- С Алеком? – уточнила я.
- Ну да, в больнице, - ответила она. – Слава Богу, они пошли нам навстречу.
- Он в больнице? – с ужасом спросила я, ощущая тошноту. – Что… Почему?
Она удивленно глянула на меня, а потом нахмурилась и присела рядом.
– Не могу поверить, что никто не сказал тебе, - тихо проговорила она, беря меня за руку.
Я с опаской смотрела на нее, замечая грусть в глазах.
– Алек получил ранения, когда они отправились спасать тебя. В него стреляли несколько раз, и с тех пор он в больнице.
- Он… с ним все будет хорошо, да? – спросила я. – Он будет в порядке?
- О-о, будет, со временем, - быстро сказала она. – Он медленно выздоравливает. Он все еще не очнулся, но я верю, что это скоро случится, и он вернется домой раньше, чем мы ожидаем. Но тебе не стоит за него переживать. Он сильный. А как ты? Я знаю, что тебе, должно быть, сложно справляться со всем, восстанавливаться физически на фоне таких эмоциональных проблем.
- Да, это нелегко, - призналась я. – Но я стараюсь изо всех сил.
- Хорошо. Разве это не единственное, что мы можем? Стараться изо всех сил? – с улыбкой сказала она. – Ты сильная, и я не сомневаюсь, что ты будешь в порядке. Если тебе нужен будет собеседник, я рядом.
Открылась парадная дверь и, оглянувшись, я заметила, как Эдвард направляется к лестнице. Эсме позвала его по имени, и он обернулся к нам, застывая, когда увидел меня.
– Что ты делаешь внизу?
Я пожала плечами, а Эсме засмеялась.
– Она устала, что ее держат в клетке, Эдвард. Разве можно ее винить? И вообще, как насчет ланча? У Клары свободный день, поэтому я сама что-нибудь состряпаю, - сказала она, вставая и направляясь на кухню прежде, чем мы ответили.
Эдвард подошел ко мне и нервно пробежался по волосам. Он осторожно смотрел на меня, хмуря брови.
- Она сказала тебе, да? – пробормотал он.
Я кивнула, прикусывая губу.
- Не могу поверить, что ты скрыл это от меня, - тихо сказала я.
- Я не знал, как сказать. У тебя было достаточно дерьма, с которым нужно справиться, как я мог добавить еще и Алека? – спросил он. – Ты не все можешь вынести.
- Все равно, ты должен был сказать, - промямлила я.
Эсме вернулась через несколько минут с супом для меня и сэндвичем для Эдварда, она оставила нас одних, а потом Эдвард помог мне подняться наверх.
Время продолжало течь в своем быстром темпе, дни превращались в недели. Я становилась сильнее, раны заживали, а тело возвращалось в форму, но умственно я все еще путалась в происходящем. Почти все дни я просто отдыхала, иногда выходя с Эдвардом на прогулки. Однажды в полдень он взял меня за руку, и мы пошли вниз по улице, вспоминая разные вещи из нашего детства. Где-то в квартале от дома Эсме, когда мои ноги устали, мы остановились у большого белого дома. Эдвард подошел к нему и присел на верхнюю ступеньку, кивая, чтобы я примостилась рядом.
- Не думаю, что можно просто садиться на чьи-то ступеньки, Эдвард, - сказала я. – Хозяева могут разозлиться.
Он хихикнул.
– Это наш дом, tesoro, - сказал он.
Я нахмурилась и нерешительно присела рядом с ним.
– Здесь я вырос. Моя мама чертовски любила этот дом, она гордилась им. С тех пор, как мы уехали, он пустует.
- Тут мило, - сказала я, оглядываясь на обветшалую парадную дверь.
Очевидно, домом долгое время никто не занимался, и его срочно нужно было покрасить.
- Да, так и есть, - сказал он.
Мы оба молчали пару минут, погрузившись в мысли.
- Что мы будем делать, Эдвард? – внезапно спросила я. – Я имею в виду, что теперь будет?
- Мы вернемся в Вашингтон, - сказал он. – Аро даст мне время, чтобы разобраться с делами, прежде чем я окончательно тут обоснуюсь. А остальное я не знаю, Белла. Думаю, мы выясним это, когда оно наступит.
Так оно и было. Несколько дней спустя доктор Каллен арендовал машину, и мы втроем попрощались с Эсме и пустились в долгий путь до Форкса. Я не знала, почему они не захотели лететь, но не спрашивала. Почти всю дорогу я проспала, расположившись на заднем сидении, а Эдвард с отцом сменяли друг друга за рулем. Мы так часто останавливались, чтобы отдохнуть и поесть, что дорога заняла несколько дней. И когда, наконец, я увидела вывеску "Добро пожаловать в Вашингтон", меня охватило странное чувство. В Форксе я выбралась из машины и замерла, пытаясь разобраться в ощущениях. Это не была боль, хоть это чувство и распирало грудь. И только когда Эдвард произнес три простых слова, я поняла.
- Добро пожаловать домой, - сказал он.
Мои губы дрогнули от этих слов.
- Дом, - прошептала я.
Впервые в моей жизни нашлось место, которое я считала домом, и я знала, что все это благодаря мальчику, стоящему рядом со мной. Место, куда мы возвращались вдвоем, место, где я нашла не только то, ради чего стоит жить, но и то, ради чего стоит умереть.
Тут мы нашли любовь.
Обосновываться в доме заново было нелегко, в воздухе витало странное напряжение. Я выздоровела физически, но как только доктор Каллен начал убирать мои обезболивающие, вернулись настоящие муки. Воспоминания преследовали меня в снах, и мучили, когда я бодрствовала. Короткие вспышки, когда я видела лица, ужасающие крики, резкие слова – все это снедало меня изнутри, и самое худшее, что я не знала, реально ли это было. Я не могла прекратить думать об этом, и это начало поглощать меня. Я была сбита с толку, я боялась рассказывать Эдварду. Не потому, что опасалась говорить, но потому, что не знала, что из этого - настоящее. Придумала ли я это в своем коматозном состоянии, или это было в реальности? Может, он подумает, что я сошла с ума?
И чем больше я вспоминала, тем труднее становилось. Я снова начала делать записи в дневнике, пытаясь убрать это из головы, я рисовала картинки в надежде, что они прекратят появляться у меня перед глазами. Я скрывала рисунки от Эдварда, я скрывала и дневник, пряча его под кровать, чтобы он не мог читать его и волноваться. У него было достаточно проблем, которые, я надеялась, со временем разрешатся.
Эдвард не вернулся в школу, но я так погрузилась в собственные переживания, что даже ни разу не спросила его об этом. Он отдалялся, кошмары нарушали его сон так же, как и мой. Он часто вставал ночью с постели и играл на фортепиано, иногда я тихо следовала за ним и слушала грустную мелодию, которую он наигрывал часами. Всегда одна и та же музыка, которую он постоянно играл с самого моего приезда сюда – она напоминала ему о матери.
Иногда он говорил по телефону, выдавливая улыбку, когда видел, что я смотрю, но как бы он не старался, я видела грусть в его глазах. Он пытался оградить меня от всего и сделать вид, что все в порядке, но я слишком хорошо его знала. Он ускользал, вновь превращаясь в того сломленного мальчика, которого я однажды спасла, просто любя его. Было так мучительно видеть его боль, но я не знала, чем помочь, ведь правда в том, что я сама ускользала, как и он.
Однажды любовь спасла нас обоих, но теперь я думала, хватит ли ее еще на раз.
Время пролетело, а мы все пытались понять, что происходит с нашими жизнями. За несколько дней до Рождества на кухню, где я делала ланч, вошел доктор Каллен и прочистил горло.
– Когда у тебя будет минутку, зайдешь ко мне в офис? – спросил он.
Я неуверенно кивнула, нервничая. Эдвард уехал, чтобы закончить рождественские покупки, поэтому в доме остались только мы вдвоем. Я медленно убирала кухню, аппетит внезапно исчез, поэтому я даже не поела. С момента возвращения мы с доктором Калленом едва обменялись парой слов, приближающийся разговор пугал. Чуть позднее я направилась к его кабинету и тихо постучала, а когда он ответил, открыла дверь.
- Присаживайся, - сказал он, кивая в сторону кресла напротив.
Я подошла и присела, внимательно наблюдая за ним.
– Как у тебя дела?
- Я в порядке, сэр, - ответила я.
- Правда? – спросил он, вопросительно приподнимая брови. – Ты не выглядишь так, будто ты в порядке, Изабелла.
Я смотрела на него пару секунд, не зная, что ответить.
– Я справляюсь, - сказала я.
- Ты начинаешь вспоминать события? – с любопытством поинтересовался он.
Я кивнула, опасаясь, к чему он клонит, потому что не была готова говорить о случившемся.
- Кое-что, - нерешительно ответила я. – Я не уверена, чему из этого можно верить. У меня были галлюцинации.
- Это можно понять, - заметил он. – Я не хочу давить на тебя, выясняя детали, но хочу, чтобы ты знала, что если у тебя есть вопросы насчет чего-то, что ты услышала, я буду рад ответить на них.
Я уставилась на него, раздумывая над предложением. Были вещи, которые я боялась упоминать, не зная, можно ли произносить их вслух, и правдивы ли они, но было и то, что я очень хотела знать. Я вздохнула через минуту, нервно прикусывая губу.
– Я действительно, э-э, принц… - начала я.
- Principessa? – закончил он.
Я кивнула, и он откинулся на спинку стула, одаривая меня любопытным взглядом.
– Да, так и есть. Твоя мать была дочерью могущественного человека. Он был убит, когда она была ребенком, и она тоже должна была умереть, но этого не случилось. Своны были в курсе ее происхождения, и моя жена близко подобралась к этому секрету, что беспокоило их, поэтому ее и убили.
- Из-за меня, - промямлила я, ощущая, как в глазах появляются слезы, но я сдерживала их, не желая плакать перед ним.
Вина, которую я все еще ощущала из-за ее смерти, была сильной.
- Нет, не из-за тебя, - серьезным голосом ответил он. – Не хочу лгать тебе, Изабелла. Когда-то я винил тебя, и мне потребовалось немало времени, чтобы понять, что мой гнев был необоснованным. Ты была ребенком, когда она погибла, и это абсурд - винить семилетнюю девочку за смерть женщины, которую убили в тысяче миль от нее. Есть несколько людей, которых я могу винить за случившееся, в том числе и я сам, но ты не в их числе. Хотел бы я понять это раньше, тогда бы я избавил многих от боли.
Я удивленно посмотрела на него, его слова застали меня врасплох, а через миг он продолжил.
– Когда мы поняли, что ты на складе в Чикаго, было двадцатое октября. Я был так поглощен происходящим, что только на следующий день понял, что это за дата. Ты знаешь, что случилось двадцатого октября, Изабелла?
Я нерешительно покачала головой.
– Нет, сэр.
- Двадцатого октября умерла моя жена. Это худший день года для меня, в этот день я теряюсь в гневе из-за ее смерти, я теряю связь с реальностью. В этот день все, что меня интересует - как отомстить за ее гибель, как заставить заплатить кого-то за свою потерю, - сказал он. – В прошлом году это была ты. Ты была тут, а я был зол, и из-за того, что я уже винил тебя, Изабелла, у тебя не было шанса. Без разницы, что бы ты сделала в тот день, я бы достал тебя, потому что проблема была не в тебе. А во мне. Мне нужен был кто-то, на кого можно свалить вину за мою боль, и ты оказалась идеальной мишенью.
По спине побежал холодок, когда он посмотрел на меня, сердце бешено забилось от воспоминания, что тогда произошло.
– Я знаю, что это странное извинение, но это правда. Ты не сделала ничего неправильного и не заслужила такое, я хочу, чтобы ты это понимала. Я никогда не ненавидел тебя. Я иррационально обвинял тебя, проблема была во мне, но я не мог ненавидеть тебя, потому что, честно, Изабелла, я никогда по-настоящему тебя не знал. И я не хотел тебя узнавать, потому что боялся, что, если это случится, я буду заботиться о тебе так же, как и моя жена. - У Элизабет была хорошая черта, - продолжил он через минуту. – Она часто интуитивно видела людей, она говорила мне, что они встретились на ее пути по определенной причине. У нее было то же предчувствие и насчет тебя. Это факт, что моя жена полюбила тебя, как только увидела, и продолжала любить до самой гибели. Часть меня знала, что если моя жена так страстно, так отчаянно привяжется к кому-то, то я не смогу не полюбить того, кого она любит. Настолько глубоко и сильно мы были с ней связаны. Я боролся с этим чувством к тебе, Изабелла, потому что не хотел заботиться о тебе. Я хотел винить тебя. Я хотел ненавидеть тебя. Но не мог, потому что, как только я позволил себе узнать тебя, все было решено.
Его слова ошеломили меня, я сидела тихо, не сводя с него взгляда.
– Я только недавно это понял. Видишь ли, я девять лет проводил двадцатое октября в состоянии гнева, сгорая от желания наказать тебя за то, что произошло с моей женой. А в этом году, напротив, я думал о том, как спасти тебя, а ведь именно это когда-то привело к ее гибели. В этом есть доля иронии, и как только это дошло до меня, я, наконец-то, понял слова Элизабет. Я хотел верить, что желаю найти тебя, потому что именно этого хотела бы моя жена, или это нужно было Эдварду, но правда в том, что ты просто заслуживала этого. Я спасал тебя не ради тех, кто заботился о тебе, Изабелла; я делал это, потому что я сам стал таким.
- Наверное, я повторяюсь, но я до сих пор не уверен, что ты поверила мне. Но хочу, чтобы ты знала, что я достиг той точки, когда вижу тебя как своего ребенка, именно об этом когда-то говорила Элизабет. Я хочу, чтобы ты была счастливой в жизни, не только потому, что моя семья или я многим пожертвовали ради тебя, но потому, что ты заслуживаешь счастья. После всего, что сотворил за прошлый год, я не жду, что ты сможешь простить меня, но мне нужно сказать тебе, что я прошу прощения. Если бы я только мог все изменить… но, к сожалению, к жизни в комплекте не прилагается ластик, - сказал он. – Если бы он был, я бы многое стер.
Я хотела было заговорить, но он поднял руку, останавливая меня.
– Позволь мне сначала закончить, а потом я отвечу на оставшиеся у тебя вопросы, - сказал он. – И хотя у меня были причины на все мои поступки, я понял, что многое делал неправильно. Я должен был быть честным с тобой с самого начала, я не должен был обращаться с тобой так, как обращался. Я не жду, что понравлюсь тебе, Изабелла, но надеюсь, что однажды ты сможешь понять меня. Я не знаю, что ты собираешься делать со своей жизнью, но я лишь хочу, чтобы ты знала, что я рад твоей возможности управлять своей жизнью. Я рад, что у тебя появился шанс жить, и поэтому твое спасение того стоило.
Он мягко улыбнулся, а по моей щеке скользнула слеза, а в горле застрял ком. Я сглотнула, пытаясь справиться с чувствами – я и представить не могла, что услышу его извинение, если забыть обо всем остальном, сказанном им. Он наблюдал за мной, а потом оттолкнул стул и поднялся, подходя ко мне ближе. Он нерешительно замер возле меня, а потом поднял вверх штанину. Я посмотрела вниз, озадаченно хмурясь, когда рассмотрела что-то черное, плотно охватывающее его лодыжку с маленькой коробочкой сбоку, на которой горела красная лампочка.
– Ты знаешь, что это? – спросил он.
- Э-э, нет, - пробормотала я, когда он вернулся назад за стол и сел.
Он вздохнул и кивнул.
- Это устройство GPS слежения. Согласно одному из положений моего освобождения, я обязан носить его, - сказал он.
Я шокировано смотрела на него. Заметив мое выражение лица, он рассмеялся.
– Да. Есть ирония, правда? Ты никогда не узнаешь, что это такое, когда за каждым твоим шагом наблюдают, пока сам не окажешься в такой ситуации. Видишь ли, где-то сидит человек с ноутбуком, на котором установлено программное обеспечение, и смотрит, где я, чтобы убедиться, что я не скроюсь. Звучит знакомо?
Я кивнула.
– Да, - сказала я, вспоминая тот день в больнице, когда он показал мне программу слежения и объяснил, как работает GPS.
- У меня были свои причины, чтобы поставить тебе чип, Изабелла, но это не значит, что я был прав. Вместо того, чтобы использовать его для защиты, я использовал его, чтобы контролировать тебя, и мне жаль. Я попросил своего коллегу о последнем одолжении и назначил на следующую неделю встречу для тебя. Может быть, на меня поставили устройство слежения, но это не значит, что нельзя убрать твое, - сказал он.
- Правда? – шокировано спросила я.
Он кивнул.
- Да. Ты теперь свободная женщина, - ответил он.
- Спасибо вам, - тихо поблагодарила я.
Он улыбнулся.
- Пожалуйста, но я не заслужил твою благодарность. Я лишь исправляю свои ошибки, работаю над теми неправильностями, которые нужно было устранить еще давно. У тебя еще есть вопросы? – спросил он.
- Я, э-э… не думаю, - ответила я, не в силах достаточно ясно мыслить, чтобы сформулировать вопрос.
Слезы бежали по щекам, из горла почти вырывались всхлипы, которые я изо всех сил сдерживала.
- Если ты о чем-то думаешь, спрашивай, не колеблясь, - сказал он. – И еще одно, прежде чем ты уйдешь. Я хочу отдать тебе это до приезда гостей.
- Гостей? – уточнила я, неуверенная, кого он имеет в виду.
Он улыбнулся и кивнул.
- Да, гостей. Джаспер и Эмметт оба приедут домой, и, конечно, будут Розали и Элис, они такие же члены семьи, как и остальные. Кроме того, прилетят Эсме и Алек, - объяснил он.
- Алек? – спросила я. – Он выписался из больницы?
- Да. Его отпустили пару недель назад, совсем как новенького, - ответил он с улыбкой. – Возможно, это мое последнее Рождество с семьей, и я рад, что мы будем вместе.
Я озадаченно посмотрела на него, ощущая, как в животе снова появляется тошнотворное чувство.
– Так вы думаете, что отправитесь в тюрьму? – нерешительно спросила я.
- Я уверен, что, так или иначе, они меня получат, - сказал он.
Я кивнула, чтобы он знал, что я услышала, но не понимала, что можно говорить или чувствовать по этому поводу. Он прочистил горло, а потом открыл ящик стола, доставая оттуда знакомую коричневую книгу в кожаной обложке, он положил ее передо мной.
– Дневник моей жены – Эдвард отдал мне его несколько месяцев назад, когда обнаружил у тебя, но я думаю, что тебе стоит взять его.
- Мне? – недоверчиво уточнила я.
- Да, тебе. Думаю, Элизабет хотела бы видеть его у тебя, ты можешь найти там много полезного. Она немало писала о том, как приспосабливалась к жизни после рабства и о том, какие противоречивые чувства она испытывала к моему миру. Тебе это может помочь, - сказал он.
- Э-э, спасибо вам, - пробормотала я, осторожно беря книгу в руки.
- Пожалуйста, но опять таки, благодарность ни к чему. Я просто пытаюсь поступать правильно, - ответил он. – Я закончил. Хорошего тебе дня, dolcezza.
Я кивнула и встала, направляясь к двери. Поколебавшись, я потянулась к ручке, но потом вновь посмотрела на него. Он с любопытством глянул на меня, очевидно, интересуясь, что я делаю.
- Вскоре после того, как я сюда попала, вы попросили не называть вас хозяином. Вы сказали, что таким образом я ставлю вас на одну ступень с моим отцом, но я ответила, что вы на него не похожи, - нервно проговорила я. – Тогда я в это не верила. Я сказала это только потому, что должна была. Я видела в вас хозяина. А теперь я в это верю. Чарльз Свон был ужасным человеком, и, несмотря на все, что вы сделали, для меня вы больше отец, чем он когда-либо был. Я хочу, чтобы вы знали, что я действительно прощаю вас за всю боль, потому что вы всегда помогали мне… больше, чем кто бы то ни было. Вы хороший человек, Карлайл.
Я развернулась и вытерла слезы, а потом услышала шепот "Спасибо тебе", но я не ответила, потому что больше нечего было сказать. Я просто вышла из кабинета и направилась в спальню, где забралась на кровать, умостилась на подушке Эдварда и посмотрела на дневник Элизабет Каллен. Через минуту я открыла его на первой странице, делая глубокий вдох, когда начала читать.
"Сегодня мой первый день в качестве свободной женщины…" Ауттейк 1 – Кровь, пот и слезы
«Потребовалось немало крови, пота и слез, чтобы добраться до той точки, где мы сейчас, но это лишь начало. Сегодня мы приступаем к серьезной работе, цель которой убедиться, что мир наших детей будет немного лучше, чем тот, в котором живем мы сегодня»
Президент Барак Обама
Доктор Карлайл Каллен
Консильери (1)
По мере приближения к высокому кирпичному дому я сбавлял скорость, подруливая точно к подъездной аллее. Я припарковал свой Бентли Континенталь 2006 (2) рядом с ярко красным Мерседесом с откидным верхом и выключил двигатель. Открыв водительскую дверь, я выбрался наружу, а потом захлопнул за собой и включил блокировку. Дом находился в респектабельном районе, в этой части города преступления были редким явлением. Я не беспокоился, что местные банды могут попортить машину, они должны быть полными глупцами, чтобы даже сделать шаг на эту территорию, а уж дотронуться пальцем до чего-то – разве что из желания покончить жизнь самоубийством. Все вокруг знали, что Borgata контролирует эти кварталы десятки лет, точно так же, как и знали, что к этой женщине, живущей в кирпичном доме передо мной, вход воспрещен.
Нет, мне было плевать на живущих по соседству людей. Они были в курсе, кто я, они знали мое положение и власть, которая была в моих руках, и они уважали меня за это. Большинству, конечно, я не нравился, но, честно, мне плевать на их личные чувства. Большинство из них мне тоже не нравились. Меня боялись поголовно все, ни одна живая душа не осмелится перейти мне дорогу, и это единственное имело значение. Пока они соблюдают дистанцию и держат свои гребаные рты на замке, у них нет проблем.
Нет, местные даже не осмелятся приблизиться ко мне. Молодое поколение может балансировать на грани и немного переступать границы, пробуя, как далеко они могут зайти, но они уважают мою власть. Стоило им заметить, что я наблюдаю или говорю, как они отступали в сторону. Старшие кормили их историями, и они точно знали, на что мы способны. Истории повествовали о том, что мы получили немало контроля, нечасто прибегая к жестокости. Нет, мы способны на жестокость, если потребуется. Мы, не колеблясь, отошлем им сообщение с необходимым содержанием, но они и так все знали. В нас не сомневались.
Как я уже сказал, местные меня не беспокоили. Меня волновали посторонние; те, кто вступили на нашу территорию и посмели прикоснуться к тому, что не принадлежало им, и это проникло мне под кожу. Русские, большинство в нашей стране нелегалы, и без капли уважения в теле. Полиция называет их «организованной преступностью», но даже тень организованности у них отсутствует. Их власть не имеет настоящей иерархии, нет системы, которая держала бы людей в границах. Многие из них мелкие хулиганы, обычные воры, которые почистят ваш дом и украдут вашу машину, но есть и такие, как браться Владимир и Стефан, они намного опаснее. Эти ублюдки пройдут мимо вашей машины и денег, но сожгут ваш дом и изнасилуют вашу жену лишь для развлечения. Они не боятся ничего и никого, у них нет ни тени уважения к настоящей власти и позиции в городе, и уже это делает их врагами. Они вторглись на нашу территорию и забрали то, что принадлежало нам, и поэтому их дни сочтены. Если хоть один из них приблизится к этой собственности или даже дыхнет в направлении Бентли, то получит пулю между глаз прежде, чем поймет, что происходит. Прежде, чем успеет сказать хоть слово или похлопотать за свою жизнь.
Потому что в тот момент, когда я покинул борт самолета и вступил в Чикаго, я больше не Доктор Ка, или Папа, и даже не доктор Каллен. Эти люди, живущие в Форксе, не имеют со мной ничего общего. У меня нет ни сочувствия, ни сострадания, ни сопереживания, ни жалости. Я теряю способность чувствовать, и хоть это вызывает сожаление, но это единственный способ жить моей жизнью. В тот миг, когда самолет идет на посадку, я блокирую эмоции и потом с трудом вспоминаю, почему я делал то, что делал. Нет, я не доктор Каллен, когда я в Чикаго. Я никого не лечу; мне плевать на всех.
Я Карлайл Каллен, Консильери Чикагского Подразделения. Я убийца; человек, о котором вас предупреждали родители. Я оставляю свои эмоции за закрытой дверью и действую на инстинктах, большинство из которых животные – мне нужно выжить. В моем мире «убей или будешь убит» и у меня нет ни малейшего желания умирать прямо сейчас. Еще столько предстоит сделать, слишком много людей зависит от меня. И я, не колеблясь, нацелю пистолет в вашу глотку, если вы вынудите меня, и я гарантирую, что когда нажму на курок, я не промахнусь.
Я один из самых опасных людей в стране и тот факт, что внутри я онемел, лишь усугублял угрозу. Это неприятно, но даже без женщины, живущей в кирпичном доме в нескольких шагах от меня, можно обойтись. Я не умру за нее, я не убью за нее, я едва вспоминал о ней и она это знала. Она не была так тупа, чтобы верить, что я беспокоюсь о ней, а тем более, люблю. Я любил женщину лишь однажды, и для меня она навечно останется единственной. Лишь она одна в Чикаго возвращает меня к жизни, она одна в этой отвратительной части страны возвращает мне чувства. В тот миг, когда я прохожу через ворота Кладбища на Склоне, мое сердце вновь пробуждается. Нездорово и угнетающе, что единственный человек, способный дать мне чувство жизни, был мертв, что я чувствовал себя частью происходящего только тогда, когда стоял у ее могилы.
Я вздохнул и посмотрел на часы. 8:59 вечера. Сейчас начало лета, вечер в Чикаго теплый, но ветреный. Элизабет любила такую погоду, любила дни, когда можно было открыть все окна в доме и позволить легкому ветерку ворваться в помещение. Она терпела жару, но я ее ненавидел, я предпочитал включать кондиционер круглый год. Я постоянно жаловался, кричал на нее, если в доме стояла жара. Я заходил внутрь и начинал потеть, духота портила настроение. В те времена я был таким вспыльчивым, я постоянно срывался, а она умело терпела мои перепады. Она была понимающей и любящей, а я порой обращался с ней совершенно неправильно. Del senno di poi son piene le fosse. Задним умом все крепки.
Я отошел от машины и поднялся по аллее к маленькому порогу перед парадной дверью. Я потянулся к звонку и нажал на кнопку, ожидая. Я закатал рукава своей светло голубой рубашки на пуговицах от Ральфа Лорена, теплый воздух коснулся моей вспотевшей кожи. Я услышал звук стучащих по деревянному полу высоких каблуков, а затем щелчок замка. Мое нетерпение росло. Через миг дверь открыли, и она появилась передо мной, на ее губах играла улыбка, а глаза пропутешествовали вниз по моему телу, изучая.
- Привет, Карлайл. Прошло много времени, - сказала она, в ее голосе звучали нотки флирта. Я ухмыльнулся.
- Привет, - просто сказал я, кивая ей. Я сделал шаг вперед и она отошла в сторону, чтобы впустить меня. Я пошел прямо в гостиную и услышал, как позади меня закрывают дверь.
- Хочешь вина? – предложила она, направляясь на кухню. Вздохнув, я сел на черный кожаный диван.
- Конечно, - ответил я, не особо заботясь о том, что буду пить; алкоголь лишь делал ее компанию сносной. Это ужасно, потому что она не была плохим человеком. Честно, она была довольно милой и легкой в общении, но все это не по мне. Я не встречался с женщинами и никогда не буду, но она самая близкая вещь к тому, что можно назвать стабильным. Эта стабильность была относительной, наши отношения состояли из любовных связей где-то раз в месяц, иногда чаще, зависит от того, сколько раз я посещаю Чикаго. Мы никогда не общались за пределами ее дома и она ничего от меня не ждет, за что я благодарен, потому что мне нечего ей предложить.
Я не тот тип мужчины, чтобы заводить goomah, у меня ее никогда не было и не будет. У меня нет ни сил, ни желания связываться с двадцатилетней эгоистичной девчонкой, которая будет считать мою жизнь гламурной и пожелает обменивать секс на материальные ценности и чувство власти. Это странно и смешно, каждый раз, когда я смотрю на этих девок и то, как они цепляются за руки мужчин из Borgata, мне интересно, куда смотрят их родители. Какая жизнь у них была, если они оказались в подобной ситуации. Красивые девушки, большинство из них обладают потенциалом, а они посвящают себя проституции рядом с опасными и не стоящими того людьми. Может, это лицемерно с моей стороны, учитывая, что я сам такой человек, но мне было тошно. Это не любовь; это чувство власти и процветания в жизни. Они использовали себя и свои тела, хотя не должны были. Каждый раз, когда я видел это, я содрогался. Я просто не могу понять, что хорошего в том, что двадцатилетняя королева красоты таскается с пятидесятилетним жирным итальянцем, у которого одышка и кашель, потому что он постоянно дымит кубинскими сигарами. Это отвратительно. Все это. Ни одни деньги того не стоят.
Но опять-таки, я убивал из-за денег. Какое у меня право судить?
- Вот, - сказала она, входя в комнату и протягивая мне бокал красного вина. Я взял его и кивнул, тихо благодаря. Она улыбнулась и сказала «пожалуйста», а потом присела рядом со мной. Я поднес бокал к носу и вдохнул, наслаждаясь ароматом. Элизабет всегда любила красное вино.
- Ты надолго в городе на этот раз? – спросила она, делая глоток. Я посмотрел на нее и пожал плечами.
- Пока не отправят домой. Я не уверен, - сказал я. Она была не наивна и знала наш образ жизни; она родилась в нем и выросла. Обычная principessa della mafia. Мы были близки по возрасту, я был лишь на несколько лет старше. Эсме присматривала за ней, когда та была ребенком, а ее отец был Консильери моего отца. Она привыкла к этой жизни, она унаследовала деньги от отца и понимала мое положение. Она знала, что на некоторые вопросы я не отвечу, и поэтому не спрашивала, она понимала, что в мафии нет ничего волнующего и прекрасного. И кстати, разговоры между нами сводились к минимуму. Нас это устраивало. Ничего вводящего в заблуждение, никаких недопониманий. Она знала, что это лишь секс, это всегда будет только секс. И у меня есть другие. Я уверен, что и у нее тоже, учитывая, что она красивая женщина, но мне было все равно. Мне плевать, чем она занимается в свое свободное время, когда меня нет рядом. Это меня не касается.
- Ты голоден? – спросила она через минуту. Я посмотрел на нее, медленно спускаясь взглядом по ее телу. На ней было простое черное платье, которое идеально облегало ее, подчеркивая изгибы. Платье было таким коротким, что когда она сидела, я видел кружевной верх ее черных чулок и застежки, которые крепили их к белью. На ней была пара туфель на высоком каблуке, которые удлиняли ноги и подчеркивали их стройность. Ее кожа была смуглой из-за сочетания итальянской наследственности и солнечных ванн, которые она регулярно принимала, волосы были темно каштановыми. В карих глазах поблескивали зеленые искорки, и иногда мне было тяжело смотреть в них. Зеленые точки напоминали мне о зеленых глазах яблочного цвета, в которые я всматривался каждую ночь, много лет, о самых красивых глазах на земле. Глазах, которые были окном в мир самой красивой души, души моей негодной жизни. Свет этих глаз погасили мои ошибки. Это невыносимо.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |