А почему именно эклипс?
- Увидел её как-то во сне и понял, что она моя.
- Ха, я ведь сразу это понял. Ты один из них!
- Из кого?
- Гиперлюди, слышал о таких? Их иммунитет устойчив почти ко всем внешним и внутренним факторам. Говорят, что вы буквально сверхсущества с удивительными умственными и физическими способностями.
- И поэтому ты решил пристрелить меня при первой же встрече?
- Джек, ну что ты! Эта встреча была настолько невероятна. Я просто хотел убедиться.
- И что? Убедился, что я абсолютно заурядный представитель своего вида? И что у меня нет никаких таких суперских способностей.
- Ха, я убедился в обратном! Поэтому-то ты до сих пор жив.
- Не говори глупости.
- Джек, если ты вдруг случайно где-нибудь у себя обнаружишь самолюбие, пожалуйста, стукни его посильнее. От меня.
Поблекший свет закатного солнца последний раз осветил комнату. Престарелый полицейский вдруг встрепенулся в своём кресле-качалке и заверещал:
Глупости всё это! Ты вообразил себя центром планеты! Да кто ты такой?! Кому ты вообще нужен? Неужели ты думаешь, что хоть кто-то из партии или приближённых к ней может хоть на секунду подумать о твоём существовании? Весь этот разгром – полная ерунда. Ты просто тупой алкоголик, возомнивший о себе хрен знает что. Пустое место, и никому ты не нужен.
- Что? Постой, ты о чём?
- Сам подумай, кретин.
- Зачем они приходили сюда?
- Кто приходил? Ты всё выдумал, чтобы повыпендриваться. Партия никогда бы не причинила вред своему народу. Сама идея власти заключается в том, чтобы каждый мог быть счастливым. Так было всегда, правительство несло благо каждому, помогало, заботилось. Люди всегда жили в мире.
- Что?! Ты что несёшь? Какой мир? Вспомни хотя бы сколько войн было в прошлом веке.
- Глупости всё это. Никаких войн не было. Партия всегда-а-а... отпусти... дышать... дышать...
- Отпусти его! Что ты! Себастьян, чёрт побери! – но было слишком поздно. Как воробья, он задушил его. Зачем...
- Он был моим другом...
- Нет. Он был одним из них. Задолбал своими партийными заговорами.
- Он был близок... Он думал, пытался, как ты этого не понимаешь? Он мог бы...
- Джек, не будь идиотом. Все они могут. IMC уже не такой сильный. Но разве хоть кто-нибудь из них старается? Ты думаешь, им это нужно? Они лежат в своей грязи и ждут, пока им кинут пожрать отходы. Им наплевать на истину и понимание! Для них правда превратилась в хамство, а глаза заросли дерьмом с ароматом шоколада. Одним меньше, тем лучше. Они сами в этом виноваты. И не смей больше тащить их к себе. Это глупое и неблагодарное занятие. Не могу поверить, что ты вообще на это повёлся.
“Coma Black”,
Marilyn Manson
“I kill myself to make everybody pay”….
Снова ощущаю необоснованное беспокойство, и это порядочно выбешивает меня. Я могу контролировать свои эмоции?
Или же ничто не в силах контролировать это.
Во сне я увидел прекрасный мир. Город, в котором никого нет. Как часто я вижу такие сказочные сны. Как сильно я хочу там оказаться. В своих снах вижу сны о снах, которые я вижу во сне. Нет выхода из лисьей норы. Даже змеям не пробраться на волю.
Я говорил с машинами. А они говорили со мной. Они хотели моего внимания. И я дал им его. Они всегда были очень добры ко мне.
- Если бы я был машиной, вы бы поговорили со мной.
- Я – машина.
- Как тебя называют?
- Робот правды.
- Отвратительное название.
- Людям свойственно давать дурацкие определения.
Объектив камеры приблизился к испытуемому, чьё тело периодически изгибалось в судороге. Тонкие провода пронизывали некое бледное подобие гамака, радостно меняли свой цвет в зависимости от силы пропускаемого тока. К слову, исколотый всеми этими проводами и иглами преступник только и делал, что белел и задыхался. Пару раз даже останавливалось сердце. На отдых.
А невидимый собеседник сочувственно возвращал это тело к жизни.
- Ангел мой, вы понимаете, что это я наказываю вас за все ваши слабости и преступления. А вам следовало бы делать это самостоятельно. Вы – плохой механизм. Для вас не должно быть снисхождения. Я осуждаю вас. Казнить вы должны себя сами. Вы понимаете?
- Не хочу больше сопротивляться.
Когда ты проник в мой сон?
- А ты не помнишь? Это были счастливые странные дни. Помнишь лечебницу. Как они считали тебя опасным для самого себя. В тебе было столько ярости, ужаса. И ты уходил. Та карта, на стене твоей клетки. Насколько этот город реален?
- Как мне оставаться там?
- А то ты не знаешь? Перестать быть жалким трусом и сделать то, что ты должен. У тебя нет другого выхода. Люди бывают сильные и слабые. Сильные отличаются от слабых разве тем, что принимают свои слабости и обращают их в полезное русло.
Вот он, лежит мёртвым телом в объятьях Себастьяна. Уставился на меня и шепчет…
- Понимаешь? Ты убил Саймона, а он проник в твою голову. Что хуже: долбанутый коп, следующий за тобой по всему городу, или же разум, полный идиотизма, гнева и страхов, ведущий тебя вперёд?
- И что мне делать?
- Ты тут психиатр. Тебе решать.
“Die Befindlichkeit des Landes”,
Einstuerzende Neubauten
Это случилось, когда они сказали мне, что я – сумасшедший. Они долго всё проверяли, исследовали, снова перепроверяли. В итоге, никто не смог отрицать того факта, что у меня не всё в порядке с катушками.
В тот день в ущелье был удивительно солнечный день. День в день. Только лёгкие обрывистые тени облаков временами плелись по склонам. Ногти цвета кораллового рифа, сожженная ультрафиолетом физиономия. На постах проверяли мало. На тот момент им казалось, что я именно тот, кем являюсь по документам, которые они так спешно, но тщательно изучали. Стоит ли говорить о том, что они ошиблись.
Объект был закопан в недра горы. Вход был только один, но выйти, при желании, можно было и через вентиляционные шахты прямо с обрыва и в реку, которую мы еле-еле пересекли по бетонке. Рядом болтались остатки некой стальной конструкции, на вид очень древней и такой же бестолковой. Не прижилась она в роли моста и теперь лишь собирала окружную ржавчину.
Так и не понял, зачем нужен был психиатр на старых энергетических шахтах. Должно быть, они увидели во мне кого-то из партии. Не удивительно, ведь владельцев этой иссохшей отравленной земли никто не знает в лицо. По счастью, у меня с собой как раз было несколько миниатюрных гауссных малышек и десяток ГэВ в запасе. Сложно сейчас понять, как именно всё это оружие оказалось у меня в руках, ещё сложнее принять тот факт, что я отлично знаю, как всей это взрывчатой массой пользоваться и куда её оборудовать.
На протяжении нескольких километров вдоль бушующей реки теснились руины заводских построек, заброшенных жилых домов и прочих стратегически бесполезных зданий. Когда случались наводнения, кто-то из местных жителей успевал спасаться в пещерах среди утёсов и склонов гор. Остальные просто тонули, так и не просыпаясь. Спускаясь обратно, спасшиеся выбрасывали тела погибших из окон и занимали их жилые метры. Такой естественный муравьиный цикл продолжался тут годами. Люди не хотели никуда уходить. Их страдания казались им вполне себе достойным времяпрепровождением. Они рождались, трудились, рожали, питались, умирали, перегнивали и исчезали в девственных горных водах.
Когда военные заприметили это ущелье с его преимущественным расположением, богатством руд и бурными истоками питьевой воды для восьмидесяти процентов населения страны, тогда-то здоровый ход времени здесь и переменился.
Они выстроили здесь укрепления, больницы, школы и свою «маленькую» подпольную фабрику. Климат просто располагал для экспериментов. Питание выдавалось строго по расписанию и только в определённых заведениях. Животноводство было строго запрещено ещё в те годы, остатки скота отобрали у людей и увели в подземелья.
Рожениц держали в отдельных корпусах под капельницами. Глаза их были грязно серого цвета, кожа шелушилась и слезала невзрачными хлопьями. Говорят, за весь период работы этого отделения в нём ни разу не раздавалось звука громче монотонного шёпота докторов. Они рожали и умирали, молча и покорно. Хотя, кто-то оставался жив. Но их всё равно больше никто никогда не видел. Работы было много – солдаты частенько насиловали местное население. Наша с Майклом родительница, судя по этим архивам, была медсестрой в этом заведении, что, в принципе, не спасло её от химической лоботомии.
Как здорово иногда вернуться домой.
Город окончательно опустел уже, когда я был совсем взрослым и за много лет отсюда. Во время очередного паводка местные «шустрики» как обычно рванули в горы. Тут-то их и расстреляла совершенно беспричинно рота, находившаяся на карауле объекта в ту злосчастную ночь. Бедняги, наверное, до смерти перепугались, что ожившие жертвы их экспериментов возжелали наконец-то нормальной человеческой пищи. Кто не погиб от свинца, захлебнулся минеральными водами и речной грязью.
Истлевшие фотографии всего этого великолепия были аккуратно сложены в папки и погребены под караулящими небосвод массивами горных хребтов. Глядя на всё это сейчас, затылком чувствую, как струится где-то там синевато-лазурное небо. Как ласкают солнечные фотоны бока причудливо изогнутых сосен, последние, будто в ужасе, прячут свои хвойные лица. Хотя, казалось бы, чего им бояться.
Ещё неделю назад я и поверить не способен был, что когда-нибудь снова окажусь здесь. Это была очередная ничем не примечательная встреча с каким-то прозревшим из близлежащего населённого пункта. Предзакатный туман накрывал городские кварталы и прятал от моих настойчивых глаз склоны далёких вершин. Даже здесь, на самой высокой точке города упорно казалось, что можно забраться ещё выше…
Я белка, и иди ты на фиг! – эээээ...
- Ну, да-да... – я выгляжу удивлённым? Я правда выгляжу удивлённым? Серьёзно? Совершенно? Это не удивительно потому, что так оно и есть. Непримечательность этой встречи вдруг стала перерастать в интригующий феномен. Сумасшедший с видом сумасшедшего под прикрытием учёного, инженера, да ещё и самолично явившийся на встречу со мной. – Вы знаете, мой народ человеков обычно называет меня Джек. А у вас есть какое-нибудь более личностное определение?
- Дэйв! – лаус део, ну и ладонь. Он выбросил вперёд свою огромную руку, словно белого питона, жаждущего рукопожатия, объятия, признания и ласки. – Для друзей просто папа Лазароу.
- Папа?
- Один из пап местного города-призрака. Кстати, туда-то я вам и хотел выбить путёвочку.
- Это очень трогательно и мило с вашей стороны, но я пока мало подхожу под стандарты загробной жизни.
- А вы шутник, я посмотрю! – ага, чья бы белка пищала. – В любом случае, у меня есть то, что поможет вам поразвлечься, а доброй половине здравомыслящих разумных людей совершить-таки лёгкий переворот кузова нашей бронетанковой дивизии.
- Знаете, папа… Лазароу… Дэйв. Я очень-очень постараюсь вообще не вникать в то, что вы сейчас мне сказали, и с радостью перейду прямо к делу….
“Lust (Chem-lust mix)”,
KMFDM
- Джек, красные бусики?!
- Да. А что? Тебе что-то не нравится?
- Нет-нет... вполне в твоём стиле....
- Итак, что у тебя?
- Странные синаптические ситуации.
- Что?!
- Медиаторы сходят с ума
- Так успокой их, идиот!
- Кто у нас психиатр? Ты или я?
- Я не психиатр, и тем более, не химик.
- Тогда я в ещё большем шоке от всего происходящего.
(Halt mich fest…. All ist mit dir…. Wenn ich glücklich sei….)
- Что-то что-то кричит она громко-громко. Я сейчас с ума сойду.
- Послушай Шопена – успокаивает.
- Это ты ей скажи.
Окончание дня багрилось закатом. Белые кафельные больничные стены окутывали тёплые кольца сигаретного дыма. Из окон виднелись ровные структурированные кварталы жилых домов. Левее на запад уходило потрёпанное синевато-серое больничное крыло. Всё умиротворение весеннего воздуха нарушали колющие вопли умалишённой, привязанной к операционному столу. Фактически, ума она была действительно лишена. Долгие месяцы взаперти, колёса на завтрак, обед и ужин, несколько изнасилований, особенно в мозг изрядно подпортили её манеры воспитанной юной леди. Родители, сдавшие её в белый дом в обмен на отпуск и ремонт в квартире, наверное, уже и забыли о том, что у них была дочь, хотя забрать её обещали «в кратчайшие сроки».
Нервно хрустнув пальцами, молодой врач подошёл к столу и сунул ей резиновый кляп в рот. Затем, ещё раз пробежал глазами по электроэнцефалограмме и выругался, вероятно, на латыни.
- Короче, - сказал он, вздыхая, - коли ей «Си» и пошли уже домой. Мэри сегодня хочет остаться у меня.
- Ты уверен? Неизвестно, как он на неё подействует?
- Думаю, больше она уже не свихнётся, это точно. По-хорошему, успокоится. А там дальше будем думать.
Лаборант аккуратно ввёл иглу в капельницу и нажал на поршень до упора. Солнце село, на горизонте были видны лишь розоватые полосы отстающих лучей. Девушка, захрипев, уставилась на врачей. Зрачки у неё были расширены, как у любопытной кошки. Глаза напоминали пластиковые шарики, намазанные прозрачным клеем. Если постараться, то можно было увидеть, как пульсировали капилляры в слезниках.
- Ну, так ты идёшь?
- Идите, я скоро подойду, - Джек, не сводя глаз с пациентки, сел рядом с ней. Она задрожала. Колотило всё её тело. Он схватил кисть её руки и крепко сжал. Сдавливал её до тех пор, пока больная не уснула.
Закрыв девушку простынёй, он отвёз её в палату и запер.
- Санни, милая моя. Я передам от тебя привет Мэри. Подлечим тебя, вы обязательно встретитесь. Потерпи.
Должно же быть во мне хоть что-то хорошее?
“Running Battle”,
Kasabian
Для того, чтобы что-то делать, в голове должны быть мысли. Сложно иметь мысли, когда нет головы. Где-то забыта, потеряна. Последний раз видел её в сумке в поезде. С тех пор не попадалась. Нет общения. Нет контактов. Что-то утрачено, и вряд ли это просто голова.
Они сказали, поговорить с врачом. Врач не стал говорить со мной. Убежал. Я от него, не он от меня.
Потом мы поехали домой. В целом некий бред.
Для того, чтобы что-то говорить, должны быть мысли в голове. А головы нет. Оставил где-то. Насовсем.
У меня были подозрения, что ты физик-ядерщик, но я не думал, что ты и правда физик-ядерщик.
- Джек, я физик-ядерщик.
- Круто. Ну и как оно? Физика и ядра?
Ты знаешь, вполне себе неплохо. Я только что осознал напряжение. Остаётся принять сопротивление – и я почти нормальный человек.
- Ты сам отвечаешь на вопросы, которые ты себе задаёшь.
Как сейчас помню, я стоял на самом верху башни. Вокруг торчали проводки антенн, мелькали огни автомобилей в пыли внизу. Небо было цвета асфальта, асфальт был цвета неба. Видно было весь город и даже чуть больше. Я работал над чем-то, чем-то очень важным… не знаю.
В коридоре мелькнула её белая рубашка. Санитары временами паршиво закрывали палаты. И вот она металась по помещениям в кромешной темноте. Куда ей было деваться без своей головы. Некоторые пациенты тоже их временами теряли.
Это было мягкое состояние с приступами тупой боли. Схоже с чувствами ватного ролика, протыкаемого копьями. Думаю, ему как минимум было бы обидно.
Судя по вкрадчивости её шагов, она была явно разочарована. Брошенная, исколотая, накачанная по самые кончики ушей неизвестными медикаментами. Лифты не потрудились работать, и она ринулась на лестничные пролёты, которые обвивали здание с улицы. Свежий воздух уткнулся в её бледную физиономию. Она карабкалась, цеплялась за ступеньки пальцами.
Я неспешно следовал за ней. С крыши был выход либо в вентиляцию, либо в воздух. Изогнутые жёлтые трубы держали меня в стороне от края. Теперь же я сознательно преодолеваю враждебную тягу к срывам.
Но на крыше никого не оказалось. Я был там один. Ветер угрожающе кусался. Одна моя голова точно потерялась где-то на этом здании.
Как я оказался в холе внизу, не помню. Это не имеет значения. Меня зачем-то довезли до дома. Тишина звенела и визжала, пока они не вкололи мне что-то. Потом было несколько недель пустоты.
Они отобрали мою работу и мои мысли. А потом они спрятали меня от меня же самого. Осознавая это, я проглатываю горький покой, и все волнения рассредоточиваются.
Это почти то же, что и принятие сопротивления.
“Monarch”,
Coil
Раз, два, три, четыре, пять… это почти то же, что и жизнь. Титры убегают вверх, экран заканчивается, вспышка мерзкого света… слепота…
Ничего не хочу отдавать. Хочу держать всё при себе. В строгом затворничестве, не распространять своё скверное решение на окружающих.
Милая белая рубашка и красное одеяло скрывали моё непостоянство в больничной койке. Я плохо помню те дни. Работал, питаясь работой. Моя лаборатория и мои пациенты были единственным увлечением для меня. Это было началом солнечных дней с Мэри. Милая милая Мэри… Они с Санни были лучшими подругами. Они часами бродили по больнице, пока Санни была в рассудке. А потом я забирал их в свой мир, накачивая транквилизаторами и мартини в разных пропорциях. И всё это гуляло в желудке, пока я коротал свои бурные ночи.
Белые больничные коридоры и тёмное сумрачное небо – всё, что было в моей жизни без Мэри. А она выгоняла меня на свет, где я жмурился и корчился, как недозрелый вампир.
Моя работа была моим творением. Жадным и голодным, не дарящим ничего в ответ. Она отбирала мои мысли, моё время, мои силы и мой разум. Слишком много «моего» я проносил с собой в отделение.
День не менялся, время молча застыло в углу. Безумцы не становились менее безумнее. Лекарство не становилось более лекарственным. Пробирки не переставали летать сквозь пальцы, а стены всё чаще стремились шататься вокруг. Наверное, однообразие им так же надоедало.
Белые кролики окаменело смотрели в пустоту. Я называл его «невинным исцелением разума», даже не подозревая, насколько популярна станет эта фантазия.
Там на крыше я встретил другую реальность, дурную, отверженную. Ту реальность, что я мучительно отрицал. Нет, это она наконец встретила меня, накинулась без предупреждения из своего укрытия и отобрала у меня всё, что я называл жизнью.
Странно, что после всего они не заперли меня там же, с остальными. Наверняка в партии просто сделали вид, что не знают нас. Кто мы, зачем, и с какой стати катаемся в каталках по коридорам закрытых учреждений.
Как я мог упустить тот момент, когда я свихнулся…
Я встал и снова посмотрел на своё жалкое распластанное тело….
- Никогда не ври мне.
- Не буду.
Стрелка часов лениво опускалась от 12 к 11, секундная то и дело ёрзала где-то вокруг – цифр на часах всё равно не было, только точки. По полкам стояли тюбики краски с непонятным оттенком «долб йыньлепеп» и «натшак». Себастьян нервно расчёсывал освежёванные пряди, пытаясь хоть как-то укротить их феном. Грустное было зрелище. Я решил не вмешиваться и ушёл.
- Что ты жмёшься к батареям?
- Ищу тепло.
- Лето, дурак! Хочешь, прижмусь к тебе?
- Высохни сначала, а то весь меня измажешь, блондинка.
- Иди ты, - и Себастьян самодостаточно покинул помещение, оставив меня одного разглядывать своё отражение в подобии зеркала. Это колеблющее чувство между третьим и четвёртым ребром, когда что-то уже сейчас не даёт покоя. За всем этим маразмом я как-то совсем забыл про заговор.
Где там моё вооружение, пойти пострелять что ли… Людей по-хорошему ничему нельзя научить….
“Anger”,
Skinny Puppy
Кричаааааааааааааааааааат!!!! Лаус део, как же прекрасно они кричат! Да! Ваш бог мёртв, и вы все мертвы! Вас так легко остановить, похотливой плазмой, чистым огнём! Бездушные факелы мечутся по помещению, не жилая принимать абсолютную замкнутость этого учреждения.
В детдоме у нас был один врач. Он любил делать «клизмочки». По его мнению, снятие сексуального напряжения помогало больным сохранять рассудок. Странно, но многим его десятилетним пациенткам это, видимо, действительно пригодилось по жизни. У нас была исключительно однополая инфраструктура, независимо от половых признаков. Наверное, поэтому Майкл оттуда сбежал – не мог так долго скрывать свою мужественность.
А я молча наблюдал за их тлением. Оно начиналось в их взгляде, проникало через кожу в воздух и раздавалось непонятным запахом задымлённого торфяника. В детстве я часто ходил смотреть на горящие болота.
….Джек, ты видел это? Как ты мог натворить такое?! – никогда не думал, что Фред может быть так недоволен газетой.
- И что я такое натворил?
- Массовое убийство…
Нет. Не моих рук это дело. Не верить, не верить в это. Это они хотят заставить меня поверить в это.
“Sad but True (Cover)”,
Rammstein
Иногда нужен какой-то предмет для того, чтобы вспомнить, кто ты есть на самом деле. Как-то мне сказали, что алкоголь снимает барьеры и человек становится самим собой. По мне, так простых очков вполне достаточно.
Я часто углубляюсь в описательную красоту некоторых мест. А ещё, похоже, у меня аллергия на клюквенный морс. Меня начинают умиротворять холодные параллельно-перпендикулярные улицы, насыщенные грязной солёной влагой, пропитанные вскриками каких-то животных. Или людей. Красные кирпичные махины без окон, с небольшими прорезями для взгляда в пустую морскую гладь. Задохнувшиеся каналы труб и дымоходов. По сути, начинаешь симпатизировать этому месту, как бы ты ни старался это отрицать.
Здесь не было того, к чему я привык в больничных комплексах, в которых меня припрятывал Тим. Здесь не было гармоничной тишины и свободы. Не было расслабленных древесных массивов, склонов и вершин.
Город, заточенный в бетон и сталь, украшенный разноцветной штукатуркой и ржавеющими завитушками балконов и ворот. Когда-то я уже убежал отсюда. Улетел, как недобитая птица. Странно теперь возвращаться сюда по собственной воле.
Самостоятельно и навсегда.
План был достаточно прост. Взять под контроль одну-две станции распределения и немножко взорвать их к чертям – во мне вдруг проснулась страстная тяга к поджигательству. Мой бельчонок Дэйв предоставил все необходимые чертежи и доступы. Оставалось только собрать самых толковых и реальных из тех, что я успел узнать.
Иногда мне кажется, что заставить двигаться всю эту махину массового безрассудства и умственной лени просто невозможно. Каждая попытка сродни тому, что двигать воду в болоте палкой. Инертность мышления в глобальных масштабах – та трясина, которую либо подрывать сразу, либо осушать медленно и беспощадно. А мы ведь хотим реки, стачивающие горы и заполняющие ущелья.
Когда мы придумывали всё это – как заигравшиеся творцы вселенной… мы чувствовали свою власть ещё до того, как сама идея партии была принята обществом. Мы контролировали их еду, их воздух, их мысли. Мы изучали их, препарировали, тестировали, фантазировали. Некоторым из нас было тогда лет по восемнадцать отроду.
IMC должен был стать моим шедевром. Я был одержим идей исцелять мозг, структурировать человеческие взаимоотношения. Создать мультивариативную модель поведения, описанную на бумаге, продуманную до последней химической реакции. Каждая транзакция, измеренная и просчитанная, наступающая секунда в секунду, последовательно, строго по плану… Лаус део, я до сих пор прихожу в неописуемый восторг, думая об этом.
Эта идея была моей жизнью, до тех пор, пока в ней не появились посторонние.
Тогда я создал Саймона – психопата, проводившего зачистку моего рассудка подобно искусственно созданному бактериофагу. Наверное, уже тогда я знал, что разум не всегда будет принадлежать только мне, и подготовил программу на экстренный случай.
Мне всегда было интересно понимать, как люди общаются. Забавнее всего было исследовать мои собственные шаблоны, сценарии и стратегии, когда они накрывали моё сознание тёплым махровым одеялом.
После меня выбыл Майкл. Ходили слухи, что он просто исчез. Он был лицом и голосом партии. Когда его не стало, обученные, выдрессированные и накаченные IMC под завязку стервятники и прочие органеллы управления заработали в автономном режиме. Как говорится, до получения дальнейших распоряжений. Надо отметить, что в их случае препарат предусматривал уже с десяток инструкций и вариаций поведения. Однако по умолчанию они использовали от трёх до пяти. Не знаю, экспериментировал ли я с нейронами Тима. Но иногда мне кажется, что он определённо был бы лучшим моим творением.
Вся ироничность ситуации заключалась в том, что, по сути, ни один из нас в одиночку не мог взять управление в свои руки. Для этого требовались все, плюс-минус двое.
Сет был нашим экспертом по вооружению и всяким модным техно примочкам. Мальчику было семнадцать, когда он присоединился к нашему проекту. Его отец был какой-то шишкой в разрушенном правительстве с большими доступами к заграничным ресурсам. Сет мог без проблем добыть нам любой контрабандный товар в неограниченных количествах. Помню, у него был изощрённый чёрный вайпер – наш юный коллега сделал неплохой бизнес на коллекционных машинах. После исчезновения Майкла, Сета нашли расстрелянным в собственной машине. Убит, в каком-то смысле, собственными руками.
Лилит или просто Лилит Блэйк. Страстная особа и талантливая переговорщица, при необратимо привлекательной внешности. Она была чуть ли не движущей силой всей политической деятельности. Мы с ней плохо знали друг друга. Насколько мне известно, её похитили и вывезли заграницу. С какой целью, можно только догадываться.
Джон – в своё время был талантливым агентом разведки. Пожалуй, он был самым взрослым из нас. Бритоголовые солдатики – это был его фетиш. Он забавлялся с полицией, как мог. Слежка, пристальный контроль, потожировые идентификаторы – казалось, он хотел попробовать всё и сразу. Из соображений безопасности, он не поместил в систему себя – поэтому при встрече стервятники его уничтожили, как несуществующий объект.
Вся беда нашей системы заключалась в том, что мы сделали её слишком зависимой от нас. Когда она осталась сама по себе… Все просто выволоклись с орбиты.
Фред. Как ни странно, он действительно был одним из нас. По призванию Фред был педагогом. Он действительно был предан своему делу. Пока мы развлекались с массовым сознанием, он создавал тихие уединённые уголки за пределами страны, где можно было свободно развиваться и жить. Во время одного из перелётов произошла катастрофа. Фред выжил, но память потерял окончательно. Жизнь для него началась заново и плавно перетекла в вялое существование.
Так, наша звёздная семёрка прекратила своё существование. Партии не стало, но людям об этом забыли рассказать.
План был действительно прост. Система зависела от нас. Когда нас не было, всё слетало с катушек. Двоих недостаточно для того, чтобы контролировать её. Не потому, что вдвоём бы мы не справились. Просто, программа была настроена так, что только пятеро и более могли давать ей распоряжения. Из соображений, что на тот момент это казалось забавным. Не более.
А вот для того, чтобы остановить систему, достаточно было и одного. Ну, и ещё несколько килограммов разнообразных неравнодушных ко взрывам веществ.
И тогда всё имеет большие шансы на конец.
IMC и прочие озорные медикаменты перестанут поступать в нервные системы. Многие вероятно окончательно сойдут с ума. Но кто-то сможет жить. Тем более, что иммунная и эндокринная система начали сопротивление. А значит, шанс есть.
«В каком-то смысле, цель мышления – упразднить мышление»…
Когда нам не говорят, что мы должны делать, мы шагаем по сценарию. Аккуратно расчерченным отметкам на полу, заранее сформулированным и приводящим к однозначному результату мы отдаём предпочтение.
Зачем? Зачем? Зачем. Иногда это помогает остановиться и проследить, актёр ты или зритель. Подогнать своё восприятие под сюжетный ход. Сказка о маленькой розовой шапочке более не актуальна. Публика не рукоплещет, роли заучены плохо, играем отвратно.
Всё по-другому. Временами нужен некий внешний мозг для восприятия процессов. Наверное, таким образом и произрастают «остальные» участники этого шоу. Забавно, как те, кого мы создавали, начинали самосозидание. Росли внутри меня без каких-либо регуляторов и футуристичных препаратов. Они выстраивались и структурировались самостоятельно, без какой-либо посторонней помощи и доработки. Их мыслительные центры, их фантазии, координация, воспоминания отделялись от моих.
«Мозг моделирует шаблоны из опыта… иначе, нам пришлось бы раздумывать над 39 816 800 способами того, как надеть 11 предметов одежды».
Печально, но, правда.
“Wish You Were Here”,
Pink Floyd
Никогда не наблюдал у себя способностей к математике. Разве что в школе, класса до седьмого. А потом новый учитель приложил много усилий и убедил меня в том, что мозгов у меня для этой тонкой науки не хватает. И я подался в биологию. Хоть там меня никто ни в чём не пытался убеждать – факт того, что я просто знаю, принимался, как само собой разумеющееся.
Мне всегда хотелось пожить в аквариуме. Только, сначала нужно было существовать вне его, а потом резко оказаться внутри. И живым. Маленькое аквариумное стёклышко ограждало меня от десятков таких же загнанных рыб напротив. Они плавали в своих коробочках, подсвеченные разноцветными огоньками. Они царапались в стенки, сверлили, дробили, разрушали, совокуплялись. А я почему-то был свободен. От чувств, от понимания, от сочувствия. Кто-то обещал моря удовольствий только за то, чтобы отдать часть себя другим. Я продал всю свою плоть – и не получил взамен ничего.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |