- Пойдём, - сказал он и ухватил её под локоть. Сел едва поспевала за ним, когда он тащил её по лестнице. Но сказать слово против даже не решилась. Сломанный каблук – это незначительная потеря, которую она готова была понести, лишь бы увидеть Лисандро. Если будет нужно, она вообще скинет туфли и побежит босиком. Только бы увидеть его.
- Как тебе удалось уговорить его? – запыхавшись, проговорила она на ходу, а лучше сказать - на бегу.
- Удалось, - бросил он и открыл перед ней дверь палаты. Она на несколько секунд замерла на пороге в нерешительности и посмотрела на Данте. Посмотрела как-то затравленно, ища надежды в его черных глазах и слов ободрения. Но он только слегка подтолкнул её в палату. – Недолго, - сказал и осторожно прикрыл дверь.
Данте не сбирался сидеть с ней в палате и слушать пронзительный женский плач, то, что она разревётся через минуту, было ясно как белый день. Она и так была не в себе, еле сдерживалась, голос подрагивал, да и сама вся трепетала. Караулить её под дверью он тоже не хотел, но почему-то не мог отойти и оставить её одну. Прошёлся туда-сюда, постоял, засунув руки в карманы. Потом прошагал дальше по коридору и сел в одно из кресел.
«Вылезу я когда-нибудь из этой больницы или нет?», - раздражённо вполголоса проговорил он. – «Дел по горло…»
Вздохнул и заставил себя сидеть на месте, хотя так и порывался вскочить и начать мерять шагами длину больничного коридора реанимационного отделения. Надо бы побыстрее убраться отсюда, а то если Джеферсон ещё хоть раз столкнётся с ним, то у этого неплохого доктора точно случится инфаркт. Он и так был на гране истерики, когда Данте посетил его последний раз.
- Мистер… Нет! Мистер Коста, к нему нельзя! – заверещала секретарша и даже вскочила с намерением помешать ему пройти в кабинет самого главного человека в этой больнице.
- Сядь на место! – бесцеремонно одёрнул её он. – Сядь… - сказал уже спокойно. – Я на две минуты.
Как по приказу секретарша медленно опустилась в кресло, а дверь с еле слышным щелчком закрылась за наглым итальянцем.
Джеферсон чуть не застонал вслух, завидев своего визитёра, но сдержался.
- Мистер Конти де Лука Коста, - начал он как можно спокойнее и очень вежливо, выговорив его полную фамилию почти по слогам, что само по себе было просто удивительно, потому что мало кто делал это. Но он сделал, словно это могло вернуть ему былую невозмутимость, - я обещал, что Вы будете в курсе всего, что будет происходить с нашими больными. Имею ввиду только интересующие Вас персоны. Как только мистер Верди придёт в себя, я лично дам Вам знать. Пожалуйста, дайте мне спокойно работать, - он даже не злился, а говорил умоляющим голосом, устав от сегодняшних споров с неугомонным родственником одного из пациентов своей клиники.
- Мистер Джеферсон, - так же вежливо, в тон ему начал Данте и сел в кресло напротив, - я очень ценю Ваш профессионализм, а также Вашу заботу о близких мне людях. Я безумно за это благодарен, но у меня есть ещё одна просьба.
Доктор обречённо вздохнул, не выражая особой радости по этому поводу, но отложил ручку.
- Я Вас слушаю. И надеюсь, она последняя… Хотя бы на сегодня…
- Думаю, да, док, - пообещал Данте. - Я хочу, чтобы вы пропустили к Лисандро одного посетителя.
- Нет, - сразу категорично отказал Джеферсон.
- Точнее… посетительницу, - добавил Данте.
- Нет. Это исключено и я Вам об этом уже говорил, - никак не хотел отступать от правил доктор.
- Это его женщина, - снова вставил слово Данте, давя на него взглядом.
- Никаких посетителей, - так же твёрдо отказал Джеферсон.
- Точнее… его невеста, - он словно не слышал слова доктора, а вставлял свои реплики, словно это не было разорванным предложением, а целым высказыванием.
- Я же сказал нет, - последнее прозвучало не так уверенно. Данте постучал кончиками пальцев по столу, спокойно глядя в лицо Джеферсону. Доктор невольно сосредоточился на этом звуке, ставшим единственным в установившейся тишине кабинета. Он даже бросил взгляд на руку итальянца. Данте сразу перестал барабанить по столу и положил раскрытую ладонь на полированную поверхность. Помолчал ещё секунду, выдерживая паузу, а потом снова пошёл в наступление.
- Док… Я, конечно, всё понимаю. Только всё равно не уйду отсюда, пока не услышу «да».
- Мистер Конти де Лука Коста, Вы меня достали за сегодняшний день, - раздражённо отреагировал на его самонадеянные слова доктор. И это было чистой правдой, потому что в этот момент, даже всегда хладнокровный и бесстрастный Джеферсон, потерял всякое терпение.
- Согласен. Поэтому проще будет разрешить Селесте повидать жениха. Док, девочка в истерике. Ещё минут пятнадцать и она впадёт в кому, и тогда Вам точно придётся впустить её в палату к Лисандро. Только уже в качестве пациентки, потому что успокоительные средства уже не помогают. Неужели Вы бы стояли в стороне, случись, не дай Бог, подобное несчастье с кем-то из Ваших близких? Думаю, пять минут ей хватит. А может и три… Просто, чтобы удостовериться, что он живой.
***
Дверь тихонько закрылась. Но она так и стояла на пороге, не решаясь шагнуть дальше.
«О, Господи!», - выдохнула она и приложила дрожащие пальцы к губам. – «Господи…», - к горлу подкатил огромный ком боли и сожаления. Так самонадеянно она себя повела, настаивая на желании увидеть его, а сейчас не могла сделать и шагу.
Она с трудом сглотнула и подавила очередной слёзный приступ. Так ужасно и неестественно было видеть его здесь обездвиженного, с множеством трубочек и с капельницей. И этот пикающий звук неизвестных ей медицинских приборов раздражал…
Она несколько секунд слушала эти ужасные «пики», в страхе, что вот-вот они прекратятся, а вместе с этим…
Об этом она даже боялась думать…
Не хотела…
Попросту в это не верила…
Первый маленький шажочек дался с трудом. Она пошатнулась, словно была пьяна. Так почти и было: пьяна от собственного отчаяния и непреодолимого чувства безысходности, что давили камнем на сердце.
Ладони повлажнели, она распрямила их и вытерла о юбку. Раздался тихий звон, когда цепочка выпала из её слабых рук. Чертыхаясь, она подняла с пола золотой плетёный жгутик, аккуратно держа за застёжку. Под весом кулона цепочка распрямилась и свободно повисла в воздухе, поддерживаемая только тонкими пальчиками девушки. Она бросила сумку тут же у кровати, потянулась к нему и осторожно, боясь потревожить, надела ему на шею золотую цепочку. Долго возилась, застёгивая замочек неловкими непослушными пальцами.
Всё это время она прерывисто вздыхала, чтобы не дать волю слезам, до боли закусив губу. Потом подвинула стул и присела рядом. Взяла его за руку и уже не смогла сдержаться. Пыталась, но это было невозможно. Рука его была чуть тёплой, не такой горячей как раньше; губы почти бескровными и сухими; и сам весь какой-то безжизненный и серый, без былого рвения и темперамента, но со смертельным спокойствием.
Она разрыдалась в голос, потом затихла, задержав дыхание, опять - таки, чтобы не потревожить его.
Сколько ласковых прикосновений он ей подарил! Сколько нежных поцелуев она получила! А теперь он собирался оставить её!
- Только попробуй бросить меня... Слышишь? Только попробуй оставить меня! Ты мне столько всего обещал! А теперь собираешься бросить меня! – начала она свой монолог. Говорят, что находясь в коме, люди слышат, если с ними разговаривают. Вот и она собиралась просто поговорить с ним. Пришла сказать, как он важен для неё. Но как только увидела его в таком состоянии, просто начала голосить и плакать. Все заготовленные речи потеряли смысл, она плакала, приговаривая, пытаясь убедить его словами, что он просто обязан вернуться.
- Ты мне обещал весь мир, - с обидой в голосе говорила она. – Обещал… И ты мне обещал детей. Я так хочу детей, а ты мне обещал! – она прикрыла лицо руками, стараясь заглушить рыданья, показалось кощунством разводить здесь шум. Притихла, подавила всхлипы и позволила слезам просто бежать по лицу. Крепко сжала его руку и склонила голову. Не стала дотрагиваться до его лица, боялась уловить те различия, что так сильно ощущались. Не хотела чувствовать под пальцами прохладу кожи, не хотела почувствовать его почти смертельное спокойствие.
- Как ты можешь бросить меня? Ты не можешь… - говорила она уже спокойнее, еле слышно. – Ты обещал на мне жениться… Когда ты проснёшься… - она сознательно употребила это слово, - а ты обязательно проснёшься, я скажу тебе «да»… Я хочу в Италию… Ты сказал, что увезёшь меня туда… - она замолчала, впав в какое-то оцепенение. Потом показалось, что пальцы его дрогнули в её хрупкой ладошке. Она встрепенулась, подняла голову, долго всматривалась в его лицо, перевела взгляд на руку, когда-то сильную, а теперь слабую и недвижимую.
«Показалось…», - промелькнуло в голове, но она всё ещё продолжала пристально глядеть на него, чтобы заметить какую-то реакцию. Но нет. Он был в таком же положении и состоянии, каким она его застала.
- Ты только вернись… Ты только, пожалуйста, обязательно вернись ко мне… - повторяла она как заклинание, тиха всхлипывая, и никак не находя в себе силы остановиться.
Только шум прибора вентилирующего его лёгкие, собственное прерывистое дыхание и нечастые вздохи наполняли палату; злостное пиканье, которому она была несказанно рада, и которое отмечало ровный и спокойный стук его сердца.
- Ну что ты тут надрываешься? – Селеста вздрогнула. Она задумалась настолько, что не слышала, как Данте зашёл в палату. А скорее всего он сделал это тихо, сомнительно, что он стал бы хлопать дверью.
- Я… - она вытерла мокрые щёки, но так и не договорила. Поправила волосы, рассыпавшиеся по плечам рыжеватой гривой. Провела пальцами по вьющимся прядям.
- Хватит убиваться Селеста. Ему бы это не понравилось. Он не хотел бы видеть свою женщину в таком состоянии, - он говорил тихо, но отчётливо. То, как тщательно он проговаривал слова, создавало ощущение некой грубоватости тона. Он увидел цепочку на Лисандро и лицо его чуть просветлено, стирая мрачное выражение. Он притронулся ко лбу брата, поправил ему волосы безотчётным жестом, поддёрнул тонкое больничное одеяло.
- Пойдём отсюда, - но Селеста даже не двинулась с места. Тогда он взял её за руку и почти силком вытащил из палаты таким же способом, как и привёл – стальными тисками ухватив за локоть.
- Где твой характер? Куда делась та жизнерадостная цветущая женщина, которую я видел? Куда делась та женщина, которую он полюбил? Ты нравишься ему такой. Так, что давай… возьми себя в руки и успокойся. Ещё трёх дней не прошло… Вот через три дня можешь хоть волком выть, а сейчас рано ещё. – Она молчала. Шла ведомая им, вцепившись в собственную сумку, будто она поможет удержаться «на плаву» и не утонуть в пучине отчаяния; не захлебнуться собственными слезами. Будучи почти у выхода она вдруг остановилась и попыталась развернуться.
- Подожди. Я хочу зайти к Яну, - спохватилась она. - Мне нужно его увидеть, - она даже сделала шаг в обратную сторону, но он резко подтянул её обратно.
- Куда… Куда ты собралась в таком состоянии? Ему уже относительно лучше, но таким видом ты точно не приободришь его, - она позволила вывести себя из здания клиники.
- Как ты добралась сюда?
- Что? – отрешённо переспросила она.
- Понятно, - резюмировал он и потащил её в ту сторону, где был припаркован его автомобиль. Через минуту он впихнул её на переднее сиденье, через вторую выехал на центральную магистраль. – Адрес говори.
- А? – она была как сомнамбула, едва ли понимая, о чём он её спрашивает. – А-а… адрес… - Сел назвала ему улицу и номер дома.
Как во сне она сидела, прижав сжатый кулачок к губам, изредка пуская горячие слезинки. Заходящее солнце посылало меж домов пурпурные лучи, оттеняя сочную зелень багряным цветом. Она зажмурилась, не желая смотреть на это. Багряные вечерние краски напоминали цвет крови. Они пугали и отбирали такую нужную ей сейчас надежду.
- Селеста… - позвал он её. – Сколько можно плакать? Ты хочешь выплакать всё за один день? – она только хмыкнула и снова размазала слёзы по щеке. До этого дня и сама не знала, что может вот так, не переставая лить слезы сплошным потоком. – Если ты сегодня всё выплачешь, у тебя на завтра ничего не останется. А вдруг он завтра ещё не придёт в себя? И что ты тогда будешь делать? – он искоса глянул на неё и заметил полный возмущения взгляд. Она же увидев его полуулыбку усмехнулась. – Так-то лучше… - кивнул он одобряюще. - Приходи в себя. Возьми себя в руки.
- Я не проведала Яна, - с сожалением сказала она.
- Вот и подумай и о нём тоже. Ты секретарь президента солидной компании. Как только ты завтра войдёшь в здание – все будут смотреть только на тебя. Приведи себя в порядок. Ты его лицо. Лицо корпорации. Ты должна блистать. Никто не должен упрекнуть тебя в несовершенстве. Ты должна быть безупречна до кончиков ногтей, – он не отрывал взгляда от дороги, наставлял её, как школьницу, а она молча слушала и понимала, что он прав. Сейчас управление корпорацией взял на себя Арчи Тейлор. Он же вместе с Мартином тесно сотрудничал с федеральной службой, всячески помогая в расследовании покушения, а также другом инциденте, ранее случившемся. Но так же она знала – завтра все взгляды будут направлены только на неё: выявить опухшее лицо, мешки под глазами, несовершенство макияжа. Да, всё правда. Именно так и будет, как он говорил. Будут пытаться поймать каждую эмоцию, отразившуюся на её лице, оценивать внешний вид и настроение. Подробный анализ, чуть ли не под лупой, ей обеспечен.
Она приоткрыла окно, позволяя ветерку приятно обдувать лицо. Мимо проплывали хорошо знакомые фасады зданий, что означало, что цель почти достигнута - она почти дома. Данте плавно вывернул руль и притормозил.
Селеста вздохнула и повернулась к нему.
- Спасибо... Спасибо тебе большое, - с чувством поблагодарила она его.
- За что? – с лёгким удивлением спросил он. Сел смутилась, не знала, как помягче ответить, что не ожидала от него такого. От него не ожидала. Он понимающе приподнял уголки губ в лёгкой усмешке.
- Спасибо за то, что поступил по-человечески? Неужели это так неожиданно? Ты что же во мне зверя какого-то видела? – она покачала головой и чуть улыбнулась. - Ох, женщины… Какие же вы всё-таки глупые. Умные.. и при том такие глупые, - произнёс он, мягко растягивая слова.
- Нет… - все мысли вылетели у неё из головы. Она попросту не могла подобрать выражения, чтобы описать своё состояние. Но вид у неё был воодушевлённый.
- Всё, Селеста, ещё минута и ты кинешься ко мне с благодарственным поцелуем. Иди уже.
И она вышла. Выбралась из машины, но обошла её, остановившись возле передней дверцы с его стороны.
- Ты, правда думаешь, что всё будет хорошо? – с надеждой спросила она. Хотела услышать это из его уст. Очень важным показалось услышать это именно сейчас, и именно от него.
- Нет, не думаю… Я в этом просто уверен.
- Да, - довольно сказала она. Быстро развернулась и побежала домой.
13.05.2011 19:16» Глава 32
Глава 32
- Привет!
- Привет, Эви!
- А ты сегодня заедешь ко мне? Я хотела тебя кое о чём попросить…
- Часа через два заеду. Что-то случилось?
- Да, точнее нет. Я хочу, чтобы ты свозил меня в «Лавку Художника». Мне самой тяжеловато будет.
- Хочешь купить материалы? – поинтересовался Даниэлл.
- Да, - сказала она, а внутри всё замерло.
Они попрощались, а в ушах так и стояло собственное «да». Сердце трепыхнулось и внутри стало тепло, даже горячо. Всего лишь «да», означавшее очередной переходный этап в жизни. Такой маленький этап. Она всего лишь хотела написать картину. Небольшую картину.
Сколько их уже было за такое короткое время! Этих этапов!
Сколько пережито эмоций!
И сколько ещё придётся пережить и перебороть в себе…
А сейчас всё снова по-другому. Боль не ушла, не отпустила её ни на минуту. Только притупилась, стала глухая, большая и объёмная. Она была всепоглощающая, как бы громко это не звучало. Заполнила её всю; отравила душу, а потому и колола уже не так остро, не так чувствительно в одно и то же место. Пришлось свыкнуться с ней, что она и сделала, изредка предаваясь приступам невыносимой тоски и одиночества.
Но это хорошо. Хорошо, что она стала чувствовать тоску и одиночество. Значит, потихоньку ожила. Стала снова чувствовать. Просто жить. Ощущения вернуться… и вернулись, но не всё. Многое ушло. Умерло в ней. Единственное, что держалось до последнего – это то самое… То из-за чего она была разорвана на неровные клочки. Разобрана на пазлы… Только многие из них потерялись и теперь картину не собрать в единое целое, а потому она просто теряла свой смысл. Эва постепенно собрала себя, склеила, но то самое осталось. Это то, что она испытывала к нему, несмотря ни на что. Эта проклятая любовь душила её; заставляла плакать; взращивала маленькую надежду, которую она сразу топила в собственных слезах, жалости к себе и обиде.
Лишая себя этой малюсенькой микроскопической надежды она снова жила в оцепенении. Иногда путаясь в днях и числах, ориентируясь на напоминание в телефоне о приёме у врача. Оцепенение и пустота; телевизор она не смотрела; радио не слушала. Поначалу не могла. Просто не могла постоянно натыкаться на романтические комедии о вселенской любви; не могла смотреть на объятья и поцелуи; не могла слушать и слышать песни о высоких чувствах. Всё это было невыносимо. Невыносимо жестоко для её израненного сердца, для её уставшего от страданий разума.
В этом больном оцепенении она могла бы и вовсе стать бестелым существом, без эмоций и ощущений, но нет. Её физическое состояние не позволяло этого. Она легко была бы просто оболочкой для органов, если бы не постоянная выворачивающая наизнанку тошнота и боли. Болело всё – и душа и тело. Она уже не разбиралась, что именно у неё болит и как с этим бороться. Только это напоминало ей, что она живой человек, а не мумия. Сегодня доктор устроила ей выволочку. Эва совсем не поправлялась, а худела на глазах, таяла, как снежинка. Покивав головой, Эва сунула все рекомендации в сумку, в самый дальний карман. Застегнула молнию и больше туда не заглядывала. А вернувшись домой, и сумку закинула подальше. Села на диван и, подтянув ноги, закутавшись в тёплый плед, предалась мыслям.
Восемь недель…
Уже восемь недель маленькое существо живёт в ней… Живёт ей… а она так и не привыкла к этому; так и не осознала этого. Те циферки, что каждый раз писала ей доктор в специальном календарике для беременных, были для неё только отсчётом времени. Отсчётом её худшего состояния.
Если бы она тогда знала…
Если бы те тесты, которые использовала, гостив у отца, показали верный результат.
А что «если»…
Разве это помогло бы удержать его. Может и помогло, но надо ли таким способом? Она вполне допускала, что он мог заставить её сделать аборт. Он бездушный, бессердечный. Он такой, кем она посчитала его с самого начала: рвач, и неважно, какие средства использует для достижения цели. Всё то время, что она провела с ним, она внутренне настраивала себя на подобный итог, но совсем не подготовилась. Совсем не была готова вот так наотмашь получить по лицу. Со всего размаху. Со всей дури, на какую он был способен. Даже не поговорил нормально; не сказал в глаза. Это было самое обидное. За всё то время, что они делили постель, и ели один бутерброд на двоих, запивая из одной чашки, она не так и не смогла заслужить нормального адекватного объяснения.
У него была дурацкая привычка. Даже если она делала десять штук его любимых сэндвичей с перепелиными яйцами, он всё равно ел тот, что лежал на её тарелке, запивая из её чашки; а застукав её с яблоком, обязательно откусывал кусочек. Она перестала бороться и просто подставляла яблоко к его губам, иногда даже не глядя, позволяя куснуть. Бороться было бесполезно. Она и не пыталась. Тогда ей это казалось романтичным. А сейчас она видела в этом совершенно другой смысл. Даже в этой ситуации… в этой простой бытовой ситуации он стремился отобрать что-то у неё; присвоить себе, доказывая своё превосходство. Он отобрал у неё всё. Душу… Сердце… А она даже не могла его в этом обвинить. Он ничего не обещал, не сказал ни слова.
Ничего не обещал - ничего не должен. Очень хорошая и выгодная позиция. Ни слова о любви. С её стороны это тоже не прозвучало, но было в другом. В ней; в поступках; в поведении; в каждом слове и мимолётном жесте. Этого нельзя не заметить. Она таяла. Плавилась. Светилась. Она… любила… любила до безумии. До умопомрачения. Без памяти. Без слов. Его. Такого. Такого, какой он есть. Целиком и полностью.
Эта проклятая любовь всё жила и цеплялась за то, что было между ними. Заставляла переворачивать в уме всё, что случилось. Вынуждала думать об этом снова и снова. Настойчиво возвращая её в те ужасные дни после их разрыва.
В те мучительные дни…
Сейчас она понимала, что грубо разговаривала с Селестой, но по-другому не могла. Да и с Альфи, она разговаривала в том же тоне, даже ещё хуже, только Альфи было на это глубоко наплевать. Альфи появился на второй день после того как она отключила сотовый телефон. Домашний телефон она отключила тоже.
Он настойчиво трезвонил в дверь, пока она не открыла. А когда открыла, то из него полился поток обвинительных речей, включающий такие определения как «бессовестная», «эгоистка» и даже пара нецензурных выражений, что сразу привело её в чувства.
- Нельзя так убиваться! – чуть не орал он. Хотелось закрыть уши. Эту тональность его голоса Эва не могла выдерживать.
- А как можно?
- Никак нельзя!
- Да что ты говоришь! Шёл бы ты отсюда… Мне твои нравоучения не нужны.
- Ага, так прям и собрался.
- Что ты хочешь услышать? Как твою несравненную Эву послали куда подальше? – язвительно поинтересовалась она.
- Именно это, - кивнул он, и Эва готова была его прибить дверцей холодильника, который раскрыла в этот момент.
- Ну, так слушай! – рявкнула она. Так зло и громко, что Альфи моргнул. Потом она поведала ему о том кратком телефонном разговоре. С каждым словом зло проходило, и снова накатывало отчаяние, сопровождающееся бурными слезами. Альфи пытался её успокоить, но она всё плакала и плакала. И откуда их столько, этих слёз. Все слова ободрения были бесполезны. Альфи расчувствовался и тоже пустил слезинку.
- Эва.. ну бывает.. ну надо как-то жить дальше, - ласково он поглаживал её по голове, приговаривая слова ободрения, а она примостилась у него на груди.
- О чём ты говоришь? – хрипло спросила она, не открывая глаз и не глядя на него.
- О том, что надо взять себя в руки…
- Альфи, где ты начитался этих бредней? Всё это туфта полная! – возмущённо воскликнула она и привстала. Села выпрямившись.
- Что туфта?
- Да то... Про тех сильных женщин, что после такого задрали нос к верху и пошли… Жить.. Работать.. Они сильные… Всё могут… - хлюпала она носом утирая слёзы. – Это всё хрень собачья! Так можно… Но только после двадцати бутыльков успокоительного, когда тебе на всё по барабану… даже на себя.. А когда действие лекарства закончится, снова будешь биться в истерике…
- Эва…
- Что Эва? Что? Перестань! Так мне только хуже! Я не могу… Понимаешь? Я так не могу! – зарыдала она снова. – Я не могу встать, отряхнуться и пойти, как некоторые. Меня никогда не обижали! Так меня никогда не обижали! Поэтому я не могу! Я не знаю и не умею… не могу справиться.
И она не могла. Не знала, что с собой делать. Не привыкла быть раздавленной вот так. Не имела понятия, что такое быть обиженной и уязвлённой. В жизни не знала, что такое быть отвергнутой. Что с собой делать и куда себя деть? Куда деться от себя самой? От своих чувств, которые переворачивали её с ног на голову.
- И это всё? – спросил он, когда она немного успокоилась.
- Да, а что ещё? – она шмыгнула носом.
- Ну как что? Он тебе сказал вот это по телефону, и ты собрала вещички и умотала?
- Да…
- Ну, и дура…
- Чего?
- Дура, говорю. Надо было никуда не уходить, а остаться и устроить ему хорошую нервотрёпку. Устроить такую разборку, чтобы мало не показалось. Ну... чтобы выяснить правильно ли ты вообще его поняла. На это ты точно имеешь право. А потом бы ушла со спокойной душой.
- Я и так ему устраивала их всю последнюю неделю, - буркнула Эва.
- По поводу?
- И без повода тоже. Теперь не важно…
- Ещё как важно. Расскажи.
- Альфи ты садист. Я вообще не хочу об этом говорить, но ты упорно добиваешь меня.
- Говори уже.
- Он хотел меня отправить отдыхать.
- И что?
- Как что? Я сказала, что не поеду без него.
- А он?
- Что он? Сказал, что приедет позже, но я не согласилась.
- Почему?
- Как почему? Альфи, ты идиот? Он собирался отправить меня в чужую страну.. к какому-то шейху.. в эти.. как их.. Эмираты, - снова шмыгнула она. – На кой хрен мне ехать туда одной? Чтобы меня там в проститутки продали?
- Ну, ты загнула! – изумлённо проговорил Альфи.
- Нормально загнула… Придумал тоже…
- И потом?
- Всё! Надоело…
- Эва, знаешь… У мужиков тоже бывают всякие бзики… Так что ты подожди немного, может он придёт к тебе. Всё прояснится. Вы поговорите… Ну... в жизни всякое бывает. Ну, вот например, дадим ему срок две недели. После двух недель считай всё кончено. А так... Успокойся пока…
Альфи умел уговаривать. Эва успокоилась. Не совсем, но прекратила свою истерику и решила попробовать дать Яну такой срок, и себе тоже. А Альфи как в воду глядел, потому что Ян пришёл. Только чуть позже, чем через две недели, когда она всё решила. Когда она решила тоже отобрать у него кое-что…
Она решила отобрать его ребёнка. Лишить, не зная, нужен ли он ему вообще. Впрочем, не представляя, как сама вынесет это «напоминание» о нём. А что если он… или она будет копия своего отца? Эва не сомневалась, что так и будет. Просто так он её не отпустит.
Вот так она и сидела в раздумьях об отношении к своему пока новому состоянию, второй день, глядя на бумажку с диагнозом. Вернее не день, а ночь. Спать не могла. Пошла в душ, освежилась и закуталась в тёплый халат. Собрала мокрые волосы и заколола шпилькой. Включила телевизор, хотя не могла его смотреть. Но оставаться наедине со своими мыслями было ещё страшнее. Она щелкала каналы, в поисках чего-нибудь нейтрального, не вызывающего очередного плаксивого приступа. Те две недели, что они дали ему с Альфи уже прошли. Даже больше. Подходила к концу уже третья неделя.
Всё…
Всё кончено…
Глухо вместе с сердечным стуком отдавались в ней эти слова, отбивая ритм, заставляя привыкать.
Она так и не успела найти ничего приличного. В дверь позвонили. Она с удивлением повернула голову в сторону входной двери. Звонок задребезжал ещё раз. Время было очень позднее, стало не по себе. Кто бы мог прийти к ней в такое время. Время глухой ночи. Её захватило любопытство, хотя открывать дверь она не собиралась. На цыпочках, будто её могли услышать, она подкралась и глянула в глазок. Едва различив силуэт за дверью, отшатнулась. Почти отскочила, словно её ошпарили, на секунду подумав, что это обман зрения, и она сошла с ума. Но нет, снова приблизившись, она убедилась в своей правоте. С горечью и болью она уверилась, что Ян собственной персоной стоит за её дверью.
Пальцы коснулись защёлки замка, но она одёрнула руку. Закусив губу, прислонилась спиной к двери. Отойти не могла, открыть тем более, но постоять спиной к нему, совсем рядом. Всего в нескольких сантиметрах. Побыть вот так последний раз. Последний, так как уже разговаривала с Даниэллом. Он обещал помочь. Он, как всегда, ни в чём ей не отказывал, обещал увезти её в Нью-Йорк, хорошо знакомый ей город. Мегаполис больших перспектив, больших денег и больших преступлений. Она сказала ему, что хочет поучаствовать в выставке. Однако с трудом представляла, как ей это удастся.
Эва скрестила руки на груди, вцепилась в халат, чтобы даже не дёрнуться; прикусила губу до боли, чтобы не всхлипнуть. Медленно сползла по двери и села на пол. Внутри пылала пустота и терзала безысходность. Хотя, почему безысходность….
Выход есть, и она его нашла – уехать. Скрыться, чтобы никогда больше не видеть и не слышать его. Никогда не встречаться и попытаться жить заново. Там, далеко от него, она снова предастся грустным мыслям, истерике и плачу, выплеснет всё, что накопилось и успокоится. Не важно, сколько понадобится времени. Неделя, месяц или год, но она переживёт это. Должна пережить.
Но сейчас она не откроет дверь и не важно, что он хотел ей сказать. Зачем пришёл… И что хотел… Всё равно… Она уже ничего не хотела. Слишком самонадеянно, но вполне в его духе, просто прийти и позвонить в дверь, как ни в чём не бывало. Что он скажет? «Привет как дела?» Её даже затошнило от отвращения к этой ситуации; к себе и к нему; к ним обоим за то, что они вообще встретились на этой земле.
Она больше не смотрела в глазок, но знала, что он так и стоит за дверью. Чувствовала всей душой, как и всегда, потому что душа её была там за дверью вместе с ним. Последний раз можно. Можно признать, как сильно она его любит и как он этого не достоин.
С удивлением, обнаружила, что лицо её снова мокрое. Она ругала себя за слабость и несдержанность, за то, что снова начала оплакивать свои чувства. А ведь последние дни стойко держалась. Ей даже показалось, что она почти отошла, и стало легче, но оказалось это просто временное забытье. Она ни за что не откроет ему. Даже если проклянёт себя после этого… даже если сделает самую большею ошибку в своей жизни. Не пустит его, потому что уже приняла решение и менять его не будет.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |