Я играла на уровне с золотыми монетами, я не была уверена, насколько далеко зашла в игре, и Эдвард уткнулся носом в мою шею и поцеловал. Я могла чувствовать, как его мягкий язык скользил по моей коже, посылая дрожь всему телу.
- Тебя раздражает то, что я выпивший? - спросил Эдвард, как только оторвался от моей шеи. Мои брови поднялись в замешательстве от его вопроса, мое внимание от игры переключилось, и Марио умер, упав. Эдвард протянул руку и забрал джойстик, посмеиваясь из-за окончания игры и растраченной мной последней жизни. Он возобновил игру и начал быстро проходить первый уровень. Я могла сказать, только глядя на экран, что его навыки игры ухудшались, потому что он, по крайней мере, был немного пьян.
- Нет, ты пьешь недостаточно для того, чтобы побеспокоить меня. И ты не пьешь, как мой отец, - сказала я, пожав плечами и откидываясь назад напротив него.
- Эта сволочь пила? - спросил Эдвард. Я вздохнула и кивнула.
- Да, - сказала я. - Чем больше он пил, тем хуже наказывал. На самом деле, сначала он не пил, когда взял на себя хозяйство, но чем больше он и его жена ругались, тем сильнее он начинал пить. Последние несколько месяцев были худшими.
Эдвард молчал мгновение и его внимание, казалось, приковано к экрану, но я могла сказать, что когда Марио стукнулся об скалу и даже не попытался перепрыгнуть, он был погружен в себя. Он передал мне джойстик, вздыхая.
- Я действительно хочу убить его, ты знаешь, - тихо сказал он, потягиваясь и хватая бутылку ликера. Он сделал глоток, и я повернулась посмотреть на него с удивлением. Он поставил бутылку и глянул на меня, нахмурившись. - Ты не знаешь, как сильно я хочу, чтобы этот ублюдок страдал за то, что сделал тебе, как сильно я хочу его смерти. Я была застигнута врасплох его серьезным тоном и уставилась на него, прежде чем я начала отчаянно качать головой - Ты не можешь сделать этого, - сказала я. Его глаза немного сузились, и я увидела вспышку гнева в них; зеленый стал немного темнее.
- Почему нет? Ты действительно не можешь защищать этого гребаного монстра, - резко сказал он, в его голосе слышался гнев. Я отрицательно покачала головой снова, вздыхая.
- Мне все равно, что с ним будет, Эдвард. Но меня волнует, что будет с тобой, - сказала я. - Я не хочу, чтобы ты убивал его, потому что не хочу, чтобы ты был убийцей.
Его глаза расширились, и он смотрел на меня с удивлением, очевидно, не ожидая такого ответа от меня. Я повернулась к телевизору и начала проходить уровень, не зная, что Эдвард думал о том, что я сказала. Я убила Марио до конца уровня и застонала, перезапуская игру. Я с трудом продержалась тридцать секунд прежде, чем он умер вновь; последняя жизнь кончилась. Я положила пульт, слегка раздраженная и Эдвард обнял. Он обнял меня крепче и, наклонившись, поцеловал меня в макушку.
(2) японская компания, специализирующаяся на создании компьютерных игры и игровых консолей
- Знаешь, есть люди, которые только и ожидают, что я пойду по стопам своего отца, - сказал он тихо. Я вздохнула, кивая.
- Почему так важно, что они хотят? – спросила я. Эдвард помолчал какую-то минуту, прежде чем пожал плечами.
- Я думаю, что потому что я действительно не хочу их разочаровать. Я имею в виду, что я никогда не знал, чего именно я хочу от жизни, поэтому идея поехать в Чикаго и просто вступить в организацию казалось мне наиболее простым и практичным путем, но сейчас у меня есть ты, и теперь я, наконец-то, действительно узнал, что я хочу. Я хочу тебя, и то, чего хочешь ты – имеет значение для меня. Если ты не хочешь, чтобы я делал это дерьмо, то я действительно должен об этом подумать, понимаешь? Потому что это будет и твоя жизнь тоже. И ты значишь для меня гораздо больше, чем эти уроды, - сказал он. Я немного улыбнулась, вздохнув, чувствую небольшое облегчение от его слов. Может Доктор Каллен был прав, может его желание осуществится, и Эдвард не последует по его дороге и не спуститься вниз, в конце концов. Я не могу лгать, мысль о том, что Эдвард будет бандитом и убийцей, действительно беспокоит меня. Я могу принять все его недостатки, но разве смогу я принять его, если он будет убивать людей и красть для прибыли?
- Ты - единственный, кто важен для меня, - пробормотала я наконец, потому что это было правдой. У меня не было ничего, кроме него; он – единственное светлое пятно в моей жизни. Он прогудел что-то в ответ на мои слова, сжимая меня крепче.
- Знаешь, может, мы просто уйдем, - сказал он через секунду. Я наморщила лоб в замешательстве, не уверенная в том, что он имеет в виду, - Эмметт найдет способ вырубить этот чип, поэтому мы больше не будем отслеживаться и сможем просто сбежим.
Я чувствовала, как страх снова поднимается во мне от его предложения, беспокоит, что он до сих пор рассматривает вариант побега от чего-то, с чем мы сталкиваемся. В любом случае, это не выход, - Ну, я не думаю, что мы можем, - быстро проговорила я. Эдвард вздохнул.
- Почему нет? – спросил он.
- Я не знаю, я просто думаю, что нам нужно подождать. Я не хочу, чтобы ты бросал все ради меня. Я не хочу, чтобы ты уходил от своей семьи. Может быть, если мы просто оставим все, как есть и подождем, то все получится, - сказала я. Эдвард молчал, и я закрыла глаза, его молчание заставило мое сердце забиться сильнее. Он подозревает меня?
- Если ты этого хочешь, - сказал он, в конце концов.
Я вздохнула с облегчение, кивая, - Я просто не хочу каких-либо проблем на какое-то время. Я провела всю свою жизнь в суматохе, подставляя свою спину, и это опять будет так же, если мы сбежим. Поэтому, можем мы просто забыть об этом всем прямо сейчас и просто быть, просто сейчас? Твой отец не такой плохо обращается со мной, он не причиняет мне боль.
Я лгала сквозь зубы, все еще уверенная, что Доктор Каллен может ранить меня в сердце, если будет считать, что это неизбежно, и будет следить за мной, но я все равно надеялась, что Эдвард не увидит этого и просто согласится с этим, - Сейчас мы останемся, - сказал он в конце, сделав паузу, прежде чем добавить, - Пока что.
Я кивнула, зная, что не совсем избежала ситуации, но, по крайней мере, отложила ее на какое-то время, пока я не смогла придумать что-нибудь получше, понимая, что вообще происходит или как лучше планировать, чтобы все исправить. Мы оба молчали какой-то момент, прежде чем Эдвард схватил джойстик, - Ты доиграла? – спросил он. Я кивнула, глядя на него и улыбаясь. Он улыбнулся в ответ и положил его обратно в коробку, и я встала, беря свой напиток.
- Я задавалась вопросом, что было в тех коробках, - сказала я, припоминая, как видела их, когда убиралась в его комнате, - Так тут ты прячешь свои игрушки? – спросила я игриво. Он посмотрел на меня и усмехнулся, качая головой.
- Гораздо больше, чем просто игрушки, Белла. Именно там я храню старого себя, - сказал он. Его слова не имели для меня полного смысла, я не до конца понимала, и он, осознал это, увидев мое выражение лица, - Все, что я храню с Чикаго, в этой коробке.
Я кивнула, понимая. Я села на кровать и, глотнув свой напиток, заглянула вовнутрь коробки. Он закончил упаковывать видеоприставку и закрыл коробку, запихивая ее под кровать. Он колебался, прежде, чем вытащить оттуда коробку поменьше. Он снял крышку, и я увидела, что там находятся в основном бумаги и фотографии. Он прощупал все дно коробки, прежде чем вытащил фотографию в черной рамке. Он протянул ее мне, и я осторожно взяла ей, неуверенная, что он дал мне. Я перевела взгляд вниз на картинку и застыла, когда мои глаза наткнулись на женщину яркими волосами и глазами, как и у Эдварда, стоящую с маленьким мальчиком, который был очень сильно похож на Эдварда более десяти лет назад. Я шокировано разглядывала это, через секунду меня словно ударило недоумение, когда у меня возникло странное чувство знакомого. Я сразу поняла, что это мама Эдварда и он сам, но мне это казалось чем-то еще более знакомым. Будто я видела это раньше, но я знала, что я не могла, так как никогда раньше не заглядывала в коробку Эдварда, и никто из них никогда не показывал мне ее фотографию. Но независимо от этого, у меня сложилось впечатление, что я узнаю это, почти как чувство дежавю.
Мать Эдварда была ошеломляющей. Высокая, со светлой кожей, выразительными зелеными глазами и слегка волнистыми рыжими волосами. Он практически светилась на фото, и я могла просто сказать, глядя на нее, что ее младший похож очень на нее. А Эдвард… несмотря на том, сколько прошло времени, Эдвард до сих пор оставался Эдвардом. У него непослушные волосы и эмоциональные глаза, бледная кожа с еле заметными веснушками на носу. И очень легко можно сказать, что он любил свою маму больше всего, потому что то, как он смотрел на ней, было действительно ошеломляющим. Он смотрел на нее так, будто она была самой красиво вещью на планете, и для него, наверное, она таковой была. И это ошеломило меня, потому что я очень хорошо знала этот взгляд. Это был взгляд, который пропал со всех картинок, где я видела Эдварда, за несколько последних лет, но то выражение я вижу все время, когда я смотрю на него сейчас.
Это взгляд мальчика, который знает и чувствует любовь.
Я чувствовала, как в моих глазах появляются слезы, все тяжело переносилось мной. Моя любовь к нему, его явная любовь ко мне, и, прежде всего, любовь между матерью и сыном. И боль, огромная боль. Какую оба – мать и сын, - чувствуют в последний момент, когда они вместе, перед тем, как ее жизнь закончилась, прежде, чем Эдвард стал свидетелем того, как свет покинул ее. Потому что глядя на фотографию, я могла ясно увидеть, что она приносила свет в каждую жизнь, к которой хоть где-то имела значение. Мальчики всегда говорили так высоко о своей матери, превознося ее, как святую, как ангела, и не разочаровывались или даже не уменьшали свое мнение. Потому что она была для них всем, чем должна была быть.
Я была в таком оцепенении, глядя на картинку, и с такими бушевавшими во мне эмоциями, что и не заметила, как Эдвард сел рядом со мной и положил руку на картинку. Я перевела взгляд на него, и он грустно улыбнулся, поднося пальцы и вытирая кончиками мои щеки. Я поняла, что я плачу, что слезы стекали медленно и незаметно. Эдвард смотрел на меня с любовью, и наклонился, оставляя на моих губах легкий поцелуй.
- Я знаю, она одела меня ужасно, но тебе совершенно не нужно из-за этого плакать. Я обещаю больше никогда не носить желтый, зеленый и яркие красные высокие ботинки, без переживаний, - сказал он игриво. Я улыбнулась и перевела взгляд на картинку. Он убрал свою руку, и я легко рассмеялась, когда увидела, что он действительно одет в пару разноцветных ботинок.
- Они не так уж и плохи, - сказала я игриво. Он хихикнул, качая головой.
- Я ненавидел эти гребаные ботинки, - сказал он, - Но я носил их ради нее.
Я улыбнулась в ответ и кивнула, глядя на фото несколько секунду: я до сих не понимала это ощущение знакомости, - Она очень красива, - сказала я.
- Да. Я говорил тебе, что я очень похож на нее, - сказал он.
Я кивнула, это действительно правда. Я подумала, что, возможно, фотография вызвала во мне такую волну ощущений, только потому, что там была так много от Эдварда. Я колебалась, но отдала фотографию Эдварду. Он взял ее, и я ожидала, что он положит ей обратно в коробку, но он встал и подошел к столу, кладя ее туда. Он обернулся и улыбнулся мне, закрывая коробку и заталкивая ее обратно под стол.
- Ты хочешь прилечь и посмотреть какой-то фильм или еще что? – спросил он. Я кивнула, и он подошел, хватая DVD и ставя его в проигрыватель. Мои глаза расширились, когда он расстегнул и снял брюки, швыряя их на пол. Он подошел к выключателю и выключил свет, прежде чем схватить пульт и забрался на кровать в боксерах. Он потянул меня к себе, и я положила голову ему на грудь, переплетая ноги вместе, обнимаясь. Фильм начался и уже через десять минут мои веки начали закрываться.
Я поняла, что мое опьянение сказывается на сне, так как я быстро согрелась. Я крепко спала, прежде чем привидевшийся сон стал прерывать мой мирный отдых. Я увидела большой белый дом, который стоял на большом участке коричневой земли, с потрепанным сараем рядом с ним. Я снова была в Финиксе, и все казалось настолько реальным, что я почти чувствовала тепло от палящего кожу солнца. Я чувствовала грязь между пальцами, и она была теплой, но не обжигающей, потому что я так привыкла к ней. Я бежала, ветер ударял мою кожу, охлаждая ее от жары. Я не смотрела, куда я несусь, поэтому врезалась во что и падала назад на попу.
Я посмотрела вверх и могла различить фигуру, потому что солнце ослепляло меня, так как было ярким и сияющим. Я смутилась на мгновение, а затем мягкий сладкий голос раздался в тишине, - Ты очень грязная, малышка, - сказал голос. Я недоуменно пыталась понять, что они говорят, и спросила их где, смотря на себя вниз. Раздался сладкий смех, и слепота растаяла, когда фигура присела на корточки, чтобы посмотреть на меня, яркие рыжие волосы и зеленые глаза ошеломили меня. Явная красота, любовь и сострадание на ее чертах. До этого момента в жизни я не видела ангелов, но сейчас была уверенна, что она была одной из них. ‘Везде’, ответила она на мой вопрос, улыбаясь с любовью, и подняла палец, дотрагиваясь им до моего кончика носа.
В момент, когда она дотронулась до меня, я проснулась и села на постели, часто моргая и быстро дыша. Мое сердце бешено билось в груди, замешательство и неверие накрыли меня.
Это невозможно, я не могла знать ее. Я бы вспомнила ее раньше, я клянусь, я помню всех, кого видела. Но во сне она была там, в Финиксе. И она говорила со мной, и я не знала, сколько мне тогда было лет, но я была маленькой, и эти воспоминания были запрятана очень глубоко.
Я взглянула на Эдварда, который скрутился в клубочек, крепко обняв руками подушку. Я смотрела на его спящую фигуру и вдруг вспомнила, что Доктор Каллен говорил мне на Рождество.
- Впервые я встретил тебя, Изабелла, когда тебе было три года. Ну, ты сказала мне и моей жене, что тебе три, но подняла только два пальчика, - сказал он, - В любом случае, меня немного удивляет, что ты помнишь мою сестру, но не меня, хотя в то время и видел тебя несколько раз.
Мои глаза широко распахнулись от шока, когда я увидела Доктора Каллена, воспоминание всплыло в голове: - Спасибо, что проведали меня! – сказала я, обнимая его ногу. Он похлопал меня по голове и улыбнулся, говоря – Всегда пожалуйста, дите.
Я чувствовала, что на моих глазах наворачиваются слезы, шок пробегал через меня, меня ошеломила, что я не вспомнила ничего из этого раньше. Мои руки дрожали, а сердце бешено колотилось. Я аккуратно вылезла из кровати, стараясь не беспокоить Эдварда, и подошла к его столу. Я кратко взглянула на него, убеждаясь, что он все еще спит, прежде чем перевести взгляд на фотографию вновь. Я наклонился в темноте, пристально рассматривая Элизабет Каллен, на меня накатили неясные воспоминания, которые я видела все яснее.
- Лиззи, - прошептала я, легко улыбаясь, ошеломленная тем, что совсем забыла о встрече с ней. По некоторым причинам я отвергала эти воспоминания, хотела забыть. Он проведывала меня несколько раз, которые я могла вспомнить, а потом просто исчезла. Я была маленькой, так что я не понимала этого, я думала, что она больше меня не любит. Какое-то мгновение я смотрела на ее фотографию, прежде чем мои видение затуманилось, - Теперь я помню, почему хотела, чтобы меня называли Иззи, - мягко прошептала я, и слезы начали скатываться по моей щеке.
Я услышала движение на кровати, и быстро положила фотографию, глядя на Эдварда. Он осматривался вокруг, и я быстро вытерла слезы. Смотрела на него секунду, после чего мои глаза распахнулись в шоке, когда я вспомнила, что Эдвард говорил, что ему странно знакома фотография с моей матерью.
Может быть, я встречала и его тоже?
Глава 44. (Бес)смыслица
"Маятник разума колеблется между смыслом и бессмыслицей,
а не между правильным и неправильным"
Карл Джанг
Эдвард Каллен
Я перекатился и протянул руку в поисках изгибов Изабеллы, чтобы подвинуть ее к себе и обнять, как мы обычно спали. Похлопав по кровати, я не нашел ее, и быстро открыл глаза. Я нахмурился от удивления, когда понял, что кровать пуста, на том месте, где должна спать Белла, нет ничего, кроме одеяла, простыней и подушки. Я глянул на дверь ванной комнаты, но та была открыта, а свет выключен, значит, очевидно, ее там нет. Быстро сев, я услышал шарканье позади себя. Резко повернув голову, я увидел, что Изабелла идет с другого конца комнаты. Она быстро скользнула в кровать и перелезла через меня, ложась ко мне спиной. Я несколько секунд смотрел на нее в полном удивлении, прежде чем лечь и обнять ее.
- Иди сюда, детка, - прошептал я хриплым после сна голосом. – Ложись со мной, - я притянул ее ближе и она не сопротивлялась, развернувшись ко мне лицом и устраиваясь поудобнее.
Она положила голову мне на грудь и обняла меня рукой. Я склонил голову и поцеловал ее в макушку, вздыхая.
– Что ты делала? – с любопытством спросил я.
Она вздохнула и слегка пожала плечами.
– Не могла уснуть, - промямлила она.
Я подозрительно глянул на нее и не купился на эту чушь, потому что вчера она быстро вырубилась и даже крепко проспала весь дурацкий фильм. Можно не сомневаться, бессонницей она не страдала.
- Что не так? – спросил я.
- Ничего, - пробормотала она.
Я сердито выдохнул, снова не веря в этот бред.
- Как насчет того, что я снова задам этот вопрос, и ты, наконец, расскажешь мне правду? – раздраженно спросил я.
Она знала, что я ненавидел ее паршивые секреты, и это терзало меня всю ночь напролет, ведь я еще вчера, б…ь, знал, что она что-то скрывает. Даже когда я забирал ее из госпиталя, она вела себя странно, она не делала что-то особенное, просто у меня был нюх на подобную хренотень. Я надеялся, что она, черт возьми, расслабится, и это уйдет, что я просто вообразил себе что-то, и это всего лишь напряжение после дня взаперти с моим невыносимым отцом. На короткое время я позволил себя отвлечься, но теперь ясно, что она скрывала от меня тайну, и это дерьмо мне не нравилось. Ни капли, б…ь.
- Что ты имеешь в виду? – осторожно спросила она ровным голосом.
Я вздохнул и покачал головой.
- Я имею в виду, что я, черт побери, прекрасно знаю, ясно вижу, Изабелла, что у тебя что-то на уме. Ранее ты говорила, что знаешь - ты можешь говорить мне все, так что, на хер, выплесни это, - с раздражением сказал я, потому что мои глаза горели от усталости и я хотел только одного: быстрее решить эту гребаную проблему и заснуть, но я не мог сделать это дерьмо, пока ее что-то тревожило.
Она целую вечность лежала тихо, молча, без эмоций, поэтому я заинтересовался - может, она, на хер, заснула? Рукой я потер глаза и слегка застонал, злясь. Наконец она вздохнула и сдвинула тело.
- Наверное, сейчас не время, - тихо сказала она.
Я снова застонал, на этот раз громче, и начал переворачиваться на бок, чтобы увидеть ее. Она сдвинулась с моей груди и отвернулась, чтобы спрятать от меня лицо, но я придержал ее рукой, не позволяя этого. Я горел желанием выяснить все и вернуться к долбаному сну. Не имеет значения, насколько я устал, мое сознание просто, б…ь, не успокоится и не уснет, если она продолжит свое проклятое странное поведение по неизвестной мне причине.
Она подняла на меня взгляд, и я застыл, ошеломленный выражением ее лица. Она выглядела практически опустошенной, грусть проступила в ее чертах сильнее, чем когда-либо. Будто она только что увидела, как кто-то пнул ее говенную собачку. Я видел скорбь, словно кто-нибудь, б…ь, умер, и ее мир покачнулся.
- Нет, время. Что не так, что произошло? И не надо мне отвечать, что ничего, или что ты в порядке, потому что я не собираюсь верить в эту хрень. Поэтому, если ты, черт возьми, любишь меня, как говоришь, то расскажешь мне, что, во имя преисподней, терзает тебя, - сказал я, отчаянно желая знать, что ее расстраивает.
Она уставилась на меня, на долю секунды в ее глазах промелькнула паника, и я почти почувствовал себя плохо от такого эмоционального шантажа, но сейчас у меня была другая причина для волнения. Неправильно упоминать нашу любовь лишь для того, чтобы заставить ее, на хер, выложить все, что у нее на уме, но в то же время неправильно с ее стороны, б…ь, не говорить мне о происходящем.
Она не отрывала от меня взгляда и выглядела паникующей, поэтому, могу сказать, ее голова работала быстро. Она, б…ь, пыталась придумать, как выбраться из этого, как найти лазейку в моем шантаже. Что бы это ни было, она явно не хотела говорить, но у нее не было иного выхода.
- Я что, должен сыграть в 21 вопрос, чтобы вытянуть из тебя эту ерунду? Я думал, мы уже прошли этот этап, но похоже, что нет, - с раздражением сказал я, поднимая руку и сжимая переносицу.
Я пытался держать свой темперамент под контролем, чтобы не расстроить ее еще больше. Но я намеревался расколоть ее и потребовать, чтобы она поведала мне каждую мысль из своей головки.
Она быстро отрицательно покачала головой.
– Мы прошли этот этап, - сказала она.
Я вздохнул.
- Тогда почему ты скрываешь от меня разное дерьмо? Ты странно себя ведешь, как вернулась из госпиталя. Там что-то произошло? Отец тебе что-то сказал? – спрашивал я, пытаясь найти сраную зацепку.
Она уставилась на меня, и я снова заметил вспышку паники, стоило мне упомянуть отца. Я кивнул, внутри закипел гнев, когда я понял, что я на правильном пути.
– Что он сказал? Он, б…ь, угрожал тебе? – резко спросил я.
Она опять быстро покачала головой с испуганным видом, но не стала ничего уточнять, так что мой гнев от этого не утих. Она по-прежнему умалчивала эту хрень.
Сделав глубокий вдох, я пробежался рукой по волосам и закрыл глаза, стараясь успокоиться, потому что срыв и крики ничего не решат. Она только замкнется еще больше, расстроится, а я этого не хотел. Я хотел, чтобы она открылась мне, и мое мудацкое поведение проблему не решит. Я собирался использовать все свое обаяние, чтобы вытянуть это из нее, что было, на хер, смешно, учитывая, что она моя девушка и пообещала верить мне, поэтому мы не должны играть в эти поганые интеллектуальные игры. Но по какой-то причине она хотела играть, поэтому я должен был предвидеть ее ходы и использовать возможность манипулировать ей.
Я моргнул и глянул на нее, замечая, как выжидающе она смотрит на меня. Я вздохнул, потянувшись к ней и убрав непослушные прядки волос с лица. Кончиками пальцев я легонько коснулся ее кожи, и ее веки с трепетом закрылись.
- La mia bella ragazza, - пробормотал я. - Non capisco (1).
Она снова открыла глаза и вернулась ко мне взглядом, выражение ее лица было удивленным. Я убедился, что мой голос по-прежнему нежный и чарующий, делая ставку на итальянский. Я понял, что эта байда не причинит ей боли. Мой итальянский был глубоко американизированным, иногда так сильно, что сами итальянцы не понимали, что, на хер, я говорю. Но мафия его использовала, они тоже говорили на американском наречии этого дерьма. Это была сумасшедшая смесь диалектов, большинство из которых пришли из южной Италии, грамматически искаженные, а ударения и вовсе были хреновыми, ведь я родился и вырос в Америке. Но я могу очень успешно применять эту лажу, когда хочу, когда я особенно стараюсь, как, например, сейчас. Я улыбнулся выражению ее лица, довольный, что паника на нем исчезла.
- Tanto gentile e tanto onesta pare la donna mia, - сказал я, стараясь произносить серьезно.
Ее губы дрогнули в улыбке.
- Что это значит? – с любопытством спросила она.
Я не отрывал от нее глаз с минуту, улыбаясь.
- Это значит: "Моя леди так добра и честна", - сказал я. – Это диалог из "La Vita Nuova" Данте. Поэзия, как я понимаю.
Мои брови сконфуженно нахмурились, когда я произнес эти слова – с каких, на хер, пор я начал цитировать стишки? Что, б…ь, со мной случилось? Я превращаюсь в настоящую киску.
Она кивнула, улыбаясь.
– Так мило, - сказала она. – А ты знаешь еще?
Я вздохнул и нерешительно кивнул, я вспомнил эти строки, чтобы, черт возьми, очаровать ее, но мне совсем не улыбалось цитировать всю это гонево целиком. Но она ожидающе смотрела на меня, очевидно, желая услышать больше, и коль скоро я люблю ее, то дам любую долбаную вещь, которую она пожелает, даже если это значит рассказывать наизусть любовную поэму какого-то педика в три часа ночи на итальянском языке.
- Quand'ella altrui saluta, ch'ogne lingua deven… uh… (2), - c запинкой произнес я, внезапно замолкая, запнувшись на полуслове и, на хер, не в силах вспомнить остальное. – Иисусе, слишком рано для этой фигни. Или слишком поздно, без разницы. Спроси меня завтра, когда я смогу связно мыслить.
Она улыбнулась и кивнула.
– Хорошо. Тогда нам лучше лечь спать, - пробормотала она.
Я быстро покачал головой.
- Скажи мне, что сделал отец, tesoro, - сказал я.
Она глянула на меня, ее улыбка сползла с лица.
– Не надо так переживать. Я не выйду из себя, обещаю. Если до этого дойдет, мы просто убежим. Я же говорил.
Ее глаза слегка расширились, вернулась эта адская паника.
– Мы же решили, что остаемся, помнишь? – спросила она. – Никакого бегства.
Я вздохнул, все еще раздраженный и совершенно не понимающий ее настроя торчать здесь, если мы можем найти способ свалить. Понимаю, она не хочет, чтобы я уходил от своей семьи, но она должна понимать, что значит для меня больше. Я люблю свою семью, но это моя жизнь, и я должен жить для себя. Я оставлю все это и уйду, начну новую жизнь с ней, где-нибудь далеко. Она будет заниматься уборкой, все равно она не умеет ничего другого, так почему бы мне тоже не подвизаться в этой сфере?
Должен признать, она ошеломила меня еще раньше, когда я заявил, что хочу убить ее отца. Дело в том, что этот ублюдок не заслуживал того, чтобы дышать после всех ее мук, и я фактически чувствовал это своим долгом – обеспечить, чтобы его поставили на место. Она моя девочка, и я говорю это не как собственник (хоть иногда я бываю жутким собственником). Я говорю это относительно. Мы принадлежим друг другу, и это неизменно. Она сказала мне, что я не могу так поступить, и я разозлился, поначалу думая, что она собирается выгораживать этого чокнутого мудака, но потом оказалось, что она, б…ь, имеет в виду меня. Она сказала, что я не могу это сделать, не могу его убить, потому что я буду убийцей. И даже звук этого слова - "убийца" - пошатнул меня. Иисусе, я не хочу быть проклятым убийцей. Слышать, как она говорит это вслух, было достаточно, чтобы поставить меня на место. Изабелла хорошая и невинная, несмотря на то дерьмо, через которое она прошла. И я хочу быть достаточно хорошим для нее – разве я буду ее достоин, если ступлю на этот путь? Не уверен. Сможет ли она принять такую погань, если до такого дойдет? Предпочитаю думать, что сможет, но это не наверняка. Я не говорю, что не наступит момент, когда я буду решать - идти ли мне по этому пути; но я понял, что не хочу заставлять ее принимать такое решение и сознательно выбирать убийцу. Моя мать сделала этот выбор, моя тетя Эсме сделала этот выбор, и обе нашли равновесие между добром и злом. Я имею в виду, большую часть времени им хорошо это удавалось, они казались довольно счастливыми, будто верили, что мой отец и Алек заслуживали этого. Но факт остается фактом – они должны были выбирать это дерьмо, притом, что обе были хорошими, нравственными женщинами. Им пришлось отказаться от своих принципов и убеждений и принять проклятого убийцу в свою жизнь во имя любви. Хочу ли я, чтобы Белла делала такой выбор? Она достойна лучшего, чем эта гнусность.
- Если ты хочешь остаться на месте, мы останемся. Без разницы. Хочешь убежать - мы убежим. Тебе выбирать, - сказал я.
Ее глаза расширились от удивления, и я пожал плечами.
– Все, что я знаю: где бы ты ни была, там буду и я. Мы принадлежим друг другу. Мы как… две горошины в горшке, детка. Как ореховое масло и желе, как макароны и сыр. Эта ерунда может быть хорошим и само по себе - одно, но если ты смешаешь их вместе, будет просто, на хер, лучше. Понимаешь?
Полусонный, я был на грани безумия от истощения, но в голове все еще ощущалась водка, поэтому я не был уверен, что в моих словах, б…ь, есть смысл. Она, наверное, решит, что я идиот, подумает, что, мать вашу, со мной не так, но для меня все было логично. Через секунду она улыбнулась.
- Ты имеешь в виду, как спагетти и фрикадельки? – спросила она. – Или хлеб и масло?
Я криво улыбнулся.
– Да, видишь, ты меня поняла. Мы как гребаное молоко и печенье, детка.
Она засмеялась.
– Соль и перец, - сказала она. – Чипсы и крем-соус.
Я кивнул.
– Черт, да. Это должны быть охеренные волнистые картофельные чипсы и соус "Французский лук", - сказал я. – Без вариантов.
Она засмеялась, покачивая головой.
- Привередливый, - прошептала она.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |