OCR: Allan Shade, [e-mail] , http://soc.lib.ru 12 страница

Наконец, нужно сказать несколько слов и о катего­рии аффективного действия. Трудности, связанные с этой дефиницией конкретного идеального типа, по-видимому, даже больше, чем при рассмотрении определения «тра­диционного». Очевидно, Вебер имел в виду такие случаи, как вспышка гнева, традиционного, с точки зрения инте­ресов актора, в данной ситуации. Несомненно, что такие случаи имеют место и что можно сконструировать иде­альные типы специфично иррационального действия. Но такие идеальные типы, если их брать на том же уровне, что и два рациональных типа, должны были бы быть определены позитивно. Важно отметить, что веберовское определение здесь, как и при определении «традицион­ного», очень кратко и неточно, что заметно контрасти­рует с тем разбором, который он дает двум рациональ­ным типам. Более того, что еще важнее, Вебер нигде вообще не использует этого понятия позитивно в своих эмпирических работах, в отличие от термина «традицио­нализм».

Отсюда с очевидностью следует вывод, что аффек­тивное действие следует рассматривать как остаточную категорию. Это тем более обоснованно, что Вебер нигде не утверждает, что классификация четырех типов действия является исчерпывающей. Путь, которым он к этому понятию пришел, можно описать так. Реальным исходным пунктом для него, как и для Парето, было понятие рациональности действия. В то же время его методологическая позиция толкала его к формулировке концептуальных типов. Далее, два возможных типа фор­мальной этической установки привели его к различению двух типов рационального действия, каждый из которых мыслился как завершенный, нормативно-идеальный тип.

Очевидно, что традиционные стереотипы некоторых аспектов действия и отношений были эмпирическим фак­том, который он не мог не учитывать в своих конкретных исследованиях. Его методологический подход не позво­лял ему связывать их с обобщенной системой действия, поэтому он просто отмечает их как факт, в конечном счете не сводимый к предыдущим. Поскольку эти стереотипы большей частью оказываются в противоречии с его эм­пирическим словоупотреблением, он пытается встроить их, не всегда удачно, в логически симметричную схему типов действия. Они касаются некоторых нерациональ­ных аспектов действия, которые не являются в то же вре­мя и традиционными. Позитивный подход с ним, по мнению Вебера, был найден в том, что возможность по­нимания не ограничивается сферой рациональности. Аффект доступен наблюдателю, например вспышка гне­ва. Таким образом, этот нерациональный и нетрадицион­ный остаток (residuum) сформулирован как отличитель­ный критерий четвертого типа действия. Мы не будем пытаться излагать здесь далее, как можно обнаружить элементы, входящие в него. Можно только заметить в качестве предостережения, что, в особенности на осно­вании остаточного характера этого понятия, было бы совершенно необоснованно говорить о психологической иррациональности случая вспышки гнева, проявления инстинкта драчливости, также как и отождествить тра­диционализм с привычкой. Психологические элементы могут быть включены в действие, но, разумеется, они не исчерпывают вопрос. Интересно отметить, что такое ис­ключительно важное понятие, как харизма, вообще фи­гурирует в четырех типах действия. Это может помочь нам как-то интерпретировать аффективное действие.

От четырех типов действия Вебер переходит к поня­тию социальных отношений. Они определены как «состо­яние установок» (Sichverhalten) 24 множества лиц, кото­рые, согласно их субъективному пониманию, имеют дело Друг с другом и благодаря этому ориентируются друг на друга.

24 Verhalten и Sichverhalten — это термины, очень трудные для перевода. ♦Установка» — грубое замещение.

Социальные отношения, следовательно, большей частью, а может быть, и исключительно заключаются в вероятности того, что при определенных обстоятельствах действие становится предсказуемым, независимо от того, на чем основана эта вероятность»25. Нам нет необходи­мости анализировать здесь это определение. Мы сдела­ем по этому поводу только несколько замечаний. Они ка­саются другой возможности проследить те же факты, включенные в схему действия. По существу, они являют­ся просто способом определить некоторые комплексы действия. Это важно, потому что здесь мы имеем дело с единицей, в терминах которой Вебер потом констатиру­ет большую часть своих более сложных категорий. В ходе конструирования обнаруживается отклонение от стро­гой схемы действия как таковой, хотя это отклонение допускается имплицитно26.

25 Wirtschaft und Gesellschaft, S. 13.

26 Существует важная причина, по которой схема структуры систем дей­ствия у Вебера остается имплицитной.

Но при рассмотрении социальных отношений Вебером предполагается существование элементов регуляр­ности в самом действии, и могут быть очень вероятными такие виды действия, которые имеют место для того, что­бы установить те или иные отношения.

Способы ориентации действия

Из всех элементов регулирования человеческих дей­ствий Вебера интересуют те, которые поддаются пони­манию в терминах субъективных категорий. Он, таким образом, делает еще один шаг вперед, сужая рассматри­ваемую сферу посредством сосредоточения внимания на том, что он называет «способами ориентации», обеспе­чивающими единообразие действия. Такая форма выра­жения явно предполагает концентрацию интереса на нор­мативном аспекте данной проблемы. Это впечатление усиливается общим характером веберовского подхода к проблемам действия.

Нормативный аспект анализа очевиден в двух из трех категорий, которые Вебер выдвигает в этой связи. Дей­ствие, говорит он, может ориентироваться в терминах: (а) обычая (Brauch), (б) интереса (Interessenlage) или (в) за­конного порядка27. «Интерес» — это категория, в кото­рой единообразие поведенческих актов можно понять в терминах целерациональных ориентации на сходные ожидания. Понятие законного порядка, с другой сторо­ны, включает ориентацию действия на представление (Vorstellung) части акторов относительно существования такого порядка как нормы, что также предполагает по­вторяемость поведенческих актов. Здесь уместно сделать несколько замечаний относительно этих двух категорий. Относительно первой Вебер указывает, что единообра­зие действий, основывающихся на интересе, обеспечива­ется также и тем, что любой актор, который не учитыва­ет интереса других в своем действии, вызывает тем самым их сопротивление, а это является препятствием для до­стижения его собственных целей28. Что касается второй, то ориентация на законный порядок включает в себя не только меру соблюдения правил, но такие понятия, как обход этих правил и отклонение от них. Разумеется, су­ществование законного порядка создает различие в от­ношении к «законным» и «отклоняющимся» действиям, а это различие может быть выведено из мотивов, доступ­ных пониманию.

27 Wirtschaft und Gesellschaft, S. 15.
28 Ibid., S. 16.

Нормативный характер двух рассмотренных видов ориентации, следовательно, ясен. Для первого — это нор­ма рациональности в осуществлении целей, для второго — это правила, включающие элемент законности или обя­занности. Статус третьей категории, обычая, в этом от­ношении более сомнителен. Действительно, собственная, очень краткая веберовская формулировка предполагает, что это понятие создано для ненормативных элементов.

Согласно его определению, обычай включает единообра­зие действия, «поскольку он (обычай) дан как действи­тельная практика» (durch tatsachliche Ubung). Это пред­полагает в качестве исходного пункта психологический механизм уже существующей привычки. Но веберовская трактовка, вне всякого сомнения, показывает, что сюда входят также и нормативные элементы, хотя они входят таким способом, который не проанализирован нами. Эксплицитное обсуждение интерпретации этой катего­рии мы отложим, занявшись пока двумя другими, более тесно связанными с предшествовавшим изложением.

Точный логический статус этих трех понятий у са­мого Вебера не очень четок. Два из них в его собственной дефиниции определяются фразой «поскольку...». О третьем просто констатируется: «Действие... может ори­ентироваться на идею законного порядка». Можно, по-видимому, рассматривать их как три идеальных типа дей­ствия. Но зачем потребовалась вторая их классификация, данная в дополнение к первой, причем ни слова не сказа­но о связи этих классификаций между собой, а также о том, зачем нужна вторая? Наиболее подходящее объяс­нение будет, по-видимому, таково: Вебер двигался впе­ред, создавая эту вторую классификацию как общую кон­струкцию идеальных типов, очерк обобщенной структуры систем действия. Если такая интерпретация верна, то ни одна из них не может быть признана даже гипотетически описанием конкретных типов действия29.

29 Главный мотив введения этих понятий, как показывает предыдущая гла­ва, видимо, состоит в том, что ему была нужна схема для систематической классификации идеальных типов. Методологически, он, по-видимому, не уяснил себе значения того, что он делает в том контексте, который нас интересует.

Обычай в этой связи на первый взгляд кажется по­нятием, определенным негативно. Это просто способ, которым что-то делают. Вебером сказано только, что су­ществует отличие того, что «делается», потому что оно «делается всегда одним способом» или потому, что «нет другого способа это делать» (fashion). Но в относитель­ной характеристике, по-видимому, нет специального мотива и нет отношения средств—цели30. Это в конце кон­цов, то же самое, что сказать: эти закономерности не ин­терпретируются в терминах мотивации.

Два других включают конкретные нормы; эффектив­ное приспособление средств к целям, с одной стороны — норма эффективности; норма законности или моральный долг — с другой. Однако же нет никаких причин, по ко­торым эти две нормы, а также обычай, нельзя было бы включить все вместе в одну и ту же конкретную ситуа­цию; в действительности так часто и бывает, и если нали­цо полное отсутствие какой-то одной из них в любом кон­кретном комплексе действия, то это рассматривают как граничный случай.

Чтобы не вызвать недоразумения, следует указать на одно из отличий31 — отличие факта ориентации на за­конный порядок от мотивов действия в связи с ним. Два элемента — интерес и законность выступают в сложном переплетении. То, что порядок законен в глазах большей части общины, делает его ipso facto элементом направле­ния интереса любого индивида в отдельности, независи­мо от того, считает ли он его законным или нет. Для него нет сомнения, что для того, чтобы быть рациональным, его действие должно быть ориентировано не в последнюю очередь на этот порядок. Это основание мы уже обсуж­дали в главе о Дюркгейме.

30 Здесь, по-видимому, мы видим только элемент, который Парето назвал «la besoin d'uniformite», т.е. диффузная сущность, а не мотив.

31 Сам Вебер не оставляет на этот счет никаких сомнений (Wirtschaft und Gesellschaft, S. 16).

Таким образом, оказывается, что лучшая интерпре­тация, которую можно дать этим понятиям, — это то, что они — части структурной системы действия. Веберовский подход к ним, однако, кое в чем отличен от подхода, раз­работанного Парето. Он более напоминает подход Дюрк-гейма, поскольку элемент законности, который, несомнен­но, прямо соответствует дюркгеймовскому моральному долгу, в первый раз появляется не в форме конечной цели отдельной цепочки «средства—-цель», а как свойство по­рядка, то есть системы норм, на которые отдельные акторы ориентируются, но которые относятся скорее к «усло­виям», а не к средствам и целям единичного акта. Установ­ка актора относительно этих норм может быть разной. Нормы могут быть для него морально нейтральными ус­ловиями, на которые он ориентирует свое действие, как он поступает относительно любых технических средств. В ином случае нормы могут выступать как «моральная» ус­тановка на принятие тех или иных средств, и отсюда — обязанность проводить их в жизнь либо, наоборот, — на отказ от них и соответствующий долг не применять их.

То есть в своих существенных чертах этот подход — тот же самый, какой был к этим явлениям у Дюркгейма. Его можно, пользуясь принятой ранее терминологией, назвать институциональным подходом в отличие от пря­мого подхода Парето, имевшего дело с элементами дей­ствия. При таком подходе возникают три элемента: оче­видно ненормативный, просто фактический элемент порядка; обычай; элемент норм эффективности и элемент норм законности. Любой конкретный порядок, как пра­вило, включает все три32. Главная задача теперь проана­лизировать каждый из них, чтобы увидеть, существует ли возможность дальнейшего их сведения к другим элемен­там, а также как соотносятся анализируемые элементы со схемой структуры действия, изложенной выше. Но прежде, чем переходить к этому анализу, полезно пока­зать характер веберовского рассуждения.

Вебер развивал шаг за шагом систему идеальных ти­пов социальных отношений33. Исходя из трех элементар­ных отношений борьбы, общности и общества (Kampf, Vergemeinschaftung und Vergesellschaftung)34, — он строит из них все более и более сложные структуры, достигая кульминации в таких понятиях, как церковь и государство. Нужно сказать, что это не обобщенная теория, в том смыс­ле, в каком мы ее понимаем, это разработка другой воз-

32 См. в особенности: Wirtschaft und Gesellschaft, S. 17.
33 См.: Wirtschaft und Gesellschaft, S. 20 — 30 — четкий очерк, но на протя­жении всей первой части освещаются более частные аспекты.
34 Эксплицитный разбор этих двух понятий будет неполным, если не про­смотреть дополнительно то приложение, которое связано с Ф. Теннисом (см. в конце данной главы).

можности обобщенной концептуализации — концептуа­лизации через систему понятий, образующих идеальные типы. Единица этой систематизации — социальные отно­шения. Результат — схема «объективно возможных» ти­пов социальной структуры. Эта работа сама по себе явля­ется монументальной, уникальной по своему виду, масштабу и утопичности, а также по богатейшим залежам возможностей, которые можно использовать почти для любого типа эмпирических исследований. Она имела своим результатом (для эмпирических целей, к чему стремился сам Вебер) построение в отчетливой форме структурной дифференциации социальных институтов. Там, где Дюрк-гейм ярко показал только функциональную сторону ин­ститутов, их отношение к детерминированию индивидуаль­ного актора, Вебер показывает их структурный аспект, в огромной «архитектонической» панораме. Это был наи­более утонченный продукт исторического релятивизма идеалистической традиции. У нас нет места для того, что­бы проследить всю эту экстраординарную систему типов. Некоторые ее аспекты мы обсудим ниже, когда перейдем к иллюстрации важных последствий альтернативного ана­лиза. Последний теперь стоит в центре нашего внимания.

Нет никакой необходимости долго задерживаться на анализе того, что мы назвали элементом норм эффектив­ности. Но неплохо было бы наметить некоторые точки, — что делал Вебер, даже если он делал это в совершенно другой форме, — прежде всего для всех главных разли­чений структурных элементов, которые выявились в предыдущем анализе. Во-первых, его определение на­правленности интересов (Interessenlage) прямо связыва­ется с целерациональностью. Это значит, что действие де­терминировано интересом только постольку, поскольку оно включает адаптацию средств к данным целям, соглас­но объективным стандартам.

Можно сказать, что именно это и есть ориентация на нормы эффективности. Правда, веберовское понятие "целерациональность" не является прямой абстракцией от элемента конечных целей. В данном случае он исполь­зует его, не ссылаясь ни на какой конкретный тип системы конечных целей. Ссылка делается только на характер отношений «средства—цель» в данной ситуации. И хотя в ней могут присутствовать и конечные цели, они не рас­сматриваются здесь как переменные. Следовательно, можно сделать вывод, что этот структурный элемент чет­ко отличается от того целерационального типа действия, который проанализирован нами в предыдущем разборе характера конечных целей. В данном случае целерацио-нальный тип превращается, следовательно, в эквивалент35 внутренней цепочки «средства—цель».

Но это еще не все. Внутреннюю дифференциацию этого сектора, разработанную выше, также в существен­ных чертах можно найти у Вебера. Как и следовало ожи­дать, она отчетливо связана у него с проблемой обсуж­дения статуса экономического элемента. Действие, говорит он, «экономически ориентировано, поскольку оно касается, в соответствии с его субъективным значе­нием, удовлетворения желаний получения «пользы»36. «Экономическое действие (Wirtschaften) — это мирное применение силы (Vervugungsgewalt), которое ориенти­ровано преимущественно экономически»37. Второе опре­деление имеет особенно сильный уклон к конкретным типам. Но оно, во-первых, эксплицитно исключает наси­лие из средств экономического действия, как и, возмож­но, другие виды принуждения. Во-вторых, ориентация на получение пользы точно соответствует проделанному выше анализу. Любопытно, что Вебер еще более экспли­цитно исключает особую природу конечных целей этого устремленного к пользе элемента, утверждая, что он не должен приниматься как ограниченный потребительски­ми желаниями, то есть как если бы он сводился только к «голому приобретательству». Существенно то, что польза в действительности есть то, чего добиваются, а не то, по­чему это делают38.

35 Поскольку он также абстрагируется от характера любой конкретной си­туации.

36 Wirtschaft und Gesellschaft, S. 31.
37 Ibid.
38 Ibid. К сожалению, это понятие пользы он не разрабатывает дальше.

Значение этого различения при рассмотрении капитализма очевидно. Капиталистическое приобретательство, его безграничный характер нельзя объяснить, оставаясь исключительно на экономической почве.

Более того, Вебер приводит, по существу, такое же различение экономических и технических элементов, ана­логичное данному выше. Он говорит: «Не всякое дей­ствие, рациональное в том, что касается целей, можно назвать экономическим. Прежде всего «экономика» не тождественна «технике»39. Рациональная техника — это любое использование средств, сознательно ориентиро­ванное на практику и анализ ее. Экономический элемент входит в рациональное действие лишь постольку, по­скольку сравнительная трудность получения альтерна­тивных средств для достижения данной цели становится релевантной выбору между ними. Он рассматривается всегда как дополнение к техническому элементу, а не вме­сто него. Это значит, что сравнительная стоимость ис­пользования данных средств для данной цели оценивает­ся. А это в свою очередь означает, что необходимость соотнесения данной и альтернативной ей цели входит в рассмотрение40. Таким образом, фундаментальные эко­номические факторы — это дефицитность, адаптация средств к альтернативным целям и стоимость. Экономи­ческий элемент включает оценку относительной необхо­димости различного использования данных дефицитных средств, чем не занимается техника.

39 Ibid., S. 32.
40 Включая, например, моление и мистическое созерцание.

Проведенный анализ дает нам все основные линии различения. Единственный вывод, к которому можно прий­ти, заключается в том, что статус этого различения, каса­ющегося структурных элементов, хотя и предполагается, однако, не выясняется. Это связано с тем, что, как отмеча­лось в предыдущих главах, Вебер говорил о понятиях эко­номической теории как ведущих для общего идеального типа, подразумевая все методологические трудности, ко­торые он считает свойственными этому понятию. Но учитывая это, а также тот факт, что Вебер оригинально сбли­жает существующие экономические взгляды с антитеоре­тическими предрассудками исторической школы, можно сказать, что он достиг довольно высокой степени методо­логического уточнения логического статуса экономичес­кой теории — гораздо более четкого, чем у большинства современных ортодоксальных экономистов41.

Статус принудительной силы у Вебера по сравнению с экономическим фактором — это гораздо более сложный вопрос, чем вопрос о техническом аспекте. Можно, одна­ко, довольно четко различить определяющие линии. Во-первых, посредством ограничения «экономического дей­ствия» мирными средствами Вебер, как уже указывалось, сознательно исключает использование принуждения42, подчеркивая тем самым элемент соглашения. Принужде­ние в своем систематическом изложении он отчетливо от­деляет от соглашения и рассматривает их в разных главах: «Социологические основы экономической жизни»43 и «Типы власти»44. Поэтому будет полезно исследовать его понятие власти (Herrschaft), которое он представляет так же четко, как и экономическую категорию. Он определя­ет власть как вероятность гарантированного повиновения конкретным распоряжениям части лиц данной группы45. Это более узкое понятие, чем понятие силы (Macht), ко­торое есть «вероятность внутри социальных отношений быть в состоянии обеспечить достижение собственных целей, невзирая даже на сопротивление»46 В таком самом широком смысле сила никоим образом не может быть ис­ключена из экономического аспекта отношений, но власть — да. Поскольку социальные отношения включа­ют экономический аспект, то это вопрос соглашения, а не распоряжения.

41 Wirtschaft und Gesellschaft, S. 33. Здесь, конечно, не место для того, чтобы искать в этой работе возможную независимую версию доктрины стоимос­ти (opportunity — cost doctrine).
42 Wirtschaft und Gesellschaft, S. 32.
43 Ibid., S. 31 etc.
44 Ibid., S. 122 etc.

45 Ibid., S. 28,122. Независимо от того, нравится повинующемуся содержа­ние приказа или нет.
46 Ibid., S. 28.

Но вместе с тем социальные отношения включают в себя и аспект повиновения власти.

Разумеется, соглашение в таком смысле вовсе не исклю­чает возможности применения насилия47. В то же время вполне возможны такие отношения, которые включают в себя подчинение власти по добровольному согласию. Так, Вебер ясно подчеркивает, что подчинение дисциплине на ка­питалистическом предприятии — это, в самом строгом смыс­ле, подчинение власти, хотя и в ограниченной сфере. Рабо­чий должен повиноваться приказам48. Но все это никак не влияет на тот факт, что власть есть особая форма примене­ния силы, включающая возможность принуждения.

Понятие «политический» Вебер тоже сужает, свя­зывая его с властью, осуществляемой внутри данной гео­графической области, с одной стороны, и применяющей или угрожающей применением насилия в случае необхо­димости — с другой49. Важное различение между поли­тическим и экономическим, с нашей точки зрения, близ­ко к главным экономическим проблемам.

Если принять понятие власти как четкую линию, ко­торую Вебер проводит от той точки, где кончается50 эко­номическое могущество, то здесь выявляется следующая ситуация: раз активность по приобретению и распреде­лению различных благ имеет место в ситуации, включаю­щей социальные отношения, то возникает вопрос о влия­нии отношений силы участников этих конкретных видов активности. От ситуации, обеспечивающей полное равен­ство силы договаривающихся сторон, которая, по-види­мому, является исходным пунктом для ранней фазы клас­сической экономии51, начинается целый ряд ситуаций,

47 Ibid., S. 123.
48 Ibid., S. 123.
49 Ibid., S. 29.
50 Применение власти, по Веберу, может быть либо Wirtschaftsorientiert, свя­занным с обеспечением благ, либо Wirtschaftsrelevant, влияющим на рас­пределение благ в общине, но оно не Wirtschaften как таковое. Различие этих трех вещей очень полезно для конкретных исследований.
51 Как сказал проф. Т.Х. Найт (Т.Н. Knight), великое открытие, лежащее в основе этого развития, это открытие взаимного благоприятствования при обмене. См. его «Freedom as Fact and Criterion» («International Journal of Ethics», vol. 30, p.129).

включающих все большую и большую степень возмож­ности принуждения одного партнера, участвующего в таких отношениях, со стороны других партнеров52.

В этих отношениях принуждения можно грубо вы­делить два типа. С одной стороны, отклонение от эконо­мических норм может совершаться благодаря использо­ванию того, что называют неэкономическими средствами. Они могут быть определены как насилие, обман и приме­нение власти (в веберовском смысле этого слова). В вебе-ровской трактовке, по-видимому, можно изложить это как линию связи между экономической и неэкономиче­ской силой, принимая власть за наиболее «мягкое» из не­экономических средств53. С другой стороны, остается от­крытым вопрос о возможности неравенства силы, которое не является прямым результатом большей про­изводительности, но возникает в результате использова­ния преимуществ лучшей ситуации (монополии и пр.), либо большей проницательности и предусмотрительно­сти в использовании экономических средств при сохра­нении принципа добровольности соглашений в обмене то­варами и услугами.

Видимо, именно поэтому выделение роли элемента силы оказывает важное влияние в истории экономиче­ской мысли. На одном полюсе находится классическая точка зрения, основывающаяся на постулате «естествен­ной идентичности интересов», совершенно элиминирую­щая элемент насилия. Другой полюс — это экономиче­ская теория марксистского типа, одна из нескольких теорий, которые делают его главным элементом. Вебер примыкает скорее к последней школе, а не к первым54. Для наших целей (которые заключаются в выделении прин­ципиальных элементов действия) эта проблема — скорее проблема соответствия, а не главного принципа.

52 Вебер, по-видимому, мало занимается обменом в своей концептуальной схеме. Но углубляться в этот вопрос здесь невозможно.
53 Что Вебер удачно называет «доминированием через комплекс интере­сов» (Wirtschaft und Gesellschaft, S. 604 — 606).

54 Конечно, он вообще не занимался отдельными деталями марксистской экономической теории, такими, как трудовая теория стоимости, прибавоч ная стоимость и пр.

Исключение неэкономических средств из числа переменных в системе экономической теории, с нашей точки зрения, весьма показательно55. По-видимому, вполне возможно построить систему экономической теории на постулате естественного тождества интересов. Следует ли исполь­зовать элементы экономического принуждения для рас­ширения границ этой теории, или они требуют самостоя­тельной систематической проработки — этот вопрос молено решить только в результате практических попы­ток построить такую систему. И здесь нам не хватит мес­та для критического анализа того, что уже пытались де­лать в этом направлении.

В заключение следует подчеркнуть, что принцип ло­гической простоты экономической теории, исключающей принуждение, не должен давать оснований для игнори­рования исключительно большого практического значе­ния принуждения в действительной экономической жиз­ни. В работах огромного большинства либеральных экономистов этот очевидный факт игнорируется56. Вебер, однако, этой критике не подлежит. У него всегда было глубокое, иногда трагическое понимание значения при­нуждения в человеческих делах. Любое исследование его политических работ дает достаточное основание для того, чтобы убедиться в этом57.

55 Как говорил Вебер, «Das Pragma der Gewaltsamkeit ist Geist der Wirtschaft sehr stark Entgegengesetz (Wirtschaft und Gesellschaft, S. 32).

56 Ср. особенно замечания о Роббинсе и Соутере у Т. Парсонса — «Некото­рые размышления о природе и значении экономии» (Some Reflections on the Nature and Significance of Economics, «Quarterly Journal of Economics», May 1934). Другой яркий пример — Маршалл.

57 См.: Weber M. Gesammelte Politische Schri ft en.

Законный порядок, харизма и религия

Теперь настало время вернуться к понятию законно­го порядка, или, как было сказано выше, к нормам закон­ности в связи с действием. То, как работает с ними Вебер, представляет большой интерес. Во-первых, он строит две классификации, различие между которыми на первый взгляд не очевидно. Первая — это классификация спосо­бов «гарантирования законности и порядка». Вторая — это классификация причин, по которым акторы придают порядку обязательную законность.

Основание для различения этих классификаций по­является при рассмотрении их действительного содержа­ния. Если говорить о первой из них, то есть о способах гарантирования законности, то они могут быть чисто внутренними (субъективными). Мотивация поддержания порядка в этом случае может быть: а) аффективной; б) ценностнорациональной или в) религиозной. Мотива­ция может быть и внешней, что в терминах «интереса» означает некоторые ожидания внешних последствий. Применяемая Вебером терминология, по-видимому, не­сколько объективизирована, но основное значение ясно. Это классификация типов мотивов, а следовательно, сил, посредством которых можно объяснить действительную приверженность к нормам изучаемого порядка. В терми­нологии нашего исследования предпочтительнее гово­рить, что эти мотивы можно классифицировать как бес­корыстные либо затрагивающие интересы. В первом случае порядок рассматривается как выражение ценнос­тей, следовательно, он должен проводиться в жизнь, потому что он имеет ценность сам по себе или ради цен­ностей, им выражаемых58. Во втором случае его существо­вание — это часть ситуации, в которой приходится дей­ствовать, т.е. он играет роль морально нейтрального средства или условия действия при стремлении актора к достижению собственных целей. Так, коммунист, кото­рый лично не верит в свободу слова, может клясться пра­вом свободы слова, стремясь избежать тюрьмы, т.е. со­блюдая собственные интересы. Такое право 59 — это часть законного порядка данного общества, который он ис­пользует как средство для достижения своих собствен­ных целей.

58 Либо соблюдаться по различным мотивам.
59 За некоторыми исключениями.

Дата добавления: 2015-09-29