Константин медленно подошёл к ней и распахнул перед ней дверцу. Подал руку, помогая войти в салон, а затем обошёл машину и сел сам.
И уехали. А я выпрямилась и задумалась. Ну вот... И закончилась вся эта история. Значит ли это, что мне больше не надо бояться, что меня найдут и будет какой-нибудь скандал?.. Но вскоре эти тревожные мысли перебила единственная странная мысль: как она красива... Нет, я, конечно, издалека не очень её разглядела, но... Я задумчиво вернулась на место, села перед компьютером. Внезапно я поняла, что мне хочется всего вот этого - красивой одежды и красивых манер. Но если с красивой одеждой ещё можно подумать, то с манерами... До меня как-то не сразу доходила мысль, что богатые - это не просто машина, дорогой дом и так далее. Почти сразу вспомнилась "мазда" Женьки, о которой он так небрежно сказал: "Бэушная. Из Франции пригнали". В общем, богатые - это которые в этом живут... Ужас, что думаю...
Сумбур в мыслях полный. Сосредоточившись, я остановилась на одном: мне тоже хочется красиво одеться... А потом махнула рукой - глупости! С моими дурными талантами мне должно быть не до этого!.. Встав со стула, я подошла к зеркалу на стене и попробовала представить, что Константин подходит ко мне, а я не в скучных вещах, а в чём-то шикарном... Стоп! При чём тут Константин?
- Алёнка, а кто это был? - полюбопытствовала Машенька. - Он тебя спрашивал - мы его и отослали в сквер.
- Он меня перепутал с другой. Ему нужна была женщина, с которой он однажды... - Я смущённо замолчала, не зная, как ответить на простой вопрос.
Развернувшись к компьютеру, я взяла стопку исписанных вручную бумаг и принялась за работу. Закончив, я сказала, что снова пойду "дышать свежим воздухом" до следующего заказа. Скамейка пустовала. Голубей нет. Я присела, вынула мобильный и, после некоторого сомнения, позвонила Женьке.
- Я не помешала?
- Нет. Что случилось?
- Меня этот, с портрета, нашёл. Случайно, не знаешь, каким образом?
Он как-то странно хмыкнул.
- Случайно знаю. Но думал, что обойдётся. В общем, в универе наткнулся на того парня, которого ты рисовала. Кажись, он пришёл именно в наш корпус искать кого-нибудь из нас, бывших первого сентября на квартире.
- И что? - жадно спросила я на его затянувшуюся паузу.
Он снова хмыкнул, но как-то смущённо.
- Ну, я один был, а он с корешами. Я их побил немного - чего-чего, а драться они не умеют, но в процессе потерял мобильный. Мне его потом вернули, но, мне кажется, прошлись по всем номерам, которые были в книжке.
- Когда это было?
- Дня три назад.
- Хм... Что-то долго они искали.
- Ну-у... У меня телефонная книжка довольно... э... вместительная, и женских имён там много.
- Казанова! - поддразнила я.
- А я и не скрываю! - ощутимо пожал он плечами.
- Но я-то на букву А. Почему же они только что...
- Скорее, искали по номеру адрес и место работы. Чтобы наверняка.
- Ну, если так...
- И что? Нашёл он тебя - что дальше?
- Спросил, почему я нарисовала его. Ответила правду - что не знаю. Он посидел и ушёл. Думаю, дело закончено. Больше он не придёт. Надеюсь.
- Тогда я тоже спокоен. Я тут разузнавал про них. Отец сказал, что семья влиятельная. Могут с человеком что угодно сделать. Но обычно не ввязываются в такие дела, когда приходится проявлять влияние. Рад за тебя, что всё обошлось.
- Спасибо тебе, что помогал, - правильно расценив его последнюю фразу, сказала я. - И счастливо тебе!
- Угу...
Дома мне пришлось только раз задуматься над этим происшествием: стоит ли продолжать излечение Константина рисованием? Стоит ли нарисовать его в полный рост, чтобы помочь ему справиться с теми травмами, которые не позволяют ему быстро двигаться? Пришла к выводу, что не стоит. Он выжил. Глаза не потерял. Дальше пусть сам. Была ещё одна причина не рисовать его в полный рост. Рисовать-то придётся обнажённую натуру... Ой, как представила... Лучше не надо. И вообще... Подспудно явилось впечатление, что не стоит вмешиваться в судьбу человека, который и сам по себе силён. Кто он - и кто я.
Утром уже привычно намазала губы помадой, некоторое время смотрела в зеркало с мыслью: "И кому это надо?" А потом махнула рукой, схватила сумку и побежала на работу. Отбарабанила утренние заказы, посидела на столе Машеньки с очередным её заказом - она бывшая секретарь-машинистка со стажем, любит, когда печатать можно под диктовку. А потом сходила в киоск, взяла мороженого и булку и нетерпеливо зашагала в своё любимое местечко. Сегодня я прихватила с собой книгу - буду наслаждаться стихами Ахматовой. Такая уж я девушка романтичная... Фыркнула сама же на промелькнувшую мысль - и резко встала на месте.
Поредевшие кусты над моей неопределённо-серой скамейкой. Чёрные гибкие ветви. Небрежные волны блёкло-рыжих листьев по земле. Зелёная трава островками и редкие кустики бархатцев - с мохнатыми ярко-коричневыми и жёлтыми головками. И на скамейке - чёрная фигура мужчины в драповом пальто. Время от времени он шевелит руками, словно что-то бросает... Что он тут делает? Приглядевшись, я возмутилась: кормит моих голубей!
4.
Сбежать втихаря не удалось. Он взглянул в мою сторону и выпрямился. Пришлось идти к скамейке, заталкивая подальше своё недовольство.
- Добрый день.
- Здрасьте.
Вынув из сумки приготовленные загодя газеты и расстелив их на скамейке, я села. Голуби, бегавшие по асфальтовому пятачку, остановились и уставились на меня тёмными выпуклыми бусинками-глазами, словно только что осознав: это не я их только что кормила! "Фу на вас!" - мысленно укорила их я и опять помрачнела: и что мне теперь с мороженым делать? Впрочем, долго рядом с Константином сидеть не собираюсь. Успокоившись после этой здравой мысли, я, не скрывая недовольства, спросила:
- Зачем вы пришли? Узнать что-то ещё?
- Ну... И это тоже.
"Тоже". Не слишком жирно ему? Занял скамейку, кормит голубей, хочет что-то узнать... Настроение и так поехало, а теперь и вовсе ниже плинтуса свалилась. Когда я поняла, что даже вежливо улыбаться не могу, попробовала взять себя в руки. Иначе в таком состоянии легко ляпнуть что-нибудь такое, о чём горько пожалею, но исправить не смогу. Последнее я умею очень даже неплохо.
- И? Что вы хотите узнать?
- Как это происходит? Как появляется такой рисунок?
Хм... Это легко. Когда я впервые, будучи на пятом курсе, с подачи Тани пришла на Новый Арбат и точно так же в самом конце долгой работы написала первый портрет человека, который должен умереть, именно Женька, тогдашний второкурсник, вытащил меня из толпы, обревевшуюся, и вместе с друзьями помог спрятаться в задрипанной кафешке, недалеко от улочки мастеров. Утешая и расспрашивая, разглядывая так и этак скомканный мной от ужаса лист, ребята пришли к выводу, что этот рисунок - автоматическое письмо. В среде художнической братии многие, особенно молодые, увлекаются эзотерикой. Вспомнили даже статью, где рассказывалось, что из нескольких пьес Грибоедова стала известной лишь одна - "Горе от ума", и именно потому, что драматург написал её автописьмом; мол, поэтому в ней меньше старинных вычурных слов старославянского происхождения, которыми грешат все его остальные пьесы. А у меня, значит, автоматический рисунок.
Вспомнив старые события, я хмуро сказала:
- Это называется автоматическое письмо. Ну, вроде как не я веду карандаш, а кто-то водит моей рукой.
- Слышал о нём... А что вы чувствуете при этом?
Откуда-то, по ощущениям - с низов или из глубин моей души, нахлынуло что-то странное, тёмное... Читая статьи американских журналистов, читая книги зарубежных авторов, где эти журналисты берут интервью или просто расспрашивают о чувствах человека, пережившего нечто ужасное, я всегда не понимала и негодовала, встречая этот вопрос: "Что вы чувствовали в тот момент?" И ведь задают его настырно! Мне всегда казалось: если человек не хочет говорить о том, что испытал, буквально требовать от него этого нельзя. А они - именно требуют, выворачивая человеческую душу, заставляя её вновь и вновь погружаться в те же тёмные глубины отчаяния...
Но сдержалась и сказала ровно:
- Я не помню момента, когда начинаю рисовать автоматически. Просто не помню.
И уставилась на голубей, которые тщательно обыскивали асфальтовые трещины, время от времени вопросительно поглядывая на нас. Я вынула свою булку и принялась отщипывать от неё крошки, бросая оживившимся птицам.
- Ну а потом... - задумчиво и в то же время настойчиво сказал Константин. - Что?.. О чём ты думаешь, когда наконец видишь, что получилось вместо ожидаемого портрета?
Я подняла на него глаза.
Спокойный.
Очень спокойный. И спокойный интерес в глазах, за которые я дралась целую неделю, жертвуя личным сном и свободным временем... Может, зря? Может, полуслепым он бы не глядел на меня, как на экзотическую зверушку?
Понять последнее теперь было легко.
Спокойный, да? Скучно стало, да? А тут позабавиться можно, попереживать, слушая о чужих эмоциях?
Тёмное нахлынуло сразу и погрузило в тяжёлое болото ненависти.
Экстремальная ситуация. В ней я быстро рассчитала возможности, продумала, как всё произойдёт, и на всякий случай чуть отодвинулась. Сделала вид, что мне так удобней кидать птицам хлеб.
- Как зовут вашего брата?
- Михаил.
- Вы часто работаете, сидя за компьютером?
- Да.
Он хотел, кажется, спросить, к чему это я.
- Вот представьте... Вы сидите за компьютером. Работаете с документами. Кликаете на следующий, а вместо страницы документа - внезапно появляется видео. - Я говорила бесстрастно, где-то даже благожелательно. Смотрела на его лицо, на опущенные глаза - и видела, как он всё это представляет. Привычно же... Отодвинулась ещё немного. - Но видео вы не убираете, потому что внезапно же там появляется ваш Михаил, и вам становится интересно. Михаил идёт по улице. Весёлый. - Я сделала паузу. Константин чуть улыбнулся. Представил. - Он идёт легко и думает о чём-то приятном. Но вы видите то, чего не видит ваш брат. Его догоняет какой-то человек. И пробегает мимо. Рядом с Михаилом остановился только на пару секунд - ударить его в спину ножом. - Он резко поднял голову, но я уже была вне его досягаемости, встав со скамьи. И, глядя ему в глаза, кривя губы, бросила: - Вот что я чувствую - меня ударили в спину ножом!..
И, вспугнув голубей, изо всех сил помчалась из сквера. Ему за мной всё равно не угнаться, если он недавно после больницы. Проскочив последние кусты и сообразив, что он может попробовать прийти на работу, чтобы найти меня, уже быстрым шагом пошла переулками зданий МЧС туда, куда он точно не пойдёт, - пересечь микрорайон и выйти к остановке. Уже испуганная: а вдруг он вообще злобный, только сейчас более-менее нормальный, потому что пока чувствует себя болезненно? Вдруг он сделает что-нибудь такое... Господи, зачем я это сказала ему...
Запел мобильник. Поискала в сумке, задев тающее мороженое и испачкавшись в нём. Вытащила телефон. Номер незнакомый. Ткнула в кнопку. Недовольный мужской голос в ухо:
- Алёна, пожалуйста...
Ахнула и быстро отключилась. Откуда у него мой номер? Вспомнила: Женька же говорил, что меня нашли по его мобильному... Мама... Он же теперь знает, и где я живу. Господи, ну чего он пристал ко мне?!
Огляделась. Пересекая улочки, оказалась у какого-то кафе. Скамья. Села подальше от входа. Поставила перед собой сумку, вынула из неё стаканчик мороженого, наполовину пустой. Собрала салфетками вылившееся в сумку мороженое, выбросила в урну рядышком и застыла, сидя и думая... Обидно. Ещё и мороженое... И затряслась от смеха, морщась от подступающих слёз. Мороженого жалко-о!
Машинально сняла с волос резинку, помотала головой.
И что теперь делать?
Я глупая. Таких, как я, в ярмарочный день выставляют на всеобщее обозрение, как экспонат цирка уродов. Чего я на него?.. Чего-чего... Одичала. С людьми разговаривать не умею. Предупредил же Женька, что семья влиятельная... А, будь что будет.
Позвонила Порфирию:
- Порфирий Иванович, я, наверное, заболела. - И шмыгнула. - Пойду домой. Если заказы будут - отсканируйте, пожалуйста. Ладно?
- Иди уж, - добродушно сказало начальство. - Сделаем, как будут.
Так. Голос начальства спокойный и привычно самодовольный. Константин в контору не заходил. Уже счастье...
Шла по дорогам между домами и размышляла. Мама говорит, я людей додумываю. То есть - вот человек передо мной, он мне что-то сказал, я ответила, а потом сочинила за него новую реплику. И - не угадала. Или: знаю немного характер кого-нибудь - и додумываю, каков человек в жизни. А он совсем другой.
Но изменяться трудно. В смысле - не додумывать. На тех, кто может узнать про автописьмо, я всегда гляжу с подозрением, что они видят во мне уродину. Человека с небольшой, но опасной ущербностью. И вообще: боюсь, что про меня узнают. А тут... Ситуация, когда самой пришлось раскрыться. Сама рассказала. И вот вам - пожалуйста. Я же права оказалась в своей боязни. Страшно...
Беспокойно-сумбурные мысли снова прервал мобильник. Сообщение пришло. Помедлив, я открыла его. "Алёна, простите. Не хотел вас обидеть".
Убрала мобильник в сумку. Отвечать не собираюсь.
И снова тёмные думы. Автописьмо - дар или проклятие? Скорее - второе. Из-за него боюсь познакомиться с кем-то. Узнают - что будет? У меня свой сценарий. А настоящего мне не узнать... Я сама отодвинула себя в сторону от активной жизни. И жизни этой почти не знаю.
К своему дому подошла с головой, совсем уж разболевшейся от тяжёлых мыслей. Уже забыла, что боялась встретить у дома Константина. Ну и... Наткнулась.
Он сидел на скамейке возле подъезда. На этот раз даже не подложил газет. Впрочем, он, наверное, с собой газет не возит. А рядом, на скамейке, лежала целая копна роз. Я аж остановилась. Такая куча!
Он встал и сказал:
- Это моё извинение. Больше приставать не буду.
- Спасибо, - буркнула я и растерялась: а дальше что? Что мне ему сказать?
Ничего не надо было. Он кивнул и ушёл к своей машине, которая стояла напротив подъезда. Уехал. А я недоверчиво подошла к скамейке, некоторое время смотрела на цветы, отмечая багряно-тёмный оттенок мохнатых лепестков, сразу напомнивший цвет его машины. Тёмный огонь. Где только такие нашёл. Настоящие осенние... Потом нагнулась и бережно взяла всю охапку. Цветов мне никогда не дарили. Тем более в извинение. Уже спокойней вошла в подъезд. Даже улыбнуться смогла.
А дома снова началось: почему он мне столько цветов принёс? Почему просто не исчез из моей жизни? Нет, розы мне понравились... Но... И уже дома на меня снова же нахлынул страх: а если, исцеляя его по портрету, я как-то привязала его к себе?! Слышала рассказы о том, что после колдовских привязок женщина, которая этим занимается, потом жалеет об этом всю свою жизнь! А вдруг...
Проворочалась опять всю ночь. Утром приняла таблетку от головной боли и решила раз и навсегда: хватит о нём думать. Он пришёл, выяснил, что ему надо. Всё. Что с меня ещё взять? Больше он не придёт. Ну и хорошо.
На работу полетела, твёрдо приказав себе: пока в сквер больше не ходить. Голуби обойдутся, а новой встречи мне точно не надо.
В приёмной Порфирия не было. Странно. Я, вообще-то, минуты на три опоздала, а он любитель устроить выволочку погромче и поцветистей.
Начальство было обнаружено в комнате машинисток. В нашей комнате. Оно сидело на моём стуле, с крутящимся сиденьем, и занималось тем, что задумчиво каталось из стороны в сторону. Вес начальства не мой. Стул под ним скрипел и охал, а иногда противно визжал. А мои коллеги с испугом смотрели на Порфирия от своих столов.
- Здрасьте, - неуверенно поздоровалась я.
Начальство посмотрело на меня искоса и промолчало. А коллеги теперь и на меня уставились со страхом. Я переступила порог и, чувствуя неприятность, спросила:
- Что-то не так?
Порфирий встал, подошёл ко мне, обнял за плечи и увёл в приёмную. Здесь он усадил меня перед своим столом - на стул для посетителей и клиентов. Сам сел в своё кресло, пожевал губами и сказал:
- Никогда не думал, что такое может произойти с моей конторой. Алёна... Даже не знаю, как сказать такое. - И он замолчал, упорно глядя на стол.
- Порфирий Иванович, говорите уж сразу, - тихонько попросила я.
- Вчера мне позвонили на домашний и велели тебя уволить, - тихо сказал Порфирий. - Слова сказать не дали. Добавили: если не уволю, конторы нашей не будет. Что мне делать? У меня около сотни человек работает... - И он сгорбился.
Я смотрела на него и не верила своим ушам. Меня - уволить? Этот Константин - он же извинился!.. И тут же шантаж... За что?! Чего он добивается? Мстит за то, что я предугадала?!
Оглушённая, я собралась с силами и, откашлявшись, сказала:
- Порфирий Иванович... Раз так... Что уж - увольняйте.
- Кому ж ты, Алёна, дорогу перешла? - вздохнул он и положил на стол мои документы.
Минут через десять я привычно завернула было к скверику, но на полдороге встала. Это больше не мой сквер. Надо забыть о нём. С трудом повернулась к дороге, по которой обычно ходила на работу. Птиц жалко, хоть и не пропадут... Вяло подумала: "Его номер остался. Послать, что ли, ему эсэмэску - сволочь, мол, ты?.. А смысл? Ничего не изменить..."
И куда теперь деваться? Время - десятый час. Утро. А домой я вечером прихожу. Сказать родителям об увольнении? Я гордо вздёрнула подбородок! Ну уж нет! Найду работу - тогда скажу! Так... Работу. Вот где можно отсидеться! В библиотеке у Тани! Она работает в одной из городских библиотек - добраться до неё несложно. А газет с объявлениями по поиску работ у неё много выписывают.
Я немного взбодрилась и быстро вышла на остановку. Предстояла поездка с тремя пересадками. Но ничего. Доеду.
В троллейбусе забилась на переднее одиночное сиденье и постаралась думать бесстрастно. Итак, он меня уволил. Вчера цветы - сегодня оставил без работы. Холодно подумалось: а потом что? Опять цветы будет дарить за неудобство? Приеду домой - выброшу букет! И снова, как вчера, поднялось тёмное, когда совсем уж угрюмо подумалось: а если и я так? Возьму - и порежу его лицо на тех листах, на которых так трепетно пыталась прописать его здоровые глаза!
Чуть не разревелась. Но губы покривила, покривила, и взяла себя в руки.
А тут ещё мобильный промурлыкал. Женя.
- Привет, ты на работе?
- Нет. Я теперь безработная.
- А подробней?
Я и рассказала. Женя выслушал спокойно, без вопросов, только раз сказал, когда у меня голос задрожал и я замолчала, боясь зарыдать:
- Ничего. Всё пучком будет. Ты в это воскресенье собираешься на Арбат?
- С ума сошёл?
- Нет. Я рассчитал. Поскольку у тебя автописьмо бывает раз в несколько месяцев, то на этот раз мимо должно проехать. А ты сейчас не при делах. Деньги-то нужны?
- Нужны, - машинально подтвердила я.
- Ну и сама понимаешь.
- Я... подумаю.
- Думай. Пока.
И отключился.
А я и в самом деле начала думать. Если до конца месяца работы не получу, моих нынешних денег хватит обманывать родителей месяца три. Это с выплатой как пособия по увольнению, так и с теми арбатскими деньгами, которые у меня есть с прошлого раза. Родителей-то обманывать в любом случае придётся: у мамы плохо с сердцем, а она и так за меня переживает, что работа не солидная.
Хороший повод встряхнуться - думать не о своих бедах, а о другом человеке.
Приехала я в библиотеку с уже сложившимся планом. Буду сидеть в библиотеке подружки каждый день - типа, на работу хожу. А сама в это время буду искать работу.
Таня встретила меня радостно: с утра посетителей нет, можно поболтать в пустом читальном зале. Выслушала она меня с огромным изумлением. Особенно, как я и предполагала, её поразил контраст между вчерашним цветочным подарком и сегодняшним увольнением.
- Не понимаю. Значит, сначала он осознал свою вину и извинился за то, что обидел, - пыталась рассуждать она. - А потом доехал до дома и уже там сам обиделся на тебя. Жуть... Ничего не поняла. Слушай, а у тебя деньги есть? Хочешь - немножко дам?
- Тань, не сходи с ума. Есть у меня деньги, - хмуро сказала я.
Таня подумала ещё немного, а потом озадаченно спросила:
- Слушай, Алён, а он хоть симпатичный? Есть из-за чего расстраиваться?
- При чём тут симпатичный не симпатичный? - теперь поразилась уже я.
Таня подумала ещё немного и вздохнула.
- Ну, не знаю я ничего. Не понимаю. Слушай, пошли в кондитерскую? Самое то - заесть плохую новость сладеньким.
- Пошли! - решилась я.
Кажется, это сладенькое стало первым звоночком к какому-то просвету. К контрабандному. Вечером позвонил Порфирий.
- Алёна, ты там ещё работы не нашла?
- Нет. А что?
- Я вот тут подумал... - Он как-то смешно крякнул и высказал: - Дочку свою я записал на твоё место. Мы тут с матерью, с супругой моей, покумекали и что решили: будут приносить заказы - я их сканировать буду и сканы тебе на почту слать. Ну а ты - печатай себе, а потом файлы присылай нам. Номер твоего счёта у меня есть - буду зарплату дочкину посылать сразу туда. Такого работника, как ты, ещё поискать. Не хочу остаться без клиентов. Только молчок. А там посмотрим. Стаж всем нужен. Может, и пристроим куда.
- Порфирий Иванович...
- Да ладно. Пережуём, - вздохнул он своё любимое, перековеркав "переживём".
- Спасибо!
Родителям я объявила, что перешла на дистанционную работу в той же конторе. Приняли новость спокойно. А я, поняв, что теперь хоть в деньгах нуждаться не буду, стала смелей смотреть на жизнь.
Перезвонила Тане - она порадовалась со мной и велела не забывать, что в воскресенье на Новый Арбат идём вместе.
... Спускались по улице пешеходной дорожкой, а не между рядами - Таня вызвалась быть моей телохранительницей. Спускались, пиная ворохи листьев. Я смотрела на кленовые и размышляла о том, что осень была дождливой. Из-за этого кленовые листья только желтели, а красных и оранжевых мало. И, только додумала до этого момента, как под ноги свалился именно багряный - цвета и оттенков моих роз, которые так и остались в вазе на моём столе. Я подобрала листок и некоторое время смотрела на него. Потом хотела выбросить, но передумала. Цвет необычный. Так и пошла дальше, помахивая им.
Нас уже ждали. Хм... Женька мне привёл своих телохранителей: первокурсников, которые ещё робели рисовать по заказам, но которым было интересно с профессиональной точки зрения всё, что происходит на Арбате. Им и было велено сесть рядом со мной для наблюдения за всеми вокруг. Втихомолку Женя сказал, что о моём автописьме они не знают, зато оба ходят в какую-то драчливую секцию. Очарованная странной, но увлекательной ситуацией, Таня немедленно уболтала моих "телохранителей", рассказывая им байки Арбата, которых за время его существования она знала множество. А я, сначала робея, но постепенно оживая, принялась за рисование.
Как и предполагал Женя, сегодня, кажется, автописьма и в самом деле не ожидалось. Но... Ещё не вечер? Я строго следила за собственными руками и пальцами, старалась писать портреты медленно и стеречь каждое своё движение. Но один за другим подсаживались на камень "натурщики", и всё было просто замечательно.
Вскоре я улыбалась, хотя было ещё страшновато - не спугнуть бы удачу и счастье! Когда однажды бросила взгляд на Женю, выяснила, что он следит за мной. Кивнул сразу и, вскинув кулак, показал большой палец. Я улыбнулась.
И перевела взгляд на человека, только севшего на камень.
Константин.
Карандаш выпал из пальцев.
Он нагнулся и поднял, передал мне. Я вскочила и попятилась.
- Что вам здесь надо?
- Того же, что и остальным, - спокойно сказал он. - Мне хочется иметь свой портрет - пусть и написанный руками дилетанта.
За мной встали первокурсники. Женька насторожился, выглядывая меня за спинами людей, праздно бродящих по рядам ярмарки мастеров.
- Я не хочу рисовать вас. Здесь каждый волен рисовать или нет. Я - не хочу.
- Почему? - как ни в чём не бывало спросил он.
А я смотрела, смотрела на него и вдруг поняла, что уже прикидываю, как бы его нарисовать. Сердце стукнуло. А ведь мне хочется его рисовать... Очень хочется. Те портреты, которые дома, они какие-то не те. Слишком уж я с ними намучалась. А вот нарисовать его таким - каким-то лёгким в этой куртке нараспашку, очень свободным... Что за чёрт... Нашла о чём думать.
- У тебя проблемы, Алёна? - холодно спросил Женя, очутившийся рядом.
- Нет. Никаких проблем, - неожиданно надменно сказала я. - Сейчас нарисую этого типа - и закончу на сегодня.
- Свистнешь, если что, - в том же тоне сказал Женя и ушёл на своё место.
- Защитники? - невозмутимо спросил Константин.
- Защитники, - подтвердила я.
- Есть от кого защищать? - полюбопытствовал он.
- Как недавно выяснилось - есть, - сказала я, и мой карандаш коснулся чистого листа.
5.
Накал первых дней, когда меня буквально бросило в пучину стремительно и круто меняющихся событий, к этому воскресенью почти прошёл. Я сумела взять себя в руки и задавить перманентное состояние на грани слёз. Сейчас, глядя на виновника всех моих бед, я твёрдо решила: никаких эмоций! Нарисовала, что вижу, - и хватит.
Если б не одно "но". Его лицо я помнила наизусть и могла бы даже не смотреть на "натурщика". И он мог бы удивиться не столько отсутствию взглядов художника на модель, сколько тому, как слишком быстро пишется портрет. А его удивление - лишнее внимание к моей когда-то скромной персоне. Поэтому, проведя несколько основных линий, я взглянула на Константина.
Правильно сделала. Он, в сущности, даже не смотрел на меня, а, по впечатлению, блаженствуя, грелся на довольно ярком сегодня солнышке и праздно и с каким-то удовольствием рассматривал ближайших мастеров и их поделки. Так что первый же взгляд на него заставил меня с неохотой, но притормозить с решимостью закончить рисунок в два счёта и раз и навсегда отделаться от "натурщика".
Лицо Константина изменилось. Оно уже не было подёрнуто той бессознательной мукой, которую я на своих домашних листах переводила хотя бы в безразличие. Сидевший передо мной человек мне раскрывался постепенно: сначала я увидела, что пропали отёки под глазами, затем - что исчезли резкие морщины вокруг рта. На камне сидел человек, внутренне светившийся радостью от осознания здоровья. Человек, который с глубоко припрятанным, по привычке, удовольствием воспринимал ликующий настрой деловито весёлой толпы на воскресном Арбате.
Привыкшая к форме болезненно сдвинутых бровей, к вялости умирающих глаз, я смотрела и не могла отвести глаз от этого совершенно незнакомого лица, принадлежащего счастливому человеку. А в сердце постепенно заползала горечь: значит, я могла бы спасти и первых шестерых? Почему я тогда не подумала о том, что есть возможность отвести от них беду? И значит ли излечение Константина, что мне нужно, необходимо постоянно бывать на воскресном Арбате, чтобы помогать тем, кому посчастливится сесть на каменный "подиум" передо мной?
Наверное, я слишком глубоко ушла в невесёлые мысли о своём... Хм... О своём... И опять не понимаю - о даре или проклятии? Слишком, потому что рассеянный, тёплый от ярких впечатлений взгляд тёмных глаз остановился на мне. И жёстко сосредоточился.
- Что-то не так?
- Нет, всё хорошо, - ответила я и поспешно принялась за рисунок.
Последнее, что я подумала о своём проклятом даре (я всё-таки соединила два определения!): надо же мне было прозреть и понять, нарисовав портрет человека, который тут же грубо вмешался в мою судьбу!
Нарисовала я его быстро, несмотря на то что довольно часто откладывала карандаш и встряхивала рукой, чтобы сбросить напряжение. Так выглядело со стороны. На деле - все эти движения были частью самоконтроля, чтобы автописьмо не настигло меня снова врасплох. И единственное, в чём пошла "против натуры", - не стала прописывать на портрете тонкие белые нити шрама, перечеркнувшего его глаз и слегка стянувшего кожу. Шрам, кстати, был почти незаметен. Уродства, как я боялась, не осталось.
Некоторое время я разглядывала получившееся. Неохотно усмехнулась: если б умела писать по-настоящему, нарисовала его идущим в осенне-лиственной метели. Мужчина-осень. Даже в рисунке мягким карандашом видна его потаённая, возможно, разрушительная сила и неуёмная, непредсказуемая стремительность. Совсем другой. Не тот тяжёлый, что приходил сидеть на моей скамье.
Подошёл Женя. Встал рядом. Я взглянула на него: не скажет, что приукрасила? Он испытующе взглянул на "натурщика", затем - на лист. Константин, следивший за ним с момента, как парень приблизился ко мне, усмехнулся. Но Женя одобрительно кивнул.
Рядом кто-то слишком громко заговорил. Едва Константин обернулся на голоса, я быстро дёрнула Женю за полу рубахи, ткнула пальцем в каменный "подиум" и быстро прошептала:
- Кого-нибудь!
Он сообразил сразу. Ни слова не говоря, ушёл к своему месту.
- Готово, - уже спокойно сказала я и протянула лист Константину.
Только он поднялся с места и шагнул ко мне - глядя на портрет, а не на меня, как за его спиной на тот же камень немедленно плюхнулась рыженькая девушка, с задорным носиком, со смешливым большим ртом и глазами, сияющими (интрига, тайна - ура!) глазищами. И тут же тоненько и весело заголосила:
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |