Конечно, было бы гораздо проще выбрасывать платки, чем стирать их, но тут была одна загвоздка: платки бы рано или поздно закончились, а покупками подобного рода вещей в их «семье» занимался Мисаки. Акихико же в магазинах чувствовал себя едва ли не беспомощнее, чем на собственной кухне. Да и потом – если уж говорить начистоту, Усаги просто понравилось делать хоть какую-то часть домашней работы своими руками. Ему казалось, что так он становится словно бы ближе к своему возлюбленному, пусть тот об этом даже не подозревает.
«Он и не должен подозревать, - думал писатель, замачивая второй платок в холодной воде (он вычитал этот способ отстирывания крови в какой-то книге). – Я не хочу, чтобы он беспокоился обо мне. Не хочу его волновать. Я справлюсь с этим самостоятельно».
Приступы этого мучительного кашля, казалось, разрывавшего его несчастные легкие, начались не так давно, и Акихико пока удавалось скрывать свое состояние от Мисаки. Сначала писатель их просто игнорировал, надеясь, что все пройдет само собой, но теперь ему казалось, что стоит обратиться за медицинской помощью.
«Как же все это не вовремя, - Усаги бессильно уронил руки и тяжело вздохнул. – А тут еще эта… Котоко. Быть может, ее появление – это знак? Предупреждение свыше? Ведь если Мисаки уйдет с ней, мне незачем будет больше жить…»
* * *
«Айкава-сан? И Усаги-сан? Нет! Быть такого не может! Но… но… Ванная, в которую он запретил мне входить… Отпечаток помады на его губах… Его холодность в последние дни… Тот странный ждущий взгляд… Что происходит?! Неужели это… конец? Конец нашей совместной жизни, конец нашим отношениям, конец всему? И что мне делать? Уличить его? Просто уйти? Или потребовать прямого ответа? А может, сделать вид, что ничего не заметил? Нет, так не годится. Хватит уже убегать от своих проблем. Нам нужно поговорить. Прямо и открыто, безо всяких уверток и недомолвок. Лицом к лицу. Как мужчина с мужчиной. Как… как любимый с любящим…»
- Мисаки-кун?
- Что? А?
Такахаси был настолько погружен в свои мысли, что совершенно забыл о Котоко. Он бесцельно шел вперед, по инерции волоча девушку за собой, и несказанно удивился, когда услышал ее голос.
- Мы уже опоздали на фильм.
- Что? Фильм? Какой… А-а, да. Прости. Мы обязательно сходим на него. В другой раз.
- Хорошо.
- Пойдем, я провожу тебя.
В полном молчании они подошли к дому, в котором Котоко со своей подругой снимала квартиру. Видя, в каких растрепанных чувствах пребывает ее школьная любовь, девушка решилась и проговорила:
- Мисаки-кун, может, зайдешь? Я сварю тебе первоклассный кофе. Говорят, что никто лучше меня не умеет этого делать. Я уверена, что тебе понравится. Дома сейчас никого нет, Сунако-тян уехала к родителям, так что стесняться тебе некого. Что скажешь?
От волнения Котоко говорила быстрее обычного, практически тараторила. Мисаки молчал, и плечи девушки уныло поникли.
- Я не против, - наконец, ответил он, и Котоко радостно улыбнулась.
«Не хочу сейчас идти домой. Если Айкава-сан все еще там, я не хочу застать их вместе. Этого зрелища я просто не перенесу. Бродить по улицам и изводить себя всякими мыслями – тоже не лучшая идея. Посижу у Котоко, попью кофе, успокоюсь… а там видно будет».
Квартира, которую снимали девушки, была небольшой, но чистой, опрятной и очень уютной. Мисаки опустился перед небольшим столиком и начал осматриваться, пока Котоко орудовала на кухне. Но, конечно же, разглядывание «местных достопримечательностей» отвлекло парня совсем ненадолго, и тягостные мысли вновь вторглись в его голову, наполняя душу унынием.
Через несколько минут в комнату вошла Котоко с подносом в руках. Она поставила его на столик, села и некоторое время созерцала лицо Такахаси, на котором, как в раскрытой книге, отражались обуревавшие его печальные мысли.
- Тебе очень плохо, да? – тихо спросила девушка, сочувственно коснувшись его колена.
- Мне? – искренне изумился Мисаки. – Нет. Все в порядке. Да и с чего бы вдруг…
- Я же вижу.
Парень неловко засмеялся, пытаясь скрыть свое замешательство. Накахара оказалась очень проницательной.
- Да все нормально. Правда. Просто… с кино так нехорошо вышло… Вот я и расстроился немного.
Котоко накрыла его ладонь своей маленькой узкой ладошкой и мягко сказала:
- Мисаки-кун, хоть мы с тобой знакомы уже давно, мы почти не знаем друг друга, но я хочу, чтобы ты знал: я всегда готова тебя выслушать. Говорят, что иногда это помогает – если выговориться, облегчить душу. Может быть, ты не считаешь меня своим другом, но я очень хотела бы им стать.
Мисаки смутился. Ему было приятно слышать такие слова и в то же время непривычно. Для него было в новинку оказаться в роли опекаемого, ведь это обычно он старался сделать так, чтобы всем вокруг было хорошо и комфортно. Теперь же для него это пыталась устроить Котоко. Намерения у нее были самые благородные, но вот целью она явно ошиблась. Юноша привык сам решать свои проблемы, не перекладывая их на чужие плечи. Своими печалями он не делился даже с Усаги-саном и уж подавно не собирался делать этого с Накахарой.
- Я очень ценю твою заботу, - запинаясь, пробормотал он, - но у меня правда все отлично.
- Тогда почему ты такой печальный? Я нашла тебя грустящим под дождем, и с тех пор твое настроение остается таким же подавленным. А ведь я прекрасно помню, что в школе ты всегда был веселым и никогда не унывал. Что изменилось за это время?
Такахаси немного помедлил, а потом решительно встал.
- Знаешь, Котоко-тян, я, наверное, уже пойду. Мне действительно пора домой.
Он сделал несколько шагов по направлению к выходу и внезапно замер: две тоненькие ручки обвили сзади его торс, а сама Котоко уткнулась лицом в его спину.
- Мисаки-кун… Не уходи… Пожалуйста…, - прошептала она. – Прости. Я не буду больше давить на тебя. Только… не уходи…
Изумленный студент машинально повернулся, и Накахара прильнула к его груди. Мисаки неуверенно обнял ее и неуклюже похлопал по спине, утешая.
- Хорошо, хорошо, я останусь, если ты так этого хочешь.
В ответ девушка прошептала что-то так тихо, что Мисаки ее не расслышал.
- Что? – переспросил он, склоняя голову, чтобы лучше слышать.
Именно в этот момент Котоко подняла лицо. Увидев так близко любимые изумрудные глаза, она не смогла устоять и с тихим стоном припала к его губам.
Это было невероятно! Это было совершенно потрясающе! Ошеломленный Такахаси совсем потерялся в том искрящемся водовороте чувственного наслаждения, которое подарил ему поцелуй Накахары. Ее губы были так непохожи на рот Усаги-сана: такие нежные, мягкие, горячие. Такие сладкие, что от них невозможно было оторваться. И парень сам удивился, когда ему это все-таки удалось.
- Нет, - хрипло пробормотал он. – Мы не должны…
- Почему? – целуя его подбородок, прошептала Котоко.
- Я… Я не могу… прости…
Но ее тонкие руки не отпускали его, неожиданно оказавшись довольно сильными для девушки ее телосложения.
- В чем дело, Мисаки-кун? Ты же ведь свободен, разве нет? Ты сам говорил, что у тебя нет девушки. Или, может быть, я тебе не нравлюсь?
- Нет, что ты! Нравишься, конечно. Но…
Котоко слегка коснулась его своими губами, и бедный Мисаки забыл, что хотел сказать. Дыхание перехватило, когда ее язык дотронулся до его языка, сознание померкло, тормоза отказали… В общем, к тому времени, как Такахаси осознал, на каком свете он вообще находится, он очутился с Накахарой в постели. Он ли увлек ее туда, она ли в пылу страсти позабыла всякий стыд, или они оба, двигаясь синхронно, упали на кровать – этого он сказать не мог. Котоко сводила его с ума. Ее полная грудь, тонкая талия, широкие бедра – все это было так ново для Мисаки, что он просто не верил, что это происходит с ним наяву. До сих пор вся сексуальная жизнь студента ограничивалась Усаги-саном, поэтому он не мог не сравнивать. Тело писателя – жесткое, твердое, мускулистое – напоминало гранит, укрытый теплым бархатом. Котоко же была сама женственность – мягкая, нежная, округлая, она была словно воск в его руках. Тающий, податливый воск под чувственным шелком кожи…
Когда девушка расстегнула рубашку Мисаки и начала покрывать его грудь легкими поцелуями, почти невесомыми, как крылья бабочки, прядь ее волос защекотала ему лицо, и юноша открыл глаза. Ее волосы были почти такого же оттенка, как…
«Снова Усаги-сан! – эта мысль вдруг отрезвила его. – Нет! Я не могу… я не должен… Это нужно немедленно прекратить!»
Он мягко отстранил от себя недоумевающую Накахару и резко встал, пытаясь дрожащими руками застегнуть рубашку и стараясь не смотреть в сторону девушки.
- Что случилось? – тихо спросила она, уже понимая, что проиграла.
- Прости… Я так не могу… Прости, пожалуйста… Мне надо идти… Я… я тебе позвоню…
С этим нелепым обещанием Мисаки, как ошпаренный, выскочил из квартиры.
До позднего вечера он снова бродил по городу. Мысли путались. Айкава-сан, Котоко, Усаги-сан – все перемешалось в его несчастной, измученной голове. Он только что едва не изменил своему возлюбленному. Акихико, в свою очередь, возможно изменяет ему со своим редактором. Даже его преподаватель, известный своей безжалостностью «демон» Камидзе оказался геем, и у него есть любовник, явно на несколько лет его младше! Боже, что же это происходит?! Мир сошел с ума!
«И что теперь? Ведь я хотел прямо поговорить с Усаги-саном и потребовать у него ответа, что происходит. Но как я теперь смогу посмотреть ему в глаза? Как смогу жить с ним рядом после того, что произошло?»
Мисаки понимал, что не сможет выбросить Котоко из головы. Не после всего случившегося. Пусть вся его вина пока что заключалась только в том, что он не смог устоять, не смог вовремя остановиться, но какая-то его часть мечтала о том, чтобы девушка «соблазнила» его снова. И вот тогда-то юноша точно не остановится…
* * *
- Значит, вот так просто взял и ушел? Бросил, так сказать, девушку на самом интересном месте?
- Семпай!
Мисаки смущенно вспыхнул, уже почти жалея, что рассказал Суми обо всем. И что вообще на него такое нашло?
Впрочем, в этом не было ничего удивительного. После занятий семпай затащил Такахаси в бар и едва ли не силком напоил. «В последнее время у тебя такой вид, что, глядя на тебя, плакать хочется, - заявил он в ответ на все протесты студента. – Людям иногда полезно расслабиться. А тебе так это просто необходимо».
В конце концов юноша сдался. Действительно, почему бы ему не отдохнуть, позабыв хоть на какое-то время все свои заботы и проблемы, которых у него в последние дни предостаточно? Но даже алкоголь не дал ему забыться. Слишком много противоречивых мыслей терзало его несчастный мозг. Чересчур много эмоций и чувств бушевало в его бедном сердце, готовом разорваться на мелкие клочки. А семпай был так добр к нему, так настойчив в своем желании помочь, что Мисаки не удержался и выложил ему все. Рассказал обо всем, что с ним случилось, начиная с того дня, как он поссорился с Усаги-саном из-за нежелания последнего отпустить его на день рождения. Суми слушал его очень внимательно, по своему обыкновению оперевшись рукой на щеку и сочувственным взглядом поощряя его продолжать. Излив семпаю душу, Такахаси почувствовал себя немного лучше. Все-таки хорошо, когда можно хоть с кем-то поделиться наболевшим.
- Нет, и в самом деле, Мисаки, почему ты остановился? Разве Котоко-тян тебе не нравится?
- Почему же, нравится, - пробормотал парень, рассеянно вертя в руках кружку с пивом. – Но я… я просто не мог… поэтому…
- Что значит – не мог? Не мог морально или физически? – поддразнил его Кейити.
- Конечно, морально, - вскинулся Такахаси.
- Конечно? А ты вообще хоть раз был с девушкой?
Мисаки покраснел еще больше, хотя, казалось, что больше уже невозможно, и, уткнувшись в кружку, пробормотал:
- Нет…
Суми сдержал желание рассмеяться ему в лицо. «Держись, - уговаривал он себя. – Этим ты только все испортишь. Он наконец открыл тебе свою душу, так что не стоит его отталкивать. Нужно сначала разузнать все как следует, а уже потом использовать эту информацию в своих целях».
- Но остановился ты вовсе не из-за этого? – уточнил он.
- Нет.
Ответы юноши стали односложными. Казалось, он стесняется своей откровенности и не хочет продолжать разговор на эту тему. В планы Суми это совсем не входило, поэтому он стал настойчивее.
- Тогда почему? Это из-за Усами-сана?
На этот раз Мисаки просто кивнул. Кейити сделал вид, что напряженно размышляет над сказанным, а потом тряхнул головой и произнес:
- Не понимаю. Как это взаимосвязано?
Его младший товарищ уставился на него с изумлением. Но его запала хватило ненадолго. Плечи его снова ссутулились, и он тихо пробормотал:
- Семпай, я не хочу больше говорить об этом. Может, сменим тему?
- Нет, подожди. Я пытаюсь понять тебя. Ты был наедине с красивой девушкой, у вас все так хорошо начиналось, но потом ты бросил ее и сбежал. Почему?
- Но… но… Я ведь ее почти совсем не знаю… И ничего к ней не чувствую… такого…
- Господи, Мисаки! Только не говори мне, что ты настолько наивен, что предполагаешь, что секс может быть только между влюбленными!
- Тише, семпай! На нас все смотрят!
- Какой же ты все-таки еще ребенок! Запомни, Мисаки, секс – это всего лишь секс. Физическая близость, а отнюдь не душевная. Это просто потребность твоего тела, такая же естественная, как голод или жажда. Секс и любовь – это вовсе не синонимы и далеко не всегда идут рука об руку. Если бы мы всегда спали с теми, кого любим, и любили тех, с кем спим, то изрядная часть всего населения планеты так и умерла бы девственной. Любовь в наши дни – очень редкое чувство, и немногим людям довелось испытать ее на себе.
Такахаси слушал его, раскрыв рот, и Суми вновь пришлось сдерживаться, чтобы не расхохотаться. «Как все же его просто одурачить! Это настолько легко, что даже неинтересно». В больших глазах Мисаки он мог видеть буквально каждую его мысль. Кейити удовлетворенно усмехнулся. Дело сделано. Зерно сомнения посеяно.
- Но ты мне так и не сказал, как со всем этим связан Усами-сан, - продолжил семпай, решив во что бы то ни стало окончательно добить юношу.
- Но я же… Мы же с ним…
- Что? Что вы с ним? Ты хочешь сказать, что вы с ним любите друг друга? Ты действительно в это веришь?
Мисаки опустил голову, сгорбившись еще больше, словно слова Суми тяжким грузом легли на его плечи. Мысли лихорадочно проносились в его голове, отуманенной алкоголем и рассуждениями семпая. «Любит ли меня Усаги-сан? Он заботится обо мне, он всегда рядом, обнимает, целует и все такое, но любит ли? Он часто говорит мне о своей любви, но… Возможно, он говорит так только потому, что так принято говорить? Разве с самого начала он не дал мне понять, что ему нужно только мое тело? Только секс… Усаги-сан десять лет любил моего брата, разве мог он так быстро забыть его? Он сам как-то сказал мне, что по жизни он однолюб. Относились эти слова ко мне или к Такахиро? Может быть, все дело в том, что Усаги-сану со мной просто удобнее? Комфортнее? Кто я для него – любимый или всего лишь домработник, которого к тому же можно в любое время потискать?
А я сам? Люблю ли я Усаги-сана? Все то, что я чувствую в его присутствии, - может, это просто желание? Или… жалость? Наши настоящие отношения начались с тех пор, как Такахиро привел Манами-сан. Я до сих пор помню, как разрывалось от жалости мое сердце, когда я смотрел на лицо Усаги-сана. Его губы улыбались, но в глазах было такое отчаяние, что меня охватило непреодолимое желание защитить его, спрятать от всего мира и от неосознанной жестокости моего брата. Но это же не любовь…»
Суми искоса наблюдал за душевными терзаниями Такахаси, внутренне улыбаясь. Враг уже почти повержен. Еще немного, еще совсем чуть-чуть – и можно праздновать победу.
- Хорошо, я упрощу твою задачу, - мягко сказал он. – Я задам тебе всего лишь один простой вопрос. Ты любишь Усами-сана?
Мисаки поднял на семпая страдающие глаза и честно ответил:
- Я… я не знаю… Я уже совсем ничего не знаю… Я так запутался!
Кейити вздохнул.
- Да уж, ты действительно запутался. Тут я тебе помочь ничем не могу. Да и никто не может.
Лицо его внезапно просияло, словно ему в голову пришла хорошая мысль.
- Я тут вот что подумал, Мисаки. Может, тебе стоит на какое-то время уйти от Усами-сана? Пожить отдельно от него, подумать, разобраться в своих чувствах? Сейчас его присутствие давит на тебя, и ты не можешь рассуждать здраво. А вдали от него ты наверняка сможешь наконец найти ответы на все то, что тебя беспокоит. Что ты на это скажешь?
- Уйти от Усаги-сана? – Мисаки, казалось, испугала сама мысль об этом. – Нет, я не могу! Не могу его бросить!
- Никто не говорит о том, чтобы бросить. Всего лишь, скажем так, отдохнуть от него.
- Но он не сможет без меня! Он же… такой беспомощный. Он пропадет, если никто не будет за ним присматривать.
- Ерунда! Он ведь не ребенок. Усами-сан – взрослый, самостоятельный тридцатилетний мужчина. Он же как-то прожил без тебя все это время. Значит, и сейчас сможет.
«Поднажмем еще чуток», - подумал Суми и наклонился поближе к Такахаси.
- Все это пустые отговорки. Ты просто боишься.
Стекла его очков тускло блеснули в свете ламп.
- Ничего я не боюсь! – воинственно заявил Мисаки. – Просто я… мне… Да мне и идти-то некуда. Я не могу пойти к брату. У него семья, жена, работа… Я не могу обременять его.
- Ну, тут тебе повезло. Я сейчас как раз ищу себе соседа по квартире. Арендная плата для меня немного великовата, так что если хочешь, мы можем жить вместе.
Такахаси вспомнил, что семпай не так давно говорил ему, что снял квартиру, желая пожить самостоятельно, так что его предложение выглядело довольно разумным.
- Но мне нечем будет платить за квартиру, - нашелся он.
Юноша понимал, что семпай желает помочь ему. Ему самому эта мысль показалась довольно заманчивой. Но все же она и пугала его.
- Ты можешь платить мне так же, как платишь Усами-сану, - произнес Суми. Он хотел пошутить над студентом, но простодушный Мисаки его не понял.
- Ты хочешь, чтобы я выполнял всю домашнюю работу? – спросил Такахаси.
- У меня есть другая идея. Я помогу тебе устроиться на вечернюю работу. Тогда ты сможешь платить за квартиру и перестанешь зависеть от Усами-сана. И у тебя появится шанс спокойно все обдумать.
- Я не знаю…
- В общем, думай. Я не стану давить на тебя. Это твоя жизнь, и решать тебе. Но лично мне это кажется идеальным выходом.
Кейити облокотился на столик и принялся с невозмутимым лицом потягивать некрепкий напиток. «Осторожнее, не спугни его. Я уже почти добился своего. Теперь нужно отступить и дать ему возможность вообразить, будто все это придумал он сам, и это его личное решение». Суми ни на секунду не сомневался, что его план сработает.
«Хорошая ли это идея? – думал тем временем Мисаки. – Была ли у меня когда-нибудь такая возможность, такая роскошь – побыть одному и хорошенько все взвесить? Ни от кого не зависеть и не быть никому обязанным. Не быть ни для кого обузой…»
- Хорошо, - наконец, ответил он. – Я подумаю.
«Есть! Он клюнул! Теперь ты у меня в кармане, Такахаси Мисаки!», - подумал Кейити, но на его бесстрастном лице не отразилось ровным счетом ничего. Он молча кивнул, и больше они этот вопрос не затрагивали.
* * *
- Что?! Мисаки! Ты уходишь?!
- Да.
- Нет! Этого не может быть!
- И тем не менее, это так.
- Но почему?!
- Ты надоел мне.
- Неправда! Ты же… ты же любишь меня!
- С чего ты это взял?
- Мы же столько времени прожили вместе!
- У меня просто не было выбора.
- Ты всегда заботился обо мне…
- Мне было жаль тебя. Сам о себе ты позаботиться не в состоянии. Пришлось мне взять это на себя.
- Но… но…
- Я ухожу. Смирись с этим.
- Как же я без тебя?! Я тебя люблю!
- Ты мной пользуешься, только и всего. Ты никогда не любил меня.
- Ложь! Мисаки, загляни в свое сердце. Ты не можешь уйти. Ты меня любишь, я верю в это.
- Можешь верить во что угодно, это твое право. Но это всего лишь самообман. Я никогда тебя не любил. Я никогда не отдавался тебе без борьбы. Ни одного поцелуя ты не сорвал с моих губ без моего сопротивления. И если я не уходил раньше, то только из жалости. Ты жалок, Усаги-сан. Ты никому не нужен. Ты просто… НЕУДАЧНИК!
Акихико открыл глаза и рывком сел на диване. Слова Мисаки все еще звучали в его голове отзвуком плохого сна. Щеки была мокры от слез.
«Приснится же такое, - подумал писатель, закуривая сигарету. – Надеюсь, это не вещий сон. Боюсь, что в реальной жизни я не смогу вынести такое… Впрочем, сейчас у меня есть и другие проблемы».
Усаги мрачным взглядом окинул кухню и гостиную, которые сейчас более всего напоминали поле битвы. На плите догорали остатки «особого воздушного омлета от Усаги-сана», вокруг были разбросаны скорлупа, грязная посуда и детали от блендера, в котором Акихико пытался взбить яйца. На диване в гостиной возвышались кипы белья, предназначенного в стирку, - их писатель собирался отсортировать, но в конце концов сбился и бросил это бессмысленное дело. На журнальном столике валялись осколки пепельницы, а на полу стоял пылесос с безнадежно запутанным шнуром. Именно занимаясь его распутыванием, Усаги так устал, что решил прилечь и незаметно уснул.
С тех пор, как у Акихико и его юного возлюбленного начались проблемы со взаимопониманием, возникли проблемы и бытового характера. Раньше всей домашней работой занимался Мисаки, и вовсе не в качестве платы за квартиры, а просто потому, что ему нравилось ухаживать за своим беспомощным хозяином. Теперь же, когда голова Такахаси была забита совершенно другими вещами, он стал откровенно пренебрегать своими добровольно взятыми на себя обязанностями. Конечно, Усаги ни словом не попрекнул юношу, понимая, что творится у того сейчас в душе и в сердце, но чище от этого в квартире не становилось. Поэтому писатель и решил взяться за это ответственное дело сам.
«А что мне еще оставалось? Вчера, после того как Мисаки сходил в кино с этой своей «старой знакомой», он вернулся домой очень поздно и тут же юркнул в свою комнату, как нашкодивший щенок. И сегодня он снова задерживается. Занятия уже давно закончились, а его все нет и нет…»
Акихико вдруг охватило непреодолимое чувство, что все эти перемены в их жизни уже необратимы. Похоже, все действительно подходит к своему закономерному концу. Они с Мисаки практически не разговаривают, совместные завтраки-обеды остались в прошлом, видятся они только по вечерам, да и то мельком. Они стали просто соседями по квартире. Почти что чужими друг другу людьми.
«Ну уж нет! – внезапно разозлившись, подумал Усаги. – Я не позволю этому случиться! Все это изначально было плохой идеей! Плевать мне на выбор Мисаки! Я не отпущу его! Никогда! Если понадобится, я посажу его под домашний арест до конца его жизни! Пусть он не любит меня, но я заставлю его хотеть меня и привяжу его к себе всеми мыслимыми и немыслимыми способами! Я окутаю его паутиной желания и сладострастия, так, что он забудет самое свое имя!
Я не буду повторять той же ошибки, что и с Такахиро. Не буду молча страдать и, ничего не предпринимая, безучастно наблюдать за тем, как какая-то девушка отнимает у меня самое дорогое, что у меня когда-либо было! Я буду повторять ему о своей любви снова и снова, пока эти слова каленым железом не отпечатаются в его мозгу! И когда он поверит в это, тогда, возможно, Мисаки позволит себе полюбить меня в ответ…»
Решение о прекращении этой глупой игры с выбором созрело у Усаги уже давно. Еще вчера он собирался наконец поговорить со своим возлюбленным, объяснить ему все странности своего поведения в последние дни, рассказать о своих чувствах и сомнениях и утащить в постель, где со всем пылом своего истосковавшегося тела доказал бы всю серьезность своих намерений. Но у него так и не выпало шанса сделать все это. Половину вечера и почти всю ночь писатель провел в кровати, пытаясь подушкой заглушить надсадный кашель, неудержимо рвавшийся из груди. Когда он наконец справился с приступом, Мисаки уже спал, и Акихико не решился разбудить его, предпочтя отложить разговор до завтра.
Судорожно зевнув, писатель встал с дивана и нехотя принялся за уборку. К тому моменту, как Такахаси вернулся домой, квартира если и не блистала чистотой, то хотя бы обрела довольно приличный вид. «Я и понятия не имел, какой это тяжкий труд – уборка, - закончив все дела, подумал Усаги. отдыхая, он сидел в гостиной и курил, облокотившись на Сузуки-сана, которому писатель только что сменил бант. – А ведь Мисаки занимается этим каждый день. Благодарил ли я его когда-нибудь за это? Навряд ли…»
- Я дома, - услышал Акихико голос студента, и сердце болезненно сжалось от неприятного предчувствия.
- С возвращением, - откликнулся он, но Мисаки уже прошмыгнул в свою комнату, так и не оценив стараний своего хозяина.
Усаги подождал немного, собираясь с силами. Докурив сигарету и с облегчением почувствовав, что кашель пока что не собирается рвать ему горло, писатель поднялся на второй этаж. Подойдя к закрытой двери комнаты Такахаси, он услышал, как тот нервно мечется по своей спальне, словно лев в клетке. Тихонько открыв дверь, Акихико пару секунд наблюдал за его метаниями.
- Что ты делаешь? – спокойно спросил он, оперевшись спиной о косяк и сложив руки на груди.
Мисаки вздрогнул и уставился на писателя.
- Н-ничего, - пробормотал он, на секунду перестав кружить по комнате.
- Тебя что-то беспокоит?
- Нет, ничего. Я просто… просто решил заняться физическими упражнениями, - возобновляя бег по спальне, ответил студент. – Зарядку делаю.
- А ты ничего не перепутал? По-моему, зарядку обычно делают по утрам, а не перед сном, - хмыкнул Усаги.
«Не о том мы говорим! Мы просто теряем время!»
- Мисаки…
- Что?
- Я хотел бы поговорить с тобой.
- Это важно? Может, отложим до завтра?
- Очень важно.
Акихико опустился на кровать и приглашающе похлопал по ней.
- Ну… хорошо, - неуверенно ответил юноша и опустился рядом с писателем, стараясь, однако, не касаться его. Что-то в поведении Мисаки насторожило Усаги. Потянув носом воздух, он недоверчиво воскликнул:
- Да ты пьян!
- Нет, я не… Ну, совсем немножко. Мы с семпаем…
- Опять семпай! Говорил же тебе держаться от него подальше!
- Это не твое дело!
- Очень даже мое! Он тебя напоил!
- Я не маленький! Я сам напился!
- Ты еще слишком мал, чтобы напиваться!
- Кто бы говорил! Сам-то с тринадцати пьешь!
- А ты не бери с меня пример! Что бы сказал Такахиро, если бы видел тебя сейчас! Я ведь обещал ему присматривать за тобой!
- А ты и присматриваешь! Да так, что даже затащил меня в постель! Конечно, оттуда же присматривать проще! Видимо, на это братик ничего бы не сказал!
Усаги отшатнулся, как от пощечины. Мисаки осекся. Виноватыми глазами он посмотрел на писателя и потрясенно прошептал:
- Прости… Я не хотел этого говорить…
- Но ты это сказал… Мисаки, что происходит?
Юноша промолчал, свесив руки между коленей, пряча глаза от Акихико. Он казался новеллисту совсем чужим, каким-то далеким, очень изменившимся и даже, в какой-то мере, повзрослевшим. Это был не его Мисаки. И это пугало.
- Мисаки, поговори со мной. Прошу, только не молчи.
Усаги схватил безжизненные руки парня, холодные, как лед. Такие же холодные, как его собственные руки. Но Такахаси тут же мягко высвободил их.
- Усаги-сан, - неуверенно начал он. – Я тут подумал… Мне кажется… Я… В общем…
Писатель ждал, весь похолодев от ужасного предчувствия.
- Мне кажется, что нам нужно расстаться, - наконец, зажмурившись, выпалил юноша. – На время. Я совершенно запутался. Мне нужно время, чтобы подумать. Но не здесь.
Хотя Усаги казалось, что морально он уже давно был готов к этим словам, оказалось, что это не так. Его словно ударили железным кулаком, прямо в сердце. В обнаженное, трепещущее, пока еще живое сердце. Дыхание перехватило, в глазах потемнело. Но внешне Акихико выглядел все так же невозмутимо. Сказалась детская привычка: чем больнее удары судьбы, тем более спокойным ты должен казаться окружающим. Это была маска, за которой было проще всего скрыть свои страдания.
- Ты уходишь? – с непроницаемым лицом переспросил писатель и подумал, что все это сегодня он уже слышал. Сон все-таки оказался вещим.
- Я… Я не то чтобы… это только на время…
- Но зачем?
- Так… так надо…
- Нет! Я тебя не отпущу! Ты останешься здесь, со мной!
Акихико ждал в ответ взрыва возмущения, потока слов и оскорблений, всего того, что ЕГО Мисаки сделал бы обязательно. Но этот, новый Мисаки всего лишь горько усмехнулся, глядя на любовника грустными умудренными глазами.
- Я ухожу. Смирись с этим.
- Когда? – внезапно совершенно успокоившись, спросил Усаги.
«Я уже давно смирился. В глубине души я всегда знал, что ты оставишь меня. Это моя ошибка, и ее уже не исправишь. Слишком поздно я спохватился. Слишком долго играл в благородство, давая тебе выбор, которого у тебя не было. Подсознательно я почему-то думал, что ты выберешь меня, но я ошибся. Настало время платить по счетам. И во имя той любви, что когда-то связывала нас, я должен отпустить тебя. Спокойно. Без скандалов. Не стоит оскорблять себя и тебя выяснением отношений, которых уже нет».
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |