Я возился с крохой, пока мне не сказали, то с него уже достаточно и ему пора есть, а потом спать. Не хотя, я отдал свое чудо мед. сестрам, а вскоре мне сообщили, что завтра можно будет и к Биллу, ведь очнулся несколько часов тому назад, но пока что отдыхает, и лучше не беспокоить его.
Поддавшись уговорам врачей, сегодня на весь оставшийся день, я уехал домой – счастливый и впервые за долгое время – в предвкушении завтрашнего дня и того, что он в себе нес.
***
Встав на следующее утро в непроглядную рань, я наспех принял душ, выпил кофе и помчался в клинику. Но уже по дороге туда, раздумав, решил, что сначала нужно будет заехать еще кое-куда.
Я накупил игрушек, цветов и дорогое украшение.
Я знал, что все это возможно будет не нужно Биллу, но уж быть неприятным точно не может, а я так хотел, чтобы он хотя бы улыбнулся мне, чтобы почувствовал то, что я ценю его и то, что он мне подарил…
Я уложился буквально в тридцать-сорок минут, носясь по магазинам с огромной скоростью, не взирая на то, что практически не спал последние трое суток, и уж точно нормально не ел. Все это было ничем в сравнении с тем, как я был счастлив. Счастлив и благодарен.
Лишь у самой палаты Билла, перед дверью, я замедлил шаг и остановился, переводя дыхание, ведь все время до этого, я носился и мчался к Биллу на бешеной скорости.
Меня переполняли чувства. Я столько всего хотел сказать Биллу, так хотел суметь выразить то, насколько благодарен ему за сына, то, как сильно он мне дорог и важен.
Лишь держа на руках нашего малыша, я понял, как безоглядно, бесконечно люблю своего нежного мальчика. Того самого, который так кокетливо заигрывал со мной в самом начале, стеснялся, зажимался в постели и краснел, когда я выкидывал что-то совсем нереальное. Который готовил мне, давал советы, поддерживал, когда мне было не по себе. Я лишь несколько часов тому назад понял, осознал, что с самой первой минуты, он чем-то зацепил меня, в нем всегда было что-то необычное, но я разглядел это не сразу.
Лишь сейчас я понимал, что готов свернуть горы, лишь бы Билл улыбался мне, лишь бы качал нашего малыша на руках, только бы обнимал меня и шептал что-то нежное на ушко, краснел в моих руках и просил моих ласки… лишь бы согласился быть со мной.
Сейчас я отчетливо понимал, что если нужно, я буду валяться в его ногах, умолять, просить, кричать, делать все, что он пожелает, лишь бы он остался со мной. Ведь только сейчас я понял, что я люблю своего мальчика.
Я вдохнул воздух поглубже и, переложив все пакеты и цветы в одну руку, взялся за ручку и, повернув ее, открыл дверь, переступая порог светлой палаты. Которая встретила меня пустотой.
Я сделал еще пару шагов и ошарашено начал оглядываться по сторонам, словно это могло позволить мне увидеть Билла, находящегося здесь, хотя было и так ясно, что палата пуста.
Я медленно подошел к его постели и провел рукой по ней. Заправлена.
Я словно в трансе опустил все, что держал прямо на постель, пытаясь понять, что же такое происходит.
Еще вчера он был здесь и его не собирались отпускать, но сейчас… ни вещей, ни самого Билла тут точно не было… но как же так?
Я стал лихорадочно думать, и пришел к выводу, что Билла выписать никак не могли, не с его бдительным и строгим врачом,
значит, он ушел куда-то сам…
Но…раз он забрал свои вещи… получается, он сбежал? От меня и сына?
Забыв про все, я оставил все вещи и помчался в регистратуру, но там Билл все еще числился здесь и лишь одна из мед. сестер сказала мне, что видела, как он поспешно покидал здание клиники, но остановить его она не смогла.
Я сразу рванул к машине и поехал домой. В любом случае, он должен быть там, где ему еще быть? Я домчался до особняка на огромной скорости, игнорируя все правила дорожного движения и знаки светофоров.
Но как оказалось, когда я домчался до своего дома, было поздно. Билл был здесь, но, по словам прислуги, всего минут десять, а затем уехал на такси, на котором и приехал, забрав небольшую сумку. И по их словам это было почти час тому назад. Конечно же, куда он поехал, он не сказал, но мне и так все было ясно.
Я лишь взволнованно спросил о том, как он выглядел, и, услышав в ответ «бледным и уставшим» начал переживать еще сильнее.
Всего день прошел после того, как он пришел в себя, а он уже убегал от меня, как от пламени!
Лишь сейчас, стоя у себя дома, посреди гостиной, я понимал, что Билл попросту сбежал от меня! Сбежал без оглядки, как бегут от страшного, злейшего врага! И винить нужно было только себя.
В моей голове до сих пор не могло уложиться, как все так могло выйти… но самое обидным, самым ужасным для меня было даже не это. Мою грудь словно полоснуло от резко пришедшей мысли в голову.
Билл даже не взглянул на нашего сына… даже не взял его на руки. Не захотел. Видимо, он действительно ненавидел моего сына. Именно моего. Потому что отныне он был только моим. Ведь Биллу он оказался действительно не нужным.
Взяв себя в руки и заставив себя пройти к машине, я вновь поехал в клинику. Я должен был быть рядом с сыном, ведь получалось, что никому, кроме меня неповинеповинная ни в чем кроха, только-только родившаяся, не была нужна. Он на этом свете всего третий день, а его уже кто-то бросил, кто-то ни за что отказался от него, и как бы мне не было тяжело, я должен быть с ним, должен идти вперед и быть сильным ради своего малыша.
POV Bill
Я пришел в себя, с трудом открывая глаза и пытаясь рассмотреть, что находится вокруг меня. Светлые стены, такой же потолок… солнечные лучики, проникающие через окно… Как я понял через несколько секунд, я находился в больничной палате. Я начал думать и вспоминать, что происходило еще тогда, когда я был в сознании…
Вот я был в своей комнате, когда мне вдруг стало плохо… затем, Том отвез меня в клинику, врачи начали суетиться возле меня, говоря что-то о преждевременности, а затем, меня отвезли в операционную, после которой я ничего не помню…
Медленно я приподнялся на локтях и посмотрел на свой живот… Плоский. Откинувшись на подушки обратно, я облегченно вздохнул. Ну, вот наконец-то, это и закончилось. Я свободен…
Это крутилось в моей голове так, словно горело блестящей вывеской на каком-то здании, я не мог в это поверить, боялся, что у меня отнимут это… то, чего я так ждал!
Мои мысли прервал вошедший в палату врач.
- Здравствуй, Билл! – улыбаясь, поприветствовал меня герр Шнейдер. – Я рад, что ты пришел в себя, все прошло успешно!
- Спасибо вам, доктор, - тихо и искренне произнес я.
- Ваш сын тоже в порядке, вы скоро сможете его увидеть, а пока вам нужно отдыхать…
- А когда меня выпишут? – поинтересовался я.
- Думаю, три дня – это минимум, который вы здесь пробудете, а лучше понаблюдаться у нас с неделю…
- Ясно, - разочарованно произнес я.
- Вашего парня я пока что отправил домой, а то он не желал уезжать отсюда почти три дня, - мягко улыбаясь, сообщил мне доктор. Я только кивнул. Знал бы он, чего от меня хочет этот самый парень…
И, хотя, то, что Том не отходил от меня, пока я был без сознания, вроде бы говорило в его пользу, тем не менее, я чувствовал себя лишь еще скованнее. Том был повсюду, он был в каждом уголке моей жизни, а я так не хотел…
Весь день я думал о том, что делать… ребенок, Том, свобода, страх…
Я встал лишь тогда, когда мне принесли поесть, но скорее просто для того, чтобы размяться. Было так непривычно без огромного живота… я провел рукой по нему – уже плоскому, понимая, что хочу увидеть того, кто жил во мне все это время… толкался, пинался…
Мальчик… у меня родился мальчик… это было так непривычно осознавать… словно все это происходило не со мной.
Я быстро задышал, передвигаясь по палате, как загнанный в угол зверек. Во мне начала просыпаться дикая паника…
Том. Вся проблема была в нем… я боялся, что он вот-вот придет и скажет мне о том, что передумал, что я принадлежу ему и останусь с ним и ребенком…
А малыш… этого я тоже боялся… во мне царил невероятный страх, а мысли носились в голове в каком-то непроглядном хаосе. Я боялся того, что когда мне дадут его на руки, я влюблюсь в него и не захочу больше отдавать никому и ни за что… что со мной будет в этот момент? Как мне быть тогда? Ведь Том никогда и ни за что не отдаст мне малыша… а я не смогу быть с ним. Как бы он не поменялся, что бы ни делал, во мне словно что-то сломано, растоптано им, и я больше не могу доверять ему, не могу переступить через себя…
Все, что было когда-то внутри меня к нему, перегорело. Так бывает, когда выжигают целое поле. Тоже самое было и с моими чувствами к нему. Мне до сих пор порой снилась та сцена в гостиной, когда он бил меня, а я умолял его остановиться, захлебываясь в своей крови. Кошмаром еще хуже являлся тот, в котором Том избивал меня, но я был уже с большим животом, и каждый раз, я чувствовал, как он убивает ребенка внутри меня.
После таких снов, я подолгу плакал, а на утро маскировал все следы бессонной, беспокойной ночи, чтобы никто и ничего не заметил. Но все эти семь месяцев я жил в каком-то диком, животном страхе, отчаянии и одиночестве.
Для меня это был удар – тот поступок Тома. Мне всегда было обидно, когда люди пользовались тем, что я ничем им не могу ответить, и безнаказанно били меня. Но если одного такого человека, своего отца, я смог простить, то с Томом все было по-другому.
Эта была такая обида, которая поселилась глубоко внутри меня… Том столько раз поднимал на меня руку, что воспринимать его нормальным человеком, с которым у нас будет что-то, я просто не мог. Этот осадок, эта обида, они никуда не уходили и не хотели уходить. Они захватили мое сердце и разъели все мои чувства к Тому, как яд, как кислота разъедает металл…
Я не смогу быть с Томом ни при каких условиях – это я понимал точно. И я видел для себя лишь один выход.
***
На следующий день, я сбежал. Без оглядки, без сомнений.
Я заехал в дом Трюмпера лишь затем, чтобы забрать самые необходимые вещи, некоторые документы и деньги. Все остальное я оставил, ни к чему было брать лишний груз, к тому же я спешил. Я боялся, что Том хватится меня и остановит.
Надо сказать, что поехал домой я с уверенностью, что на Тома не натолкнусь. Врач сказал, что отправил его домой, а это значило, что он приедет оттуда прямо в клинику. Взяв такси, я доехал до его поместья и выжидал до тех пор, пока он не выехал со двора и лишь тогда ринулся в дом, как сумасшедший. Я понимал, что времени у меня немного. Я должен был собрать вещи и успеть до аэропорта, а до вылета оставалось чуть больше двух часов.
Билет до Парижа я забронировал еще вчера и теперь, я спешил туда, пытаясь добраться туда, как можно быстрее…
На рейс я успел с трудом, буквально за считанные минуты до окончания посадки. Все это время, я почти каждые десять секунд оборачивался, озирался по сторонам, боясь увидеть идущего за мной Тома, но этого так и не произошло.
Я добрался до Парижа нормально, хотя и чувствовал себя очень слабо. Но все это было ничем в сравнении со страхом, который не оставлял меня ни на секунду.
Да, у меня получилось улететь из Берлина, но что, если Том ринется за мной уже сюда, в Париж? Мои близкие, что если он сделает что-нибудь им? Он ведь много раз грозился, он может, у него хватит на это средств…
Моментами, страх накатывал так сильно, что меня в буквальном смысле начинало мелко трясти, но я вновь брал себя в руки, стараясь успокоиться и надеясь на то, что Том сейчас не захочет оставлять ребенка одного…
Конечно же, я поехал первым делом к Эрику. Первую неделю я провел у него, и лишь потом рассказал родителям о своем приезде. К тому времени, все самое страшное для меня, уже миновало. Я понял, что Том отпустил меня. Иначе он давно был бы здесь, рвал и метал, угрожал и избивал. Но он даже не позвонил, хотя мобильный я не поменял.
Наконец-то, я был свободен…
Первые дни были самыми сложными. Я боялся, каждый день звонил родителям, трясся от каждого звонка в дверь, от каждого шороха, но Том так и не появлялся.
Эрик успокаивал меня, как мог, все время грозился обратиться в полицию, но я не давал ему такой возможности.
У меня что-то вроде долгой истерики. Я не мог успокоиться, не мог нормально есть, спать, думать. Каждое движение мне давалось через силу, а после операции, я сильно ослаб, а нервное напряжение забирало те немногие силы, что были во мне…
Эту неделю я запомнил как сущий кошмар, и очень странно, что я не заработал себе нервный срыв такими темпами. Но когда она закончилась, я смог вздохнуть с облегчением, как говорят, полной грудью.
Страх постепенно отступил, позволяя и другим эмоциям появляться во мне. Я вновь начал нормально мыслить, даже улыбаться на радость Эрику, который по его словам, начал сильно опасаться за мое состояние.
Лишь эту неделю спустя ко мне стали приходить мысли о ребенке… как он, что с ним, здоров ли он?
Я чувствовал себя виноватым, ведь, по сути, я бросил малыша – своего родного, только что рожденного, совсем маленького…
Но, с другой стороны, разве был у меня выбор? Я знал, что если взгляну на него, то могу сорваться и уже никогда его не суметь оставить, а Том… я все равно не смогу с ним быть. Не после всего того, что было. Не смогу простить того, что со мной он обращался хуже, чем с собакой.
Поэтому все было правильно и к лучшему. По крайней мере, я отчаянно себя в этом убеждал.
И на самом деле, трудно было лишь первое время, первый месяц, а потом… я со всем свыкся и зажил новой жизнью, о которой столько времени мечтал, будучи взаперти.
Со временем у меня появилась новая работа, довольно интересная и высокооплачиваемая. Я стал зарабатывать в несколько раз больше, чем в Берлине и мог себе соответственно, позволить куда больше, чем раньше. Я завел новых друзей, многие из которых оказались личностями вполне интересными и достойными, как минимум уважения. Родителей я убедил в том, что все хорошо, а Эрик вскоре познакомил меня с другом своего парня Джонотона, и мы понравились друг другу…
И вот, после того, как я уехал из Берлина, у меня появился новый мужчина. Жан-Пьер оказался очаровательным и понравился мне с первого взгляда. Мы начали общаться, а затем и встречаться. У меня все наладилось и можно сказать, что я был счастлив. И вот почти три месяца мы были вместе, наслаждаясь друг другом.
Он оказался полной противоположностью Тома во всем и возможно, изначально меня привлекло в нем именно это. Он отличался всем – манерами, повадками, привычками, внешностью. Все было другим. Я наконец-то встречался с адекватным, доброжелательным, открытым и ласковым мужчиной. Именно с таким, о каком всегда мечтал…
- Доброе утро, – промурлыкал мне на ухо Жан. После вчерашней бурной ночи, я остался у него и теперь завтракал на его кухне, а точнее пил кофе. Сегодня был выходной день, и я не хотел будить парня, зная, что он любит поспать подольше, но он сам проснулся и, видимо, не застав меня в постели, пробрался на кухню и подкрался ко мне незаметно.
Обернувшись, я звонко чмокнул его в губы, а затем встал, чтобы налить кофе и ему.
По правде говоря, Жан мне нравился, очень, но… кровь не стыла в жилах, сердце не билось как бешенное, а ноги не подкашивались от его улыбки. Он не пленил мой разум, я не думал о нем днем и ночью, но он был приятным человеком и потрясающим, трепетным любовником, который ни разу не сделал мне больно в постели. Да, каких-то особых чувств он не вызывал, но он не стремился подчинить меня себя, прислушиваясь к моему мнению, разве это не важнее, чем глупые чувства, которые истязали мое сердце столько времени?
Разве он не лучше Тома во всем?
- Ты сегодня какой-то задумчивый, - протянул Жан-Пьер, благодарно принимая кружку с горячим напитком из моих рук.
Я рассеяно кивнул и вновь опустился на свое место.
- Это из-за твоей предстоящей поездки в Берлин?
- Наверное, - вновь кивнул я.
Мне нужно было доделать кое-какие дела, забрать некоторые личные вещи из своей старой квартиры, в том числе и мой диплом, многочисленные кредитки и кое-какую одежду.
- Что же там такого? – задумчиво спросил он, но я тут же встрепенулся и покачал головой, фальшиво улыбаясь и переводя разговор на другую тему, чтобы ни в коем случае не выдать себя.
«Там целая жизнь, Жан-Пьер…» - подумал про себя я.
Я не хотел ехать в Берлин. Я чувствовал в этой поездке какую-то невидимую угрозу и опасность. Разумом я понимал, что если бы был нужен Тому, он бы меня давным давно достал не то, что из Парижа, из любой точки земного шара, но он этого не сделал, значит, я был в безопасности.
Уже сидя в кресле самолета, я думал о том, что он все-таки лжец. Он так рьяно утверждал, что я нужен ему, что я дорог ему именно как человек, а сам… он даже не позвонил после того, как я уехал, и после этого он наверняка захотел бы, чтобы я поверил в то, что ему был нужен не только ребенок.
Все эти цветы, признания, красивые слова – все, как я и думал оказалось ложью. Это было так в его духе!
Я выносил его отпрыска и все. Оказался более не нужным, как и думал. Зачем он только каждый раз заводил эту старую пластинку про нужность ему? Лжец и псих – вот кем был в моих мыслях Том Трюмпер и я не собирался менять своего мнения.
Уверен, что и ребенка он вырастит под себя – таким же лживым, самоуверенным и жестоким, как он сам.
Полет прошел хорошо и относительно быстро. В аэропорту я сразу же взял такси и направился в свою старую квартиру. Во-первых, нужно было отдать ключи хозяйке, во-вторых, забрать оттуда свои вещи.
Я договорился с женщиной, которая сдавала мне ее, встретиться на квартире, в которой она меня уже ждала, когда я добрался до нее.
Быстро собрав свои вещи, я отдал ей ключи, доплатил за предоставленные лишние неудобства и покинул дом, на этот раз, скорее всего уже навсегда. Возвращаться туда не было никакого желания, и я решительно, быстрым шагом вышел на улицу.
Много вещей забирать не пришлось, а с собой я не привез почти ничего, поэтому сейчас все умещалось в одну небольшую спортивную сумку, которая висела на моем правом плече.
На улице было холодно, несмотря на то, что было начало марта, и снег уже растаял. Более того, кое-где деревья уже начинали расцветать, вступая в теплые объятия весны.
Задумавшись, я вытащил пачку сигарет из кармана куртки и закурил, пока ожидал вызванного такси.
Почему-то вспомнился тот момент, когда Том проезжая мимо меня, обрызгал грязью всю мою белую одежду. Я так злился на него в тот момент! Тогда мы были еще не так близки…
Все плохо началось и так же плохо закончилось. Сложно и запутанно.
Определенно странным было и то, что даже такое абстрактное понятие, как погода напомнили мне о Томе…
Впрочем, казалось, что весь город, вся страна сейчас напомнили мне об отношениях, которые длились больше года… и которые отношениями было назвать нельзя.
Выкинув сигарету, я сел в такси, которое подъехало через десять минут, и продиктовал адрес банка, в который мне было нужно. Там мне нужно было кое в чем разобраться, и по сути, все, больше меня здесь ничего не держало…
И я уложился за один час. Все было сделано и из этой страны, я мог уезжать совершенно спокойно. Но меня словно что-то останавливало.
Я уже мог заказать билет обратно в Париж, но зачем-то блуждал по улицам, выкуривая одну сигарету за другой и думая обо всем, о чем угодно, только не о том, что на самом деле меня здесь держало.
На часах было почти пять вечера, когда я совсем продрог от холода и зашел в первое попавшееся на пути кафе, чтобы поесть и выпить чего-нибудь горячего, ведь целый день я не ел, даже во время полета.
Сделав свой заказ, я ответил на входящий звонок.
Звонил Жан-Пьер, и я нехотя нажал на кнопку принятия вызова.
- Привет, крошка, как у тебя продвигаются дела? – спросил мой бой-френд, а я не знаю почему, но впервые за все время знакомства с ним, мне стало как-то… противно. Мне вмиг стал противен его голос, он сам, его слова, все…
- Прости, я не могу сейчас говорить, я перезвоню тебе, - это все, что я смог выдавить из себя, отключая телефон совсем, понимая, что он перезвонит. Я не знаю, что со мной произошло в этот момент, я не могу описать это словами, мне просто вдруг резко стало дурно, затошнило, голова начала кружиться…
Лишь после того, как я прошел в уборную и умылся холодной водой, я смог более или менее нормально мыслить и пришел в себя.
Вернувшись на свое место, я отодвинул от себя тарелку с недоеденной едой, и принялся задумчиво крутить в руках чашку с кофе, начиная понимать, что отвратителен мне никак не Жан-Пьер. Отвратителен мне – я, я сам собственной персоной! Меня тошнило от своих поступков. В прямом смысле этого слова.
Я жил своей жизнью, тр*хался с малознакомым мужиком, а мой ребенок находился здесь и я даже не знал, что с ним… жив ли он, здоров… так не поступают даже самые ужасные люди, так поступают даже не все проститутки. Я чувствовал себя грязной и аморальной шл*хой. То, как я поступил, оправдать было невозможно ничем… своих частичек не бросают, даже звери так не делают! И плевать на то, какой Том…
Вдруг в голову начали приходить еще более страшные вещи - а что если с малышом что-то случилось? Что, если ему была нужна моя помощь… а я был в этот момент далеко…
Этих «если» пронеслось в моей голове уйма, пугая меня своим разнообразием и множеством…
Все то время, что я жил в Париже, теперь мне казалось, что это был вовсе не я. Я бы не смог, никогда не смог оставить своего ребенка, от кого бы он не был рожден. Это был не я…
Время в Париже теперь казалось мне каким-то серым, словно я находился все это время в вакууме, не соображая, что творю…
Ужас накатил на меня изнутри, грозясь затопить все, и вылиться наружу в виде слез, но я сдерживался, как мог.
Мне было противно от всего – от себя, от Парижа, от Жана, от всего, что я делал раньше… ведь все это в корне было не правильно!
Я словно спал все это время, мои чувства спали, я руководствовался разумом, словно робот, а эмоции в тот момент во мне не жили... я словно запер их где-то в глубине себя и только сейчас, когда я вернулся в родной город, они проснулись во мне, вспыхивая ярким огнем, который грозился обжечь меня жестокой правдой - я бросил своего ребенка.
Все-таки меня стошнило. Я еле успел добежать до уборной, в которой оставил все, что только что съел. Мне было так плохо от одного осознания, что я натворил... Я ведь еще никогда не ошибался так сильно, и теперь что-то съедало меня изнутри, противным комком кружа то в животе, то в груди, то в самом горле.
Я с трудом умылся и, направившись к своему столику, расплатился, скорее выходя на воздух, вдыхая его как можно глубже в легкие, словно это могло помочь мне обречь свежесть и силы.
Я еще недолго стоял на улице, вновь начиная замерзать. Вызвав такси, я уверенно отправился туда, откуда еще совсем недавно бежал. Бежал сломя голову, как бегут из тюрьмы… теперь же я ехал туда по своей воле.
Я понимал, что это может закончиться чем угодно. Я не знал, как жил Том все это время, желал ли меня убить при встрече, завел ли кого-нибудь другого… я ничего не знал. И от Трюмпера можно было ждать любой реакции. После того, что я сделал… Но выбора не было.
Мы доехали через час и, выходя из машины, я попросил таксиста не уезжать, потому что, не знал, чего ожидать. И как оказалось, не зря.
Подойдя к воротам, я сразу же почувствовал, что что-то изменилось. Что именно, я понять не мог, но отчетливо чувствовал это.
Нажав кнопку на панели вызова, прикрепленную возле массивных ворот, вскоре я услышал незнакомый голос, который сообщил мне на мой вопрос о том, можно ли увидеться с герром Трюмпером, что он здесь больше не живет.
POV Tom
Последние три месяца оказались самыми тяжелыми в моей жизни. Никогда еще я столько не переживал, никогда столько трудностей ни выпадали на мою долю одновременно…
Все проблемы слились в один большой ком, который катился на меня, как лавина катится с гор не оставляя шансы на бегство и не давая никакой надежды.
Проблемы на работе, бегство Билла, младенец на моих руках, рвущий и мечущий ежедневно отец…
Хотя, наверное, стоит признаться честно – больше всего меня угнетал побег Билла, а больше всего страшил новорожденный…
Я понял, что ничего не знаю, лишь когда привез его домой. Моя маленькая кроха… я не знал, что с ней делать – ни как его кормить, ни как пеленать, купать, держать. Я не знал ровным счетом ничего! И ежедневно я злился на Билла, который уехал, бросив нас, оставив меня одного, ничего не знающего и не умеющего.
Хорошо, что мне помогла мама. Она по моей просьбе переехала жить ко мне на первый месяц. Опыт возни с младенцем у нее как- никак был, и мне не помешала бы поддержка. Видя мое состояние, мама оставила на этот месяц все свои дела и посвятила себя мне и малышу. Каждый день она терпеливо меня учила всем тонкостям ухаживания за ребенком. Я и не знал, какое это хлопотное дело, как на самом деле это не просто, но сдаваться не собирался. Я так радовался его появлению, ведь эта была моя частика, и каждый раз, когда я думал об этом, все трудности отступали на второй план.
Я понимал, что должен был быть хорошим отцом малышу, поэтому старался меньше бывать на работе и больше заниматься им. Было бы дико несправедливо, если бы он оказался брошенным сразу двумя родителями.
По правде говоря, лишь в этой крохе я находил утешение. В нем видел частичку своего любимого, который бросив нас, ушел. Но забота о малыше вытесняла всю боль и обиду, принося облегчение, каждый раз, когда я просто касался его. Он стал моей жизнью.
Мне дико нравилось возиться с ним часами, наблюдая за выражением его личика, или тем, как он сжимает крохотные пальчики на своих ручках и ножках.
На самом деле, Билл оказался таким дураком, и если быть до конца откровенным, мне было жаль его – ведь он упускал самое главное, самое ценное, что могло быть в жизни – крохотное чудо, которое росло на моих глазах.
Мы с мамой назвали малыша Джорджем. Он быстро привязался к своей бабушке, а я привык жить так – втроем, погруженный в заботы о своей крохе.
Мама с радостью заботилась о внуке, давая мне таким образом возможность окончательно не забыть о работе…
Впрочем, как оказалось позже, не так уж это было и нужно.
Сегодняшнее утро было самым обыкновенным. Я проснулся совершенно один в своей огромной спальне. Сладко потянувшись, я повернулся на бок и тяжело вздохнул, оглядывая пустую подушку. Каждое утро я думал о том, как было бы здорово, если бы просыпаясь, рядом я мог увидеть черные, растрепавшиеся ото сна волосы и милое, заспанное личико Билла… как было бы здорово вставать вместе и первым делом спешить к нашему малышу, чтобы покормить его, искупать…
Как было бы замечательно, если бы все мы сейчас делали вместе… вместе растили бы нашего сына.
С трудом преодолев свое настроение, которое уговаривало меня остаться на весь день в постели, я поднялся, быстро умылся и отправился к сыну.
Тихо зайдя в его комнату, я увидел, что Джордж спал, смешно прижимая к себе плюшевого медвежонка.
Как я понял, мама успела его накормить и перепеленать, поэтому я со спокойным сердцем, едва прижался губами к маленькой ручке сына губами, а затем спустился вниз.
Мама вовсю готовила мне завтрак, а я невольно заулыбался, вновь чувствуя себя подростком, которого она собиралась покормить перед школой. Подойдя к ней, я обнял и поздоровался, поцеловав в щеку, а затем сел за высокий стол в ожидании самой вкусной еды, которая может быть, ведь разве кто-то готовит вкуснее мамы? Не поверю.
- Держи, Томми, - мама, ласково улыбнувшись, поставила передо мной ароматно дымящуюся кружку кофе и мои любимые тосты с джемом.
- Спасибо, мам! – она тоже села рядом, зажигая сигарету и начиная потягивать горячий кофе, ею же и приготовленный.
- Ты такой печальный, сынок, - неожиданно произнесла она, заставляя меня вскинуть на нее взгляд.
- Тебе показалось, - безуспешно попытался соврать я.
- Ты страдаешь из-за этого мальчика, Билла, да?
- Нет, мама, мне все равно, правда, надеюсь, он счастлив в своем Париже, а мы и без него обойдемся, - пробубнил я, опуская взгляд, полный отчаяния в тарелку.
Конечно же, мне его не хватало! Я готов был на стенку лезть от одного осознания того, что все могло быть по-другому! Но что я мог сделать сейчас? Ничего, ведь я обещал его отпустить, и держать насильно после родов – нет, мне даже не приходило такое в голову. Я безумно хотел, чтобы он остался, но не собирался его удерживать против его воли. Это все равно была бы не жизнь, я бы мучился еще сильнее, а заодно мучил бы и его. А с него уже достаточно…
- Не ври маме, - строго произнесла она, заставляя меня улыбнуться.
- Я и не вру, правда, - еще раз соврал я, а мама лишь покачала головой.
- Спасибо за завтрак, но мне уже пора, - с сожалением произнес я. На самом деле, сидеть дома, с мамой было куда приятнее, чем идти на работу и в очередной раз выслушивать истерику отца, в течение которой, он вопил о том, сколько выгодных дел я упустил за последний год.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |