Мрак.
Мрук.
Пустота.
Но вот подъезжает 90- или 80-летний старец устарец патриархический ариец с седыми волосами сидящий низко и старчески за высоким рулем, останавливается ради меня, я подбегаю, распахиваю дверцу, он подмигивает. "Забирайся, молодец — я могу тебя чуть-чуть подвезти по дороге."
"Далеко?"
"О — несколько миль."
Опять будет совсем как в Канзасе (1952) когда меня тоже подвезли несколько миль по дороге а кончилось тем что я оказался на закате на открытых равнинах все пролетают мимо на 80 в сторону Денвера и больше ничего — Но я пожимаю плечами, «Карма-карма», и лезу в машину -
Он немного разговаривает со мной, совсем чуть-чуть, я вижу что он по-настоящему стар, смешной к тому же — Он шкандыбает на своей развалюхе по дороге, всех обгоняет, выбирается на прямой участок шоссе и запуливает 80 миль в час через фермерские поля — "Боже милостивый, а если у него сердце схватит!" — "А вы медлить вообще не любите, правда ведь?" спрашиваю я, не отрывая взгляда от него и от руля -
"Не-а, сэр."
И разгоняется еще быстрее…
Теперь меня переправляет в старую Буддаландию Жарсафо через реку Не-Рек сумасшедший старый Святой Бодхисаттва — и он либо доставит меня туда быстро либо не доставит вообще — Вот твоя Карма, спелая как персик.
Я держусь — В конце концов он не пьян, как тот жирный тип в Джорджии (1955) который делал 80 по обочинам и все время смотрел на меня а не на дорогу и от него несло самогоном, от него я удрал раньше чем собирался и сел на автобус до Бирмингема так меня перетрясло -
Нет, этот Паник нормально довозит меня и высаживает у самых ворот фермы на семи ветрах, вот его крыльцо обсаженное вязами, его поросята, мы пожимаем руки и он идет ужинать -
Я остаюсь стоять а машины пролетают мимо, я знаю что застрял на некоторое время — Да и поздновато становится -
Но грузовик с какой-то техникой невнятно ревет и тормозит и пропахивает облака пыли для меня в обочине, я подбегаю и запрыгиваю в кабину — Вообразите себя со своим Героем лицом к лицу! Здоровенный Двухтоновый Амбал Чемпион ИРМ-овского типа просоленный морской волчара с огромными кулачищами не боится никого и больше того язык у него подвешен и больше того строит мосты и за спиной у него его мостостроительные растворы и монтировки и инструменты — А когда я говорю ему что еду в Мексику отвечает: "Ага, Мексика, мы с женой суем спиногрызов в трейлер и отчаливаем — проехали аж до самой Центральной Америки — Спали и ели прямо в трайлере — Жена за меня по-испански разговаривала — Я текилу попивал в барах то там то тут — Хорошее образование для детишек — Вернулись только на прошлой неделе по Монтане поездили немного спустились в Восточный Техас и обратно" — И могу себе представить каких-нибудь бандитов попытавшихся бы на него наехать, в нем 230 фунтов гордой кости и мускулов — что он мог бы натворить разводным ключом или ломиком ох как не хотел бы я рисовать такую картину даже соусом для спагетти — Он везет меня в Эверетт, и высаживает под жарким поздним солнцем на угрюмом местном полу-Бродвее с неожиданно мрачной пожарной каланчой из красного кирпича и часами и я чувствую себя ужасно — вибрации в Эверетте низки — Сердитые рабочие текут мимо в машинах воняющих выхлопами — Никто не соизволяет взглянуть на меня без презрительной ухмылки — Это ужасно, это ад — Я начинаю осознавать что мне следует вернуться в свою горную хижину в холодной лунной ночи. (Эвереттская Бойня!)
Но нет! Парад приключений марширует Кармой — Я в этом по уши до конца, мертвый — Мне придется чистить зубы и тратить деньги до концов времени, по меньшей мере до того дня когда стану последней старухой на земле глодающей последнюю кость в окончательной пещере и я перхаю свою последнюю молитву в последнюю ночь прежде чем больше уже не проснусь — Затем начну торговаться с ангелами в раю но с такой особой астральной скоростью и экстазом поэтому может мы будем и вовсе не против, наверное — Но О Эверетт! Высокие трубы лесопилен и дальние мосты, и жаркая безнадега в мостовой -
В отчаяньи прождав полчаса захожу в столовку и заказываю гамбургер и молочный коктейль — ибо на автостопе я позволяю своему бюджету на питание возрасти — Девушка там столь нарочито холодна что я еще глубже впадаю в отчаяние, она хорошо сложена и аккуратна но тускла и у нее бесчувственные голубые глаза а на самом деле она вся заинтересована каким-то парнем средних лет который как раз в этот миг отваливает оттуда в Лас-Вегас играть, его машина стоит снаружи, и когда он уходит она кричит ему вслед "Покатай меня на своей машине как-нибудь" и он так уверен в себе что меня это изумляет и бесит, "О я подумаю," или что-то в том же заносчивом роде, и я смотрю на него и у него короткая стрижка и очки и подонок на вид — Он садится в машину и уезжает в свой Лас-Вегас сквозь это все — Мне кусок едва в горло лезет — Плачу по счету и спешу оттуда подальше — Перехожу через дорогу с полной выкладкой — уф, ой — Я наконец добрался до дна (горы).
Стою там на солнцепеке и не замечаю футбольной баталии происходящей у меня за спиной к западу в ярком сиянии солнца, пока моряк который тоже едет стопом не проходит мимо и не говорит "Сигналы, хип хип" и я смотрю и вижу его и одновременно как играют мальчишки и тут как раз одновременно останавливается машина с заинтересованной личностью за рулем, и я бегу чтобы сесть туда, кидая последний взгляд на футбольную игру где как раз какой-то пацан проводит мяч сквозь полузащиту и его гасят -
Я прыгаю в машину и вижу что в ней какой-то тип вроде тайного педика, что означает он все равно добродушный, поэтому я заступаюсь за моряка: "Он тоже едет стопом," и мы и его подбираем, и троица на переднем сиденье закуривает и едет в Сиэттл, все очень запросто.
Бессвязный треп о службе на флоте — как тягостно, "Меня расквартировали в Бремертон и я бывало выходил по субботам вечером но стало гораздо лучше когда меня перевели в — " и тут я закрываю глаза — После проявления кое-какого интереса к той школе где учился водитель, Вашингтонский Универ, он предлагает выбросить меня в самом студгородке, я сам подымаю эту тему, поэтому мы высаживаем моряка по дороге (апатичный моряк которому на все плевать едущий столом с нижним бельем своей девчонки в бумажном пакете в котором я думал было полно персиков, он показывает мне шелковую комбинашку лежащую сверху) -
Со студгородком Университета штата Вашингтон все в порядке и он довольно-таки Вечен с большими новыми общежитиями в миллион окон и долгими поздними пешеходными дорожками уводящими прочь от бешенств уличного движения и О весь этот колледж включенный-в-город, он для меня как китаец, я не умею его вычислить, мой мешок все равно слишком тяжел, я сажусь на первый попавшийся автобус до центра Сиэттла и вскоре пока мы пролетаем мимо старых полосок морской воды с древними шаландами на них, и красное солнце тонет за мачтами и односкатными крышами, так-то лучше, я понимаю что, это старый Сиэттл тумана, старый Сиэттл Город под покровом, старый Сиэттл про который я читал пацаном в фантомных детективных книжонках и про который читал в Синих Книгах Для Мужчин все про старину когда сотня человек вламывалась в погреб к бальзамировщику и выпивала бальзамирующую жидкость и все умирали, и когда всех напаивали и вербовали таким образом на суда в Китай, и про грязевые низины — Хибарки с чайками.
Следы девчонки
на песке
— Старая мшистая свая
Сиэттл кораблей — сходней — доков — тотемных столбов — древних локомотивов на стрелках набережной — пар, дым — Скид-Роу, бары, Индейцы — Сиэттл моего отроческого видения встающего передо мною на ржавой старой мусорке со старым бесцветным забором завалившимся в общем сумбуре -
Деревянный домик
сыро сэр —
повозки свет в окошке
Я прошу водителя автобуса высадить меня в центре, спрыгиваю и топочу мимо Городской Ратуши и голубей по общему направлению к воде где я знаю что найду хорошую чистую комнату на Скид-Роу с кроватью и горячей ванной дальше по коридору -
Я прохожу до самой Первой Авеню и сворачиваю влево, оставляя магазинную публику и сиэттльцев за спиной и опа! вот все человечество хеповое и прикольное тусуется по вечернему тротуару изумляя меня аж глаз выпадает — индейские девочки в брючках, с индейскими мальчиками стриженными под Тони Кёртиса — сплетенные — рука об руку — семьи достославных сезонников только что поставили свою машину на стоянку, идут на рынок за хлебом и мясом — Пьяницы — Двери баров мимо которых я пролетаю невероятны от толпящегося печального ждущего человечества, крутящего в пальцах стаканы и глядящего вверх на поединок Джонни Сакстона — Кармена Базилио по телевизору — И бац! Я понимаю что сейчас Вечер Пятницы по всей Америке, в Нью-Йорке всего-навсего десять часов и поединок в Гардене только начался и портовые грузчики в барах на Северной Реке все смотрят его и пьют по 20 пив на нос, и Сэмы сидят в первом ряду у самого ринга делая свои ставки, их хорошо видно на экране, расписанные вручную галстуки из Майами — фактически по всей Америке Вечер Поединков В Пятницу и Большой Драчки — Даже в Арканзасе его смотрят в бильярдной и снаружи в домике на хлопковом поле по телевизору — везде — Чикаго — Денвер — сигарный дым повсюду — и Ах печальные лица, теперь я забыл и вижу и вспоминаю, пока проводил все лето расхаживая взад-вперед и читая молитвы на горных вершинах, скал и снега, потерявшихся птиц и фасоли, эти люди сосали сигареты и напитки и расхаживали взад-вперед и читали молитвы и в собственных душах тоже, по-своему — И все это вписано в шрамы их лиц — Я должен зайти в этот бар.
Поворачиваюсь и вхожу.
Швыряю мешок на пол, беру пиво у многолюдной стойки, сажусь за столик, уже занятый другим стариком глядящим в другую сторону на улицу, и сворачиваю самокрутку и наблюдаю поединок и лица — Здесь тепло, человечество тепло, и в нем есть потенциал любви, я могу его разглядеть — Я чистая свежая маргаритка, я знаю — Я мог бы произнести им речь и напомнить им и пробурить их вновь — Но даже тогда я увижу на их лицах скуку "Ох, мы знаем, мы это все уже слышали, и мы просидели здесь все это время ожидая и молясь и смотря поединки по вечерам в пятницу — и пья" — Боже мой, они пили! Каждый пьянь конченая, я ведь вижу — Сиэттл!
Мне нечего им предложить кроме своей глупой рожи, которую я все равно отвращаю — Бармен занят и вынужден переступить через мой рюкзак, я отодвигаю его в сторону, он говорит «Спасибо» — Между тем Базилио не больно от легких ударов Сакстона, он вступает и начинает дубасить того от и до — тут кишки против мозгов и кишки победят — Всё в этом баре кишки Базилио, лишь я просто мозги — Нужно побыстрее оттуда выбраться — К полуночи они затеют собственную драчку, молодые крутняки в кабинке — Ты должен быть совсем уж рехнувшимся диким мазохистом Джонни Нью-Йоркцем чтобы поехать в Сиэттл ввязываться в кабацкие драки! Тебе шрамов надо! Основ боли! Внезапно я начинаю писать как Селин -
Я выметаюсь оттуда и иду снимать себе на ночь номерок на Скид-Роу.
Ночь в Сиэттле.
Завтра, дорога на Фриско.
Отель Стивенс это старенькая чистенькая гостиница, заглядываешь в большие окна и видишь чистый кафельный пол и плевательницы и старые кожаные кресла и говорящие часы и серебрянооправого клерка в клетке — Доллар семьдесят пять за ночь, для Скид-Роу круто, но клопов нет, это важно — Я покупаю себе номер и, поднимаюсь на лифте с господинчиком, второй этаж, и захожу к себе в комнату — Швыряю мешок в кресло-качалку, растягиваюсь на кровати — Мягкая постель, чистые простыни, передышка и пристанище до часу дня времени выписки завтра -
Ах Сиэттл, печальные лица баров человеческих, и не осознаете что вы вверх тормашками — Ваши печальные головы, люди, свисают в неограниченной пустоте, мельтешите по поверхности улиц и даже в комнатах, вверх тормашками, ваша мебель вверх тормашками и удерживается гравитацией, единственное что не дает ей всей улететь это законы разума вселенной, Бога — Бога ждете? А поскольку он не ограничен то не может существовать. Бога ждете? То же самое, милый Бронкс-певец. Там ничего нет кроме сущности разуматерии первичной и странной а форма и названия которые вы ей даете ничего не решают — фу, я поднимаюсь и выхожу купить себе вина и газету.
В месте для еды и питья до сих пор показывают бокс но вот что еще меня привлекает (на розовой голубой неоном-зажигающейся улице) мужчина в жилете тщательно выписывающий мелом счет сегодняшних бейсбольных матчей на огромной доске, как в старину — Я стою там и наблюдаю.
В газетном киоске Боже мой тысяча книжек с девчонками выставившими все свои похотливые груди и бедра в вечность — Я понимаю "Америка с ума сходит по сексу, им вечно не хватает, что-то не так, где-то, совсем скоро эти книжки с девчонками станут в невозможную обтяжку, каждая складка и морщинка будут тебе выпирать кроме дыры и соска, они рехнулись" — Конечно я тоже смотрю, у стеллажа, вместе с другими сексуально-озабоченными.
Наконец покупаю сент-луисскую Спортинг Ньюс чтоб быть в курсе последнего бейсбола и журнал Тайм, чтоб быть в курсе мировых новостей и прочесть все про Эйзенхауэра машущего ручкой из поездов, и бутылку итальянского портвейна Швейцарская Колония, дорогого одного из лучших — думал я — С этим пилю обратно по проспекту и тут вижу кабаре: "Пойду сегодня вечером в кабаре!" хихикаю я (вспомнив Старого Говарда в Бостоне) (а недавно я прочел как Фил Силверс закатил старомодное представление в каком-то кабаре где-то и что за тонкое искусство это было) — Да — и есть -
Ибо после полутора часов у себя в номере потягивая это вино (сидя в одних носках на кровати, подперевшись подушкой), читая про Мики Мэнтла и Лигу Три-Ай и про Южную Ассоциацию и про Западнотехасскую Лигу и последнее обмены и звезд и подающих надежды ребятишек и даже читая новости Малой Лиги чтобы поглядеть на фамилии 10-летних чудо-питчеров и бросив взгляд на журнал Тайм (не так уж интересно в конечном итоге когда в тебе полно сока а снаружи улица), я выхожу, осторожно перелив вино в свою полибденовую фляжку (ранее употреблявшуюся для утоления жажды на тропе, с красным платком повязанным на голову), засовываю ее в карман куртки, и вниз в ночь -
Неон, китайские ресторанчики
зажигаются —
Девушки проходят сумерками
Глаза — странный негр-пацан который боялся что я не одобрю его взглядом из-за проблемы сегрегации на Юге, я чуть было действительно не начинаю его критиковать, за то что он такой квадратный, но не хочу привлекать его внимания поэтому отвожу взгляд — Проходят филиппинские ничтожества, руки болтаются, их таинственные бильярдные и бары и бочонки судов — Сюрреалистическая улочка, с копом у стойки бара застывает видя как я вхожу, будто я сейчас у него стакан сопру — Переулки — Проблески старой воды между еще более старых крыш — Луна, встающая над центром города, подкрадывается незамеченной огнями Аптеки Гранта сияющими белым возле Тома МакАнса, также сияющего, открытого, возле шатра кино Любовь Многочудесная с хорошенькими девушками стоящими в очереди — Бордюры, темные тупички, где лихачи с визгом разворачиваются — гоняя мотор на шинах, скриик! — его слышно повсюду в Америке, это неутомимый Джо Чемпион улучает момент — Америка так обширна — Я так ее люблю — А ее лучшесть тает и просачивается в кабацкие кварталы, или на Скид-Роу, или в Таймс-Скверик — лица огни глаза -
Я ухожу в переулки ведущие к морю, где никого, и сижу на камнях бордюров опираясь на мусорные баки и пью вино, наблюдая за старичьем в Старом Польском Клубе через дорогу которое играет в пинокль под бурым светом голой лампочки, с зелеными лоснящимися стенами и табельными часами — Зууу! проходит океанский сухогруз в бухте, Порт-Сиэттл, паром роет носом воду на пути из Бремертона и впахиваясь в груды на донном отэе, они оставляют целые пинты водки на белой крашеной палубе, завернутые в журнал Лайф, чтобы я их выпил (двумя месяцами раньше) под дождем, пока мы пробираемся внутрь — Вокруг везде деревья, Пьюже-Саунд — В гавани гудят буксиры — Пью свое вино, теплая ночь, и не спеша тащусь обратно к кабаре -
Захожу как раз вовремя, чтобы увидеть первую танцовщицу.
Во, у них тут маленькая Сестренка Мерридэй, девчонка с той стороны бухты, ей не следует танцевать вообще ни в каком кабаре, когда она показывает груди (которые совершенны) никого не интересует поскольку она не откалывает ничего отэйно хипового — она слишком чиста — публика в темном зале, вверх тормашками, хочет грязной девчонки — А грязная девчонка за кулисами готовится вверх тормашками перед своим зеркалом на двери ведущей на сцену -
Портьеры растворяются, Эсси танцовщица уходит, я отпиваю вина в темном зале, и тут выходят два клоуна во внезапно ярком свете сцены.
Представление начинается.
У Эйба шляпа, длинные подтяжки, постоянно за них дергает, сумасшедшая рожа, видно что ему нравятся девчонки, и он все причмокивает губами и он старый сиэттльский призрак — Слим, его правильный партнер, симпотный кучерявый тип порнографического героя которого можно увидеть на грязных открытках засовывающим девке -
ЭЙБ: Где это к дьяволу ты был?
СЛИМ: Там вот деньги считал.
ЭЙБ: Какого черта ты имеешь в виду, деньги -
СЛИМ: Я был на кладбище
ЭЙБ: Что ты там делал?
СЛИМ: Труп хоронил
и тому подобные шуточки — Они показывают грандиозные сценки перед всеми, занавес прост, это простой театр — Все погрязают в их заморочках — Вот по сцене проходит девушка — Эйб тем временем пил из бутылки, он хитрил чтобы заставить Слима бутылку опустошить — Все, и актеры и публика, глазеют на девушку что проходит по сцене из-за кулис — Сама ее проходка произведение искусства — А ее ответам лучше быть сочными -
Они раскручивают ее, испанскую танцовщицу, Лолиту из Испании, длинные черные волосы и темные глаза и дикие кастаньеты и она начинает раздеваться, отбрасывая одежды в сторону с "Оле!" и встряхивая головой и обнажал зубы, все вгрызаются в ее сливочные плечи и сливочные ноги и она вихрем кружится вокруг кастаньет и опускает пальцы медленно к своей подпруге и отстегивает сразу всю юбку, под нею хорошенький поясок девственности в блестках, со стеклярусом, и она носится по всей сцене и танцует и притопывает и свешивает свои вороньи волосы до полу и органист (Слим) (который прыгает в яму на танцовщицах) завывает неимоверным джазом Дикого Билла — Я колочу ногами и руками, это джаз и великий притом! — Эта Лолита еще немного колбасится потом заканчивает у кулисы обнажая свои нагрудники но не хочет их снимать, она исчезает за сцену испанка — Пока что она моя любимая девчонка — И я пью за нее в темноте.
Огни снова ярко вспыхивают, и снова выходят Эйб и Слим.
"Чё эт ты делал на кладбище?" спрашивает Судья, Слим, сидя за столом, с молотком, а Эйб подсудимый -
"Я там труп хоронил."
"Ты знаешь что это против закона."
"Только не в Сиэттле," отвечает Эйб, показывая на Лолиту -
А Лолита, с очаровательным испанским акцентом, говорит "Он был трупом а я гробовщиком" и то как она сказала это, слегка вильнув задом, просто всех убивает и театр погружается во тьму а все ржут, включая меня и здорового негра у меня за спиной который восторженно вопит и аплодирует всему великому -
Тут выходит негр средних лет чтобы сбацать нам жаркую чечетку, фух, но он так стар и так отдувается что не может закончить а музыка пытается его подхлестнуть (Слим на Органе) но здоровенный негр за мной выкрикивает: "О йя, О йя" (как бы говоря: "Ладно вали домой") — Но чечеточник выдает отчаянную танцевальную задыхающуюся речь и я молюсь чтобы у него все получилось хорошо, я здесь ему сочувствую он только что приехал сюда из Фриско работа новая и ему надо как-то закрепиться, я исступленно аплодирую когда он сходит со сцены -
Великая человеческая драма представляется моим всезнающим глазам опустошения — вверхтормашками -
Пусть портьеры раздвинутся шире -
"А сейчас," объявляет Слим в микрофон, "представляем вам нашу сиэттльскую рыжую КИТТИ О'ГРЭДИ" и вот она выходит, Слим прыгает за Орган, она высокого роста и у нее зеленые глаза и рыжие волосы и она семенит по сцене -
(О Эвереттские Бойни, где был я?)
Прелестная Мисс О'Грэди, я вижу ее колыбельки — Видел их и увижу ее когда-нибудь в Балтиморе склонившуюся из окна в краснокирпичном доме, у цветочного горшка, в маскаре, волосы в маскараде нашампуненного перманента — я увижу ее, видел ее, у нее на щеке мушка, мой отец видел как возникают Красотки Зигфельда, "Ты разве не старушка из Фолли?" спрашивает У.К.Филдз у здоровой 300-фунтовой официантки в Кафешке Тридцатых Годов — а та говорит глядя на его нос: "В тебе есть что-то ужасно большое," и отворачивается, а он смотрит на ее зад, говорит: "В тебе тоже что-то ужасно большое" — Я увижу ее, в окне, рядом с розами, мушка и пыль, и старые театральные грамоты, а позади, сцена для того чтобы представить которую надо различить весь мир — Старые Программки, переулки, Шуберт в пыли, стихи о кладбищенском Корсо — Старый гнусный, филиппинец помочится в этом переулке, и Порториканский Нью-Йорк падет, в ночи — Иисус появится 20 июля 1957 гора в 14.30 — Я увижу хорошенькую дерзкую Мисс О'Грэди грациозно семенящую по сцене, для развлечения платежеспособных заказчиков, послушную как котенок. Я думаю "Вот она, баба Слима — Вот его девчонка — он приносит ей цветы в гримерную, он ей прислуживает" -
Нет, она очень старается быть проказницей но не может, уходит показав груди (которые возбуждают свист) а потом Эйб и Слим, при ярком свете, разыгрывают с ней маленькую пьеску.
Эйб судья, стол, молоток, бах! Слима арестовали за непристойное поведение. Его вводят вместе с Мисс О'Грэди.
"Что непристойного он сделал?"
"Дело не в том что он сделал, он сам непристоен."
"Почему?"
"Покажи ему, Слим."
Слим, в банном халате, поворачивается спиной к публике и распахивает полы.
Эйб выкатывает шары и перегибается чуть ли не выпадая из-за судейского стола — "Великий день спозаранку, такого не может быть! Видимое ли это дело? Мистер, вы уверены что это все ваше? Это не просто непристойно это даже неправильно!" И так далее, гогот, музыка, темнота, прожектор, Слим провозглашает торжествуя:
"А теперь — Непослушная девчонка — С А Р И Н А!"
И прыгает к органу, рваный рэгтаймовый джазовый проигрыш, и вот выходит непослушная Сарина — По всему залу проносится буря возбуждения — У нее раскосые кошачьи глаза и плутовское грешное личико — славненькое как усики у киски — словно ведьмочка — без помела — она выходит крадучись и биясь под бит.
Сарина светловолосая
яркая
Обтанцованная девчонка.
Она немедленно опускается на пол в положении совокупления и закатывает небесам припадок своими чреслицами — Она изгибается от боли, лицо ее искажается, зубы, волосы ниспадают, плечи ежатся и змеятся — Она остается на полу опираясь на руки и засандаливает свои дела прямо в публику где одни темные мужики, а некоторые там еще мальчики из колледжа — Свистки! Музыка органа приниженная ложись-ка-ты-туда что-это-ты-там-делаешь типа блюза — Как же в самом деле она шаловлива с ее глазами, раскосо пустыми, и то как она идет к правой ложе и делает тайные грязные штучки для сановников и продюсеров сидящих там, показывая какую-нибудь крохотную часть своего тела и спрашивая "Да? Нет?" — и уносясь прочь и возвращаясь снова и вот кончик руки ее подкрадывается к поясу и она медленно расстегивает юбку дразнящими пальчиками которые шевелятся и сомневаются, затем являет бедро, бедро чуть повыше, уголок лобка, уголок живота, поворачивается и являет уголок ягодицы, выкатывает кончик языка — изо всех пор ее сочится потом сок — Я не могу не думать что с нею творит Слим в гримерной -
К этому времени я уже пьян, выпил слишком много вина, меня дурманит и весь темный зал мира вихрится вокруг, все это безумие и я смутно припоминаю еще с гор что все вверх тормашками и ух, ухмылка, усмешка, узмейка, утоление жажды секса, что это люди делают в креслах зала в этой рушащейся пустоте волшебника хлопая в ладоши и завывая под музыку и девчонку? — Зачем все эти занавеси и портьеры, и маски? и огни различной яркости играющие везде отовсюду, розово розовые, сердечно-печальные, мальчиково-голубые, девочково-зеленые, черные как испанский капюшон и черно-черные? Уф, оу, я не знаю что делать, Сарина Непослушная теперь на спине на сцене медленно шевеля своими сладкими чреслами какому-то воображаемому Богочеловеку в небе который вечно берет ее в оборот — и очень скоро у нас будут беременные воздушные шарики и выброшенные резинки в переулке и сперма среди звезд и битые бутылки среди звезд, и скоро стены возведут чтобы удержать ее защитить внутри какой-то замок Испанский Сумасшедший Королевский Дом и сцементированы будут битыми пивными стаканами и никто не сможет взобраться к ее подпруге кроме органа Султана который засвидетельствует ее соки затем сойдет в свою иссохшую могилу и ее могила со временем тоже иссохнет, после первых черных соков которые так любят черви, затем прах, атомы праха, атомами ли праха или великими вселенными бедер и влагалищ и пенисов какая будет разница, все это Небесный Корабль — Весь мир ревет прямо в этом театре и сразу за ним я вижу ряды сокрушающегося человечества рыдающего при свечах и Христа на Кресте и Будду сидящего у Дерева Бо и Магомета в пещере и змея и солнце поднятое ввысь и все аккадско-шумерские древности и старинные морские лодки уносящие куртизанок Елен на окончательное побоище и битое стекло крошечной бесконечности пока ничего не останется кроме белого снежного света проникающего везде по всей тъме и солнцу — клянчь, и электормагнитное гравитационное исступление проездом без слова или знака и даже не проездом и даже не будучи -
Но О Сарина приди ко мне на мое ложе напастей, дозволь мне любить тебя нежно в ночи, долго, у нас вся ночь, до рассвета, до восходящего солнца Джульетты и оброненного кубка Ромео, пока я не утолю свою жажду Сансары у входа твоих розовых лепестковых губ и оставлю спасительный сок в саду твоей розовой плоти таять и высыхать и завывать еще одним младенцем в пустоту, приди сладкая Сарина в мои шаловливые объятья, грозной в чистом млеке моем, и я прокляну испражнение оставленное в твоей молочной всемогущей палате кисты-с-вульвой, твоей клоакальной ясности Клары всеприемлющей сквозь которую медленно блеется тягучей струйкой зальная спермь, к замкам в твоей закавыкистой плоти и я защищу твои вздрагивающие бедра от твоего сердца и исцелую твои губы и щеки и Берлогу и полюблю тебя везде и в этом-то все и будет -
У кулисы она расчленяет лифчик и показывает проказливые титьки и исчезает внутри и представление окончено — вспыхивают огни — все расходятся — Я остаюсь сидеть потягивая свой последний возможный стакан, одуревший и рехнувшийся.
Нет никакого смысла, мир слишком волшебен, мне лучше вернуться на свою скалу.
В туалете я ору повару-филиппинцу: "Разве там не прекрасные девчонки, эй? Разве нет?" и он несклонный признать это признает это вопящему бродяге у писсуара — Я иду назад, наверх, пересидеть кино ради следующего представления, может в следующий раз с Сарины слетит все и мы увидим и ощутим бесконечную любовь — Но Боже мой ну и кино же они крутят! Лесопильни, пыль, дым, серые изображения бревен плюхающихся в воду, люди в касках бродят в серой дождливой пустоте и диктор: "Гордая традиция Северозапада — " затем следуют цветные картинки водных лыжников, я не просекаю, ухожу из кино левым боковым проходом, пьяный -
Как только я вываливаюсь в ночной воздух Сиэттла снаружи, на холме, краснокирпичных неонок служебного входа, выходят Эйб со Слимом и цветной чечеточник спешат и потеют вверх по улице на следующее представление, даже на обыкновенной улице чечеточник не может и задыхается — Я понимаю что у него астма или какой-то серьезный порок сердца, не следует ему танцевать и тусоваться — Слим выглядит странно и обычно на улице и я понимаю что это не он делает это с Сариной, это какой-нибудь продюсер из ложи, какой-нибудь леденец на палочке — Бедный Слим — И Эйб Клоун Кулис Вечности, вот он болтает как обычно и треплется с большим заинтересованным лицом на дейстрительных улицах жизни, и я вижу всех их троих актерами, комедиантами, печальными, печальными — За угол наскоро выпить или может глотнуть чего-нибудь съестного и бегом обратно на следующее представление — зарабатывая на жизнь — Совсем как мой отец, ваш отец, все отцы, работающие и зарабатывающие на жизнь в темной печальной земле -
Я поднимаю взгляд, там звезды, те же самые, опустошение, и ангелы внизу которые не знают что они ангелы -
И Сарина умрет -
И я умру, и вы умрете, и мы все умрем, и даже звезды поблекнут одна за другой со временем.
В китайском ресторане в кабинке я заказываю поджаренное на сковороде чау-мейн[6] и врубаюсь в китайскую официантку и в более молоденькую и красивую официантку-филиппинку и те наблюдают за мною и я наблюдаю за ними но теряюсь в своем чау-мейне и плачу по счету и ухожу, слегка дурной — Никак не возможно мне сегодня вечером на свете заполучить девчонку, в гостиницу ее не пустят да она бы и все равно не пошла, я осознаю что я просто старая ебота 34 лет и никому все равно в постель со мной не хочется, бичара со Скид-Роу с винищем между зубами и в джинсах и в грязном старье, кому до него дело? На улице везде и тут и там другие типы вроде меня — Но вот я вхожу в гостиницу и заходит чистенький инвалид с женщиной, они поднимаются на лифте, и час спустя после того как я вылез из своей горячей ванны и отдохнул и приготовился ложиться спать я слышу как они скрипят кроватью в соседнем номере в натуральном сексуальном экстазе — "Должно быть это зависит от способа," думаю я, и засыпаю бездевчоночье и девчонки танцуют в моих снах — Ах Рай! подари мне жену!
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |