Страх — плохой стимул, он часто толкает на необдуманные, опасные и неправильные действия. Вспомните истории про утопающих, которые в панике топят и себя, и спасателей, и еще других людей, не успевших отплыть подальше. И каждое столкновение со страхом вредно. Тот самый профессор также критиковал методы лечения, которые специалисты любят применять к страхам непонятного происхождения. Например, если не удалось выявить событие, породившее конкретную реакцию. Как быть с людьми, которые без логичного обоснования боятся абсурдных вещей? Одни не боятся мышей, пауков и змей, но погружаются в тяжелейшие состояния при виде таракана. Другие впадают в панику при виде чего-то безобидного: определенных продуктов, прямых линий на дороге, каких-то добрых и не кусачих животных, растений и много чего еще.
Их можно излечить недобрым способом, часто и надолго сталкивая с источником страха! Если враг — насекомое, заставляют сунуть руку в бочку, полную этих насекомых. Если еда — заставляют ее есть, и так далее. Суть метода в том, что при столкновении с пугающим объектом организм вырабатывает адреналин и другие гормоны, в теле происходят определенные химические реакции. Однако эти реакции не могут происходить бесконечно, с одинаковой силой. Постепенно наступает привыкание, и реакция ослабевает. Но помимо того что такое лечение крайне неприятно, оно еще и вредно. Пока не наступит привыкание, жертва испытывает сильнейший стресс, который, как известно, наносит большой ущерб здоровью.
Естественно, тут мы вспоминаем ситуации, когда такое «лечение» произошло само собой. Жизнь столкнула с тем, что пугало больше всего, и проблема не разрешилась быстро. Сначала люди мечутся, очень переживают, не могут есть и спать, их терзает тревога. Потом, через какое-то время, наступает охлаждение чувств, которое часто описывают как апатию. В этой ситуации часто говорят: «Все слезы выплакала», «Нет больше сил бояться». На самом деле это — то самое привыкание. Может быть, страх и ушел, но все же обычно после такого опыта остается гора других проблем: подорванное здоровье, пострадавшая от стресса мотивация. А иногда еще тяжелая травма от принудительного столкновения с «врагом», который ведь так и не стал другом.
Когда мы говорим о чужих проблемах, мы всегда самые мудрые и рассудительные. Именно поэтому я привела здесь столько примеров, столь далеких от темы этой книги. Пока мы размышляли о других людях, которые не могут прыгнуть со ступеньки, сунуть нос в воду и прихлопнуть тапком таракана, нам было легко и смешно. Стоит же заговорить о страхах, из-за которых мы не реализовываем свои творческие планы, у многих сразу наворачиваются слезы.
Это, конечно, кажется намного более серьезным. Мы тут не мостик обсуждаем — без мостика можно спокойно прожить всю жизнь! А творческие планы, смена профессии, попытка поднять новый бизнес часто тормозятся из-за очень даже рациональных и серьезных опасений!
Самые жуткие страхи на свете — экзистенциальные! Что будет, если я стану таким тяжелым инвалидом, что не смогу прокормить себя? Что будет, если я опять пролежу в больнице полтора года и не смогу заниматься поддержкой бизнеса? А если кризис? Потеряю работу и не найду новую? Деньги кончатся? Перестанут продаваться плоды моих трудов? Супруг бросит (у тех, кто не имеет достаточного образования и опыта, чтобы развиваться профессионально с нужной скоростью)? Родитель умрет? Дом отнимут, компанию разорят, детей в школе на наркотики подсадят? Что, если завтра инфаркт? Инсульт? Второй инфаркт?
Мне тут тоже помогают только логические рассуждения: если предаваться страхам и тревоге, я быстро перестаю есть и спать. Теряю вес и силы и ничего не могу делать. Начинаю плохо работать и непродуктивно жить и вскоре тону в мелких бытовых проблемах. Избежать этого можно только одним способом — отстраняться от эмоций.
Это звучит как-то очень просто. На самом деле все сложно, но возможно, если только осознать серьезность положения. Мне в какой-то момент помог понять это разговор с подругой. Ее первая попытка поднять свой бизнес закончилась неудачей, и она осталась перед горой долгов. Она была должна частным инвесторам около двух миллионов долларов — страшная сумма. И простым «честным трудом» такую сумму нельзя потихоньку отдать, начав работать на две ставки уборщицей. Здесь нужны новые инвестиции, решения, планы, инвесторы, шаги навстречу со стороны кредиторов. И это все на фоне полного отсутствия доверия к ней (естественно, она ведь только что просадила такую кучу денег). Как любой человек, она для начала перестала есть и спать и вообще заметалась. Никакого решения она придумать не могла, тучи сгущались, ей становилось хуже и хуже. И она вдруг поняла, что если из этого вообще есть хоть какой-то нормальный выход, то она точно не сможет к нему прийти, если будет в больнице или на том свете.
Самый очевидный ресурс — деньги — уже был потерян. Остался только один: человеческий. Деньги приходят и уходят. У кого-то они всегда есть, кто-то их всегда кому-нибудь дает. Не на одних, так на других условиях. Некоторые вещи можно исправить, другие нужно принять, чтобы переходить к поиску нового решения. Но кто этим будет заниматься, если сейчас все лягут в больницу, попадут в психиатрические лечебницы с депрессиями или попрыгают из окон? В критических ситуациях нужно хорошо думать и много работать над поиском решений и попытками как-то поддержать то немногое, что еще не до конца развалилось. Легко сказать, когда всем вовлеченным к концу месяца нужно платить за квартиры и на что-то жить!
Тем не менее. Она поняла, что нужно беречь себя и не нервничать. Именно это она сказала всем сотрудникам: что все должны попытаться сохранять спокойствие и продолжать работать и стараться. Пообещала решить первым делом самые главные проблемы: найти для всех следующую зарплату, потом еще раз — следующую. И между этим — все остальное. Потом она начала есть, спать, встречаться с друзьями, заниматься спортом и привычными делами. А между этим — обходить всех инвесторов и партнеров, уговаривая их согласиться на компромисс. Сначала все говорили «нет» и «что тут обсуждать» — деньги пропали, спасти ничего нельзя, говорить больше не о чем. Думайте, как вернуть долги! Но она не сдавалась, понимая, что между каждым «да» и «нет» есть еще какая-то середина. Где-то это отсрочка, где-то прощение части долга или еще что-то. Она демонстрировала силу духа и намерение продолжать искать решение. То, что осталось от компании, продолжало крутиться и работать, и она разрабатывала и предлагала планы, как все спасти. В конце концов все пришли к выводу, что полностью топить такое предприятие — себе дороже. Расстрелять всех и пойти по самому мрачному пути никогда не поздно. А вдруг этот человек действительно как-то извернется и выплывет? Ведь это шанс спасти потерянное!
Ей дали шанс. Она всплывала несколько лет, и ей было тяжело, но все деньги удалось вернуть, и в результате она стала состоятельной владелицей процветающей компании, а боровшиеся до конца сотрудники — счастливыми обладателями хорошей работы. Ретроспективно глядя на все это, можно сказать, что главное во всей истории было — вернуться к «повседневному эмоциональному режиму». Отключив режим «Спасите, спасите, мы тонем» и включив программу «Жизнь продолжается, только теперь мы делаем немного другое». В этом случае отвлечься от страха помогло понимание, что «если я сейчас не перестану метаться, у меня случится инфаркт!».
Это очень трудно, но возможно. От страха можно старательно отворачиваться, просто потому, что он опасный и вредный. Интересно, что часто этому мешают опять же наши родные и близкие. С одной стороны, всем, конечно, хочется, чтобы мы были здоровы и успешны и решали свои проблемы. С другой стороны, они могут не понимать описанную выше концепцию. Поэтому, когда происходят какие-то крушения, они начинают нас стыдить: «Как ты можешь спать спокойно, когда у тебя такое?»
Некоторые искренне и открыто надеются на те самые мобилизующие свойства страха. Другие боятся, что спокойствие в условиях катастрофы — свидетельство неадекватности. Всех их надо успокаивать, объясняя, что наши силы и способность трезво мыслить — это все, что у нас есть. Наш главный и самый важный ресурс. Поэтому за него мы будем биться любыми средствами, пусть даже со стороны это выглядит странно. Чтобы на тонущем корабле нам хорошо думалось и работалось, мы должны иногда отдыхать, спать, дышать свежим воздухом, хорошо есть и вообще ухаживать за собой.
Естественно, подобные страхи расцветают пышным цветом, когда заходит речь о таких серьезных решениях, как сменить профессию. Или выбрать профессию, о которой мы очень мало знаем, зато слышали очень много плохого. Давайте разберемся с самыми страшными аргументами против выбора творческой профессии, с раздуванием именно этих страхов.
Все сто раз слышали, что врач и юрист — это стабильные профессии. За врачами и юристами идет эшелон не менее желанных специальностей: архитекторы, медсестры, менеджеры по продажам, инженеры, строители и прочие. Вслед за ними перечисляются ремесла, которые «всегда будут нужны», — электрики, строители, плотники, парикмахеры. И всему этому противопоставляется «художник», и в это понятие впихиваются все творческие личности, от актеров, музыкантов и танцоров до поэтов, писателей и скульпторов. Мол — вот художникам тяжело.
А электрикам легко?
Аргумент, который я слышу чаще всех, это: «Ты когда-нибудь видела безработного врача? А юриста? Раз уж стал врачом, будешь состоявшимся человеком навсегда. А безработных художников и музыкантов — миллион!» Во-первых, у меня в семье есть врачи, и друзей и знакомых врачей тоже много. И безработных врачей я видела. Работу они теряли в силу разных серьезных обстоятельств, и кто хотел, рано или поздно нашел новую. Но я видела и врачей, не работавших по профессии или не работавших вообще — годами. По три года и по пять лет. Это серьезный срок, в течение которого с какого угодно рынка можно вылететь, и после такого перерыва вписаться обратно в профессию очень трудно. Также я видела множество врачей, приземлившихся не совсем там, где они мечтали приземлиться. Да, формально про них можно сказать: «Стал врачом и всю жизнь врачом отработал». Но если присмотреться — мечтал стать оперирующим хирургом в отделении, делать много интересных операций и дослужиться до заведующего отделением в крупной клинике, а в результате там не сложилось, тут не срослось, и он засел в какой-нибудь районной поликлинике, где нечаянно доработал до пенсии.
Получить профессию и работать по специальности — это одно. Состояться и сделать карьеру — другое. И совсем уж дело третье — у кого какие амбиции. Потому что многим в районной поликлинике искренне нравится! Они там всех знают, им уютно работать с людьми из ближайших окрестностей и лечить деток с соседней улицы, и какое-нибудь отделение с жуткой экстренной хирургией им только в страшных снах снится.
А еще (и это самый интересный момент) я видела многих несостоявшихся врачей! Это такие люди, которые приняли решение стать врачом, отучились сколько-то лет в вузе, может быть, даже отучились до конца, может быть, прошли интернатуру, и может быть, даже успели поработать врачом. Или даже прошли весь путь до врача-специалиста. А потом решили быть кем-то другим.
Кто-то в ходе обучения или на первых стадиях работы понял, что просто не любит эту профессию, а без любви это не вынести. Кто-то решил, что здесь слишком тяжелая борьба за кусок хлеба средствами, которыми биться совсем не хочется. Кто-то просто три раза не сдал какой-то важный экзамен и не стал больше бороться. Некоторые всего хотели, но совершили страшную ошибку и потеряли лицензию.
Все это люди, заявившие всему миру, что они будут врачами на всю жизнь и это у них очень серьезно. И многие из них успели потратить на путь к этой цели добрый десяток лет или больше. А потом были вынуждены объяснить все тому же миру, что будут кем-то другим.
Некоторых таких несостоявшихся врачей мы теперь видим на экранах телевизоров в роли ведущих телепередач, о других узнаем, что они пошли сниматься в кино, а кто-то взял и стал художником. Остальных, которые спокойно торгуют недвижимостью, планируют сады или производят детскую одежду, мы просто не знаем, потому что они никак не прославились. Их историю знают только ближайшие друзья.
И естественно, нужно также принимать в расчет, что «врач» и «юрист» — это самые радикальные примеры в этом бесконечном споре. Это профессии, которые с самого начала трудно получить. Чтобы поступить в вуз, нужно очень хорошо учиться еще в школе. И чтобы в эту сферу пробиться, нужны серьезная мотивация и немалое упорство. Учиться трудно, нужно сдавать очень много сложных экзаменов, ходить на занятия, много успевать и вдобавок работать. Во многих странах получить такое образование еще и дорого. Ради такого образования берут кредиты, которые нужно потом отдавать десятилетиями. Либо выпрашивают в куче мест стипендии, для получения которых нужно предъявить еще больше доказательств, что именно это для человека очень важно. Это все — огромная инвестиция. Серьезный сценарий, в который вкладывается много денег, стараний и времени. Именно поэтому здесь — естественно — на очень ранних стадиях отсеиваются все, кто недостаточно этого хочет, все, у кого не хватило денег или упорства, чтобы эти деньги найти. Не хватило оценок, терпения, способностей. А из тех, кто уже пошел по этому пути, многие терпят до конца потому, что чувствуют себя обязанными отработать то, что «задолжали» всем.
Естественно, когда люди начинают проект с такими вложениями, очень большой процент доводит дело до конца, если успевает дотянуть хотя бы до окончания института. Особенно с учетом того, что для этих профессий очень хорошо разложены по полочкам пути продвижения и в ходе учебы довольно подробно разъясняется, что нужно сделать, чтобы пройти тот или иной путь. Поэтому я запросто готова поверить, что среди врачей и юристов самый малый процент безработных, равно как и бросивших профессию на полпути. А несостоявшихся, которые после получения образования или частичного образования просто не пошли работать по этой профессии, даже и не включают в статистику. Это не врачи и не юристы, а только мальчики и девочки, которые несколько лет жизни активно мечтали ими быть.
Так вот — если из рядов безработных художников отчислить всех, кто никогда художником не был на деле, а только об этом мечтал и несколько лет этому учился, статистика тоже будет выглядеть иначе.
Что же до второго эшелона «надежных профессий» — уж сколько мы видели безработных и несостоявшихся архитекторов, инженеров и электриков! Хотя, например, инженер — сложнейшая профессия. Я всегда поражалась — это каким складом ума нужно обладать, чтобы вот такое уметь и понимать! Уже не говоря о том, по какому букету сложнейших предметов нужно иметь очень хорошие оценки. Но, думаю, каждый знает минимум десяток безработных инженеров, которые последние десять или двадцать лет подметали стадионы или продавали газеты. То же самое со всеми остальными «надежными профессиями». Проведите простой эксперимент — пройдитесь по магазинам, базарам, ресторанам, кафе, барам, типографиям. Спросите работающих там продавцов, секретарей, менеджеров, владельцев, на кого они учились. Там вы встретите многочисленных бывших электриков, парикмахеров, лаборантов, оптиков, медсестер, социальных работников, воспитателей и пекарей. Сплошные «надежные профессии».
Все это ведет нас к тому, что творческие профессии — такие же, как остальные. Там существуют успешные самоучки и профессионалы, которые предпочли пойти дорогим, надежным и «серьезным» путем, например получив хорошее образование. Посмотрите на афиши — на них лица людей, которые знали, что хотят стоять на большой сцене, с самого начала. И то, что они проделали, чтобы попасть на эту сцену (и на эту афишу), местами мало отличается от того, что пришлось проделать на пути становления врачу.
Другие решили пойти в хорошие художественные вузы, зная (или заметив), что у большинства выпускников этих вузов очень хорошо складывается карьера. Потому что там не только учат ремеслу и профессионализму, но также делятся контактами и рецептами карьерного роста. Понятное дело — в подобных вузах обучение тоже бывает очень дорогим. Но это точно такая же инвестиция, как в юридическое образование.
Просто поддерживают будущего скульптора гораздо реже, чем будущего врача, хотя в итоге он может зарабатывать не меньше. Но путь к триумфу скульптора тоже может оказаться длиной во столько же лет и стоить столько же денег.
Второй страшный аргумент, которым любят душить творческие порывы, это: «Врачи и пекари будут нужны всегда. А услуги художников и музыкантов никому не нужны, когда кризис, война и разруха!»
Конечно, очень хотелось бы об этом никогда не думать и прожить всю жизнь вдали от кризисов, войны и разрухи, но отделаться от таких мыслей все же непросто. Особенно потому, что все мы уже хоть раз стали свидетелями тяжелых финансовых кризисов, а многие и настоящую войну повидали. Тем не менее это не очень убедительный аргумент.
Во все времена люди не только лечат, пекут хлеб и едят, они также тратят деньги на удовольствия, отдых и развлечения. Я искренне надеюсь, что люди никогда не перестанут слушать музыку, смотреть представления, украшать себя и свое жилье и дарить подарки, как они делают это уже тысячи лет. И если присмотреться — во все времена во всех странах и обществах всегда было место художникам, музыкантам и поэтам. А если где-то наступает настоящая война и разруха, то тяжело становится всем, включая врачей и юристов. Но «как выжить в военных условиях» — это другая тема, и если такая книга существует, я думаю, она будет одинаково полезна для представителей всех профессий.
Кстати, известная немецкая мастерица Кете Крузе именно во время войны смогла прокормить всю семью за счет продажи своих кукол. Она была женой известного скульптора Макса Крузе, и у них было семеро детей. В тот момент гигантские скульптуры ее супруга были никому не нужны. Зато ее кукол, очень правдоподобных, похожих на живых детей, скупали американские солдаты, чтобы привезти что-то с войны в подарок своим детям, младшим сестренкам, женам и даже матерям.
Третий веский аргумент в пользу того, что «у художников все иначе и намного ненадежнее», — зависимость от вкусов, моды и вдохновения. Якобы с другими профессиями все ясно: существует товар или услуга и способ, как этот товар произвести или услугу оказать. Есть канон, ремесло и школа ремесла. Научился делать свой набор уверенных движений, и больше не пропадешь. Неважно, какое у тебя настроение, что происходит в личной жизни или как у тебя с фантазией, — все это никак не влияет на способность каждый день ходить на работу и делать очевидные вещи.
К тому же рынок таких «понятных» услуг не очень гибок. Электрик, он и есть электрик: надо, чтобы прикрутил так, чтобы током не било, светилось и выдерживало нужное напряжение. От пекаря надо, чтобы было вкусно, от юриста — чтобы вытащил из доступных законов максимум льгот. Сиди и перебирай по списку, что ты умеешь делать хорошего.
А в творческих профессиях все иначе. Мало того что художник зависим от вдохновения: если человеку не рисуется, не пишется, не сочиняется, то ты его хоть убей, ничего не получишь. Так еще кругом вкусы, мода, влияния. Вчера все покупали чьи-то картинки, сегодня стало модным совсем другое. А что делать тем, кто другое делать не научился?
На самом деле и здесь, если присмотреться, все не такое уж разное. Во всех профессиях технологии развиваются со скоростью света, уже практически нигде нельзя просидеть на том, чему учили в школе, двадцать лет до пенсии. Только и успевай повышать квалификацию, изучая новые машины, компьютеры и технологии, которые все время придумывают, чтобы ускорить процесс и улучшить все на свете.
То же самое с рынком — спросите любого, кто торгует чем угодно. То вдруг какая-то загадочная мода, и все перестают покупать рис, который всегда хорошо покупали, вместо этого просят другие сорта, которые раньше никого не интересовали. То по всему миру взлетают цены на шелк, потому что в одночасье на планете вымерли чуть ли не все шелкопряды. (Это реальная история, которую мы узнали, когда не смогли сделать нигде шелковые платки по привычной цене.) В один год некая страна внезапно переживает туристический бум. В следующем году там война, и надо по-настоящему думать, чем теперь заработать восемьдесят процентов летнего дохода. Таким образом, все подстраиваются под моду, пожелания публики и необъяснимые «магнитные бури».
К тому же «профессионал» — это серьезное слово, которое вмещает в себя, среди прочих, способность работать даже в не стопроцентно благоприятных условиях. Если бы все творческие личности выпадали из работы, как только улетело вдохновение, никто бы на это не жил. В хороших вузах учат придумывать новые идеи, когда ничего не придумывается. Генерировать картинки, тексты и музыку в определенном стиле, отработанным почерком и не опускаясь ниже привычного уровня. Да, это не тот сценарий, по которому должны возникать бессмертные шедевры. Но это тоже нужно уметь — когда все плохо, продолжать выдавать работы определенного качества. Которые, может быть, не покорят мир, но вполне удовлетворят клиента и принесут очередной гонорар.
Также все профессионалы в творческих профессиях умеют развиваться и меняться в ходе времени. У них тоже бывают разные творческие периоды, новые серии, новые увлечения, смены стиля, перемены в почерке. И как ни смешно это звучит — у них тоже бывают курсы повышения квалификации. Они ходят на семинары, чтобы изучать новые инструменты и средства самовыражения, овладевают новой техникой и растут и развиваются — вместе с модой и прогрессом.
Подводя итоги — предрассудки возникают из-за того, что некоторые люди считают творческие профессии ненастоящими. Они кажутся им развлечением, за которое отдельные уникумы умудряются получать деньги. Это происходит потому, что «богему» любят описывать в литературе, кинематографе и, конечно же, в слухах так: бесконечная пьянка-гулянка длиною в жизнь, в ходе которой иногда кто-то рождает шедевр, не трезвея.
Если отбросить этот бред и присмотреться повнимательнее к профессиональным творцам, вы увидите людей, сутками сидящих за письменными столами и компьютерами, терзающих десятилетиями музыкальные инструменты и собственные голоса. Не вылезающих из мастерских. И между всем — занятых очень обычными вещами: бухгалтерией, встречами с клиентами, собраниями, переписками о работе. И у всех этих профессий есть не только те же недостатки, что у остальных, но и те же самые преимущества. С ними все «как у всех». И рынок такой же, как остальные рынки. И взлеты и провалы выглядят не иначе, чем в каком-нибудь менеджменте отелей. И кризисы, и карьеры, и спокойная жизнь между ними — выглядят не иначе.
Чего боится настоящий художник?
После того как мы прошлись по самым ужасным и неизлечимым страхам, что остается? О чем еще плачут трепетные авторы? Что их пугает, беспокоит и лишает сна? Если посмотреть на список ужасов, мешающих развиваться творческой карьере, не знаешь, плакать или смеяться! Страшные мысли: «Что, если у меня не получится! Получится хуже, чем у других! Прослыву неудачником. Авторитетный человек скажет обо мне плохое. Не признают!»
Казалось бы — какие это глупости, какие мелочи по сравнению с такими проблемами, как «умру с голоду». Но каждый раз, когда о чем-то таком заходит речь, в мой блог сбегаются сотни людей, которые с утра до вечера терзаются подобными вопросами!
У меня был очень длинный спор с читателями после того, как я написала статью про страх, что «я что-то не смогу». Я думала, она немедленно излечит всех от половины комплексов. Опираясь на теорию, что лучший способ излечиться от какого-то страха — это логически разобрать его и представить себе наихудший вариант исхода.
Иногда это по-настоящему мучительно, бывает, что от одной только мысли, что может случиться, становится физически плохо. Но в этом и есть смысл — переживешь это и вроде уже понимаешь, что это можно (и нужно) всего лишь пережить.
Конечно, если страх связан с какими-то возможными последствиями, можно в ходе эксперимента представить себе и их. И взвесить. И иной раз можно согласиться и пойти навстречу страху (то есть не соваться в пекло). В конце концов, мы разумные люди, а наши страхи созданы изначально для того, чтобы защитить нас от бед. Поэтому иногда стоит прислушаться к предупреждениям внутреннего голоса. Например, такое возможное последствие, как «с очень большой вероятностью сломать себе шею», вполне оправдывает страх и является поводом подумать еще разок, прежде чем прыгать куда-нибудь.
Но вернемся к страху, что «я чего-то не смогу». Мало того что самое страшное уже наступило и имеет место (ведь я уже сейчас не могу!). Так оно еще чаще всего не такое уж страшное.
Вот сижу я сейчас и не могу. Как не могла никогда, так и сейчас не могу. И что? Что ужасного в том, что я и дальше буду (в худшем случае) так же не мочь это что-то? По-моему, риск — меньше некуда.
Звучит смешно и просто, не правда ли? Человек, совсем чего-то не умеющий, находится уже в самом плохом из положений, и дальше может стать только лучше. Ниже нуля ему не опуститься. Соответственно, нечего терять и нечего бояться. Но нет. На меня обрушилась лавина страшных переживаний! Люди пишут: «Очень страшно оказаться неудачником. Вот, попробовал и не смог!»
Но ведь человек, по сути, уже есть неудачник, когда он не может. Он становится неудачником от попытки? Очень многие верят, что так и есть: пока не было попытки, человек был никем — он был нейтральным по отношению к какому-то делу, не лез в него, и никто его там не оценивал. Однако, как только он сделал попытку, он сразу становится в один ряд со всеми, кто там что-либо пробует, и его сразу начинают судить. Причем сразу по самым суровым законам, сравнивая с гуру и мастерами этого дела. Но ведь это не так!
Если кто-то пошел на аэробику, чтобы подтянуться, чтобы перестала болеть спина или чтобы сбросить два килограмма, он не переживает о том, насколько он хуже какого-нибудь чемпиона мира? Он в совершенно другой категории. Между ними еще есть чемпионы Европы, чемпионы страны и города, любители, выигравшие любительские конкурсы, и просто профессионалы, никого не победившие, но преподающие аэробику в спортзале. Между всеми этими категориями находятся миры, годы, разные биографии и разные стартовые условия. Зачем раздумывать сразу обо всем этом, если речь идет о том, чтобы попробовать? Конечно, чисто теоретически у каждого есть шанс втянуться и расти до настоящих серьезных высот. Но это ведь все будет потом. Если понравится, если получится, если обнаружится талант. А если не выйдет и не захочется — все останется на уровне любительского хождения в спортзал и можно будет радоваться скромному, но чудесному результату: что удалось сбросить пару килограммов и перестала ныть спина.
Почему-то никто не рыдает о чемпионах мира, когда в первый раз идет в спортзал. А художник иной раз двадцать лет не решается попробовать что-то слепить, потому что он никогда не станет таким, как Микеланджело!
Самое интересное, что после спора длиною в несколько дней выяснилось, что на самом деле никто новичков с Микеланджело и не сравнивает. Кроме них самих. Это они сами себе придумывают, как их кто-то назовет лузерами, осудит, станет высмеивать. Это их воображение рисует страшные картины позора и поражения. Если присмотреться — кого интересует первая, а также десятая и двадцатая попытка человека нарисовать что-то? Или связать шарф, или слепить фигурку, или сделать себе бусы? И что мешает (если это так уж важно и драматично) совершить эту первую, вторую и десятую попытку втихаря, без свидетелей, когда никто не видит?
Видим мы сами! Мы — самый страшный критик, самый злющий монстр! Это себя мы стесняемся. Это от себя не можем сбежать.
Я помню разговор со знакомым художником о том, как хорошо получаются наброски с живых людей, когда занимаешься этим почти каждый день. И как теряется этот навык. Если бросить это занятие на пару лет, качество работ очень заметно падает, рисунки становятся беспомощными и неживыми. И чем дальше художник отдаляется от того, что когда-то мог, тем труднее ему снова начать. Он делает редкие попытки, потом опять бросает. Ему тошно от того, что все так плохо получается, и он знает, что это лечится только тренировкой. Но заставить себя снова начать тренироваться невероятно трудно. Пытаясь разобрать ситуацию, мой друг сказал: «Понимаешь, это так трудно на первых порах. Все время утыкаешься носом в собственную слабость, неспособность, криворукость. Не можешь никуда деться сам от себя. Рисуешь и видишь — слабые, плохие работы! На них тяжело смотреть. Они деморализуют. Они так явно демонстрируют тебе твое собственное ничтожество!»
Да. Когда человек имеет представление о том, как выглядит хорошая работа, он, конечно, видит все слабые стороны своей первой попытки. И это трудно — видеть себя неумехой. Интересно, что этих комплексов нет у детей. Они не задумываются о том, как это стыдно и ужасно — не уметь ходить, говорить, донести ложку до рта. Им очень хочется добраться до яркой игрушки, и они ползут к ней всеми возможными способами. На каких-то этапах развития они не могут сделать решающий шаг, потому что им страшно — они недостаточно крепко стоят на ногах. Но им все равно, как это выглядит. Как только они физически смогут, они полезут куда хотели и будут перекатываться и переваливаться, как смешные котята, лишь бы дотянуться до желанного.
Почему им так легко, а нам, взрослым, так трудно? Потому что мы привыкли к тому, что мы — взрослые? Уже давно должны были всему научиться, и фаза неудач и беспомощности у нас позади? Мы часто слышим: «Ну что ты как маленький!» Нас приучают к мысли, что впадать в детство, будучи взрослым, плохо. Некоторые считают это безответственным. Многие — непозволительной роскошью. Ребенок, помимо прочего, обладает некой форой: он маленький, что с него возьмешь, ему все прощается. Создавать такие благоприятные условия для взрослого человека многим не хочется.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |