Название: «Любовь, которая нас убивает…»
Автор: Алла ~Сенсей~ Новикова
Бета: Ангелина ~Moto~ Бубоник
Фэндом: «Чистая романтика»
Жанры: романтика, драма, ангст
Пейринг: Усаги/Мисаки, Новаки/Хироки, Мияги/Шинобу
Рейтинг: PG-13
Размер: макси
Размещение: С разрешения автора или его беты
Предупреждения: ООС всех героев фанфика.
От автора: Простите за столь долгое ожидание! Надеюсь, вам понравится!
Свинцовое небо… Противный мелкий моросящий дождь… Унылые, серые, безликие дома… Мерзкая погода. Такая же мерзкая, как и настроение Мисаки. «А кто в этом виноват? – подумал он, подняв лицо к небу. Капли дождя тут же потекли по щекам, словно слезы. – Конечно же, Великий Божественный Придурок Усаги! Сейчас я должен был веселиться вместе с остальными на дне рождения Суми-семпая, а вместо этого брожу по улицам и мокну, как беспризорная собака! Как же так получилось?!» И мысли Такахаси унесли его к началу этого неудачного дня…
* * *
Мисаки по своему обыкновению возился на кухне, готовя обед. Нарезая овощи, он искоса наблюдал за своим возлюбленным. Тот лежал на диване, положив голову на колени Сузуки-сана, и дымил сигаретой, пуская колечки в потолок. У Божественного Усами Акихико, одного из самых известных писателей Японии, самого молодого обладателя премий Наомори и Кикукава, был творческий кризис. Что-то там не ладилось с его очередной книгой, Айкава-сан обрывала телефон, истерически требуя сдачи материала в срок, поэтому Усаги-сан был мрачен и неразговорчив. Мисаки по собственному горькому опыту знал, что в такое время писателя следовало предоставить самому себе, в противном случае Акихико непременно выместит все на своем незадачливом любовнике. Поэтому парень помалкивал, лишь иногда бросая озабоченные взгляды на Усаги-сана. Впрочем, его это не спасло.
- Мисаки? – промолвил вдруг писатель, затушив очередную сигарету.
- М-м? – отозвался тот.
- Поцелуй меня.
- Ага, щас. Разбежался, - пробурчал Мисаки, не двинувшись с места.
Усаги-сан тяжело вздохнул и сел, грустно глядя на Такахаси. Тем же притворно-жалобным голосом, каким он когда-то выпрашивал у Мисаки сосиски в виде осьминожек, Акихико произнес:
- Ну почему ты такой холодный?
Парень промолчал, надеясь, что буря пройдет стороной. Не тут-то было! Не успел он опомниться, как сильные руки писателя обняли его сзади, а его теплое, пропитанное запахом табака дыхание защекотало шею. Мисаки дернулся, пытаясь вырваться, заранее зная, что попытка эта обречена на провал. Усаги-сан держал крепко.
- Что ты делаешь?! Отпусти! – возмущенно завопил Такахаси, барахтаясь в медвежьих объятиях своего хозяина. – Я тут, вообще-то, обед готовлю!
- К черту обед! – властным, не терпящим возражений тоном отрезал Акихико. – Мне нужно вдохновение.
- Я тебе не муза! – продолжая вырываться, воскликнул Мисаки. – Хватит с меня и того, что ты используешь мое имя в этих своих яойных книжонках! Пусть твой музой будет… Сузуки-сан!
- Но ведь Сузуки-сан не может того… и этого… и еще вот такого…
И писатель зашептал на ухо юному Такахаси такие непристойности, что бедняга мгновенно вспыхнул до корней волос.
- Усаги-сан! – взвился он. – Сто раз просил, чтобы ты не говорил мне таких вещей!
Но его любовник интимным вкрадчивым шепотом продолжал перечислять все то, чего не может сделать плюшевый медвежонок, пока Мисаки из красного не стал ярко-пунцовым.
- Замолчи, - тоже шепотом взмолился парень, чувствуя, как подгибаются колени от этого бархатного, ласкающего голоса. – Мне это не нравится…
Он и сам не заметил, как рука Усаги-сана оказалась там, где она оказалась, пока писатель не пробормотал:
- А по-моему, очень даже нравится…
Мисаки подскочил, как ужаленный, и, вырвавшись наконец из рук Акихико, начал трясущимися руками снимать с себя фартук. Усаги-сан, нахмурившись, наблюдал за ним.
- Ну все, мне пора, - нарочито бодрым тоном сказал Мисаки, надевая пиджак. – Обед готов, так что с голоду ты не умрешь. Вернусь вечером.
- Куда ты собрался?
- К семпаю. На день рождения. Я же тебе говорил, помнишь?
- Помню. И я так же прекрасно помню, как сказал, что ты никуда не пойдешь.
- А я у тебя разрешения не спрашивал! – потихоньку закипая, воскликнул Мисаки. – В конце концов, у меня есть своя личная жизнь!
Парень направился к выходу, игнорируя печальный взгляд писателя.
- Все, я ушел, - буркнул он, открывая дверь, которая, разумеется, тут же с грохотом захлопнулась перед самым его носом.
- Ты никуда не пойдешь! – прорычал Усаги-сан.
Он легко поднял юношу, взвалил на плечо и понес обратно, не обращая ни малейшего внимания на его отчаянное сопротивление.
- Отпусти! Скотина! Придурок! – орал Мисаки, извиваясь.
Тут его бесцеремонно бросили на диван, и сверху на него опустилось тяжелое тело Акихико, почти не давая возможности дышать.
- Отвали, - прохрипел Такахаси. - Мне нужно идти.
- Ты останешься здесь, со мной, - категоричным тоном заявил писатель, одной рукой удерживая руки возлюбленного у него над головой, а другой задирая его рубашку. От прикосновения холодной руки Усаги-сана к своему обнаженному животу Мисаки вздрогнул. – Я тебя никуда не отпущу.
- Но почему? Не имеешь права, - совсем по-детски пискнул студент, попытки вырваться которого становились все слабее и слабее.
- Я как-то уже говорил тебе – я не хочу потерять ни секунды из нашего с тобой драгоценного времени, - прошептал Усаги-сан, и его горячие губы прижались к шее любовника.
- Нет… не надо… Усаги-сан, - простонал Мисаки, сдаваясь.
Почувствовав его поражение, Акихико отпустил руки Такахаси и прильнул к его губам в долгом страстном поцелуе. Мисаки вздохнул, и губы его раскрылись. Длинные ноги обвили бедра писателя, и тело юноши выгнулось дугой навстречу ласкам любимого. И кто знает, как повернулась бы эта история, если бы Мисаки не открыл вдруг глаза и не увидел едва заметную торжествующую ухмылку на лице Усаги-сана. Юношу словно окатили ледяной водой!
Такахаси рванулся изо всех сил, змеей выскользнул из-под Акихико и гневно заорал:
- Вот значит как ты решил добиться своего?! Не умеешь вовремя остановиться?!
Дрожащими пальцами парень торопливо застегнул все те пуговицы, до которых успел добраться проворный писатель, и пошел к двери.
- Мисаки! Вернись! Я тебе запрещаю! – зарычал Усаги-сан, но Такахаси перебил его.
- Ты не можешь запрещать мне что-либо! – воскликнул он, повернувшись к хозяину. Его глаза горели яростным изумрудным огнем из-под длинной челки. – Ты мне не брат, не отец и не мать! Ты не можешь распоряжаться мной, как своей собственностью! Я ухожу! Смирись с этим!
И студент, резко развернувшись, вышел, громко хлопнув дверью.
* * *
«Уж не перегнул ли я палку? – думал юноша, вспоминая окаменевшее лицо возлюбленного в тот момент, когда кричал на него. – Ведь я едва не сказал ему, что он мне вообще никто!»
Парень уже начал ощущать привычное чувство вины. Ему захотелось опрометью броситься домой, вбежать в квартиру и увидеть хмурое лицо Усаги-сана. И, быть может, даже обнять его и попросить прощения. И тогда… «Нет-нет-нет! – Мисаки яростно затряс головой, и с его влажных волос во все стороны полетела мельчайшая водяная пыль. – Ни за что! Я не вернусь до вечера! Пора уже этому старому идиоту понять, что нельзя быть таким эгоистом! В конце концов, я ему не вещь и не игрушка вроде Сузуки-сана! Я – не его владение, и у меня есть своя личная жизнь, которая с ним вовсе не связана!»
При этой мысли Такахаси резко остановился, словно споткнувшись, и его и без того большие глаза еще больше расширились. «Не связана? С Усаги-саном? – парень застонал и схватился обеими руками за голову. – Кого я обманываю! Вот уже два года, как этот Божественный придурок стал неотъемлемой частью моей жизни. Его добрый взгляд, большие ласковые руки, которыми он так часто ерошит мои волосы, его проникающий в самую душу шепот, даже его вечные домогательства, невыносимый эгоизм и раздражающее высокомерие – все это Усаги-сан. Такой, какой он есть. Тот, кого я… люблю…»
Мисаки обреченно привалился к стене ближайшего дома и медленно сполз по ней на корточки, обуреваемый противоречивыми мыслями. «Это значит, что смириться должен я? Значит ли это, что я должен перестать пытаться изменить его? Или измениться нужно мне? Или, если Усаги-сан любит меня именно таким, я должен оставаться собой?»
Погруженный в свои раздумья, он не сразу заметил, что на него перестали попадать капли дождя, и очнулся только тогда, когда незнакомый голос неуверенно произнес:
- Такахаси-кун? Это и вправду ты?
Мисаки вскинул недоумевающие глаза и увидел симпатичную светловолосую девушку, которая заслоняла его от дождя большим красным зонтом.
- Ано… Мы разве знакомы? – промямлил он.
- Ты меня не узнал? Ай-яй-яй, как не стыдно! Мы с тобой учились в младшей школе.
Парень начал что-то смутно припоминать. Веселая девчонка с тоненькими хвостиками, сидевшая за соседней партой. Как же ее звали…
- Котоко-тян? Накахара Котоко?
Девушка засмеялась.
- Вспомнил, значит. Это радует. Но скажи, почему ты сидишь тут под дождем, в одиночестве? Что-то случилось?
- Я… я шел на день рождения и…
- И? – участливо подхватила Котоко.
- И передумал. Настроение испортилось.
- И ты решил поднять его, сидя на мокром асфальте и промокнув до нитки?
- Ну да, - улыбнулся Мисаки. – Что-то вроде того.
- Ужасно неэффективный способ улучшить настроение. Я собиралась перекусить в кафе. Не желаешь составить мне компанию? Уверена, что смогу тебя развеселить.
- С удовольствием, - согласился Такахаси и встал, отряхивая джинсы.
С Котоко действительно было весело. Они вспоминали детство, своих бывших одноклассников и разные школьные проделки. Например, как Мисаки так напугал девушку в комнате страха на школьном фестивале, что она от неожиданности довольно сильно засандалила ему портфелем по голове, а потом провожала его, охающего и потирающего макушку, в медицинский кабинет. За этими разговорами время летело незаметно. Парень искренне наслаждался общением с Котоко, он уже давно не чувствовал себя так легко и беззаботно. Обычно при общении с противоположным полом Мисаки мучительно краснел и заикался. Общаться же с Накахарой оказалось так просто, что он совершенно забыл о своем смущении. Для него это было в новинку, поэтому когда он спохватился и посмотрел на свои наручные часы, оказалось, что уже довольно поздно.
Заметив обеспокоенный взгляд Мисаки, Котоко голосом, полным раскаяния, сказала:
- Ой, извини, я тебя совсем заболтала, а тебя, наверное, твоя девушка ждет.
Глаза ее лукаво поблескивали. Простодушный Такахаси, не заметив ее уловки, машинально ответил:
- У меня нет девушки.
- Значит, ты свободен?
- Ано… Эт-то…, - залепетал покрасневший Мисаки, не представляя себе, как объяснить своей бывшей однокласснице свои непростые отношения с известным писателем. Разумеется, об этом и речи быть не могло, поэтому юноша неловко закончил: - Ну… да…
- Все ясно, - тут же посерьезнела Котоко. – Неразделенная любовь, да? Ты поэтому грустил под дождем?
- Нет-нет-нет, - замахал руками парень, озадаченный такими выводами. – С чего ты взяла? Я совершенно, абсолютно свободен! Да-да, свободен, как птица! Свободнее меня разве что Статуя Свободы, да и то, какая же она свободная, если она – статуя?
Девушка звонко рассмеялась от того бреда, что нес растерявшийся Такахаси. Через секунду Мисаки присоединился к ее заразительному смеху, и вскоре они уже хохотали на все кафе, вызывая удивленные взгляды посетителей.
Мисаки вызвался проводить Котоко до дома. На прощание они обменялись номерами телефонов и дали друг другу обещание встретиться как-нибудь еще.
- Это был замечательный вечер, - сказала Накахара, прежде чем войти в дом. – Я рада, что мы встретились.
- Да, - чистосердечно ответил Мисаки. – Я тоже очень рад.
* * *
Акихико нервно метался по комнате, выкуривая одну сигарету за другой. Уже так поздно, а его юный любовник так и не появился. Писатель в очередной раз схватил свой мобильник и начал было набирать телефон Мисаки, но тут же с громким щелчком захлопнул крышку и снова принялся нарезать круги по комнате. Куда же он запропастился?! Так и рехнуться недолго. Вдруг с ним что-то случилось? Может, его снова похитил Харухико? Или он в очередной раз нажил себе неприятностей, что для него уже стало нормой жизни? Усаги чувствовал, что еще чуть-чуть – и он бросится на поиски возлюбленного.
«Спокойнее, Акихико, спокойнее, - увещевал он сам себя. – Ты должен ему доверять, верно? Мисаки всего лишь пошел на день рождения. Что может с ним произойти? Он просто задержался, веселясь с друзьями, так что никаких поводов для беспокойства нет. Успокойся. Сейчас он вернется, как ни в чем не бывало, и вы помиритесь, как и всегда».
Писатель сел перед ноутбуком и некоторое время созерцал его неприветливый пустой монитор, потом вскочил и закурил уже, наверное, двадцатую сигарету за день. «Серьезно, Усаги-сан, кури поменьше, - вдруг будто наяву услышал Божественный. – А то так долго не протянешь». Акихико затушил едва начатую сигарету, упал на диван и закрыл глаза, пытаясь расслабиться.
«Ты в бело-сине-зеленом тоннеле, - убеждал он себя. – Ты совершенно один. Здесь тихо и спокойно. Здесь тебя никто не найдет. Легкий ветерок ласкает твои щеки, а трава щекочет шею, потому что ты лежишь, вытянувшись во весь рост, на своей тайной поляне, где тебя никто и ничто не потревожит…»
Но проверенная годами техника успокоения на сей раз не помогала. Ему не давало покоя то, как они расстались с Мисаки. Яростно горящий взгляд парня, гневные слова… Было так непривычно и неожиданно слышать такое от юноши, который всегда так беспокоился о том, чтобы не причинить ему, Усаги-сану, боли.
«Наверное, я действительно был неправ, запрещая Мисаки уходить, - думал Акихико, осознав всю тщетность своих попыток успокоиться и забыться. – Ведь я не могу заставлять моего мальчика вечно быть рядом. Он и так слишком многим жертвует ради меня, как раньше – ради Такахиро, не стоит отбирать у него последнее, что у него осталось – общение с друзьями. С людьми, близкими ему по возрасту и по духу. С теми людьми, которые могут дать ему то, чего не могу дать я…»
- Акихико, ты законченный эгоист и безнадежный болван, - пробормотал писатель, уставившись в потолок. – Пора меняться…
В тишине квартиры вдруг оглушительно прозвучал скрежет поворачиваемого в замке ключа. «Ну наконец-то! Он вернулся!»
Усаги подскочил на диване и встал, обуреваемый сомнениями. Какая-то его часть (причем, бОльшая часть) хотела броситься к любимому, сжать его в своих объятиях и зацеловать до потери пульса, несмотря на его сопротивление (а в том, что он будет сопротивляться, писатель ни капли не сомневался); а другая настойчиво шептала: «Помни то, о чем ты сейчас размышлял. Хватит думать только о себе! Сделай что-нибудь ради него!»
Поэтому, когда взлохмаченный и запыхавшийся Мисаки вошел в комнату, Акихико деловито печатал, сидя перед ноутбуком.
- Я дома, - пропыхтел Такахаси, пытаясь отдышаться – большую часть путь от дома Котоко до квартиры Усаги-сана он бежал со всех ног.
- С возвращением, - не поворачивая головы, ответил писатель. – Как повеселился?
- Ну… Все было здорово… А к тебе, как я погляжу, вернулось вдохновение? – робко спросил юноша.
Усаги молча кивнул, порадовавшись про себя, что со своего места Мисаки не мог видеть того, что он печатает – бессмысленный набор букв и цифр.
- Что ж, не буду мешать, - сказал Такахаси и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. Акихико тут же обмяк на своем кресле, бессильно уронив руки.
До поздней ночи писатель делал вид, что страшно занят. К Мисаки он в ту ночь так и не пришел…
* * *
Мисаки опустился на свое место в аудитории и тяжело вздохнул. Ему совсем не нравилось то, что происходило дома в последнюю неделю. Усаги-сан вел себя странно, и парня это ставило в тупик. Писатель почти не выходил из своей комнаты, работая над романом, и хотя они по-прежнему завтракали и обедали вместе, был непривычно неразговорчив. Конечно, для Усаги-сана работа всегда являлась важнейшей частью его жизни, но раньше, по крайней мере, с тех пор, как Мисаки поселился у него, Акихико не уходил в нее с головой, забыв совершенно обо всем. Он не выглядел мрачным или хмурым. Скорее – задумчивым. Казалось, что он ждет чего-то или никак не может принять какое-то важное решение, и иногда Такахаси, холодея, думал, что это странное состояние Усаги-сана связано вовсе не с романом, а с ним самим, его незадачливым любовником.
Всю последнюю неделю писатель почти не прикасался к нему, ни разу не зашел к нему в спальню, не приласкал. Его внезапные любовные атаки на ничего не подозревающего студента, раньше так выводившие того из себя, тоже прекратились, и только теперь Мисаки осознал, как же ему всего этого не хватает.
Такахаси пытался поговорить об этом с Усаги-саном, и каждый раз глаза писателя вспыхивали словно в каком-то предвкушении, но начав, Мисаки тут же заикался, краснел и начинал нести всякую ахинею, совершенно не имеющую отношения к тому, что он собирался сказать. Тогда Усаги-сан снова принимал тот отрешенно-задумчивый вид, который стал ему свойственен в последнее время, плечи его опускались, он вежливо улыбался и односложно отвечал на бессвязную речь юноши.
«Самое тяжелое, - думал парень, устало сгорбившись, - что даже некому рассказать об этом и спросить совета. Невозможно даже поделиться с самым родным на свете человеком – с братиком». При мысли о том, что он обсуждает с Такахиро подобные вещи, Мисаки передернуло.
- Привет, Мисаки, - на плечо Такахаси опустилась тяжелая рука. – Чего такой унылый? Кого хороним?
- Семпай! – воскликнул смущенный парень. – Я… у меня… Все в порядке, правда.
- Да? А по виду и не скажешь.
Суми уселся рядом с Мисаки, оперевшись щекой на руку, и вперил в него внимательный взгляд из-под очков.
- Неприятности на личном фронте? – осведомился он, явно забавляясь смущением юноши.
- Нет-нет-нет, - замахал руками тот, краснея. – Ничего подобного! Просто… я просто…
Семпай задумчиво смотрел на него, и на его, как обычно, бесстрастном лице ничто не выдавало той бури чувств, что поднималась в его душе практически каждый раз, когда он видел Мисаки. «Боже мой, какое он все-таки ничтожество! – думал Кейити, удерживая на своем лице вежливо-любопытствующее выражение. – Краснеет, блеет как ягненок, в зеленых глазищах словно в зеркале отражаются все его чувства. Как он мог увлечь собой самого Божественного?! Что в нем есть того, чего нет у меня?! И ведь он сам не понимает своего счастья, отталкивает его, а потом сидит здесь с видом побитого щенка. Ничего, я потерплю. Рано или поздно сенсей устанет от него, и тогда…»
- Семпай, чему ты улыбаешься?
- Ты такой милый, когда краснеешь, - игриво ответил тот и потрепал своего младшего товарища по голове.
Мисаки возмущенно завопил, но тут в аудиторию вошел преподаватель, и тут же все разговоры прекратились. Доцента по литературе побаивались все, поэтому на его занятиях всегда царила почти идеальная тишина.
Посмотрев на преподавателя, Мисаки невольно содрогнулся. Того окружала мрачная черная аура, практически видимая невооруженных глазом.
- Кажется, Камидзе не в духе, - пробормотал Такахаси.
- А когда это он бывал в духе? – одними губами прошептал в ответ Суми.
Оба они несказанно удивились, когда со стороны входа в аудиторию донесся жалобный мужской голос:
- Хиро-сан! Нам надо поговорить! Хиро-сан!
Спина «демона» Камидзе, обращенная к студентам, одеревенела. В аудиторию вошел, нет, практически вбежал черноволосый высокий парень, чье лицо показалось Мисаки смутно знакомым.
- Хиро-сан, - просящим тоном сказал он. – Я…
«Демон» медленно повернулся, и испуганные студенты прижались друг к другу в поисках защиты, а особо впечатлительные – полезли под столы. Ни у кого еще Такахаси не видел таких глаз. И надеялся никогда больше не увидеть. Ледяным голосом Камидзе проговорил:
- Молодой человек, в аудитории запрещено находиться посторонним людям. Покиньте ее немедленно.
- Но, Хиро-сан…
- ВОН! – сорвался доцент, и докучливого посетителя как ветром сдуло.
Бормоча что-то вроде «Совсем обнаглел, мальчишка!», преподаватель снова повернулся к доске.
- Что это было? – шепотом спросил Кейити, изумленно глядя на Мисаки.
- Понятия не имею, - ответил тот, с неменьшим удивлением воззрившись на семпая. – Но…
Закончить предложение он не успел. Увесистый учебник врезался ему прямиком между глаз, и Такахаси, нелепо взмахнув руками, почти без чувств свалился под стол.
* * *
Домой Мисаки шел медленно, почти неохотно. Он так и не решил, что же ему делать с внезапной холодностью Усаги-сана. Как на это реагировать, что предпринять.
«Может, он просто охладел ко мне? – уныло думал он, пиная попавший под ноги камешек. – Возможно, ему надоело возиться со мной, и он не знает, как мне об этом сказать? Наверное, мне стоило быть понежнее с ним. Ну… более уступчивым, что ли… А может, еще не поздно все исправить? Ведь если он меня бросит…»
От этой мысли Такахаси стало не по себе. Он просто не мыслил себе жизни без Усаги-сана и всего того, к чему он привык за последние пару лет. Что он будет делать, если непоправимое все же случится?!
Занятый своими невеселыми мыслями, Мисаки почти не обращал внимания на окружающий мир, пока уже знакомый возглас не отвлек его:
- Хиро-сан! Хиро-сан!
Такахаси поднял голову. Он увидел «демона» Камидзе, который быстро шагал по улице, подняв плечи, засунув руки в карманы и сосредоточенно глядя перед собой. Следом за ним бежал давешний «посетитель», выкрикивая на ходу:
- Постой, Хиро-сан! Дай мне объяснить!
- Не желаю ничего слышать! – не оборачиваясь, отрезал Камидзе. Но его преследователь не унимался.
- Хиро-сан! Подожди! Да постой же!
Он забежал вперед и остановился перед доцентом, преграждая ему путь. Преподаватель остановился и гневно посмотрел на парня.
- Новаки! – зарычал он. – Сейчас же убирайся!
- Но, Хиро-сан! Ты должен выслушать меня!
- Я ничего тебе не должен, понятно! Прочь с дороги, или я…
Вместо ответа парень, которого Камидзе назвал Новаки, шагнул вперед и…впился губами в губы доцента, крепко прижав его к себе.
Пораженный Мисаки ахнул, и его челюсть с грохотом упала на асфальт. Впрочем, он поспешно водворил ее на место и спрятался за ближайшим деревом, понимая, какую адскую жизнь может устроить ему Камидзе, застав его подсматривающим за его личной жизнью. Правда, эти двое были совершенно поглощены друг другом, и Такахаси остался не замечен ими. Он был бы и рад уйти, ему претило подглядывать за другими людьми, но… какая-то непреодолимая сила удерживала его на месте. Он сам не знал, почему, но никак не мог заставить себя не смотреть.
Камидзе тем временем отвернул лицо, пытаясь отстраниться от Новаки, и закричал:
- Ты что делаешь, кретин! Отпусти! Отпусти сейчас же, тебе говорят! Ты рехнулся?! Тут же люди кругом!
Он молотил кулаками по широченным плечам своего «противника», но тот с непреклонным видом продолжал удерживать свою жертву. «Что-то мне это напоминает», - подумал Мисаки и грустно усмехнулся.
- Не отпущу! Ни за что не отпущу! Я люблю тебя, Хиро-сан!
- Дурак! Идиот! Тупица! Болван! Придурок!
Поток непрекращающихся оскорблений Новаки пресек все тем же старым добрым проверенным способом – запечатав рот Камидзе очередным поцелуем. Какое-то время кулаки доцента сжимались и разжимались в бессильной ярости, пока он, наконец, не сдался и не обвил руками шею любовника. Почувствовав это, парень ослабил свой «захват», и Камидзе тут же отпихнул его в сторону.
- Пошли домой, дубина, - проворчал он, не глядя на просиявшее лицо Новаки, и быстро, не оглядываясь, зашагал вперед. Брюнет бросился за ним следом.
«Вот это ничего себе!» Ошеломленный Такахаси наконец нашел в себе силы двигаться и пошел к дому, размышляя об увиденной им сцене. Конечно, он никому об этом не расскажет, но произошедшее потрясло его. «Демон» Камидзе оказался самым обычным человеком, не лишенным чувств и эмоций.
«А этот Новаки – молодец! – восхищенно подумал Мисаки, улыбаясь про себя. – Одним махом, то есть – одним поцелуем разрулил ситуацию! Очень смелый поступок! Впрочем, наверное, оно того стоило».
Такахаси был уверен, что дома любовникам предстоит серьезный разговор. Был он уверен и в том, что Новаки уже победил. Ведь даже ему, человеку совершенно постороннему и к тому же стоявшему в некотором отдалении от влюбленных, было видно, какой нежностью наполнились глаза Камидзе. «Они обязательно помирятся, - решил парень. – Вне всяких сомнений. Вот если бы и у нас с Усаги-саном все решалось так же просто…»
«А почему нет? – тут же зашептал внутренний голос. – Приди домой, обними его, поцелуй, сам, без принуждения. И тогда, возможно, все сомнения и проблемы отпадут сами собой».
«Поцеловать? Усаги-сана? Я? Вот так вот запросто подойти и поцеловать? Да еще и взасос?!»
- НЕ-Е-Е-ЕТ!!! – завопил Мисаки, хватаясь руками за голову. – Я никогда не смогу!!!
Он помчался было вперед, как всегда делал в минуты величайшего волнения, но тут его бедная голова второй раз за день вошла в соприкосновение с очередным твердым предметом. На сей раз им оказался фонарный столб. Врезавшись в него со всего маху, Мисаки тихонечко прилег на асфальт немного «отдохнуть».
«И все же… и все же...», - думал он, лежа на спине и глядя на перистые облака и кружащиеся перед глазами звездочки. Он представил себе, как распахивает дверь в комнату Усаги-сана, отбрасывает в сторону сумку, решительно хватает изумленного писателя за галстук и, дернув за него и вынуждая Акихико нагнуться, впивается в его губы долгим страстным поцелуем…
От этой сладостной картины внизу живота разлилось блаженное тепло, и его давно уже не удостаивавшийся внимания Усаги-сана «дружок» самым недвусмысленным способом намекнул, что его подобная развязка вполне устраивает. Студент резко подскочил и со всех ног бросился к дому, пока решимость не оставила его.
Зазвонил сотовый телефон, заставив Мисаки вновь остановиться. Парень вытащил мобильник из кармана и удивленно уставился на дисплей.
- Алло. Котоко-тян? Привет. Что? А, ну да, запыхался. Нет, никуда не опаздываю. Просто решил пробежаться. Полезно для здоровья. Сходить в кино? Ну… в общем-то, я бы с удовольствием. Когда? Прямо сейчас?..
Такахаси задумался. Накахара сказала, что фильм начнется через час, а ее подруга, с которой они вместе собирались в кино, вдруг резко изменила планы.
Колебался Мисаки недолго. Едва он остановился, чтобы ответить на звонок, он понял, что его «серьезный разговор» с Усаги-саном обречен. Ну, или, как минимум, откладывается. Весь его запал, вся его решительность, как всегда, довольно быстро выдохлись, поэтому он ответил:
- Хорошо. Встретимся через полчаса у кинотеатра. Пока.
И, сунув мобильник обратно в карман, Такахаси развернулся и твердым шагом пошел в противоположном от дома направлении.
* * *
Акихико работал. Работал усердно, прилежно, самозабвенно, даже с каким-то ожесточением, яростно барабаня по клавиатуре, зажав в зубах сигарету и изредка смаргивая набежавшие слезы. Если бы его сейчас видела Айкава, она наверняка прослезилась бы от счастья. Впрочем, через какое-то время она непременно начала бы озлобленно трясти его за грудки, обнаружив, что работает он вовсе не над той книгой, чей материал уже так долго ждали в «Марукаве».
Роману, над которым Усаги сейчас трудился, едва ли суждено было увидеть свет. С самого детства писатель привык выражать все свои чувства и эмоции в своих рассказах, выплескивая на их страницы все, что кипело у него в душе. В этой книге, над которой Акихико просиживал дни и ночи напролет уже целую неделю, он описывал себя и свои странные отношения с Мисаки. Это вовсе не была очередная BL-story, в ней напрочь отсутствовали постельные сцены, что для него было нехарактерно. Весь сюжет вращался вокруг внутреннего мира героев книги, их мыслей, страданий и сомнений. Здесь не было практически никакого действия, одна сплошная психология, но новеллист знал – эта история станет его любимым детищем. Его шедевром. Его самым дорогим воспоминанием о Мисаки.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |