Божественный молчал, и доцент уже совсем было уверовал в то, что он не захочет раскрывать перед ним свою душу, как писатель все же заговорил.
- Хироки, - так же тихо спросил он, - была ли у тебя когда-нибудь безответная любовь? Такая, что сжигает тебя дотла и не дает вдохнуть? Такая, что делает тебя слабым и беззащитным? Любовь, которую проклинаешь и благословляешь одновременно?
«Это я соблазнил его… Моя своевольная наивность… Так приятны были прикосновения твоих холодных рук… Все, что мне осталось, - лишь воспоминания о твоих прикосновениях. Моей любви суждено было остаться безответной. Я думал, что если мы переспим, ты поймешь, что я на самом деле чувствую. Но даже если я без конца буду грезить о тебе, ты никогда не почувствуешь ко мне того же. Все, что осталось, - лишь воспоминания о твоих прикосновениях…»
Все это моментально пронеслось в голове Камидзе, все те мысли и чувства, которые, как ему казалось, навеки похоронены в его душе. Но вопрос Акихико разбудил их, и на миг доценту почудилось, что его сердце снова разорвано в лохмотья. «Новаки! – вспышкой сверкнуло в мозгу, и Хиро-сан вновь обрел возможность дышать. – Только Новаки!»
- Да, - спокойно ответил он. – Была. Когда-то давно. Когда-то очень давно…
- И… что? – простодушно спросил Акихико. – Что случилось?
- Он любил другого, - ровным голосом сказал доцент, хотя внутри все кипело: «Как?! Неужели он не понял? Не вспомнил? Неужели… неужели все было напрасно?! Он даже не заметил?!»
- И как ты справился с этим?
- Я продолжил жить, - пожал плечами Камидзе. – Окунулся с головой в учебу, потом – в работу. А затем…
«Затем в моей жизни появился один очень настырный верзила и заставил меня забыть о тебе, - хотел было сказать он, но, конечно, не стал. – Он сделал все для того, чтобы я понял, что можно быть счастливым, стоит лишь позволить счастью проникнуть в твою жизнь».
- А затем я успокоился и забыл, - вместе этого сказал он.
- Так просто? – удивился Усаги. – Взял и забыл?
«Просто?! Это вовсе не было просто!»
- Да, - подтвердил Хиро-сан. – Взял и забыл. Но почему ты меня об этом спрашиваешь? Если я не ошибаюсь, у тебя самого есть опыт в подобных делах. Ведь ты так и не признался Такахиро. Неужели ты до сих пор по нему страдаешь?
Раньше Камидзе ни за что ни позволил бы себе таких слов, но ему во что бы то ни стало нужно было добиться от Усаги ответа на свой вопрос – почему писатель вдруг расхотел жить. Ведь если он так ничего и не расскажет, Хироки ничем не сможет ему помочь. А в том, что помощь ему нужна, доцент ни капли не сомневался. И он обязательно поможет другу.
- Такахиро… - задумчиво произнес Акихико. – Нет, больше я по нему не страдаю. Я все еще люблю его, да, этого невозможно забыть или просто вычеркнуть из жизни, но я уже давно смирился с тем, что мы никогда не будем вместе.
«Не потому ли, что на его месте появился его брат? – подумал Хиро-сан. – Как у вас все это получилось?»
- Тогда к чему эти расспросы? – осторожно спросил он. – Кто стал причиной того, что ты потерял вкус к жизни? Это тот мальчик, с которым ты жил в последнее время?
«Только не молчи! – мысленно взмолился он, заметив, как нахмурился писатель от столь бесцеремонного вмешательства в свою жизнь. – Не замыкайся в себе! Выплесни свои эмоции! Тебе это необходимо!»
В конце концов, с помощью расспросов и наводящих вопросов Камидзе удалось вытянуть из Усаги все подробности. Честно говоря, тяжело далось только начало, а дальше Акихико заговорил сам, все быстрее и быстрее, словно торопясь высказать все, что у него на душе. Хироки слушал очень внимательно, затаив дыхание и стараясь ни словом, ни вздохом не спугнуть этот прилив откровенности.
- И он ушел, - закончил свой рассказ писатель. – Собрал вещи и ушел.
Усаги устало откинулся на спинку дивана и закрыл глаза, как будто этот рассказ отнял у него последние силы. Камидзе, нахмурившись, анализировал услышанное.
- Как давно это было? – спросил он. – Давно он уже не появляется?
- Несколько дней, - неохотно ответил Акихико. – Точно не знаю. Я уже потерял счет времени.
- Всего несколько дней – и ты уже окончательно пал духом? Я тебя не узнаю. Ведь прошло совсем немного времени, почему же ты опустил руки? Все еще может измениться. Парню нужно серьезно все обдумать, это за пару дней не сделаешь.
- Хироки, как много нужно времени, чтобы понять, любишь ты человека или нет? Два года мы с ним прожили бок о бок, делили радости, горести, кров и постель. А теперь…
- Но ведь ты сам этого захотел, разве нет? Ты засомневался в себе и отправил Мисаки в «свободное плаванье». Он растерян и сбит с толку, ты же ничего не объяснил ему. Он всегда и во всем зависел от тебя, а ты отвернулся от него. По крайней мере, именно так ему могло показаться. И когда у него появилась возможность обрести самостоятельность, он ею воспользовался. Он должен привыкнуть ко всем этим переменам. Дай ему время, и он обязательно вернется.
- А если нет? Если Мисаки поймет, что все это время он находился под моим давлением? Что он никогда не любил меня, а всего лишь подчинялся мне? Что мне делать, если он уйдет к этой… Котоко…
- Я уверен, что подобного не произойдет. А если даже вдруг это и случится, тебе придется это пережить. В конце концов, он не единственный…
- Единственный! – воскликнул Усаги, и глаза его загорелись яростным светом. – В том-то и дело, что единственный! Как ты не понимаешь!
- Но ведь Такахиро…
- Такахиро был моим недостижимым идеалом. Моей мечтой. С Мисаки все обстоит совершенно иначе. Он – мое сердце, моя душа, он часть меня! Разве сможешь ты жить с одной половинкой души?
- Но умирать ради него…
- Я не собираюсь умирать ради него. Я просто не хочу жить без него…
- А почему ты так быстро поверил, что он не любит тебя? Ведь у вас все было прекрасно до того момента, как ты решил проверить его чувства.
- Хироки, у тебя же есть возлюбленный, верно?
Камидзе густо покраснел, но все же утвердительно кивнул.
- Вздрагивает ли он каждый раз, как только ты подходишь к нему? Зажмуривается, когда ты хочешь его приласкать? Сопротивляется, когда обнимаешь? Вытирает ли он свои губы после того, как ты его поцелуешь? Нет? Тогда ты действительно можешь быть уверен в том, что он тебя любит. А вот я – не могу…
Акихико и Хироки долго еще разговаривали об этом, и Камидзе, наконец, удалось уговорить писателя хотя бы перестать гробить себя, лежа в темной комнате и куря до позеленения. Ценой невероятных усилий он заставил Усаги пообещать ему, что он не будет больше делать глупостей, станет нормально питаться и вновь примется за работу. Одного ему не удалось – отправить своего друга к врачу на обследование. Этому Божественный решительно воспротивился, как, впрочем, и предложению доцента заходить каждый день к нему и проверять его состояние.
- Я еще могу о себе позаботиться, - отрезал он. – Нянька мне не нужна.
«Ага, конечно, - скептически подумал Хиро-сан. – Если бы не эта самая «нянька», ты до сих пор лежал бы здесь и жалел себя. Неблагодарный!»
Выйдя из квартиры Акихико (причем у Камидзе было ощущение, что писатель его буквально выпроваживал, очевидно, в смущении от того, что пустился в такие откровения, - для него это было непривычно), Хироки вдруг, повинуясь внезапному импульсу, достал телефон и набрал номер Новаки. К горлу подкатил комок, едва он услышал в трубке знакомый встревоженный голос:
- Хиро-сан? Что-нибудь случилось?
- Ничего-ничего… Я просто…
- Что?
- Я просто захотел сказать тебе…
- Я слушаю.
- Я… я так люблю тебя…
И тут же бросил трубку, проклиная себя за минутную слабость. «Зря я это сделал… Думаю, теперь придется приготовиться к тому, что завтра меня ожидает дома, как только Новаки вернется с ночной смены…» И он ни за что на свете не признается даже самому себе, что с предвкушением ожидает этого…
* * *
В последние несколько дней жизнь Мисаки напоминала сплошной калейдоскоп непрерывно меняющихся событий. Учеба, бар, работа по дому – все это занимало его день целиком, так, что у него совершенно не оставалось времени на что-либо еще. Во всей этой кутерьме у него не было возможности подумать. Весь день парень находился в окружении людей, улыбался им, разговаривал, голова была забита только насущными проблемами. И лишь ночью, когда он оставался наедине с самим собой, на студента наваливалась такая тоска, что он сам удивлялся, как еще ему удалось не впасть в черную депрессию.
В баре дела у юноши наладились довольно быстро. Уже через пару дней он освоился, и порой у него возникало ощущение, что он всегда работал официантом. Постоянные посетители бара полюбили этого вежливого, услужливого парня, так что проблем у него не возникало. Конечно, он очень уставал, но это было ему даже на руку – каждый раз Мисаки надеялся, что вымотается настолько, что уснет сразу же, едва его голова коснется подушки. Но, к его сожалению, этого почти никогда не происходило. И ночами он лежал без сна, закинув руки за голову, и думал, думал, думал. О себе, о переменах, произошедших в его жизни, о новых впечатлениях, об Усаги-сане… Именно мысли о нем вызывали у Такахаси такую беспросветную тоску. Ему так хотелось вернуться! Но он не мог. ПОКА не мог.
«Еще не время. Я не готов. Мне нужно обрести независимость. Я должен ощутить себя личностью. Мне надо доказать всем, и прежде всего себе, что я способен на самостоятельность. Я должен стать ЧЕЛОВЕКОМ. Человеком, достойным любви Божественного Усаги-сана, а не бесхребетной «приживалкой», которая только и может, что угождать своему хозяину. И как только я добьюсь этого – тогда я смогу вернуться. Но не раньше. Иначе все было зря…»
Во время этих ночных бдений Мисаки постепенно осознал, что действительно любит этого своевольного, капризного, надменного, эгоистичного и при этом очень нежного, ласкового и заботливого писателя. Теперь, когда никто не домогался студента, когда не приходилось опасаться атаки из-за угла и не думать о том, как бы вечером тайком улизнуть в свою комнату, пока Усаги-сан работает, Такахаси в полной мере ощутил, насколько необходимо ему все это. Отсутствие Акихико было для него словно тупой нож, который медленно, но верно резал на куски его бедное сердце. И от этой боли впору было сойти с ума.
Что же касается ревности Мисаки к Айкаве-сан, то, по зрелому рассуждению, он решил, что ему, наверное, показалось. «Мало ли почему Усаги-сан не пустил меня в ванную, - думал он. – И губная помада мне могла померещиться. А может, он хотел переодеться женщиной и удивить меня, а я пришел раньше и не один и испортил ему весь сюрприз?» От этой мысли Такахаси хихикнул, а когда представил себе накрашенного писателя в розовом платьице с рюшечками, то и вовсе залился хохотом. Впрочем, смех этот едва не превратился в истеричный, ведь он так скучал…
После всех этих бессонных ночей юноше с трудом удавалось заставить свои глаза оставаться открытыми на бесконечных лекциях. Нередко он просыпался от чувствительного толчка локтем под ребра, которым угощал его сердобольный Суми, когда лектор обращал внимание на спящего Мисаки. Труднее всего приходилось на лекциях по литературе. «Демон» Камидзе в последнее время частенько обращал свой гневный взор на несчастного Такахаси, так что тот изо всех сил старался удержать на лице умное выражение, чтобы в очередной раз не получить учебником в лоб. Иногда юноша замечал, что доцент задумчиво смотрит на него, будто прикидывал, чего он стОит.
- И чего он ко мне прицепился? – жаловался Мисаки семпаю на перемене. – Откуда такое нездоровый интерес к моей персоне? Раньше он меня вообще почти не замечал, а теперь…
- Наверное, он в тебя влюбился, - поддразнил его Кейити. – Увидел твои большие печальные глаза и не устоял.
- Семпай!
- А что? Ты же у нас такой милый. Я бы и сам в тебя влюбился, если бы у тебя и без того не была такая насыщенная личная жизнь. Кстати, Котоко тебе сегодня звонила?
Такахаси нежно порозовел и ответил:
- Уже два раза…
Накахара была еще одним обстоятельством, безмерно смущающим Мисаки. После того, как он спешно покинул ее в ее квартире, он все никак не мог решиться позвонить ей и извиниться, и девушка позвонила сама. Тихим голосом Котоко сказала, что все понимает и ни на чем не настаивает, и хочет только одного – чтобы они по-прежнему были друзьями. Обрадованный студент горячо заверил ее в том, что и он мечтает только об этом. После этого они несколько раз встречались (в основном поздним вечером, потому что у Мисаки совершенно не было времени, или на выходных), пару раз сходили в кино на ночной сеанс, но ни разу между ними не было ничего большего, чем дружеское пожатие руки. Но парень чувствовал, что его тянет к девушке, как магнитом. Это ставило его в тупик. Ведь он точно знал, что любит только Усаги-сана, так почему же его щеки вспыхивали, а сердце начинало бешено колотиться в груди всякий раз, когда их руки соприкасались? Почему иногда в его голове проскальзывала подленькая мыслишка о том, что он совсем не прочь, если бы Котоко снова захотела быть больше, чем просто друзьями?
- Ну вот, я же говорю – очень у тебя бурная личная жизнь. Сначала Усами-сан, потом Котоко, теперь вот Камидзе… Да ты просто нарасхват!
- Семпай, это совсем не смешно!
- А по-моему, очень даже забавно. Тебе стоит завести большую «шведскую» семью, и тогда ты точно будешь счастлив.
Мисаки опустил голову. Кажется, для Суми его мысли вовсе не секрет. Похоже, семпай сразу понял, что юноша чувствует и какие сомнения его раздирают.
Кейити посмотрел на склоненную голову Такахаси и вздохнул. «Боже мой, и о чем он только думает? Я даже и не знал, что он с такой легкостью поведется на мою провокацию. Это действительно совсем не захватывающе. Скучно и предсказуемо. Ну ладно, нацепим маску лучшего друга и мудрого семпая и начнем очередной сеанс психоанализа».
- А вообще, - зевнув, сказал он и отвернулся к окну, - я не понимаю, чего ты ждешь. Ведь Котоко так тебе подходит. Смотри, упустишь ее и будешь потом жалеть всю жизнь.
- Мы с ней просто друзья, - неуверенно заявил Мисаки.
- Ты боишься, что она не захочет стать кем-то большим? – проницательно спросил Суми. – Зря. У нее ведь на лице все написано. Она только и мечтает о том, чтобы ты сделал первый шаг. Ведь после того, что у вас с ней случилось, когда этот шаг сделала она, Котоко наверняка считает, что теперь твоя очередь.
- И что мне делать? – простодушно спросил парень.
- Это уж тебе решать, - хлопнув его по плечу, ответил Кейити. – Но если ты хочешь знать мое мнение: Котоко – это как раз то, что тебе нужно. Она нравится тебе, ты нравишься ей. Почему бы не попробовать?
- Но…
- Я всего лишь сказал, что думаю по этому поводу. Дальше действуй сам, - прервал его семпай.
«Да, она нравится мне, - думал Мисаки по пути в бар. – Но ведь я люблю Усаги-сана! Можно ли любить сразу двоих? Нет, это невозможно. Я ведь ее совсем почти не знаю. Я не понимаю, что я к ней чувствую, но что я к ней неравнодушен – это факт. Может быть, все дело в том, что она – первая девушка, которая обратила на меня внимание? И мне нравится в ней именно это? А-а-а-а-а-а-а-а, я не хочу больше об этом думать! Я устал думать! Буду плыть по течению, и пусть все решится само собой!»
И Такахаси в ускоренном темпе помчался в «Нэцке», чудом по пути не врезавшись ни в один фонарный столб.
В баре сегодня было немноголюдно. Юноша обслужил немногочисленных посетителей, поболтал с Сузуки-саном, а потом встал неподалеку и оперся на стену, наблюдая за клиентами. Его внимание привлекла странная пара за ближайшим столиком. Там сидели мужчина лет сорока и молодой парень, почти мальчик, и о чем-то спорили. Вполне можно было предположить, что это отец и сын, но что-то в их глазах удерживало Мисаки от подобного вывода. В их глазах, несмотря на ожесточенный спор, светилась… любовь? Причем явно не родственная. «Неужели они…», - подумал Такахаси и стал прислушиваться к тому, о чем они разговаривают.
- Не понимаю, зачем мы сюда пришли, - с недовольным видом заявил младший, скрестив руки на груди.
- Как это зачем? – наигранно удивился мужчина. – Поесть, конечно.
- Поесть можно было и дома.
- Да, но…
- Если тебе не нравится моя стряпня, так и скажи! – воскликнул мальчик.
- Успокойся, Шинобу-тин, я такого не говорил. Просто твоя еда… гм… отличается некоторым однообразием… Нет-нет, я вовсе не имел в виду, что она плохая, - тут же прервал старший вскинувшегося было юношу. – Ты пойми: я, конечно, ценю в людях упорство, но вовсе не хочу благодаря ему съесть капусту всей Японии.
- Скотина! – заорал Шинобу, подскочив на своем стуле. – Я же ради тебя стараюсь! А ты!..
В его голосе слышались злые слезы.
- Эй, эй, остынь. Ты ведешь себя как ребенок. Сядь. На нас уже все смотрят.
Мальчик, словно опомнившись, смущенно отвел глаза и сел на место.
- Прости, - пробормотал он.
- Да ничего страшного, - великодушно отозвался мужчина. – Я уже привык.
Жестом он подозвал к себе Мисаки, поскольку тот был ближе всего к их столику.
- Я хочу сделать заказ, - небрежно бросил он.
- Я слушаю, - ответил Такахаси, украдкой взглянув в его лицо. «А я его уже где-то видел, - подумал он. – Кажется, в университете…»
- Принесите мне, пожалуйста, овощи во фритюре. И положите побольше капусты. Что-то я за последнее время очень к ней привязался.
Шинобу поднял голову и робко улыбнулся. Мужчина в ответ одарил его такой сияющей улыбкой, что Мисаки поспешил удалиться, чтобы не портить столь интимный момент.
«Они явно любят друг друга, - с какой-то светлой грустью думал парень, относя заказ. – Это видно по ним. И даже ссорятся по-семейному. Беззлобно переругиваются, как супружеская пара, уже давно живущая вместе. И видно, что этот мужчина, несмотря на свои слова, с радостью съест всю капусту в пределах его досягаемости, только чтобы доставить удовольствие своему юному спутнику». Ему вдруг до боли захотелось бросить свой поднос и улететь к Усаги-сану. Открыть дверь и окунуться в сияние его счастливых глаз. И желание это было столь непреодолимо, что юноша весь оставшийся рабочий день был как на иголках и даже по рассеянности перепутал два заказа, вызвав тем самым удивленный взгляд Сузуки-сана.
Когда рабочая смена наконец-то закончилась, Мисаки быстро переоделся и выскочил на улицу к ожидающему его Суми. Так уж у них повелось, что семпай каждый день встречал его с работы, говоря, что ему все равно по пути. Чем занимался вечерами Кейити оставалось неизвестным, потому что он ничего не рассказывал, да и парню было не особо интересно, поэтому он никогда ни о чем его не расспрашивал. Но Такахаси всегда твердо знал, что вечером обязательно встретит семпая перед входом в бар. Иногда ему казалось, что Суми просто-напросто караулит его, чтобы он не наделал глупостей и не побежал очертя голову после работы прямо в объятия Усаги-сана, но в следующий миг юноша раскаивался в этих неподобающих мыслях, просто радуясь тому, что ему не придется идти домой в одиночестве.
Сегодня его ожидал сюрприз. Рядом с Кейити стояла смущенная Котоко. Увидев ее, Мисаки остолбенел.
- Привет, Мисаки, - как ни в чем не бывало поприветствовал его семпай. – Тут к тебе гостья. Я встретил ее по дороге, она хотела сделать тебе сюрприз.
- Привет, - еле слышно проговорила Накахара.
- Привет, - растерянно повторил юноша. – Что ты здесь делаешь?
- Я просто хотела встретить тебя с работы, - краснея, ответила та. – Мы уже так давно не виделись, и я…
Девушка покраснела еще больше. Суми, театрально вздохнув, заявил:
- Да, ребята, похоже, что сами вы не справляетесь. Позвольте, я вам помогу.
Он положил руки каждому из них на плечо, поставив их лицом друг к другу, и сказал:
- Все очень просто. Ты, - он повернулся к Такахаси, - нравишься Котоко-тян. А ты, - Кейити обернулся к девушке, - в свою очередь нравишься ему. Благословляю вас, дети мои! Живите долго и счастливо!
Потом, сменив свой наигранно торжественный тон на обычный, добавил:
- Ладно, выясняйте свои отношения, а я пойду домой, чтобы вам не мешать. Можете не торопиться.
И Суми удалился, усмехаясь, чрезвычайно довольный собой. Правда, ушел он недалеко. Затаившись в ближайших кустах, он стал наблюдать за смущенной парочкой. «Давайте, - нетерпеливо думал он. – Или сейчас, или никогда!»
Багровые юноша и девушка еще некоторое время молча стояли, опустив глаза, пока Накахара, наконец, не осмелилась поднять взгляд.
- Мисаки-кун, - тихо произнесла он.
- Ч-что? – заикаясь, спросил тот.
- Это правда? Я… действительно тебе нравлюсь?
Парень смущенно засмеялся.
- Конечно, нравишься, - ответил он. – Как же ты можешь мне не нравиться? Ты очень красивая девушка, так что…
- Я не в этом смысле, - прервала его Котоко. – Я о наших… наших отношениях…
- Отношениях?
Мисаки широко раскрыл глаза. Утонув в этих бездонных изумрудных озерах, девушка не выдержала и, зажмурившись, выпалила:
- Я люблю тебя!
Парень на мгновение потерял дар речи, а Котоко, будто торопясь все объяснить, затараторила:
- Да, я люблю тебя. Люблю давно, с самой младшей школы. Полюбила сразу же, как только увидела. Но у меня не хватило тогда духу признаться тебе в этом, и я долго раскаивалась в этом до тех пор, пока не встретила тебя снова. И теперь я… я…
Она опустила голову так низко, что волосы полностью скрыли ее лицо, и заплакала. Признание явно далось ей нелегко. Мисаки машинально шагнул к ней и обнял, чтобы утешить. Он понятия не имел, что говорить и вообще как реагировать на столь неожиданные слова. Но молчать он не мог. Он осторожно приподнял ее лицо за подбородок и нежно вытер ее заплаканные глаза.
- Котоко, - прошептал он внезапно охрипшим голосом. – Не надо. Не плачь, пожалуйста.
Она беспомощно посмотрела на него, и столько безмолвной мольбы было в этом взгляде, что Мисаки не удержался и легонько коснулся губами ее мягких теплых губ. Накахара обвила его шею руками и ответила ему с такой страстью, что они оба тут же совершенно потеряли головы, растворяясь друг в друге. На какое-то время – миг? час? день? – для этих двоих окружающий мир перестал существовать, в нем остались лишь они сами – он и она. Но даже в такой сладостный, полный блаженства миг Такахаси не смог отрешиться абсолютно от всего. «Что со мной происходит? – думал он. – В моих объятиях красивая трепещущая девушка, которая призналась мне в любви, а я… Хоть я и возбужден, и сердце мое бьется так, что каждый его удар сотрясает все мое тело, я чувствую себя совсем не так, как, мне кажется, я должен себя чувствовать в этот миг. Что-то не так, и я не могу понять, в чем дело. Почему я не могу забыться? Почему я думаю, вместо того чтобы наслаждаться моментом?»
И вдруг – как удар сердца – озарение. Да, его тело реагировало на близость Котоко, но его душа… Его душа была холодна. Она была спокойна, как зеркальная поверхность ничем не замутненного пруда. Физическое желание – вот что влекло его к девушке все это время. То желание, которое женщины издревле умело пробуждают в мужчинах, желание почти неосознанное, на уровне инстинктов. Многие люди принимают это чувство за любовь и ошибаются, как едва не ошибся и Мисаки. Но теперь он знал, в чем разница. В моменты близости с Усаги-саном его душа словно воспаряла в неведомые дали. Это чувство было таким прекрасным, что юноша удивился, как же он не понимал этого раньше. Котоко – красивая, умная, нежная, любящая девушка, но при всем желании она не могла дать ему то, что ему было нужно. А следовательно…
Такахаси вздохнул и отстранился. Девушка открыла глаза и прошептала:
- Что? Что случилось?
- Прости, Котоко. Прости меня, пожалуйста.
- Как?! Опять?!
- Я знаю, что я болван. Я причиняю тебе боль. Но я не могу. Прости, я действительно не могу. Я благодарен тебе за твою любовь, но я не могу ответить на нее взаимностью. Я… мое сердце несвободно.
- Я понимаю, - тихо ответила она. – Это же… это же из-за Усами-сана, верно?
Мисаки опешил. Но вместо того чтобы нервно засмеяться, замахать руками или заорать с возмущенным лицом «Нет-нет-нет, как ты могла обо мне такое подумать?!», как он наверняка сделал бы это раньше, он просто ответил:
- Да. Но как ты узнала?
- Я знала этого с самого начала. Как только я увидела вас вдвоем, я сразу подумала, что Усами-сан – мой соперник. Вы словно два магнита, притягивающиеся друг к другу с такой силой, что не заметить этого просто невозможно. И он… он так смотрел на тебя… Как бы я хотела, чтобы хоть однажды кто-то так же посмотрел на меня…
- Я уверен, что когда-нибудь это обязательно случится, - мягко сказал юноша. – Просто не может не случиться. Ты заслуживаешь этого гораздо больше, чем кто-либо другой. Прости, что не смог дать тебе этого…
Котоко на мгновение припала к его плечу, вдыхая такой родной аромат, а потом выпрямилась. Глаза ее были сухими.
- Что ж, прощай, Такахаси-кун. Очень жаль, что у нас с тобой все так не сложилось. Будь счастлив.
С этими словами девушка развернулась и ушла в темноту. Ушла с тем, чтобы никогда больше не появляться в его жизни. И, несмотря на невероятную жалость, Мисаки почувствовал и большое облегчение. Еще один гордиев узел в его запутанных отношениях был разрублен.
«Ксо, ксо, ксо-о-о-о!!! Мисаки, ты придурок!!! Ты полный кретин!!! Как ты мог так поступить?!!» Как же Суми хотелось выкрикнуть это во все горло. Но он лишь с силой вцепился в ближайшее дерево, борясь с желанием начать колотиться об него головой. Он глубоко вдохнул и попытался успокоиться. «Ничего… Еще не все потеряно… Мне всего лишь придется перейти к плану «Б». Раз уж затея свести этого идиота с Котоко провалилась, тогда попробуем зайти с другой стороны. Я от своего не отступлюсь!»
* * *
Усаги рассеянно потянулся за сигаретой и нахмурился, обнаружив, что пачка пуста. Видимо, придется прервать свое добровольное затворничество и выйти на белый свет. Курить хотелось просто ужасно. Несмотря на все доводы Хироки, Акихико вовсе не собирался бросать свою пагубную привычку. «Если я брошу курить, - думал он, - то я вообще с ума сойду. Или начну пить. А если я начну пить, тогда я перестану писать, и тогда меня убьет Айкава. Так что лучше медленная смерть от никотина, чем быстрая, но от этого не менее мучительная смерть от когтей моего сумасшедшего редактора».
Айкава, как и обещала, пришла за рукописью на следующий день после визита Камидзе и была очень удовлетворена, обнаружив, что писатель усердно работает. Он с головой ушел в свой роман, в свой придуманный мир, в котором он не чувствовал боли, в котором не было этого выматывающего ожидания и мыслей, сводящих его с ума. Он превзошел самого себя в стремлении уйти от своих проблем к проблемам своих героев, поэтому редактору больше не на что было жаловаться. Усаги работал почти без перерывов, лишь изредка спускаясь вниз за чашечкой кофе, так что роман был уже почти полностью готов. В общем, Айкава цвела и пахла, а Акихико – худел и бледнел. Впрочем, что первой, что второму было совершенно наплевать на последнее обстоятельство.
«Может, оно и к лучшему, - думал писатель, одеваясь. – Немного свежего воздуха мне точно не повредит. Куплю сигарет – и опять за работу».
Выйдя на улицу, он на мгновение ослеп от потоков солнечного света, заливающего улицы. Усаги совершенно отвык от этого, сидя в своей темной берлоге, поэтому сейчас он зажмурился и подставил лицо ласковому теплу утреннего солнышка. Что-то в нем словно ожило от этого тепла, и Акихико вдруг преисполнился уверенности, что все будет хорошо. Мисаки скоро вернется к нему, и все наладится. Все будет так, как и должно быть!
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |