Where Angels and Demons Collide 23 страница

И если и есть какие - то моменты, которые остаются в памяти кровавыми отпечатками, криво вырезанными ржавым гвоздем на сердце, то, очевидно, это воспоминание было как раз таким. Потому что время с того момента перестало тикать для одного крошечного сердца навсегда и оно, вспыхнув в страшном пламени осыпалось пеплом в груди, оставляя рваную пустоту в душе и бегущую из глаз соленую воду.

Дария всхлипнула, прижав руку ко рту. Пустые ведра покатились прочь и она, не желая верить в то, что увидела, роняя соленые слезы, которые падали и образовывали внутри огромные и тяжелые каменные наросты ненависти, кинулась домой. Жаль, что глаза не умеют врать, ей хотелось бы думать, что все это был лишь кошмарный сон, который теперь летел за ней разъяренной Фурией, мучая и вонзая в нее свои когти. Слишком реальный, чтобы оказаться ложью... Именно тогда она почувствовала это в первый раз – бесконечную злость и пустоту, которые бушевали в ней в пламенной схватке настолько сильно, что она и сама не понимала, как разбирала дорогу, пока красная пелена ненависти плыла в сознании яркой вуалью.

Залетев в сарай отца, Дария бросилась в стог соломы, пытаясь унять страшную дрожь, бешенство и мечущиеся в порывах эмоции. Она рыдала там, не замечая времени и забыв про все на свете, кроме ощущения жуткой боли слева, где кровоточили ошметки того, что раньше называлось сердцем. Она подняла глаза и взгляд ее упал тогда на огромные садовые ножницы, которыми ее отец отрезал стебли соломы прежде, чем пустить их на мельнице в помол.

Девушка решительно схватила их. Теперь ей было все равно.

На следующий день, все так же мило улыбаясь, она схватила своего любимого за руку и со смехом повела показать ему что-то, не говоря куда его ведет. Иэн жутко кричал, захлебываясь в рыданиях, моля о пощаде, когда Дария, сладко улыбаясь, затащила его в лес, на то самое место, где еще вчера они оба предавались любви, закрытые кустом дикого лесного ореха. Повалив его на землю и связав руки она один за одним отрезала его лживые пальцы, которые ласкали за ее спиной бесчисленное количество женских тел, затем уши, язык, глаза. Она разослала то, что она у него забрала всем его девушкам, которым он признавался в любви, не забыв отравить эти посылки сильным летучим ядом, хранившимся у нее дома в коробочке. Коробочка эта переходила из поколения в поколения от какой-то давно умершей бабушки Изабеллы про которую Дария тогда лишь только знала понаслышке, и в общем-то, за ненадобностью, в нее никто не заглядывал. Лишь раз девушка просмотрела ее содержимое, порывшись там ради интереса, найдя там какие-то травы, корешки, обереги и небольшой флакончик с ядом. Она с отвращением закрыла коробку, но не выкинула все эти жуткие штуки прямо тогда же. Она никогда не думала, что однажды они сослужат ей такую службу...

Она жестоко расправилась с теми, кто обидел ее, не оставив в живых никого. Себе же она оставила его неверное сердце и, вышла с ним на площадь, держа его в окровавленной руке. За ней оставалась дорожка ярко-алой густой жидкости и она громко, взойдя на главный помост, откуда глава городка обычно толкал речи, объявила о содеянном ею преступлении. И бросила этот черный от крови и червивый внутри орган к ногам обезумевших от страха и ужаса горожан. Иэн забрал с собой ее сердце, было бы честно, если бы и она не осталась у него в долгу.

Дочь пекаря позволила рассвирепевшим жителям схватить себя, не сопротивляясь, лишь хохоча сумасшедшим смехом в их руках и бешено откидывая голову, декламировала наизусть и громко древние латинские тексты о вечной любви, которые так любила читать еще маленькой девочкой, мечтая, что когда-то эта любовь придет и к ней. Тем же вечером убийцу казнили на виселице, не откладывая это дело до приезда главы города.

Она была счастлива отдаться смерти, мечтала о забвении, которое должно было наступить после того, как свет померкнет перед ее глазами и адское полымя, поднимаясь изнутри, сожрет ее душевную оболочку. Оно должно было слизать всю боль и воспоминания о большом грехе, превратив смертное тело в кусочки пепла, легко вьющегося по всему свету.

Но история этой несчастной жизни, произошедшая столетия назад так и не канула в забвение со смертью ее обладательницы, потому, что смерть так и не пришла за ней. Как оказалось, не она была самым страшным наказанием - самым страшным оказалась вечная жизнь и живая память, которыми неприкаянной, некогда смертной душе предоставился шанс наслаждаться в полной мере. Вечно.

Дария не думала, что для нее история закончится так, но конец ее земной жизни отметил начало новой. И к тому же, ее бабуля уже ждала внучку там, на другой стороне, вместе со всеми своими колдовскими премудростями и познаниями.

Сама Изабелла попала туда намного раньше, за ведовство и массовые ритуальные убийства в одном незначительного размера европейском городке, который они стерли с лица земли вместе со своими сподвижницами, превратив его в ровную земную поверхность покрытую тонкой запекшейся к утру кровавой корочкой. После своей смерти ведьмы обратились в вечные мстительные тени, не знающие покоя. Хотя бы что-то приятного было во всей этой истории - уже не так страшно, когда тебя кто-то ждет по ту сторону жизни, пусть даже это и будет жизнь в Аду. Вот и Изабелла подождала свою внучку и, выхватив ее тогда из котла, в который чуть было не отправили вновь прибывшую душу, целенаправленно поволокла ее к Марбасу, выпросив у него должность для девчонки, а заодно и научив ее всему, что знала сама, отдав ей свои редкие книги и делясь с ней всем, что имела.

Никто не спрашивал, хотела ли Дария такого существования для себя. У нее никогда не было выбора умереть, как бы она того ни хотела, вместо этого у нее был выбор тропы бесконечной боли от которой она разрывалась первые несколько десятилетий. По ту сторону ее ждало проклятое зеленоглазое бессмертие, которое даруется только изощренным и безжалостным убийцам, таким, кто мстит сполна за свою обиду. Таким как она. Фуриям, бессердечным Демонам расплаты, которые вечными призраками скользят по миру, собирая души смертных, и бесконечно мучают их своими когтями по дороге в Ад.

Если бы хоть кто-то знал ответ на вопрос - зачем нужна смерть, если в ней все равно есть все то, что ты так ненавидел при жизни…

Боль вгрызалась в нее сильно и долго, не смотря на то, что, говорили, Демоны не могут чувствовать. Дария могла. Это не прекратилось с того момента, как остановилось ее сердце и страшные муки и воспоминания истязали ее каждый чёртов день новой жизни, гоняясь за ней ледяными видениями. И у них почему-то были все одни и те же зеленые глаза, холодные и злые. Ведь всем известно, есть еще одно небольшое отличие Демонов от Ангелов – Демоны прекрасно помнят все, что было в их прошлой жизни, тогда, когда они были еще людьми, чтобы эта печать проклятия никогда не стиралась с их кожи. Они не должны были забывать, кто они такие – насквозь прогнившие злые и мстительные создания, существующие лишь для того, чтобы вечно мучиться и от своей вечной ядовитой, черной злости и мучить ею других. И что именно такими были и рождены. Ведь Демонами не становятся просто так, это должно быть предначертано на линиях ладони с самого начала.

Она столько долгих столетий старалась забыть, затолкать вглубь эту историю, навалить на нее побольше других мыслей и выцарапать ее, наконец, из своей памяти. Но стереть из воспоминаний каждый раз оказывалось выше ее сил. И со временем легче не становилось. Она ненавидела эти страшные зеленые глаза, которые века напролет преследовали все ее существования, те самые, что она видела перед собой сейчас...

Грим уродливо осклабился, видя замешательство в глазах Демоницы и реакцию, которую ему удалось вызвать. Прежде, чем он успел сказать хоть что-то еще, Фурия молнией метнулась к нему, с удивительной силой прижав тварь к стенке, и вдавив в его горло лезвие большого охотничьего кинжала, который она не выпускала из рук даже если принимала кислотные ванны в Аду.

-Тварь, как ты смеешь? – зло прошипела она ему в лицо. Ее собственное выражение менялось на глазах до неузнаваемости и из красивой девушки со вздернутым носиком, пухлой нижней губой и большими карими глазами, она превращалась в настоящего Демона – лицо ее покрывали черная, будто змеиная кожа, глаза загорались красным бешенством и пальцы ее из красивых и тонких становились огромными уродливыми изогнутыми когтями, черными и блестящими в свете ночных фонарей, как огромные остро отточенные ножи. Это всегда происходило, когда она злилась. Есть кое-какие неприятные мелочи, прилагающиеся к бессмертию в облике Демона.

Дария зашипела.

-Я много чего могу. – прищурил ненавистные зеленые глаза Грим, глядя на нее все так же и совершенно не обращая внимания на ее вид. – Душонка твоего возлюбленного потом очень доооолго кричала в Аду, когда бесы волокли его в котел. А еще я знаю, что ты не просто так на земле. И, думаю, мне пора доложить Марбасу, что ты сливаешь беленьким кое-что нужное, не забывая засовывать язык им в рот.

Дария не удержалась. Губы ее скривились в злой усмешке.

- Ммм, какие мы проницательные. А ты не думаешь, если я раз уже однажды вырезала красивые глазки с этого смазливого личика, то почему бы мне не сделать это и еще раз? - спросила она вкрадчиво, изо всех сил впиваясь когтями в это отвратительное человеческое тело, изгибы которого она знала лучше, чем свои собственные. В голове ее набатом бухало такое бешенство, что она не удивилась бы, если больше никогда не приняла бы человеческий вид.

Общепризнанная истина - чем больше в Демоне злобы и чем больше он совершает убийств и мучает людей, тем сложнее ему потом возвращаться в свой обычный облик.

-Я старше тебя, Фурия. Тебе вряд ли есть смысл тягаться со мной. – напыщенно и пафосно надул губы дух в обличии человека. – Но у меня есть к тебе деловое предложение.

Дария изо всех сил старалась держаться. Это была опасная территория. Когда Фурии начинали злиться, впоследствии это просто невозможно было остановить. Это было ощущение, похожее на то, как при страшной жажде выпить капельку воды – она не принесет облегчения, от нее только начнет еще больше хотеться пить.

Яд Демона постепенно стал заполнял ее, она начала упиваться купаться в злобе, позволяя ей овладевать всем твоим существом. Она знала, что будет сложно потом отсечь для себя доступ к этому бесконечному источнику энергии, искрящие силы приливали ко всем органам в ее теле, заставляя чувствовать себя безумно, придавая желание рвать, убивать, крошить на своем пути все, что можно. Не оставляя никого и ничего, кроме рваных клочков мяса и крови.

И сейчас тон Грима и все его поведение в целом уже были близки к тому, чтобы довести ситуацию до самого пика. И если он еще прошипел бы своим поганым ртом хоть что-нибудь, от него просто в миг ничего не осталось бы, потому что Дария за все триста лет своего существования, как Демон еще никогда не была в таком бешенстве. Она попыталась вздохнуть и унять этот клокочущий, бьющийся в ней вулкан, чисто ради того, чтобы послушать до чего может дойти тупость Грима. Он явно считал, что преимущество на его стороне.

-Я тебя слушаю. – хрипло, прикрыв глаза, пробормотала она, унимая изо всех сил бурлящую желчную злость.

Приняв ее эмоции за обреченность и готовность поддаться на любое ее предложение, Грим радостно сверкнул глазами.

- Я могу помочь тебе. Я обещаю забыть все, что я сегодня видел и не докладывать ничего Марбасу. Ты же в обмен пообещаешь, что будешь моей. Для тебя я могу даже остаться в таком виде, если пожелаешь.

Бешенство. Чистое бешенство. Как черная смола по венам, как раскаленное железо оно текло под кожей и выжигало, разъедало все, сжирая внутренности и застилая глаза сумасшедшей непроглядной пеленой. Дария чувствовала, как ее форма ее окончательно меняется в кожистое, похожее на змеиное, тело, пропитанное смертельным ядом. Зло, сочащееся прямо изнутри. Она становилась такой, какой была на на самом деле - проявлялась истинная сущность, живущая в глубине, которую Дария всегда боялась отпустить.

Она раньше никогда не позволяла себе превращаться целиком, но сейчас все ее эмоции слились лишь в одну – злость, бешеную, бурлящую и сметающую на своем пути все барьеры. Она была такая раскаленная и щелочная, что ей было уже все равно. Она мечтала об одном – стереть эту бледную тварь, которую она держала в руках, с лица земли. И она с разочарованием отметала от себя это желание, этого никак нельзя было сделать сейчас, потому, что у нее еще были кое-какие планы на этого духа. Она совладала с собой из последних сил.

Грим, ухмыляясь, смотрел на нее.

-Хм…– промурлыкала Дария. Она все так же прижимала к бледному горлу Демона свой кинжал и прочертила острием клинка на груди твари причудливые узоры, играя со своей прижатой к стенке добычей. – Гримчик умнеет на глазах, да? – Томно протянула она, приближаясь к нему.

Тот гордо надулся и сверкнул белозубой улыбкой, чувствуя свою победу.

- Ну что ж, похоже, что у меня действительно не остается другого выбора… - прошептала Демоница, опуская свои большие красные глаза.

Она поманила Грима пальцем.

- Тогда, полагаю, я могу доверить тебе один большой секрет. Ты хотел знать, кого я целовала… Ну, что ж, думаю, ответить на этот вопрос мне не составит труда. Его зовут Вильгельм и он знает кое-кого, кто мне нужен. Ты прав, он действительно Ангел. Но знаешь что? – ее голос медленно переходил в шепот. Она приблизила свое лицо к Гриму и прошептала ему прямо в ухо. - в отличие от него... Твой червивый…Поганый рот… Мне бы в жизни не пришло в голову поцеловать! Я лучше буду вечно жить в Раю и трудиться на благо Светлой Силы!

С этими словами она резко воткнула свой кинжал прямо в сердце Грима, быстро произнося какие-то слова. Грим страшно закричал, лицо его перекосила гримаса дикой боли.

-Ты пожалеешь, дрянь! – взвизгнул он, скрываясь в ярко вспыхнувшем облаке. Оно обволокло его со всех сторон, скрывая из виду мерзкие, исказившиеся черты, унося прочь холодные зеленые глаза вместе с клочками черной кожаной куртки Дарии, в которую он яростно впился, стараясь держаться за улетающую от него реальность. Его пронизывающий визг повис в ночном воздухе, рикошетя от стен домов и затихая в синеве густой ночи.

-Я уже жалею. Что не сделала это раньше. Но зато у тебя есть время подумать о своем поведении там, куда я тебя отправила. – сказала Дария уже в пустоту и криво улыбнулась уголком рта. - Мне надо было сделать еще при нашей первой встрече, сэкономила бы себе пучок нервных окончаний.

Еще по дороге в город она нашла одинокую часовенку возле старого кладбища, где привалилась ненадолго отдохнуть. Заклинание отнесло ее достаточно далеко, ей пришлось проделать долгий путь, прежде чем она достигла своей финальной цели.

Демоны нормально переносили кладбища и Дария не имела ничего против того, чтобы посидеть там перевести дух - к сожалению для нее в этом теле усталость и голод сказывались быстрее. И она и забрела туда, чтобы присесть ненадолго, привести в порядок все еще плывущее после перемещения тело. Конечно, в часовню она зайти не могла, да и упаси Дьявол ей хотеть туда попасть. Но ее ворон вполне мог позволить себе такую небольшую роскошь, это был любимый трюк Дарии. В конце концов, надо же подстраховывать себя иногда, пребывая в чужом мире.

Дария знала заранее, что это сыграет ей на руку, поэтому заставила ворона влететь внутрь и начертить клювом на земле особые знаки. Теперь Гриму, который и отправился исповедоваться в святое место во всех своих смертных грехах, нескоро захочется кляузничать Марбасу, особенно сидя там.

Любому Демону доставляло это нечеловеческие муки – быть в подобном месте и Дария постаралась, чтобы руна, начертанная ее вороном, занимала место аккурат под крестом, так что малыша Грима, вместе с его идеями о том, как сделать жизнь лучше, ждало крайне увлекательное приключение в мир неистовой запредельной боли, прожигающей насквозь все. Выйти дух не смог бы - заклинание держало его в пределах рисунка. Все что Дарии было надо лишь нарисовать на какой-нибудь части его тела такой же символ, как на полу в часовне, чтобы отправить его туда. Дуралей даже не заметил, как она чертила клинком на его коже узор, а древние рунические символы.

«Теперь можно не бояться, искать этого дурака все равно никто скоро не станет» - Дария поджала губы.

Бешенное клокотание внутри не смолкало и Демоница, пошатываясь, побрела прочь со светлой улицы. Она избавилась от своих крыльев, но ее меняющийся вид теперь мог сыграть с ней злую шутку. Встреть она на улице людей, можно было бы навлечь на себя большие неприятности, которые ей сейчас не хотелось бы решать – у нее больше не было ни сил, ни желания. Проклятый дух страха выбесил ее настолько сильно, что она перешла все мыслимые и немыслимые границы, которые поставила сама для себя. Правило номер один в них гласило – никогда не превращаться полностью. Пара – тройка таких превращений и блестящие черные чешуйки больше никогда не сойдут с ее кожи.

Она и сама не знала, почему так цеплялась за свою человечность, многие Демоны нарочно старались сделать побольше злых дел, чтобы убрать эти воспоминания, а с ними заодно и их человеческий облик.

«Если уж ты больше не человек – превращайся до конца», - любили говорить сестры Дарии, восемь Фурий, из которых уже все давно стали истинными исчадиями Ада, кроме Алекты. Алекта предпочла оставить себе свое прекрасное лицо, периодически чванливо крутясь перед зеркалом и любуясь на большие голубые бездонные глаза и пухлые алые губы и расчесывая длинные золотые волосы, но делала это только из чувства самовлюбленности, которое в ней пересиливало все остальные ее качества.

Дария и сама не могла себе дать ответ, почему она не хотела превращаться до конца. Ведь мертв, значит мертв. И не стоит цепляться за уже давно потерянную жизнь, делая вид, что ты все еще ее часть. Но она не хотела меняться, ей было хорошо так, потому, что, глядя на себя в зеркало, она вспоминала иногда, на короткие, проносящиеся со скоростью звука моменты, какой она была. Наивной девчонкой, совершившей большую глупость, стоившую ей жизни.

Она хотела запомнить эту ошибку навсегда и больше никогда ее не повторять.

Неожиданное превращение Грима вскрыло кое – какие старые раны в ее душе. И это было странно, ведь у Демонов не было и не могло быть души. Но что же это тогда так ныло слева в районе ребер?

Дария шагала и шагала прочь, зажимая чешуйчатой рукой рваную рану в том месте, где прошлись когти Демона, которые он выпустил прямо перед тем, как отправиться на свою вечернюю исповедь. Она свернула в первую попавшуюся подворотню и, сев там на землю, спрятала лицо в снова становящиеся человеческими ладони. Слава Дьяволу, первое цельное превращение не давало такой эффект, как второе и третье и Дария, часто – часто дыша, стала считать до десяти, чувствуя, как злость уходит, капля за каплей, покидая ее тело, а вместе с ней пропадает и черная змеиная кожа. К ней возвращались ее привычные черты.

- Черт тебя подери, сука. – Мусорный контейнер, стоявший рядом с ней, со всей идиотской силы вмялся в стенку, отброшенный мощной волной оглушающего заклинания, моментально превратившись в беспорядочную груду железа и мусора.

Плечи ее тряслись, пока она пыталась унять рвущиеся наружу глухие рыдания.

Она не имела понятия, сколько прошло времени, пока она сидела вот так в переулке, одна, наедине со своими внутренними Демонами, стараясь их успокоить. Да, это было определенно больно – любить. Ее любовь не была длинной, как не была и счастливой. И все же это оказалось достаточно больно, чтобы длиться вечно.

Она чувствовала проклятые соленые дорожки на щеках, очередное напоминание о том, что то, за что она так цеплялась, причиняло одни лишь страдания. Ведь будь она стопроцентным Демоном, она не могла бы плакать. Но она упрямо выбирала для себя эту вечную жизнь.

Бывают такие шрамы, которые напоминают о себе всегда, вновь открываясь алыми ранами. И хотя прошлое оно на то и прошлое, что должно оставаться навсегда за спиной, Дария сомневалась, что она хотя бы когда-нибудь сможет себя в этом убедить.

I'm so tired of being here

Suppressed by all my childish fears

And if you have to leave

I wish that you would just leave

Your presence still lingers here

And it won't leave me alone

These wounds won't seem to heal

This pain is just too real

There's just too much that

Time cannot erase...

(Evanescence - My Immortal)

Приписка:

Вот как-то так. Народ, большая просьба, если фик нравится - не поленитесь плюсовать что ли. А то я отстаю и меня никто читать не будет, если я части не буду выкладывать. А они не вечные, кончатся когда-нибудь. Я трудилась пока писала, один маленький плюсик нажать не сложно. А то обидно, панымаишь, есть совсем уж плохие работы - так и у тех лайков бывает побольше. Спосебо! С уважением, ваш клянчащий автор.

Ну и да каменты там, нравится/не нравится / спи, моя красавица

И ошибки, если вдруг найдутся, поскольку я без беты

Глава 16. Осколки

С утра, непривычно долго копошась ключом в замке, чертыхаясь и матерясь, в квартиру во втором часу дня ломился Георг. Для него это было утро воскресенья, а так же утро дикой гудящей головной боли, коварно двоящейся и с хихиканьем ускользающей по всей двери замочной скважины, болящих конечностей и забытого в такси кошелька.

-Вот блин … - проныл Георг. – Да стой ты, сцука! – обратился он к скважине, которая мистическим образом в очередной раз перескочила из-под его руки влево. Георг почти уже плакал.

Он попытался потрезвонить в дверь, но ему, как и ожидалось, ответила полнейшая тишина.

-Сдохли они там все что ли… - прищурив один глаз с меткостью копьеносца на турнире басист, размахнулся и засадил, наконец, со всей дури ключ в скважину.

- Ура, б*ядь! – пробормотал он, делая два оборота и прорывая, наконец, блокаду. - Тооом? Гуууст? Биииил? – проревел он вглубь квартиры.

Снова тишина.

-Хм.

Георгу не то, чтобы принципиально надо было что-то от ребят, просто казалось несправедливым что ему пришлось вставать рано с утра, в несусветные двенадцать часов, одеваться, идти в душ, вызывать такси и катить на другой конец города домой, пока эти упыри там наслаждались нежными объятиями подушки с одеялом. Хотя, приятно прижмурившись, Георг припомнил, ради чего были все эти жертвы и поежился, вспоминая свои ночные кульбиты в кровати Марты.

-Ы-ых. – довольно прошептал он и снова поежился.

Он точно помнил, что из всех из них одному ему перепала девчонка. Густ и рыжая девушка, имени которой он не запомнил, разошлись миром, она поехала к себе домой. Да и не стал бы друг, при еще теоретически живой подружке, даже если она и в Австралии, вытворять что-то подобное и в тайне водить к себе девиц. Слишком уж он был воспитан и уважал свои отношение, которые, как-никак, длились три года, хотя и с постоянными отсутствиями Кристин больше, чем по месяцу. Георг не очень понимал, как вообще можно так жить, но пожимал плечами и предпочитал не лезть с вопросами. Возможно, в ответе заключалось бы что-то, что лучше не знать.

Ну а Билл и Том... Впрочем хрен их знал, чего там Билл и Том, они вчера оба были какие-то мутные, как с улицы вернулись. Ржали оба как укурки и пили, как рыбы. Георг вообще не слышал, крадучись по коридору в свою комнату, чтоб от них доносился хоть звук. И поскольку золотое правило их совместного проживания гласило: «Если друг пришел домой с девушкой – постучись с утра, если не хочешь неприятностей и нервной икоты на весь день», а девушку ни тот ни другой снять или подцепить не соизволили, Георг решил пренебречь этим законом. Спеша поделиться с друзьями подробностями своей ночки, которая выдалась на ура, открывая дверь в комнату Тома с ноги, как можно громче, он влетел к нему с громким возгласом:

- Проснись и по… - слова застряли в его горле на полпути.

Том в постели был не один. Его дреды разметались по подушке, одеяло прикрывало его по пояс. В его объятиях лежала какая-то брюнетка, руки Тома нежно обнимали девушку за талию, черная голова надежно покоилась на его плече, лицо скрывал каскад темных прядей, спадающих на ее лицо, плечи. Красотка пошевелилась, блестящие локоны спали на сторону и глаза Георга окончательно вылезли из орбит. Ему понадобилось секунд тридцать, чтобы сообразить - он ошибся второй раз. Это была не девушка...

Он как-то разом охватив взглядом все - пустой диван, разбросанную по полу одежду, которую он, несомненно, видел на Томе и Билле вчера в клубе и, собственно, самих Тома и Билла, по пояс накрытых одеялом и нежно прижимающихся друг к другу. Георг обомлел. Еще никогда в жизни он не испытывал такого шока, ему даже показалось, будто он еще не до конца отрезвел и все это мерещится ему. За всю его жизнь из всех гетеросексуальных гетеросексуалов, которых он встречал, Том был самым гетеросексуальным. Женщины всегда роились вокруг него ульями, начиная со средних классов школы. Иногда он уходил из клуба сразу с двумя девушками, Георг точно видел это один раз, как Том, закончив свою смену, наклонился через барную стойку к одной девице, прошептал ей что-то на ухо. Затем наклонился к ее соседке, тоже что-то сказал и они все вместе, переглянувшись таинственно удалились в сторону выхода, не оборачиваясь и куда-то явно очень сильно спеша. Георг толкнул тогда Густава локтем в бок, указывая глазами в его сторону, и друзья офигело переглянулись между собой, удивленно и завистливо почесывая затылки.

И, главное, ничто не предвещало. Никогда Георг не замечал в друге ничего, что намекало бы. Хотя бурное воображение тут же высветило картинку вчерашнего ночного клуба, эти две фигуры на танцполе, трущиеся друг об друга, танцующие ближе, чем позволяло приличие. Но это...

Это был полный пи*дец, свое отношение к подобному Георг твердо сформировал еще со школы, подравшись один раз с типом из параллельного класса, который специализировался на тяге к парням. Он оставался относительно спокойным первое время, но потом как-то раз Виктор задел его плечом в раздевалке и Георг, не сильно разбираясь, какого рода было это прикосновение, по полной программе отделал парня кулаками прямо в там, впрочем, тоже получив от него огромный фингал под глаз и изорванный в хлам ворот майки. Зато в лице очкарика был наказан весь гейский мир, Георг долго гордился собой, прижимая дома к ноющему виску пакетик со льдом и поминая, что пострадал за правое, гетеросексуальное дело. Каулитц, черт подери, знал про это. Он стоял тогда за его спиной, оттаскивая от Виктора, и даже пошел за компанию в кабинет директора, объясняя там с пеной у рта, что Листинг начал драку не первый и что его просто спровоцировали.

«Он стоял тогда прямо за моей спиной…» - теряя в цвете, простонал про себя Георг.

Он похлопал глазами. Вышел, закрыл дверь, посмотрев на нее с другой стороны. Вышел из квартиры, посмотрев на номерок и, убедившись, что это все еще номер 483, вернулся обратно. Снова нерешительно повернул ручку двери в комнату друга, поняв, что все же он попал именно туда, к сожалению. Осторожно сунув голову в дверь, Георг обреченно понял, что ничего не изменилось, солист и гитарист все так же лежали в обнимку и рука Тома во сне прямо при Георге начала нежно и осторожно ползти по талии Билла вверх. Это движение окончательно лишило басиста почвы под ногами.

«О, шайййссе» - Георг взвыл про себя и с силой закрыл дверь, вылетев прочь. Подумав чуть-чуть, он схватился за свое гетеросексуальное сердце и, хромая на все, на что только можно хромать, отчаянно пытаясь не слечь в обморок, полетел ломиться в соседнюю комнату, будить Густа и стараясь не сильно шуметь. Однако, было уже поздно. Том застонал и открыл глаза.

-Б*ядь, щас я этого Георга порешу. Его же гитарой. В жопу. – простонал он, размыкая слипшиеся со сна губы.

Утро встретило его неожиданно – сначала криками от входной двери, хлопаньями и шумом, как в наружном мире так и внутри головы, а теперь еще и темной копной мягких волос, покоящихся на его груди. Том застыл. Он не припомнил, чтобы вчера возвращался не один, они ввалились домой – он, Билл и Густав, втроем, пьяные в дупель, его, кажется даже выворачивало пару раз над унитазом. А потом он, вроде как, пошел спать...

Он осторожно заглянул под одеяло, стараясь двигаться осторожно и не разбудить то, что спало рядом с ним, что бы это ни было. Том, обнаружив, что ничего не пропало, как например его боксеры, более-менее облегченно вздохнул и порадовался, что память-таки не подвела его.

«Блин, кто же это тогда, черт возьми, раз я ни с кем не тра*ался, что он делает в моей постели?» - сонно и тупо подумал Том и от этой мысли он снова застыл, вылупив глаза в пространство. «Стоп. Почему я думаю “он”?»

Осознание медленно, капля за каплей, приходило к нему. Он в ужасе примерзал к кровати, вспоминая, как он, пьяный и невменяемый, грозился Биллу придавить его, если тот немедля не подвинется и, собственно, исполнил свою угрозу, потому что хотел спать так, что готов был бы заснуть хоть стоя, как лошадь. И ему было все равно, даже если бы там лежал Эллис Купер собственной персоной. И вот теперь...

Темная голова на груди Тома зашевелилась и теплые пальцы проползли чуть вниз по голой коже, оставляя за собой горячий след своего прикосновения, и Билл слегка застонал во сне. Ледяные мурашки острой бритвой прошлись вдоль всего позвоночника. Это был тотальный пи*дец, потому, что это прикосновение, вид этих черных растрепанных волос и ощущение приятной тяжести поспешило сказаться немедленно. Так что в довершение всего утро поприветствовало Тома фанфарами в голове и радостной новостью про то, что солнце встало и на двадцать сантиметров приподняло одеяло.

Дата добавления: 2015-09-29