. Сигрейв смотрел, как изменился в лице король и здоровый румянец схлынул с его щек.
— Что это, милорд? — осведомился Эймер. Выражение лица кузена заставило его нахмуриться.
Эдуард поднял голову. Глаза его метали молнии.
— Где Роберт Брюс?
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
Вестминстерское аббатство возвышалось над соседними зданиями, белый гигант на фоне свинцового неба, и его остроконечные арки и контрфорсы блестели влагой. Из разинутых пастей горгулий хлестала вода, стекая по запрокинутым лицам ангелов. Казалось, красное витражное стекло окна-розетки[52] кровоточит струями дождя. Далеко внизу, у колоссальных арочных дверей, выстроились длинные очереди мужчин и женщин, прячущих лица от ливня.
Роберт, скакавший, не жалея коня, по Королевскому тракту, направился прямиком к белым стенам аббатства. Пришпорив коня, он промчался по мосту через Тайберн и влетел под огромную каменную арку, после чего осадил своего скакуна у входа на территорию аббатства. Спешившись, он отыскал взглядом крышу Зала приемов, торчавшую над разномастными зданиями позади него: именно там состоялся суд над Уоллесом. Промокшая накидка давила Роберту на плечи, а сапоги его были заляпаны грязью Смитфилда. С кончиков волос на щеки стекала вода, а перед глазами стоял Уоллес, простертый на столе для казней. Роберт много раз видел кровавую смерть на поле брани, видел, как страшно умирали люди, пронзенные насквозь копьями или разрубленные топорами, становясь добычей стервятников. Но в том, как поступили с предводителем повстанцев, было нечто богопротивное; надругательство не только над плотью, но и над душой. Воин не заслуживал подобного медленного умерщвления. Это — не та смерть, которой желает мужчина.
За спиной у него застучали копыта; его догнал отряд. Нес спешился первым и направился прямо к нему.
— Сэр? — осведомился он, принимая у Роберта поводья, и в голосе его прозвучала тревога. Нес заколебался. — Милорд, вы ничем не могли ему помочь.
Роберт устремил взгляд на процессию оборванных мужчин и женщин, входящих в аббатство. Он знал, что так быть не должно. Если бы он действовал в соответствии со своим планом, проигнорировал бы Джеймса Стюарта и Ламбертона, то сейчас мог бы вести за собой армию, созванную Уоллесом, и они вдвоем сражались бы за свободу своего королевства. А вместо этого он напрасно ждал ответа Комина, который так и не пришел. И какой выбор отныне остался у него? Или у Шотландии? Он вспомнил пророчество, спрашивая себя, а не мог ли он сам ошибиться, не было ли оно подлинным, в конце концов? Быть может, именно поэтому все его замыслы пошли прахом? Он должен знать правду. Оставив Неса с лошадьми, Роберт нырнул в арочный проход в стене аббатства.
После того как публичная казнь в Западном Смитфилде совершилась, толпа вокруг виселицы начала расходиться. Одни отправились искать развлечений в гостиницы и постоялые дворы города, другие вернулись к своим обязанностям, оставив дождь смывать кровь с эшафота, а топор палача — со стуком разрубать тело Уоллеса на части. Роберт, найдя своих людей по лаю Фионна, продолжил путь в Вестминстер, рассчитывая оставить столпотворение позади, но обнаружил, что Королевский тракт битком забит людьми, многие из которых страдали увечьями или болезнями кожи, исхудав от нищеты и недоедания. Расспросив группу паломников, он выяснил, что король объявил о раздаче пожертвований беднякам в усыпальнице Исповедника. Но, самое главное, как рассказали ему паломники, там же на всеобщее обозрение будут выставлены все четыре реликвии Британии.
Роберт не мог изменить судьбу Уоллеса, как не мог силой воли заставить Комина заключить с ним союз. Зато он мог открыть ту черную шкатулку. Ускорив шаг, он направился к дверям аббатства, не обращая внимания на лужи.
— Роберт?
Он резко обернулся, заслышав знакомый голос, и увидел, что к нему по двору идет Хэмфри, подняв капюшон, чтобы защититься от дождя. Роберт оглянулся; он был уже у самых дверей, за которыми виднелась внутренняя часть аббатства, озаренная тусклым пламенем свечей. Очередь бедняков в рванье тянулась туда, где чиновники, раздающие милостыню, по одному пропускали их внутрь. Рядом стояли и несколько королевских стражников, наблюдая за порядком и высматривая воров.
— Я не знал, что ты вернулся, — сказал Хэмфри, подходя к нему.
— Только что.
Хэмфри окинул взглядом грязные сапоги Роберта и промокшую одежду.
— Ты выглядишь так, словно переплыл реку, чтобы добраться сюда, друг мой.
— Я был в Смитфилде.
После паузы Хэмфри кивнул.
— Дай Бог, чтобы то была последняя кровь, пролитая на этой войне. — Несмотря на оптимизм его слов, тон его голоса был невыразительным и тусклым, а в зеленых глазах стояло отсутствующее выражение. Скорбь, поселившаяся в его душе в ту ночь, когда умерли Бесс и его нерожденный ребенок, стала его частью, и отпечаток ее лег на лицо Хэмфри. — Ты идешь внутрь? — Он устремил взор на аббатство. — Я хочу зажечь свечу в память о Бесс. Прошел уже почти год с тех пор, как… — Он оборвал себя на полуслове. — Прости меня. Последние дни выдались очень нелегкими. На прошлой неделе она отметила бы свой день рождения.
— Я понимаю.
— По пути сюда я видел короля, возвращавшегося с охоты. Я должен встретиться с ним сегодня вечером, чтобы обсудить завтрашнее заседание парламента. — Хэмфри жестом показал на аббатство. — Присоединишься ко мне в моих молитвах? Буду рад, если ты составишь мне компанию. А потом мы вместе отправимся к королю. Я знаю, он с нетерпением ожидает наших предложений относительно нового Совета, прежде чем условия будут согласованы окончательно.
Роберт прикидывал, как бы ответить, и в этот момент к нему подбежал Нес.
— Сэр Роберт! У меня для вас… — Оруженосец запнулся, увидев Хэмфри, лицо которого было скрыто под капюшоном. — … послание, — закончил он, многозначительно глядя на Роберта. — У меня для вас послание.
Роберт нахмурился, заметив, как взгляд Неса метнулся к Хэмфри. Он кивнул графу.
— Иди, я догоню тебя. — Подождав, пока Хэмфри не скроется внутри, он повернулся к Несу. — В чем дело?
— Сэр Ральф де Монтермер увидел, что я жду вас. — Голос у Неса был напряженным. Он окинул взглядом двор аббатства и посмотрел на стену, за которой лежали здания Вестминстерского дворца. — Он только что вернулся с охоты вместе с королем. По возвращении королю передали письмо, найденное в вещах Уоллеса, когда его захватил в плен Джон Ментейт. Ральф не знает, о чем шла речь в письме, но он слышал, как король приказал Эймеру де Валансу арестовать вас.
— Арестовать меня? — Роберт похолодел. — За что?
— Ральф не знает. — Нес перевел дыхание. — Но он сказал, что должен вам вот это. — Нес протянул руку и разжал ладонь. Там лежала пара шпор, перепачканных после целого дня, проведенного в седле.
Послание получилось предельно ясным.
— Бежать? — Роберт взглянул на Неса. — Только вместе с братом.
Войдя в покои принца, Эдвард Брюс откинул капюшон с головы. Капли дождя, скатываясь с его одежды, блестели в свете факелов, освещавших коридор. Если не считать шуршания метлы по полу где-то наверху, в здании царила благословенная тишина. Принц и его свита после Смитфилда отправились прямиком на дворцовые кухни, требовать еды и эля. Эдвард под каким-то предлогом отказался; ему были противны их шуточки и грубый смех. Предсмертный крик Уоллеса еще звучал у него в ушах. Казнь оставила у него во рту горький привкус, уничтожив иллюзию дружбы и комфорта, которую ему удалось выстроить вокруг себя за последние несколько лет, что и позволило ему играть роль лояльного вассала. Холодная ярость, сдерживаемая в силу необходимости, сейчас вырвалась наружу.
Он злился на себя. Ему было неловко и стыдно вспоминать те времена, когда он сидел за одним столом и пил с этими людьми, смеялся их шуткам над дикарями-ирландцами, злобными валлийцами и недоразвитыми скоттами. Как мог отец назвать его в честь короля? Варвар? Дикарь? Он не мог найти других слов, чтобы описать то, что Эдуард повелел сегодня сделать с Уоллесом на плахе.
И завтрашнее заседание парламента, какие бы свободы ни пожаловал им король своими указами, не сможет замаскировать кандалы, которыми Шотландия отныне будет прикована к Англии. Роберт должен был приехать из Риттла со дня на день, но, насколько было известно Эдварду, брат так и не получил ответа от Джона Комина относительно предлагаемого альянса, так что надежды на решительные действия, о которых он мечтал, практически не осталось. Если бы все зависело от него, он, Эдвард, пошел бы другим путем. Будь он первенцем, он бы сейчас не ждал, чтобы Комин решил судьбу Брюсов и всего королевства. Он завтра же отправился бы на север и провозгласил себя королем, объявив Уоллеса мучеником, погибшим за свободу Шотландии, дабы собрать под свои знамена настоящих мужчин, и да будут прокляты те, кто встанет у него на пути.
Дойдя до лестницы, ведущей в его комнату, Эдвард начал подниматься по ней. Он так углубился в свои мысли, что даже не услышал шаги у себя за спиной. Но тут кто-то окликнул его по имени, и он остановился на середине лестницы. Обернувшись, он увидел, что к нему идут четверо мужчин, и тени их, гигантские и черные, скачут по освещенным факелами стенам. Когда они подошли ближе, он понял, что возглавляет их Пирс Гавестон. В угольно-черных глазах гасконца застыло голодное выражение. Когда Пирс подошел к нему вплотную, Эдвард заметил, что он сжимает в руке меч.
— Мастер Пирс, — приветствовал его Эдвард, не сводя глаз с оружия. Спутников гасконца он тоже хорошо знал, все они были придворными принца. Они держали ладони на рукоятях своих мечей, готовые выхватить их в любую секунду. — Что, эль перестал литься рекой?
— Отчего же, он льется, как и прежде, — ответствовал Пирс. — Во всяком случае, лился до появления людей короля, которые приказали нам разыскать вас.
— Вы меня разыскали, и что же дальше?
— Мы должны арестовать вас.
Эдвард почувствовал, как рассеиваются уныние и темнота. Мир вокруг обрел кристальную ясность. Сердце гулко забилось у него в груди, но внешне он сохранял невозмутимость и спокойствие. С тех пор как он стал свидетелем совсем не дружеских объятий в лесу под Берствиком, Пирс стал вести себя с ним совершенно по-другому. Принц тоже, но если он старался приблизить Эдварда к себе, то Пирс стал холоднее и намного агрессивнее. Быть может, он решил еще раз пролить сегодня шотландскую кровь, чтобы навсегда похоронить тайну, объединявшую их троих?
— Арестовать меня? — Между ним и четверкой мужчин оставалось семь ступенек. Он был ближе к верхней площадке лестницы, чем к нижней. — Это что, какая-то шутка?
Пирс улыбнулся.
— Вашим братом займутся люди короля. А принц оказал мне честь, разрешив арестовать вас.
Гасконец прыгнул, собираясь проткнуть Эдварда мечом, но тот развернулся и бросился вверх по ступенькам. У него не было с собой меча, а лишь кинжал на поясе, с которым сражаться против мечей как-то несподручно. На верхней площадке лестницы коридор тянулся в обе стороны. Выскочив на нее, Эдвард увидел слугу, который на коленях чистил плитку, а рядом с ним на полу стояло деревянное ведро. Схватив его, он швырнул его вниз по лестнице. Из ведра ударила струя грязной воды, и Пирс пригнулся. Услышав, как ведро с грохотом покатилось по ступенькам, а вслед за этим раздался крик боли, Эдвард помчался по коридору к своей комнате. Он не оглядывался, слыша за спиной топот ног и встревоженные крики слуги. Влетев в свою комнату в конце коридора, он обернулся, увидел Пирса, мокрого до нитки и взбешенного, который мчался на него, и захлопнул дверь у него перед носом.
Задвинув засов и в спешке ободрав костяшки пальцев, Эдвард окинул комнату взглядом, задержав его на огромном гардеробе, стоявшем у стены. Сзади раздался тяжелый удар в дверь. Ухватившись за край тяжеленного шкафа, он поволок его по полу, скомкав ковер. Раздался новый удар, и засов заходил ходуном в петлях, грозя выскочить. Третий удар сопровождался треском расщепленного дерева.
— Тебе некуда деваться, сукин сын! — услышал он рычание Пирса.
Издав протестующий скрип, гардероб наконец придвинулся к двери, загородив собой проем. Эдвард навалился на него, переводя дыхание и вслушиваясь в беспорядочные удары, перемежаемые угрозами и руганью Пирса.
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
После нескольких неудачных попыток выломать дверь плечом они решили сделать передышку.
С другой стороны до Эдварда донесся голос Пирса:
— Джеффри, Брайан — вы двое остаетесь здесь. Смотрите, не дайте ему удрать. А мы принесем топор со двора.
Эдвард, всем телом налегавший на гардероб, не сомневался: Пирс хотел, чтобы он услышал его слова. Гасконец понимал, что загнал его в ловушку. В комнате имелось всего одно окно, забранное свинцовым переплетом, но оно было слишком маленьким, чтобы протиснуться в него. Побеленные известкой стены были сложены из массивных камней. Прислушиваясь к шагам, замирающим в коридоре, Эдвард окинул взглядом доски пола, обнажившиеся под смятым ковром, лихорадочно раздумывая, сможет ли он поднять их и пробиться на нижний этаж. Джеффри и Брайан вновь начали ломиться в двери, отчего гардероб застонал и зашатался. Вооружившись топором, они ворвутся внутрь в течение нескольких секунд.
Поначалу Эдвард решил, что Пирс решил устроить ему персональную вендетту, но теперь отказался от этой мысли, учитывая серьезность ситуации. Причина, из-за которой его с Робертом собирались арестовать, явно была очень весомой. Он вспомнил казнь Уильяма Уоллеса. Мог ли знаменитый разбойник, пребывая в отчаянии или под действием пыток, выдать своим мучителям сведения, благодаря которым те раскрыли планы его брата возглавить новое восстание против короля и самому взойти на трон? Эдвард не верил, что Уоллес оказался способен на такую подлость, но сегодня он собственными глазами видел, что они с ним сделали. И мог ли человек, зная, какие кошмарные мучения ему предстоят, не выдать тайны, которую в ином случае унес бы с собой в могилу?
Отойдя от двери, Эдвард подошел к своему сундуку, стоявшему у кровати. Открыв его, он достал свой меч. За спиной у него гардероб содрогнулся от очередного тяжелого удара. Топая ногой по доскам, он выбрал ту, которая, как ему показалось, откликалась глухим стуком.
— Открывай, Эдвард, — донесся до него приглушенный голос Джеффри. — В чем бы тебя ни обвиняли, будет лучше, если ты сдашься по доброй воле.
Эдвард оглянулся на дверь. Значит, они даже не знают, в чем его обвиняют? Слова Джеффри звучали разумно, а вот события сегодняшнего дня — нет. Он более не доверял людям, в обществе которых провел два последних года. Сунув кончик лезвия в щель между досками, он всем телом налег на рукоять, пытаясь вырвать доску из пола. Эдвард выругался, поняв, что прибита она очень надежно, держится крепко и поддаваться не желает. По шее у него стекали капли дождя и пота, когда он предпринял еще одну попытку и заметил, что лезвие начинает гнуться. Голоса в коридоре зазвучали слабее, как если бы люди принца отошли от двери. О чем они говорят, он не слышал.
Внезапно неясное бормотание сменилось тревожными криками. Мгновением позже в коридоре раздался топот ног и звон клинков. Выдернув меч, Эдвард перехватил его обеими руками и с недоумением уставился на дверь, из-за которой доносился шум схватки. Знакомый голос выкрикнул его имя, и он подскочил к шкафу, отодвигая его в сторону. Откинув засов, Эдвард распахнул дверь и увидел, что его брат схватился с Брайаном. Джеффри уже лежал на полу и корчился от боли. Он держался за плечо, и между пальцами у него струилась кровь.
С Роберта ручьями текла вода, он промок до нитки, а одежда его была заляпана грязью. В свете факелов он являл собой страшное зрелище, и глаза его яростно пылали, пока он сражался с более молодым соперником. Коридор был узким, и Роберт не столько дрался на мечах, сколько боролся врукопашную. Перепрыгнув через Джеффри, Эдвард бросился ему на помощь. Проскочив за спину Брайану, он обхватил его сзади рукой за шею. Тот начал задыхаться и в панике вцепился в руку Эдварда, что дало возможность Роберту вырвать у него меч. Эдвард держал Брайана за шею до тех пор, пока тот едва не лишился чувств, и только потом отпустил его. Молодой человек осел на пол.
— Уходим отсюда, — скомандовал Роберт, протягивая брату меч Брайана, и быстро зашагал по коридору.
Эдвард бросился за ним вдогонку.
— Что происходит? — пожелал он узнать, когда они помчались вниз по лестнице, перепрыгнув через ведро, которое он метнул в Пирса. — Они пытались арестовать меня.
— Это как-то связано с письмом, найденным в вещах Уоллеса, когда его схватили. Ральф успел предупредить меня. — У двери, ведущей во двор, Роберт остановился. Затаив дыхание, он осторожно приоткрыл ее и выглянул наружу. — Сейчас у нас нет времени искать ответы. Нес и мои люди ждут нас с лошадьми на другом берегу Тайберна.
— Гавестон может вернуться в любую минуту.
— Тогда давай сделаем так, чтобы к тому моменту мы были уже в Шотландии. — Открыв дверь пошире, Роберт выскользнул наружу, в сырой полдень.
Дождь почти прекратился. Во дворе блестели лужи, в которых отражалось небо. Вокруг них высились здания дворца, но все они казались карликами по сравнению с Залом приемов. Как обычно, здесь было полно клерков и стряпчих, слуг и придворных. В просветах между домами Эдвард заметил Темзу, медленно катящую свои свинцовые воды. Следуя примеру Роберта, он накинул на голову капюшон и прикрыл меч полами накидки, когда они зашагали вдоль дворцовых палат, выходивших в сады и на огороды. Оглянувшись, чтобы посмотреть, не появился ли Пирс, Эдвард увидел в главном дворе перед Залом приемов группу людей. Одни были пешие, другие — на конях. Многие держали в руках обнаженные мечи. Среди прочих он узнал цвета Генри Перси и Ги де Бошама. Пока Эдвард смотрел на них, к ним присоединились еще несколько человек.
— Как ты думаешь, это не по нашу душу?
Роберт проследил за его взглядом.
— О том, что я вернулся, знают только Ральф и Хэмфри. Прочие и не догадываются об этом, если только не заметили моих людей.
— Они скоро узнают о нем, когда Пирс найдет Брайана и Джеффри, — угрюмо заметил Эдвард. — Надо было сделать так, чтобы они никому и ничего не смогли больше рассказать.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |