«И ты думаешь, я открою тебе?»
«Не откроет… она не откроет…»
На что он надеялся, когда приехал? Когда сорвался с места и как полоумный понёсся через весь город, после того как побывал в доме. Впервые после их разрыва он был там. Заехал забрать кое-какие вещи. Долго стоял на террасе, потом прошёл в кухню. Пошарился в ящиках, хотя на самом деле ничего там не искал. Не мог заставить себя подняться в спальню. Невыносимо. В душе поднялась злость… огромная волна. Тоска… затопила головой. Ненависть… ко всему, что с ней связано… что сейчас убивало… собственная вина, что была просто несоизмерима ни с чем. Он так чётко мог разделить эту смену чувств, что становилось страшно. Обескураживало… давило со всех сторон… Он чувствовал себя наркоманом, в момент ломки. Только своей дозы ему не получить. Выворачивало так, что почти физически больно. Сколько он выдержит? Если бы был способ избавиться от этого… он понимал что нет… Две недели как в клетке… в клетке наедине с самим собой, хотя вокруг всегда были люди. Лучше палача не придумать. Самоистязание лучшая пытка. Не надо и выдумывать. Можно съесть себя живьём. Легко… не подавившись…
Эти две недели прошли точно по расписанию Селесты, без малейшего отклонения. По её расписанию и по его установке. Он рано приходил, уходил позже всех; ездил на встречи; посещал мероприятия; присутствовал не деловых обедах. И был безупречно вежлив с подчинёнными; безукоризненно спокоен до тошноты. Потому что боялся сорваться. Не смел даже вспылить. Не позволял себе всплеснуться. Боялся, что загонится в агрессии, если позволит себе хоть малейшее её проявление. Утонет в гневе и в собственном бешенстве.
Он читал документы по десять раз, не меньше, с трудом вникая, что читает. Поэтому и читал по десять раз, потому что в таком состоянии, подай ему приговор о собственной смертной казни, он и его подписал бы тоже.
Поражался своей слабости, своей привязанности, но понимал, что не вырвет её из сердца. Даже не пытался. Берёг и лелеял, наказывая себя каждым мгновением, пережитым с ней. С ней целая жизнь… Целый мир… Который растворился с её уходом. Остались лишь яркие вспышки красочных воспоминаний. Таких же ярких, как она. Он старался вспоминать как можно реже, иначе не мог. Ещё не мог делать это спокойно. И сможет ли? Знал себя. Понимал, что нет. Пока ещё было невыносимо делать это, но иногда эти отголоски счастья заставали его врасплох. И начиналась настоящая мука. Одиночество, тоска слишком слабые понятия. Размытые и ничего не выражающие. Нет, он не тосковал, ему не было одиноко, он просто боялся слететь с катушек. Боялся, что не сможет выдержать. Впервые в жизни не был в себе уверен. Не уверен в своей выдержке. Не уверен в своей способности выдержать всё это. А надо было…
Он окружил себя многочисленными «нужно», и «должен».
Должен… должен… должен…
Ян готов был написать эти слова на холодильнике и на зеркале в ванной, чтобы с утра глядя на это слово не забыть, зачем сегодня вообще проснулся.
Быстро, широкими шагами он поднялся в спальню, по пути щелкая кнопки выключателей. Тёмный пустой дом, как ощущение полной разрухи в душе. Он застыл в гардеробе. Она и вещи не всё забрала. Такой нежный шёлк, но такой холодный… мёртвый. Без неё… Её тепла…
Он так хорошо помнил ощущение этой нежной ткани на её теле. Так отчётливо чувствовал… прикоснулся… пальцы дрогнули… убрал руку.
Эва всегда ложилась спать одетая, если можно так сказать, учитывая полупрозрачную коротенькую сорочку или какую-нибудь маечку, служившими для этих целей. А он усмехался, не видя в этом никакого смысла, если через минуту он стягивал это жалкое одеяние. Она ворчала, что не может и ненавидит спать обнажённой. Но его это мало волновало. Он стаскивал с неё всё. Даже если они не занимались любовью, он всё равно раздевал её. Хотел чувствовать всем телом… всей кожей. Она была среднего роста, но для него всё равно была маленькой. Легко и удобно умещалась в его объятьях. Уютно устраивалась у него на груди или прижималась к нему спиной, или как котёнок сворачивалась под боком. Лишь бы рядом… Близко… Тепло…
А теперь она была далеко. Так далеко, что и не достать... не добраться…
Я покидал в сумку какие-то вещи и, не задерживаясь, спустился на первый этаж. Взгляд неосознанно обратился к гостиной, туда, где Эва провела столько времени. Она бы провела там и больше, если бы он с боем не тащил её в кровать.
- Ночью надо спать!
- Это ты ночью спишь, а работаю.
- Работай, когда меня нет. Я и так тебя не вижу. Прихожу, а ты торчишь со своими кистями и красками. Я уже ненавижу эту картину! – он был недоволен.
- Когда тебя нет, я не могу работать. Моё вдохновение приходит вместе с тобой, - она смеялась. Он вздыхал, смиренно оставляя её ещё на часок. Часок затягивался на два. Он засыпал, но просыпался, как только она забиралась в кровать. Как бы тихо она не приходила, он чувствовал. Обнимал её, прижимая к себе. А если спал крепко и не слышал, она забиралась ему под руку, тихонько вздыхала полная удовлетворения, радости и внутреннего тепла.
- Который час? – всегда сонно спрашивал он.
- Час, - «правдиво» отвечала она, хотя на часах было два часа ночи. И честно прибавляла ещё полчаса, если засиделась до трёх. – Спи. Ещё много времени, - шептала, точно зная, что он высчитывает, сколько времени осталось на сон.
Ярко вспыхнул свет. Медленно он прошёл по гостиной. Бросил сумку в кресло, но не разжал кулак. Чуть задержался, а потом отпустил ручки. Двинулся к стене, задёрнутой полиэтиленом. Она всё ещё была завешана.
«Я рисую тебя…»
Медленно сделал пару шагов.
«Тебя…» - эхом отдавалось из глубины души.
Остановился, оглянулся, словно удостоверившись, что вокруг никого нет.
«Я рисую тебя»… - смеялась…
Оглянувшись, он сделал это неосознанно, в душе не хотел, чтобы кто-то видел эту фреску.
«Покажи, что там…» - иногда говорил.
«Ты…» - таинственно улыбалась. В глазах светились искорки веселья.
Он и сам не хотел видеть это…
На полу так и стояли баночки с краской, лежали кисти разной жёсткости. На это он не обратил внимания. Взгляд его был прикован к фреске, что скрывалась за импровизированным занавесом. Под давлением его руки занавеска легко отъехала в сторону, предоставив полный обзор.
Он не хотел пейзаж… она его нарисовала…
Ему не нужна была мрачная картина… её фреска была абсолютно тёмная...
Совсем глупо изображать на стене море, так как океан у него всего ста метрах от дома… а теперь на стене красовался живописный залив…
Он обвёл взглядом каждый контур. Не торопясь. Осознание тяжёлой волной опускалось на плечи, и дальше, вместе с тем как он осматривал плоды её трудов. Долгих и кропотливых. Завладело всем телом... Хотелось засмеяться, но он даже не улыбнулся. Слишком горько было на душе. Гадко и противно.
Он медленно вошёл в ступор. Уставился в самый центр стены, не в силах оторваться.
Разве может быть так? Как она могла нарисовать это? Именно это и ничего другого? Неужели в её умную красивую головку больше не пришло ничего?
Только больная фантазия Эвы могла изобразить такое…
Только она…
Оставалось угадать, что именно она имела ввиду.
Он смотрел на тёмный берег, на переливающуюся гладь воды, блестящую. Кажется, что стена была влажной. Но нет. Он даже прикоснулся ладонью. Нет. Поверхность абсолютно сухая. Она и должна была быть такой, ведь прошло уже более двух недель. Он смотрел на огромный тёмный диск в центре. Проследил пробивающиеся с краёв яркие лучи. Они были такие яркие и белые… режущие глаз… разбивали эту темноту вдребезги. Выбивались, что есть сил, собирая вокруг стайку птиц… отражаясь в воде… в пенистых волнах… в холодных скалах…
Только Эва могла написать солнечное затмение…
«Не я, Эва…
Ты…
Ты моё затмение, а не я. У меня нет того света и тепла, что ты пытаешься описать. Его нет, если я смог сделать это с тобой».
Но он согласен был с ней, её ассоциациями. На фреске было всё правильно. Он был скорее темнота, что закрыла её. Тот мрак, что пытается погасить её лучи.
Однако этот пейзаж не был органичен. Даже совсем не органичен. Несколько элементов явно выбивались из общего стиля, внося свой хаос. Но и это он мог понять. Прекрасно понял. Даже знал время, когда эти несколько белых деталей появились на «полотне». Это был такой детский жест... такой трогательный… выдавал всю её беззащитность и наивность. Вся его нелепость… Всё в нём… Все её страдания и переживания… Он мог разодрать кого-нибудь в клочья, если бы понадобилось, а она только и смогла, что пририсовала эти детские несуразные ромашки. И больше ничего… Ни слова… Ни жеста… Никаких истерик…
Вот теперь он засмеялся. Только смех этот был невесёлый… Его красивое лицо скривилось в гримасе. Он так и не мог сделать ни шагу назад. Стоял, переживая всё заново, как и две недели назад… только уже за двоих. Если бы в руке снова оказалась чашка, он бы снова грохнул её об стену… Об эту самую стену… Всё это время он нёс этот груз в себе; уговаривал и мирился с собой; переживал и чувствовал; умирал и рождался заново. А она… Всё это время он мирился, считая, что прав, но не осознавая всей глубины её эмоций. Сейчас же его окатило той самой волной с её рисованного берега; обожгло теми лучами, когда эта глубина… глубина её чувств затянула с головой. В этой картине была вся она. Его Эва… Его солнечная девочка… Его…
Будто его снова разложили на маленькие фрагменты…
Он схватил сумку и вышел из дома. Почти выбежал. Впав в какой-то транс, он очнулся только когда поднялся по лестнице и оказался у её двери. Сам себя спросил, что он здесь делает. Отлично знал, что она не откроет, но всё же надавил на кнопку звонка. Она была дома, он видел мягкий свет, льющийся из окон. Она как всегда не спала по ночам.
Оказался прав... Хотя почему-то был уверен, что она стоит за дверью. Был уверен на сто процентов, словно слышал её тихое дыхание. Понимал, почему не открыла, но стало так больно… неописуемо больно… Плохо до тошноты… Ян развернулся, собираясь уйти, но не ушёл. Прислонился к двери спиной. Постоять здесь минуту, подышать с ней одним воздухом…
Не мешай… Подожди…
То, что он пришёл, мешало ему. Снова всколыхнуло ту бурю, что уже почти притихла внутри. А сейчас ещё рано. Процесс только начался и ещё не известно, чем закончится.
Но знал, зачем пришёл. Ещё раз… Всего раз охватить её взглядом. Пробежаться по телу, волосам, плечам… глазами… по коже губами… услышать… Но сейчас у них на двоих осталась только тишина; и дверь, как нерушимый барьер.
- Скажи что всё в порядке, - внезапно сказал он.
Он вздрогнула от его голоса, как от электрического разряда. Неожиданно он произнёс. Словно прикоснулся к ней. Она вцепилась в поясок халата, боясь вздохнуть… выдать себя. Хотя дыхания он слышать не мог.
- Я знаю, что ты там. Скажи, что с тобой всё в порядке! – громко и отчётливо проговорил.
Эва сглотнула. Вздохнула. Он не спрашивал, скорее требовал. Она и не раздумывала, правильно ли поступает.
- Со мной всё в порядке, - выдавила она, но на последнем слоге голос сорвался. Замолчала и закрыла лицо. Через момент разрыдалась. Уже можно. Знала, что его нет за дверью. Он ушёл.
23.05.2011 21:06» Глава 33
Глава 33
Он знал, как ему будет плохо, если он сделает это, но он сделал. Знал, как будет страдать, хотя, казалось, должно стать немного легче.
Легче…
Легче от чего? Что услышал её голос? В некотором роде да… Но в остальном… Легче, что он услышал как она плакала? Куда уж там…
А она плакала. Она был уверен, что она плакала. Мог различить любое изменение в интонации её голоса. Она совсем не умела скрывать эмоции. Или просто он различал любое их проявление. И всё-таки её вымученное «всё в порядке» имело какую-то силу, на миг успокоив. Сродни психологической установке. Сработало на время. Всё в порядке и это хорошо. Он так сказал себе. Так должно быть.
Раньше и не предполагал, что такие громкие слова как «страдать» и «мучиться», а особенно в сочетании с понятием «женщина» вообще когда-то будут применимы к нему. Но раньше ни одна женщина не значила для него столько. Раньше он никогда так не любил.
Никого и никогда…
Так самозабвенно и до глубины души. Так, что одно её имя стало синонимом слова «моя». Не нужно было никаких «кошечек», «рыбок», «заек» и всего того зоопарка, что используют влюблённые придумывая разные «дикие» прозвища. Он никогда не называл её так. Даже «милая», или «дорогая» звучало скупо и блёкло. Эва… Он называл её только так. Она вся была в этом имени. Такая нежная и светящаяся. Такая… живая… Он говорил ей «Эва», одно только имя, что значило гораздо больше, отдаваясь внутри… «моя»… «моя Эва». Он улыбался, глядя на неё. Он улыбался, вспоминая её. Он хотел подарить ей «всегда» и исполнить мечты. Он хотел так много для неё сделать, а ничего не сделал. У неё было столько идей, такие разные и порой неожиданные. А у него было столько возможностей, чтобы воплотить всё это в жизнь. Но он ничего не сделал.
Но очень хотел попытаться, когда-нибудь, как только выберется из этой ситуации. Но сейчас не стоит тешить себя напрасными надеждами, как и не стоит сейчас тревожить её. Будет только хуже… Ещё труднее…
Он отказался от охраны, но не потому, что был полоумным придурком, заявляющим, что не боится смерти. Он отказался, понимая, что даже эта куча цепных псов не сможет защитить его, если ему решать пустить пулю в лоб. Конечно, он боялся. Но не самой смерти. Просто хотел пожить ещё на этой земле. Хотел что-нибудь сделать для Неё. И каждый раз, выходя на открытое пространство, чувствовал, как в затылке покалывает, а грудь сжимает липкими щупальцами, словно уже стал мишенью. Вероятно, так было, не хватало красной точки на лбу или на сердце. В этом процессе он не стал главным действующим лицом, но одним из рычагов, запустившим машину. Но это может длиться бесконечно, судя по количеству эпизодов. Только вот бесконечность его не устраивала.
Когда через два часа он взглянул на картину второй раз, его поглотили совсем другие чувства. Теперь он видел другое…
«…что нашло бы отклик в твоей и моей душе…»
«Нашло, Эва… Ещё как нашло…», - тихо проговорил он. Она была живая, её фреска… полная… эмоциональная.
Он вернулся в дом, забросил сумку обратно, решил, что глупо прятаться от себя и действительности, хотя это было нелегко. Второй день он стоял посреди гостиной с чашкой кофе. Это становилось ритуалом. Своего рода церемонией. Теперь ему не хотелось швырнуть чашку о стену, так как это был всего лишь утренний кофе перед работой, в то время, как Били натирал фары его машины. И второй день он находил что-то новое в этом мрачном изображении. А по сути, оно и не было мрачным. Тёмным, да, но не мрачным.
Она оставила ему выбор. Предоставила возможность самому определить, что изобразила на стене. И он сделал это. Она сказала ему всё без слов. А он хотел бы повторить ей это вслух. Но вряд ли смог бы подобрать достойного выражения, хотя она очень хотела услышать это.
«Что я могу сказать тебе, Эва? О любви столько написано и сказано. О любви не надо говорить… Нужно просто любить… Любить и всё…»
Она смогла сделать это без слов. Расписав стену в своих тонах… в своей палитре.
Теперь это и его цвета тоже…
Его палитра…
Палитра счастья…
***
Она вздрогнула. Подскочила на месте от звука дверного звонка.
О, чёрт! Мама дорогая!
Она так задумалась, вспоминая прошедшие события и эту практически несостоявшуюся встречу, что потеряла счёт времени. Она встала с дивана и пошатнулась. Голова закружилась. В глазах потемнело. Она присела снова и переждала пока головокружение пройдёт. Несколько глубоких вздохов привели её в чувства. Как она и думала, за дверью стоял Даниэлл.
- Прости, я что-то завозилась, и ещё не готова, - извинилась она.
- Нет, это я освободился раньше. Не торопись, собирайся. Я подожду, - успокоил её Даниэлл и прошёл в гостиную. Она кивнула, но у порога спальни остановилась и крикнула:
- Может быть, ты хочешь чего-нибудь? Чаю? Или Кофе?
- Нет, я пообедал, спасибо. Если только у тебя найдётся стакан сока.
- Только томатный, - засмеялась Эва.
- Нет, уж, - насмешливо ответил он. – Томатный пейте сами.
- Ага, - с улыбкой согласилась Эва и удалилась в ванную комнату. Она достаточно долго смотрела в зеркало, но ничего нового там не увидела. Доктор была права, она похудела и очень сильно. Лицо осунулось, а и кожа, кажется, стала совсем прозрачная. Она провела пальцами по ключице.
Скоро останутся кожа да кости!
Мягкая водолазка и джинсы – самая лучший наряд в такую погоду. Сегодня было холодно. Всё это она узнала из прогнозов синоптиков, а как там на самом деле, не известно. Увидев, что она готова выйти из дома, Даниэлл поднялся с кресла.
- Холодно на улице? – спросила она, натягивая на плечи пальто.
- Нет, но ветер очень пронзительный. Оденься теплее.
На этих словах она замерла. А потом сказала упрямо:
- Я не замёрзну. Мне так будет тепло.
- Хорошо, - просто сказал Даниэлл, и они покинули квартиру.
Всё то время, что они ехали в лифте, она думала. Думала и сравнивала. Не хотела этого делать, но мысли невольно лезли в голову. И с этим ничего нельзя было поделать. А думала она об одной простой вещи. Размышляла о том, что Ян бы не сдвинулся с места, если бы считал, что на улице достаточно холодно; даже бы и шагу не сделал, пока она не надела на себя тёплый свитер. А если бы она возмущалась, то напялил бы его на неё собственноручно, долго не сомневаясь.
Сердце невольно ёкнуло. Не очень приятно, но отозвалось на эти воспоминания. Они спустились в холл на первый этаж. Эва искоса посматривала на Даниэлла и не могла найти чёткого объяснения своим чувствам. Когда его не было рядом, она думала о нём, испытывая одновременно благодарность за его помощь и угрызения совести; испытывала неловкость, что порой грубит ему и слишком нетерпимо относится. Но как только он появлялся, она раздражалась. Не могла понять почему, но жутко раздражалась. Сегодня ситуация повторилась. Она позвонила ему, действительно имея желание съездить вместе в магазинчик художественных материалов, а сейчас хотела избавиться от него.
В такой час пробок не было, и добрались они быстро. Эва открыла дубовую дверь. Звякнул колокольчик. Так же как и много лет назад, когда она бывала здесь ещё студенткой. Ничего не изменилось. Совсем. Те же большие стеклянные витрины с множеством вещей для таких творческих личностей как она. Эва даже не заметила, что задержала дыхание. Остановилась у витрины с кистями. Там было их целое множество: большие и маленькие, разной жёсткости, из разного материала. Руки буквально зачесались от желания испробовать их. Про полки с красками и говорить нечего. Возле них можно было пропасть навсегда: гуашь, акварель, пастель и даже сусальное золото. Чего там только не было. Всё аккуратно расставлено и разложено. Она прошлась дальше, остановилась около глиняных статуэток; рассмотрела гипсовые бюсты и отдельные детали лепнины. Всё это можно было сделать на заказ.
- Добрый день, Эванджелина, - прозвучал знакомый голос. Эва удивлённо обернулась к хозяину лавки.
- Добрый день, Эван. Неужели Вы ещё помните меня?
- А как же… У меня хорошая память, тем более ты была здесь таким частым гостем.
- О, да! – она посмотрела на старика. Уже старика, потому что годы сказались на нём, но, однако, он сохранял свой неизменный имидж художника, основным атрибутом которого являлся чёрный беретик. Эва никогда не видела его без берета. При виде его добродушного лица, Эва расплылась в улыбке. На душе странно потеплело. Будто она нашла то, что давно потеряла. Здесь царила особая атмосфера спокойствия, умиротворённости. Поэтому таинство творения «шедевра» начиналось именно отсюда. Пока она выбирала кисти и краски, дышала этим чуть пропитанным специфическим запахом воздухом, в голове возникали образы; мысль переходила в очертания предметов, и, как правило, в таком же виде выливалась на холст. Она переместилась и остановилась, чтобы рассмотреть резные деревянные шкатулки. Эван не мешал. Копался за своей витриной; что-то писал в большую тетрадь; иногда переставлял с места на место какие-то баночки. Это было важно для неё. Побыть в эти минуты в себе. Настроиться и подумать. Обойдя стеллажи, Эва вернулась к нему.
- Ничего не идёт в голову, - уныло сказала она. Эван захлопнул свою большую тетрадь.
- Это не беда. Придёт. Просто ещё не время, - ободряюще произнёс он.
- Мне кажется, это время совсем не наступит, - тихо сказала Эва себе под нос.
- Ну что ты, – ласково сказал он. – Я не верю.
Почему-то Эва чувствовала потребность сказать ему чуть больше, чем следовало. Почему-то казалось, что его слова совершенно материальны. А потому так хотелось услышать что-нибудь ободряющее. Ещё будучи студенткой она всегда забегала к нему поздороваться, даже если ей ничего не было нужно в его магазине. И обязательно она появлялась, перед каким-нибудь важным событием, чтобы получить напутственное слово. А самое интересное, что это всегда сбывалось, или просто она уверовала в это до такой степени. Вот и сейчас Эва не задавала вопросов, и почти ничего не сказала, но было чувство, что он и так знает о ней всё и читает её мысли.
- Ну, вообще-то… У меня есть одна идея, но я категорически не хочу переносить это на холст, - именно так и было. В голове у неё не было ничего кроме «явления природы». – А я собиралась поучаствовать в выставке Национальной Академии, - с видимым сожалением добавила она.
- Знаешь, как я всегда говорю в таких случаях? И сам поступаю так же.
- Как?
- Делай то, что должен и пусть будет то, что должно.
- То есть?
- То есть, если просится – пиши.
- Я уже писала её. Больше не хочу… - сказал Эва, но не так уверенно.
- Значит, напиши ещё раз. Напиши и отпусти.
Она обернулась вокруг себя. Уходить отсюда не хотелось. Она прошлась взглядом по всем полкам: бесконечные ряды тюбиков и маленьких баночек; кисти, ещё пахнущие деревом; сусальное золото, текстуры и краски по стеклу; наборы пастели и толстые книги о живописи в красивых переплётах. Хотелось поговорить с Эваном подольше, как раньше, но сейчас это было уже не то. Сейчас ей показалось это невежливым. Сквозь неё словно прошёл заряд особой энергии. Словно он пронзил её; завёл какой-то механизм. Она отобрала то, что ей может понадобиться и расплатилась, а Эван сложил всё в большой пакет.
- Это тяжело, - предупредил он.
- Не волнуйся, я не одна, - успокоила его Эва. Даниэлл должен подойти с минуты на минуту, и она задержалась, поджидая его. Эван придвинулся, таинственно улыбаясь, и она замерла, увидев знакомое выражение в его тёмных глазах.
- И знаешь что, Эва? – тихо спросил он.
- Что? – так же тихо ответила она вопросом.
- Наплюй на всё Эва…
- Я так и сделаю.
- Ты должна летать… не позволяй никому сбить тебя… ты должна летать… - говорил он тихо, но так убедительно. А сердце сразу защемило, и стало больно, будто она и вправду упала. Покалечилась но не разбилась. Поломала крылья. Разучилась летать. Слёзы снова навернулись на глаза, но она моргнула и прогнала их.
- Наверное… - выдавила она из себя, уверенная, что это ещё не всё что он ей скажет.
- В тебе есть чудо Эва… В тебе же оно есть, правда? Летай, Эва… летай…
Дыхание перекрылось. Она смотрела на него во все глаза. Смотрела и пыталась понять. А в голове звучали его слова «Летай, Эва… летай…»
Колокольчик на двери звякнул и она вздрогнула. Даниэлл зашёл и поздоровался. Она кивнула, что готова и он забрал пакет со стойки.
- Спасибо, - почти прошептала она. Уже собралась повернуться к двери, но Эван тронул её за руку.
- Всё будет хорошо, Эва
Ответить ей было нечего. Она только кивнула.
- Напиши её... Напиши её ещё раз… и всё будет хорошо…
- Да… я напишу её… Напишу… - пообещала она, уверенная, что сделает это.
По пути домой она молчала. Почти молчала. Сказала всего несколько слов, а Даниэлл не трогал её. Она молчала и думала. Отвернулась, глядя в окно и думала, а в голове звучали слова старичка. И в душе поднималась волна. Словно музыка. Словно кто-то перебирал её струны. Внутри всё играло и кипело, готовое вырваться наружу. А может это просто иллюзия, потому что в ушах у неё отдавалась инструментальная музыка, игравшая в машине. Только почему-то она становилась всё надрывнее с каждым аккордом. Всё пронзительнее и острее отдавалась в её душе. И в груди всё болело, но она была рада. Так ужасно рада, что может это выплеснуть. Что может пожаловаться белому хосту, рассказать, как ей было плохо и как ей не лучше сейчас. Она хотела побыстрее оказаться дома, наедине с собой. Хотела посмотреть на себя в зеркало. Посмотреть и оценить, действительно ли с ней произошли изменения, или ей так кажется. Или она просто сходит с ума.
- Что? – она повернула голову и переспросила, заслышав, что Даниэлл что-то спрашивает у неё. И видимо уже не первый раз.
- Я хочу поговорить с тобой, – спокойно сказал он.
- О чём?
Даниэлл внимательно посмотрел на ней и передумал, увидев её отрешённый взгляд.
- Ладно, потом. Я вижу ты устала. Совсем бледненькая.
- Да, устала, - подтвердила она, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Она и вправду себя плохо чувствовала. Они уже почти доехали до дома, когда застряли в пробке, буквально в квартале от дома. Они медленно тащились. Эва так и смотрела в окно, но особо ничего не видела. И не пыталась. Мысли её были далеки от городского пейзажа. Машина снова притормозила и взгляд её упёрся в витрину магазина… магазина детских товаров. Сразу возникла мысль попросить Даниэлла съехать на обочину и припарковаться, но она передумала. Решила что сходит туда позже одна. Магазинчик был расположен недалеко от дома, поэтому она может прогуляться туда пешком. На улице оказалось не так холодно, как она предполагала. И она решила обязательно сходить туда сегодня.
«А в Майами ещё совсем тепло…», - с тоской подумала она. – «Можно загорать… А в Нью-Йорке холодная унылая осень…»
Эва не любила осень, хоть она и была в ярких красках. Закат природы не для неё, для неё только рассвет. Она любила солнце и тепло; любила яркие цвета; любила жизнь…
Даниэлл не стал задерживаться. Он только поднял в квартиру тяжёлый пакет и поинтересовался нужно ли ей что-нибудь ещё. Ей ничего не было нужно.
- Дэнни, - она смущённо окликнула его у двери.
- Что?
- Я… - она хотела сказать ему очередное «спасибо», но он остановил её.
- Не надо… - улыбнулся ей. – Не надо, Эви… - тронул указательном пальцем кончик её носа. Она поморщилась и тоже улыбнулась.
- Я позвоню, - пообещала она и закрыла за ним дверь.
На этот раз она не стала стоять в раздумьях, а бросилась в ванную комнату. Уставилась в своё отражение.
- Н-даа, малыш… Может папа у тебя и нормальный... хотя бы иногда, то мама точно спятила… - она смотрела на своё усталое лицо и не узнавала себя. Она не узнала собственные глаза и лицо, забывшее, что такое косметика. И дело не в беременности, что бесспорно отразилось на ней. Не только постоянная тошнота, недомогание и практически полное отсутствие аппетита не лучшим образом сказались на коже и волосах, но и эмоциональное состояние тоже, а вполне возможно это и была первопричина. Не будь она в положении, вряд ли бы и в этом случае обладала большим аппетитом.
Подумав о еде, Эва вспомнила, что сегодня почти ничего не ела. Желания не было, и только урчащий желудок известил её о том, что организму требуется подзарядка. От запаха жареного выворачивало наизнанку, поэтому она сварила курицу на овощном бульоне и попила сок. От зелёного чая тошнило неимоверно, поэтому она давно выбросила даже неоткрытые пачки, чтобы и запаха не чувствовать вовсе. Поковырявшись в белом мясе, потому что иначе не назовёшь её трапезу, она отодвинула тарелку. Потом помыла посуду и убрала всё за собой. Протёрла все шкафчики, и помыла пол на большой кухне, после почувствовав себя как никогда усталой. Всё это она проделывала с одной мыслью, с одной единственной мыслью об этом магазине для мам, какой собралась посетить. Она настраивала себя, но в душе было некое чувство, сродни кощунству, потому что её отношение к своему собственному ребёнку было далеко от того, что испытывали те мамочки, кого она видела выходящими из этого магазинчика. Все они были такие разные, но с одинаковыми счастливыми улыбками и мечтательным выражением на лице. Эва вздохнула. Вздохнула и пошла приводить себя в порядок. Нашла косметичку, давно заброшенную и забытую.
Косметика всё-таки самое чудесное изобретение! И видок ничего и настроение гораздо улучшилось. Порывшись в гардеробе, Эва нашла приличные вещи. Приличные, значит не мрачные, и не то, что попалось под руку, а то, что она выбрала с особой тщательностью. Придирчиво осмотрев себя в зеркало и оставшись весьма довольной своим видом, Эва в очередной раз покинула квартиру, направившись в известном ей направлении.
Наверное, если бы она посетила элитный отдел какого-нибудь огромного торгового комплекса, это не произвело бы на неё такого ошеломляющего действия. Возможно она бы не почувствовала той удивительной нежности, что загорелась в её уставшем сердце. Она даже опешила. Застыла, пока кто-то случайно не толкнул её.
- Извините, - услышала она и обернулась на голос. Маленького роста женщина, вернее девушка, протиснулась к витрине. Невысокого ростика, ещё меньше чем Эва, но с огромным животом. Она стояла и рассматривала детские вещички, вероятно уже зная пол ребёнка, потому что бралась она только за розовое и красное, очевидно, ожидая девочку.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |