Я сидел там. Мой мозг пытался рассортировать все, что случилось, но не имело значения, насколько сильно я старался, я не мог найти легкого решения. Должен быть, должен быть какой-то способ исправить все случившееся, какой-то способ повернуть назад время и стереть мои ошибки. Все было в хаосе, мы были в опасности, и я не сделал ничего, кроме как ухудшил все своей самонадеянностью.
- Б...ь, - выплюнул я, еще сильнее вцепляясь в свои волосы.
Было больно, но это не шло ни в какое сравнение с другой моей болью. Сидеть и ничего не делать – убивало меня, каждая прошедшая секунда поедала меня живьем, но я не винил в этом никого, кроме себя.
Если бы только я, б...ь, тогда послушал…
Не знаю, сколько я там еще сидел, раскачиваясь вперед и назад, со все возрастающими злостью и нетерпением, но потом встал и принялся ходить по коридору. Вместо того, чтобы держать себя в руках, я начал еще больше сходить с ума. В конце концов, я услышал шаги по лестнице, когда Алек начал подниматься на второй этаж, и одновременно мой отец вышел из своего кабинета. Оба мужчины остановились на полдороге, заметив меня. Я переводил взгляд с одного на другого, и, пока они молча глядели на меня, улетучились и последние крохи моего самообладания.
- Что, б...ь, происходит с вами? Почему вы просто, б...ь, здесь стоите? – заорал я. – Вы не можете хоть что-нибудь сделать? Все, что угодно? О Боже!
Как только с моих губ слетело последнее слово, меня резко дернули за воротник, и моя спина влетела в стену. У меня перехватило дыхание, в теле рикошетом отозвалась боль. Я глотнул воздух, когда Алек жестко приставил что-то к моему боку, осознав через секунду, что это было его гребаное оружие.
- Ты так и не выучил урок? – резко спросил он. – Что должно произойти, чтобы ты понял, Эдвард? Должен умереть один из нас, прежде чем ты поймешь, что это не игра? Ты испортил жизнь нам всем, и я не собираюсь ждать, что ты поставишь меня под угрозу большую, чем ты это уже сделал. Меня не волнует, чей ты ребенок.
Мое сердце усиленно забилось, колени ослабели, пока он прижимал меня к стене. В этот момент из него истекала злость, направленная прямо на меня. Он, б...ь, был уверен в каждом слове, которое сказал, и я знал, что он, не колеблясь, нажмет на курок, если почувствует, что это необходимо.
- Алек, - твердо сказал мой отец. – Отпусти его.
Алек немедленно отпустил меня, и я вздрогнул, когда он убрал пистолет от меня и развернулся, приставляя его прямо к голове моего отца. Я резко выдохнул, боль от сломанных ребер прошила тело, и отец застыл. Он стоял как статуя, даже не моргая, б...ь, и Алек пристально смотрел на него. Я испугался до смерти, не понимая, что, черт возьми, происходит, но в глазах отца не было ни тени ужаса. Он просто стоял, терпеливо ожидая, пока Алек хоть что-нибудь сделает.
- Ты все глубже и глубже втягиваешь меня, Карлайл, - сказал он после минуты напряженной тишины, убирая оружие и засовывая его за ремень, тряхнув головой.
- Я знаю, - тихо ответил мой отец.
Алек со злостью повернулся ко мне.
- Если хочешь выжить, держи рот закрытым, - сказал он. – Меня не волнует, что происходит, или что послужило этому причиной, Эдвард. Твой рот убьет каждого из нас, если ты не прекратишь болтать, и, если ты не сможешь закрыть его сам, я закрою его за тебя. Я отказываюсь оставлять Эсме вдовой только потому, что ты не знаешь, как хранить секреты. Так что я говорю тебе прямо сейчас: если ты продолжишь высказывать то, что ты думаешь, считая, что это как-то продвинет все, я клянусь, что убью тебя прежде, чем они убьют тебя. Может, тебе и не нравятся наши методы, но тебе необходимо признать факт, что любой из нас понимает лучше, чем ты. Он отвернулся от меня и направился прямо в офис, проходя мимо моего отца. Я взглянул на него, заметив, что он нерешительно смотрит на меня, колеблясь, словно хочет что-то добавить.
- Тебе необходимо послушать его, - сказал отец через секунду. – Мы ее найдем, но нам надо правильно разыграть карты. Неважно, что случилось, мы не можем открыть, кто она такая, или поставить наши жизни на кон… включая ее жизнь. Просто расслабься, мы над этим работаем.
Он исчез в своем офисе и закрыл за собой дверь без единого слова, и я, не веря, смотрел на дверь. Расслабиться? Он ждет, что я, б...ь, расслаблюсь?
Время проходило мучительно медленно, каждая секунда приносила страдания, но часы все же шли с постоянной скоростью. Я бродил по дому, пока отец и Алек перемещались между офисом и подвалом, и, хотя я отчаянно хотел знать, что происходит, я не смел открыть рот, чтобы спросить их. На рассвете следующего дня я, наконец, дошел до третьего этажа. У меня сжалась грудь, когда я толкнул дверь спальни. В комнате было совершенно тихо, и я немного постоял, обозревая ее. Без нее все ощущалось совершенно неправильным, из всего ушла искра. Она должна была быть здесь, завернутая в одеяло и тесно сжимающая подушку во сне, и какого хрена, что ей снится, когда она счастлива. Но ее здесь не было.
Я вошел и сел на край кровати, расстроено проведя руками по волосам. Боль в груди была схожа с той, которую я ощущал десять лет назад, когда мою мать вырвали из жизни, и такая же пустота разрывала меня на части. Я потянулся и взял подушку Изабеллы, крепко прижимая ее к груди, и в глазах появились слезы, но на этот раз я их не сдерживал. В нашем пространстве не было фальши, здесь не перед кем было притворяться, что я, б...ь, в порядке, когда было абсолютно ясно, что мне плохо. Я вдохнул так глубоко, как мог, вздрогнув от смеси физической боли и несчастья, которое ударило по мне, когда я ощутил ее сладкий запах, сохранявшийся на ее подушке – клубника и солнечный свет. Она сказала мне много месяцев назад, что я пахну, как солнечный свет, и я тогда рассмеялся над тем, как абсурдно это звучало, но сейчас, когда я вдохнул ее запах с этой долбаной подушки, это обрело смысл. Она пахла теплом и близостью, счастьем и уютом, точно так же, как гребаный солнечный свет.
Я тесно прижал к себе подушку, зарыдав, и последнее хладнокровие, которое у меня было, в этот момент пропало. Мне было плевать, кто меня слышит, я плакал и кричал в муках, и точно так же мне было наплевать, что они подумают. Мне необходимо было, чтобы она была в безопасности, необходимо, чтобы она вышла из всего этого неповрежденной, и мне было похрен, что для этого потребуется, или чем я должен для этого пожертвовать. Она, б...ь, спасла меня, вытащила из темноты и показала, что есть нечто ценное, для чего стоит жить, черт возьми, и я должен сделать все, что в моих силах, чтобы отплатить ей за это. Она заслужила это, и она стоит того.
Была середина дна, когда я услышал, как кто-то нервно прокашлялся на пороге спальни. Я поднял взгляд, увидев отца, осторожно рассматривающего меня.
- Мы должны ехать в Чикаго, сын, - тихо сказал он.
- Хорошо, - сказал я, кашлянув и положив подушку рядом с собой.
Я протер руками глаза, хоты слезы все еще продолжали капать. Осмотрев себя, я поежился, увидев порванную, испачканную кровью одежду, в которой я все еще был.
- Я только переоденусь.
- Я бы предпочел, чтобы ты оставался здесь, просто на всякий случай, - немедленно ответил он.
- Ты ждешь, что я останусь, б...ь, сзади? – недоверчиво спросил я, нахмурившись.
- Просто на случай, если она вернется, - ответил он.
Я горько засмеялся, тряхнув головой и вставая. У меня мгновенно закружилась голова, дала о себе знать пульсирующая боль в ребрах, и застучало в висках.
- Она не гребаная потерянная собака, - резко сказал я, и слезы опять потекли по щекам. – Она не просто удрала с заднего двора и пропала где-то в лесу. Ее, б...ь, похитили, и никто не скажет, где, черт возьми, они ее держат. Он не может просто так вернуться, б...ь, сюда!
- Я понимаю, но, думаю, тебе стоит передумать, - сказал он. – Это опасно и…
- Я уеду, - резко сказал я, прерывая его. – Если ты не хочешь, чтобы я ехал с вами, прекрасно. Но я буду на следующем же чертовом самолете, нравится тебе это или нет. Я просто не могу оставаться здесь.
- Отлично. Но тебе необходимо следить за собой, сын. Ты не можешь просто удрать на свершение самосуда, думая, что ты лучше знаешь, - прямо сказал он. – Я не смогу сконцентрироваться на ее возвращении, если ты будешь разрушать все и противостоять всему, что я делаю.
Я простонал, тряхнув головой.
- Боже, я понимаю. Я не такой долбаный придурок. Я слышал Алека и ни на секунду не сомневаюсь, что он сделает то, что сказал. Я буду держать рот закрытым и дам вам делать то, что вы делаете, но я, б...ь, должен быть там.
- Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, - начал он, - но мы понятия не имеем, в каком состоянии найдем ее.
- Я сказал, что поеду, - резко ответил я, разозленный, что он вообще попытался заговорить со мной об этом. – Я все понимаю. Я не наивен, мать вашу. Я понимаю, что могло произойти с ней, и я просто должен быть там.
- Хорошо, - произнес он, расстроено потирая переносицу. – Через несколько часов у нас самолет из Сиэттла. Нам надо решить с Джейкобом и Лораном, и потом мы уезжаем.
При упоминании этих двух людей я с любопытством взглянул на него.
- А что с ними? – нерешительно спросил я.
Он посмотрел на меня и вздохнул.
- Лоран – в нашем подвале, и мы пытаемся выбить из него кое-какую информацию. Он в достаточно плохой форме, и, кроме просьб о помощи, многого мы от него не добились, но я несколько минут назад вколол ему тиопентал натрия, - ответил он.
- Чего натрия? – нахмурясь от растерянности, спросил я.
- Тиопентал натрия. Барбитурат. Он подавляет функции коры головного мозга, и, раз уж ложь является сложным процессом, то легче будет… - пробормотал он.
- Боже, - прервал я его, раздраженно тряхнув головой. – Б...ь, говори по-английски, пожалуйста.
- Это сыворотка правды, - со вздохом сказал он, пожав плечами. – Ну, гипотетически.
- Так это дерьмо реально? – удивленно спросил я.
Он кивнул.
- Да, но для всех подряд оно не работает. Некоторые люди прирожденные лжецы, и наркотики на них не действуют, - ответил он. – Так что давай надеяться, что у Лорана нет такого опыта во вранье.
Я кивнул, проведя рукой по волосам. Я понятия не имел, сколько времени займет исправление ее гребаного чипа, так что понимал, что Лоран – наша лучшая возможность быстро найти ее.
- А Джейкоб? – спросил я.
Он некоторое время смотрел на меня, и его взгляд дал единственный ответ, который мне был нужен. Даже через комнату я видел вспышку скорби в его глазах, и немедленно понял, что нет никакой чертовой надежды.
- Я ничего не смог для него сделать, - тихо сказал он. – Он был убит мгновенно. Нас не учат тому, чтобы только ранить или слегка задеть противника.
- Почему он? – спросил я, и слова застряли в комке, образовавшемся в моем горле.
Может, мы и не были друзьями, но он не заслужил такой смерти. Он просто пытался, б...ь, помочь, он рисковал собственной безопасностью ради Изабеллы, и это возвысило его в моих глазах. Он не должен был делать этого дерьма, но сделал, и, б...ь, потерял из-за этого жизнь.
– Я хочу сказать, и она, и я стояли прямо рядом с ним. Почему они подстрелили его? Он был никем, он не имел, б...ь, к этому никакого отношения. И если они, черт возьми, приучены убивать, почему все остальные проклятые пули пролетели мимо нас?
- Потому что они стреляли не в вас, - ответил он. – Джейкоб был невинным свидетелем, Эдвард. Он оказался в неправильном месте в неправильное время. Он был очевидцем, ненужным затруднением, которое можно было с легкостью убрать, но с тобой и Изабеллой – дело совсем другое. Я посмотрел записи камер наблюдения, после того, как приехал домой, и видел, что происходило. Они вспугнули тебя, несколько раз выстрелив, чтобы заставить двигаться, и единственным твоим выходом было уехать, попадая при этом прямо к ним в руки. Если бы они хотели тебя убить, то сделали бы это при первой возможности, но ты все еще жив. Я не точно понимаю, что это означает, или в какой части пьесы ты должен сыграть, но ты остался в живых по какой-то причине.
- Это хреново, - сказал я, пытаясь держать под контролем эмоции, но мне это не удалось.
Мои слезы потекли бесконтрольно, и ничто, б...ь, не могло остановить их, сердце билось так, словно хотело разорваться на миллион кусочков. Я не понимал, что, черт побери, происходит, или почему, б...ь, это случилось с нами. Почему она? Что, б...ь, мы такого сделали, что заслужили это?
- Почему они, б...ь, не забрали меня? Почему они взяли мою Беллу? – мучительным шепотом спросил я.
- Я… гм. Я не понимаю, сын, - тихо сказал он. – Я бы хотел, чтобы у меня были все ответы, которых ты ждешь, но у меня их нет. И я на самом деле не могу сейчас дать тебе никаких обещаний, но сделаю все, что смогу.
Я кивнул, опять протирая лицо руками. Мне нужно оставаться сильным и не сломаться, и смятение сейчас совершенно не поможет сохранить голову здравомыслящей.
- Итак, - нерешительно начал я, приостановившись, потому что не был уверен, хочу ли я на самом деле знать ответ на вопрос, который собираюсь задать.
- Что вы с ним сделали?
- С Джейкобом? – переспросил он, вопросительно подняв брови.
Я кивнул.
- Я не смог позвонить старейшинам племени. Мне бы хотелось это сделать, ведь он был хорошим парнем и заслужил достойные похороны, но это не так-то просто было объяснить. Я не могу так рисковать. Я сделал лучшее, что мог, обеспечив ему подходящие похороны, и я бы предпочел больше об этом не говорить. Не думаю, что потребуется слишком много времени, чтобы связать его отсутствие с нами, и я сделал некоторые вещи, чтобы дать нам времени побольше, но уверен, что в конце концов они придут с вопросами прямо к тебе, учитывая вашу общеизвестную враждебность.
Я напрягся, когда он произнес это, ошеломленный страхом от осознания того, что он не знал всего.
- Б...ь, - сказал я, тряхнув головой. – Они могут придти скорее, чем ты думаешь. Я думаю, что Изабелла была последним человеком, с которым он говорил…
- Я знаю, - сказал он, прерывая меня.- Я же сказал, что купил немного времени.
- И ты купил нам время, учитывая тот факт, что мы вчера ввязались в чертову драку на школьном дворе? – поинтересовался я, покачав головой.
- Черт возьми, Эдвард! Скажи мне, что ты не подрался опять с этим парнем! – разъяренно заорал он.
Я вздохнул и кивнул. Он раздраженно простонал.
– Это кто-нибудь видел?
- Да, и слишком много, черт возьми, народу. Тайлер, Лорен, Джессика, Таня… б...ь, я даже не помню всех. Они все были на стоянке. Я убежал, прыгнул в машину и уехал, но он последовал прямо за мной.
- С тобой всегда одно и то же, сын, - сказал он. – Теперь все стало еще хуже, и, даже со всей скоростью, которая у нас есть, мы не сможем убраться из города до того, как люди начнут подозревать. Ты подрался с парнем, которого перед этим почти убил, и сразу после этого он внезапно исчезает. Просто великолепно.
- Б...ь, я знаю, но он говорил Изабелле, что думает насчет отъезда из дома. Он хотел уехать куда-нибудь, где никто его не знает. Я хочу сказать, что, если он говорил это ей, есть шанс, что он и сказал и кому-нибудь еще. Может, они подумают, что он, наконец, получил достаточно и уехал, - с надеждой сказал я, пытаясь найти какой-нибудь способ избежать этого.
Последнее, в чем я сейчас нуждался – это обвинения в гребаном убийстве или что-нибудь в этом роде, как вершина всего, что здесь происходит. Я чувствовал вину за его смерть и тот факт, что он не получит похорон, которые заслужил, но Белла была для меня самым важным, и я не мог допустить, чтобы что-нибудь мешало мне в ее поисках.
- Возможно, - сказал он, гневно тряхнув головой. – Мне нужно еще кое о чем позаботиться, прежде чем мы уедем. Оставайся, черт возьми, следующие несколько часов в стороне от проблем, чтобы не усложнить все еще больше, и постарайся справиться с этим.
Он повернулся и вылетел из комнаты, ругаясь себе под нос, пока спускался по лестнице. Я встал и медленно стащил с себя одежду, бросая ее в кучу в угол комнаты, мысленно наметив убрать всю эту херню позже, так как она была испачкана кровью. Я долго принимал душ, пытаясь, б...ь, расслабиться и уменьшить боль, но это только слегка успокоило мои нервы. Я отскреб каждый дюйм своего тела и вылез, когда кожа покраснела от горячей воды.
Я оделся в первое, что попалось под руку, в поношенные джинсы и обычную белую футболку, и открыл ключом нижний ящик своего стола. Взяв бутылку Grey Goose, я сел на край кровати и натянул белые кроссовки «Найк», откручивая крышку с бутылки и делая большой глоток. Водка обожгла пищевод, мгновенно согрев меня и немного успокаивая истрепанные нервы. Я еще долго тихо сидел, выпивая и обдумывая то, что сказал мой отец. Джейкоб умер, Изабелла пропала, а все остальные были в опасности. Моя жизнь разлетелась на части, моя семья в хаосе, и если это дерьмо разыграть неправильно, мы все можем, в конце концов, умереть. И, если подумать, то мое огромное чертово беспокойство двадцать четыре часа назад имело некоторое сходство…
Я больше не волновался ни о каком дерьме. Моя футбольная карьера, очевидно, закончена, поскольку повреждения вывели меня из строя на остаток сезона, и будущее повисло в воздухе, но меня это не трогало. Я даже не знал, останусь ли я в живых, и уж тем более, вернусь ли в школу, но мне было похрен все, что случится со мной, пока я не найду ее.
Значение имела только она.
Через несколько секунд после полудня я, наконец, спустился по лестнице, не способный больше оставаться у себя. Я направился в гостиную и встал перед большим окном, глядя на задний двор. Дымка, которая была утром, сгустилась, пошел дождь, и я едва различал деревья в нескольких ярдах от меня. В доме стояла абсолютная тишина, кроме стука дождя по окнам, и это было жутко. Я в каком-то трансе смотрел на мрачный пейзаж перед собой, даже не слыша приближающиеся шаги, и совершенно не осознавая присутствия человека за мной, пока не заметил его отражение в окне.
- Боже, - произнес я, отпрыгивая и удивленно хватаясь за грудь.
Я дернулся и обернулся, увидев, что за мной стоит Алек, замерев, как статуя, с серьезным выражением лица. Он был мокрым, его белая рубашка была испачкана кровью и грязью.
- Ты не слишком наблюдателен, - сказал он, начиная расстегивать рубашку.
- Ты просто так тихо двигаешься, типа гребаного ниндзя или вампира, - нервно пробормотал я.
Он скептически посмотрел на меня и покачал головой.
- Ты слишком много смотришь телевизор, - ответил он. – Признак успешного ассассина – то, что мишень никогда не узнает, кто ее ударил.
Я осторожно смотрел на него. Алек прошел мимо меня и начал ковыряться в камине. Мы никогда им не пользовались, потому что это была чертовски утомительная работа, а мы всегда могли воспользоваться для обогрева электричеством.
– А я не мишень, - пробурчал я.
Он повернул голову и своеобразно взглянул на меня. Я вздохнул.
– По крайней мере, я надеюсь на это. Уголки его губ дернулись в слабой улыбке, и он вернулся к камину, спокойно подготавливая все и поджигая его. Когда огонь разгорелся, он бросил в него рубашку и молча стоял, наблюдая, как она сгорает.
- Я помню день, в который пропали ты и твоя мать, словно это было вчера, - наконец, сказал он, и его слова застали меня врасплох. – В этот вечер я остановился в вашем доме по делам, и, несмотря на то, что твой отец был в ужасе, он сохранял спокойствие и делал то, что, как он знал, был обязан делать. Он отлично научился носить эту маску спокойствия, но я знал твоего отца лучше, чем остальные. Никто по его виду не мог сказать, что случилось что-то плохое, но я чувствовал его тревогу.
Он опять замолчал, поворошив угли в камине. Его рубашка уже почти полностью сгорела. Я понятия не имел, на что он намекает, но не имел смелости спросить, потому что понимал, что нетерпение будет проявлением неуважения к Алеку.
- Я никогда не понимал упорства твоего деда в том, что Карлайл был последним принцем мафии, точно так же, как не понимаю веры Аро в то, что ты им будешь, - через некоторое время продолжил он. – Твой отец и ты сделаны по одному и тому же трафарету. Вы оба эмоциональны, одинаково окружены жизнью снаружи. У вас большое сердце, и это может быть опасно в бизнесе. Люди немедленно воспользуются вашей слабостью, и вы оба, и ты, и твой отец, имеете общую слабость.
- И что это? – спросил я.
Он удивленно посмотрел на меня, словно это был гребано идиотский вопрос, и я понял, что, наверно, это так и было.
- Ваши женщины, - сказал он. – Вы оба слишком чувствительны и с трудом скрываете свою любовь. Раньше твой дед играл на чувствах Карлайла, насколько я помню, и уверен, что Аро будет делать то же самое с тобой. Они воспользовались Элизабет, чтобы манипулировать твоим отцом, точно так же, как я уверен, что они воспользуются Изабеллой, чтобы заставить тебя делать то, что они хотят.
- Ты думаешь, именно поэтому они оставили меня в живых? – спросил я.
- Уверен. Они предчувствуют, что ты будешь делать в точности то, что они хотят, чтобы ты делал, потому что хорошо известно, что ты действуешь, не думая. Они ждут, что ты откроешь рот и выплеснешь все, что знаешь, иррационально думая, что это поможет, хотя на самом деле эта информация будет только причиной краха, - спокойно сказал он.
Я смотрел на него, обрабатывая его слова, пытаясь обнаружить, какой смысл он вкладывал в них.
- Ты говоришь, что они используют Изабеллу, чтобы заполучить меня, потому что думают, что я ключ к тому, чтобы разрушить все? – спросил я.
Он кивнул.
- Точно, - ответил он. – Мы только пешки, Эдвард, и, если ты не будешь осторожен, то сыграешь им на руку. Твоему отцу пришлось рано научиться носить эту маску, чтобы защитить себя и тех, кого он любит. Он научился сохранять спокойствие, даже когда он встревожен, и это то, над чем тебе просто необходимо поработать. Как я и сказал, Эдвард, открытость в нашем мире не приносит ничего хорошего. Ты никогда не должен показывать свои эмоции или выдавать информацию, доверенную тебе, потому что и то, и другое быстро приведет к гибели. Я надеюсь, раз уж ты так похож на Карлайла, что ты научишься носить эту маску точно так же, как и он. Не имеет значения, что ты чувствуешь, ты не должен показывать это. Это единственное, с чем ты должен справиться.
Он помолчал и вздохнул.
- Я уже помог ему похоронить Элизабет. Я не хочу помогать ему хоронить тебя, - тихо добавил он, и повернулся, чтобы уходить. – Собери сумку. Возникнут подозрения, если ты сядешь на самолет без багажа. И освежись, от тебя пахнет алкоголем.
После его ухода я поднялся наверх, собрав некоторую одежду и предметы первой необходимости в сумку. Я собрал свою порванную, окровавленную одежду и вернулся в гостиную, бросив ее во все еще горящий камин. Я стоял и наблюдал, как горит огонь, поджидая моего отца и дядю, и мысли разбегались еще больше.
В конце концов, они появились со своими сумками, и Алек затушил огонь перед нашим уходом. Мы вышли и залезли в арендованную машину Алека, молча направляясь в Сиэттл. Я вздохнул, когда мы проехали мимо места на хайвее, где произошла авария. Боль в моей груди усилилась.
- А куда делась машина? – тихо спросил я.
- На свалку в Порт-Анжелесе. Она не подлежала восстановлению, - ответил отец. – Сейчас она уже кусок железа.
Я кивнул и повернулся к окну. В машине опять воцарилась полная тишина.
Остаток пути прошел в напряжении, никто не произнес ни слова. Мой отец сделал несколько телефонных звонков, пока Алек вел машину, а я просто тихо сидел сзади, не желая вмешиваться. Слова Алека, сказанные в доме, эхом отдавались в голове, и я знал, что мне необходимо быть настороже и смотреть за тем, что я говорю, но внешнее спокойствие не останавливало мои панические мысли. Руки дрожали, глаза жгло от слез, которые угрожали пролиться при одной мысли об Изабелле и том, через что она может пройти.
За десять минут до приезда в Сиэтл отцу позвонили. Он секунду послушал и отключился.
- Сегодня в девять у нас совет, - тихо сказал он.
Алек кивнул и я с любопытством посмотрел на него, размышляя, что, б...ь, они планируют.
На пароме мы оставались в машине, глубоко погруженные в свои мысли, и подъехали к аэропорту как раз вовремя. Четыре часа полета были неловкими, каждая секунда чувствовалась как вечность. Мы сидели раздельно, на тех местах, которые удалось достать в последнюю минуту перед отлетом. Со своего места я видел Алека и отца, они оба выглядели абсолютно спокойными, тогда как я разлетался на гребаные кусочки. Я был на грани, весь встревожен и чертовски близко подошел к приступу паники.
Мы приземлились практически в сумерках и взяли багаж, прежде чем направиться на парковку, где была припаркована машина Алека. Он двадцать пять минут ехал от аэропорта к своему дому, расположенному рядом с Линкольн-парком, и я в шоке смотрел в окно, впитывая окружающее. Я не возвращался сюда несколько лет, но многое выглядело именно так, как я помнил. Я закрыл глаза, когда мы приблизились к месту нашего назначения. Я не мог смотреть на окружающее, когда мы проезжали мимо аллеи, где изменилась моя жизнь много лет назад. Все воспоминания вернулись, когда мы проезжали рядом с домом, где я вырос. Это все еще было гребано больно, точно так же, как и всегда.
Алек припарковал машину на подъездной дорожке у большого каменного дома, который делили он и Эсме, встав прямо за знакомым джипом, который я не видел уже вечность. Я слегка улыбнулся при его виде, но все счастье, которое я чувствовал, исчезло, когда я вылез из машины, и реальность ситуации еще сильнее ударила по мне. Мы направились в дом, и при нашем приближении входная дверь быстро раскрылась. На пороге стояла растрепанная Эсме, плачущая и оглядывающая нас. Алек едва удостоил ее взглядом, проходя мимо нее в дом, и она с сочувствием улыбнулась моему отцу. Он понимающе кивнул. Я пошел к ней, не способный даже посмотреть ей в глаза, потому что боялся, что вид ее слез заставит меня потерять самообладание и я, в конце концов, б...ь, потеряю себя, но она не допустила этого. Она схватила меня и притянула в крепкие объятия. Ее тело дрожало.
- Мне так жаль, малыш, - прошептала она, крепко цепляясь за меня и плача.
Я простонал от боли и оторвался от нее, вздрогнув, и у меня опять потекли слезы.
- Это все моя гребаная ошибка, - пробормотал я, вытирая глаза.
Она покачала головой, обхватывая мой подбородок и поднимая лицо, чтобы я взглянул на нее.
- Ты не причина всего этого, Эдвард. Мы все делаем ошибки, но ты любишь ее, и никогда не сделал бы ничего, что причинило ей боль. Мы все знаем это. Мы все любим ее. Я, твои братья, и даже твой отец, веришь ты в это или нет. Она одна из нас… она член семьи. Твоя мама была уверена в этом, и мы будем сражаться за нее, - твердо сказала она. – Мы найдем ее.
Я кивнул. Слезы потекли с еще большей силой, в ее словах слышалась надежда. Она нежно погладила мою щеку и показала головой в сторону дома, побуждая меня зайти внутрь.
Я втащил свою сумку в дом и направился прямо в гостиную, застыв, когда заметил Эмметта, сидящего на диване с опущенной головой, очевидно, расстроенного, закрыв руками лицо. Рядом с ним тихо сидела Розали. Ее глаза расширились от изумления.
- Эм, - прошептала она едва слышно.
Голова Эмметта поднялась, он растерянно взглянул на нее, и только потом перевел взгляд на меня. На его лице появилось выражение ужаса, когда мы нашли глаза друг друга.
- Б...ь, брат, - надтреснутым голосом сказал он. – Посмотри на себя.
Он встал, но я поднял руку, останавливая его, и покачал головой.
- Это выглядит хуже, чем есть на самом деле, - соврал я, не желая, чтобы кто-нибудь суетился из-за меня, когда есть более важные вещи для беспокойства. – Она – это все, что имеет сейчас значение.
- Я знаю, - тихо сказал он.
Я прошел к дивану и сел. Эмметт сел рядом со мной, расстроено проводя руками по лицу.
– Как ты вообще держишься?
- Как я держусь? – недоверчиво повторил я. – Ну, я здесь, так что полагаю, это что-то да означает. Сейчас я более озабочен тем, как держится она.
- Черт, я понимаю, это был глупый вопрос, - ответил он. – Прости.
- Не извиняйся передо мной, Эмметт, - сказал я.
- Но я буду. Черт, брат, я должен был подумать. Я никогда не должен был трогать этот чип. Я должен был доверять отцу.
- Да. Ну, я должен был, б...ь, сделать многое, - оборвал его я. – Но это все равно не имеет значения, так как что случилось, то случилось. Это сделано и мы не можем изменить дерьмо, но можем попробовать исправить это.
- Я понимаю. Я попытаюсь поработать над кое-чем и… - начал он, но быстро закрыл рот, когда в комнату вошел отец.
Он с серьезным выражением лица подошел к нам и поставил свой лэп-топ на кофейный столик перед Эмметтом.
- У тебя есть сегодняшний вечер, - резко сказал он, и злость в его голосе вызвала у меня тошноту. – Утром я жду новостей о том, что все вернулось в первоначальное положение до того, как ты тронул это. Не разочаруй меня, или пожалеешь.
Он развернулся и вышел из комнаты, не произнеся больше ни слова, оставляя за собой напряженную тишину. Розали встала и громко вздохнула, начиная ходить по комнате и рассеянно подбирать всякую мелочь. Эмметт повернулся к лэп-топу. Он открыл несколько программ, которые уже были в него загружены, и его пальцы неистово забегали по клавиатуре, начиная набирать то, что на первый взгляд казалось произвольным набором символов, не имеющих для меня смысла.
В этот момент вошла Эсме, протягивая мне маленькую белую таблетку и бутылку воды.
- Я знаю, что тебе больно, - тихо сказала она.
Я заколебался, и она вздохнула.
- Если ты сам не примешь ее, я подсуну ее тогда, когда ты не обратишь внимания.
- Хорошо, - сказал я, протягивая руку и беря таблетку.
Я бросил ее в рот и взял воду, запивая.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |