Ксения Николаевна Баштовая 9 страница

Осталось только выяснить, к чему все эти барсы и ящеры привели.

Нет, конечно, можно предположить, что раз очнулся не в темнице, а во вполне приличной комнате, то вешать тебя прямо здесь и сейчас не собираются. Но, с другой стороны, – а что, если все это просто уловки, чтоб расслабился, успокоился, перестал переживать?

Мажордом подхватил кувшин, стоявший на тумбочке подле кровати, налил немного темной густой жидкости в кружку:

– Выпейте, вам будет легче.

– Что это? – осторожно уточнил Мадельгер, но руку за стаканом протянул.

– Общеукрепляющее. Отвар корня горечавки.

Похоже, над ним решили поиздеваться.

Впрочем, на лице лекаря не было ни малейшей эмоции. Казалось, он обращается не к человеку, а к какой-то мебели, и ему совершенно безразлично, что будет дальше.

Горький напиток было почти невозможно проглотить. Казалось, он застрял в глотке и протолкнуть его глубже нельзя никак. Странно, правда, что, когда все-таки удалось осушить кружку, Мадельгеру, в принципе, полегчало. Нет, головная боль все еще гнездилась в висках, но в целом… По крайней мере, прошла та противная слабость, что превращала мышцы в холодец.

Ландскнехт вернул кружку и тихо выдохнул:

– Спасибо.

Мажордом его ответом не удостоил. Оглянулся на хозяина, задавая молчаливый вопрос, и, углядев короткий кивок, направился к двери, даже не удосужившись ответить на благодарность.

Дождавшись, пока за Бертвальдом закроется дверь, лорд-манор встал с кресла и подошел к кровати. Мадельгер попытался сесть. Получилось с очень большим трудом. Хорошо хоть, уже знакомый огненный комок пока что не проявлялся.

– Почему у вас действует Знак Единого?

– Что?! – Уж такого вопроса Мадельгер точно не ожидал. Он-то предполагал, что разговор будет – если он вообще начнется – или о ведьме, или о саламандре, но никак не о том, о чем заговорил его собеседник.

Вместо ответа Адельмар вскинул руку и резко начертил в воздухе Знак. Естественно – никаких последствий это не возымело.

– Знак. Когда вы его сделали, реакция была такая же, как если бы его сделал монах. Почему?

– Это долгая история, – хмыкнул ландскнехт. По крайней мере, сейчас он уже не видел причин для увиливания и молчания. Хотя бы потому, что пока что не уяснил свой статус.

– Думаю, у нас есть время.

Мадельгер вздохнул и, прекрасно понимая, что другого варианта у него нет, тихо заговорил:

– Я был в храмовом училище… Хотя нет, пожалуй, надо начать с другого… Я так понимаю, саламандру вы уже видели?

– Барса?

– Значит, видели, – кивнул наемник. Подбирать слова приходилось с трудом. А выговориться хотелось. – Я был ребенком, когда случайно поймал саламандру. Монахов поблизости не было, в Борн они редко заходят, родителям пришлось обратиться к дертонжским пограничникам. Я… Не знаю, как и почему так вышло, но саламандру изгнать не удалось. Она оказалась запечатанной внутри. Потом родители отдали меня в храмовое училище. Сейчас я понимаю, что они надеялись, что так я научусь владеть собой, а тогда… В общем, в шестнадцать лет я сперва, когда они приехали меня навестить, устроил скандал, заявил, что я не хочу быть монахом… А потом просто сбежал из училища. Так что… Монахом я не стал, но основы знаю… Больше вопросов нет?

Он подозревал, что ответ будет однозначным. В самом деле, какие вопросы, если, в принципе, ответил на все. Ошибся, как оказалось.

– Это вы были в Бруне?

Тихий грустный смешок.

– К несчастью… Я надеюсь, та Селинт мертва? – Вопрос был немного не в тему, и Мадельгер это прекрасно понимал, да и вопросы сейчас задавал не он, но больше всего наемник сейчас хотел раз и навсегда уяснить для себя, закончился ли тот кошмар.

– Помощница Аурунд?..

И сердце пропустило удар. Наемник молча кивнул и услышал тихое:

– Да… А Селинт Шеффлер жива.

– Я рад, – хмыкнул наемник и с удивлением понял, что он не врет. Он действительно был рад тому, что эта наивная сероглазая дурочка не была выжжена саламандрой вместе с той, другой Селинт. Рад тому, что расчет относительно двух личностей оказался верен.

– Правда… Тут возникает другой вопрос, – задумчиво протянул Адельмар. – Вы ведь знаете, что Храм требует отправлять на виселицу тех, кто присваивает духовный сан?

Ландскнехт фыркнул:

– А вы знаете, что Храм требует отправлять на эшафот тех, кто помогает колдунам или сам заподозрен в колдовстве?

Он блефовал. Отчаянно блефовал. Жизнь его, это понятно, наверное, даже идиоту, сейчас находилась в руках лорд-манора. Но с другой стороны, если бы его действительно собирались повесить, так зачем все это лечение?

Кажется, Адельмар Сьер подумал о том же. По губам мужчины скользнула легкая улыбка.

– Я слышал об этом. И решил, что оптимальный вариант – оплатить вам изгнание саламандры по тарифу, предусмотренному Певкинским договором, отец Мадельгер.

Лорд-манор просто-напросто решил купить его молчание. Впрочем, разноглазый не собирался спорить. Ну, разве что самую малость.

– По двойному тарифу, сын мой, – сладко протянул он.

– Почему?!

– Так саламандр ведь было две…

Адельмар усмехнулся:

– Пусть будет по-вашему, отец Мадельгер.

Лжемонах медленно кивнул, вскинул руку, осеняя правителя Ругеи Знаком Единого. В грудь толкнулась легкая и знакомая воздушная волна…

…В воскресенье весы так и не доставили. В понедельник тоже. Лишь во вторник, на рассвете, удалось решить вопрос с запертыми в темнице двумя спорщицами. Взвешивание благополучно показало, что обе они больше ста фрисских трой-фунтов[4], а значит, метла их не поднимет и ведьмами они быть не могут. В принципе, Адельмар так и предполагал – достаточно было глянуть на пропорции обеих дам, но для успокоения души…

Взвещивание проходило публично, во внутреннем дворе Лундера, все с интересом наблюдали, как толстые тетки взбираются на чаши весов, а потому никто не заметил, как из замка выскользнул, неодобрительно покосившись на разгромленную крышу женской половины замка, сухощавый монах в длинной рясе. Низко надвинув капюшон, он уже вышел за ворота, когда его догнала светловолосая девушка.

– Отец Мадельгер, подождите!

Монах что-то зло буркнул себе под нос, но остановился. А когда он повернулся к обращавшейся, по его лицу и вовсе разливалась благостная улыбка:

– Да, дитя мое? Что ты хоте… Скримслова пучина!

Это была Селинт. Разглядеть цвет глаз было невозможно, но Мадельгер искренне надеялся, что они будут серыми. Еще одного общения с голубоглазой ведьмой он бы просто не пережил.

Девушка замерла, озадаченно уставившись на него:

– Простите?

Для начала стоило изобразить вежливость и обходительность:

– Вы… Ты что-то хотела?

– Да, отец Мадельгер… Я… Простите, я не знала, что вы монах, а ваша одежда… Поэтому я и считала, что вы ландскнехт… – Кажется, ей и самой было неудобно в нынешнем платье. Сейчас на девушке был наряд, достойный если не дворянки, так богатой горожанки точно: длинная юбка была расшита цветами, а корсет украшен кружевом. И, судя по всему, Селинт не совсем была уверена, что этот туалет ей подходит, – девушка нервно теребила рукав рубашки и стыдливо опускала глаза. – Я… Хотела сказать… Спасибо за изгнание саламандры! – выпалила она и замолчала, опустив глаза.

По крайней мере, сейчас все встало на свои места. Можно было не опасаться, что перед ним стоит та, другая Селинт. А это значит и еще одно – что можно выдавить слащавую улыбку и елейно протянуть:

– Все в порядке, дитя мое. Очень часто мы все – не те, за кого себя выдаем.

Девушка улыбнулась в ответ, а потом вдруг протянула на ладони сплетенный из шерстяной нити узелок:

– Возьмите, отец Мадельгер.

– Что это?

– Науз… Ой! Вы не подумайте, я не ведьма, честное слово! Оно не колдовское, совсем нет, оно просто так, на удачу! Я не ведьма, честно!

Монах усмехнулся и, осенив спасенную Знаком Единого, осторожно принял из ее рук подарок.

Расколотое бревно отлетело в сторону, и Росперт потянулся за следующим.

– Однако… Не ожидал увидеть тебя здесь. – Этот голос он узнал бы из тысячи.

Шварцрейтар оглянулся. За то время, пока он не видел Мадельгера, ландскнехт умудрился раздобыть новый костюм – такой же петушиной окраски, как и старый, – и обзавестись широкополой шляпой с перьями. Довершал наряд кацбальгер[5], украшенный по рукояти и ножнам золотой гравировкой.

Обнаженный до пояса рейтар бросил колун на землю.

– А что остается? Тебя нет целый месяц, деньги на нуле, приходится отрабатывать хлеб, чтоб хоть из «Серой лани» не выгнали.

– Дожили, – насмешливо фыркнул в ответ разноглазый. – Представитель благородной, якобы дертонжской, фамилии Барнхельм рубит дрова на трактирщика.

– Ну, не всем же происходить из захолустного Борна! – горделиво возразили ему. – Кому-то надо и в Дертонге родиться. Вот, например, когда я был маленьким, моя матушка, чтоб ей на том свете Тот, Кто Рядом, пятки чесал да подобрал сковородку похолоднее, всегда мне говорила: «Робертино…» – а она обращалась ко мне именно так. Так вот, она говорила: «Робертино…»

Мадельгер взвыл:

– Росперт, я уже сто раз тебе говорил! Твоя матушка – не знаю, кто она была такая, но наверняка святая женщина, раз смогла вытерпеть тебя! – так вот, она не могла называть тебя Робертино!

– Это еще почему?! – возмутился мужчина.

– Да потому что тебя зовут Росперт!

– И? По-дертонжски это «Роберт»!

– Роберт и Росперт – это два разных имени! Росперт происходит от слов «Рос» – «лошадь» и «Берат» – «светлый»! А дертонжское имя Роберт происходит от нашего «Хродеберт» – «Светлый славой». Это два разных имени! – Одиннадцать лет храмовой школы рвались наружу и требовали установления истины. – Твоя матушка, пусть ей легонько икнется, никак не могла называть тебя «Робертино»!

– Одуванчик, завянь, – вежливо посоветовали ему. – Я, как вижу, твой последний найм удался? Где такой контракт умудрился откопать?

Неизвестно, чем бы на этот раз завершился разговор наемников – Мадельгер уже был готов высказать все, что он думает по поводу «Одуванчика», – если бы на задний двор трактира не выглянул мальчишка:

– Хозяин спрашивает, где дрова… Ой, господин Мадельгер, вы вернулись!

– Привет, Кайо, – ухмыльнулся разноглазый ландскнехт. – Вернулся. Позови хозяина, пора с ним рассчитаться.

Надо признать честно, хозяин «Серой лани» решил попросту нажиться на наемниках. Создавалось такое впечатление, что раненый Барнхельм каждый день и каждую ночь устраивал в трактире гулянку с разбиванием о головы всякого пьющего люда лавок, столов и посуды. К счастью, Мадельгер смог уменьшить сумму долга почти втрое, сунув трактирщику под нос кацбальгер и вежливо поинтересовавшись:

– Чем пахнет?

Лошадь, как оказалось, Росперт все-таки продал как раз перед тем, как согласился идти рубить дрова. Иначе было не на что даже просто купить кусок хлеба для Кайо. Так что сразу после того, как приятели расплатились, пришлось им идти покупать нового скакуна для шварцрейтара…

За то время, пока наемники добрались до рынка, Оффенбах проклял все: Барнхельм успел сто раз пожаловаться, как он тосковал по своему скакуну, продавая его. Кажется, он даже не горевал так, продавая год назад свою старушку Гретту.

Впрочем, уже через час, увидев статного каурого жеребца, рейтар забыл о своих печалях. Восемь геллеров и рейтар обзавелся новым скакуном. После недолгих раздумий, полюбовавшись, как Росперт обнимает за шею свою покупку, разноглазый ткнул пальцем в чалую кобылу:

– Беру.

Тут уже пришел черед рейтара удивляться:

– Ты – и на лошади?

– Так надо ж куда-то доехать, – отмахнулся лже-монах. – Здесь мы нового контракта не достанем, приедем в соседнее лорд-манорство – только не в Ругею – и там продадим.

– А Кайо с кем поедет? – Денег на покупку третьего коня или хотя бы пони не было. – Со мной или с тобой?

– Интересный вопрос… – Ландскнехт задумчиво покосился на мальчишку, вытянувшегося на цыпочках и зачарованно гладящего по гриве жеребца.

Тот, с кем едет на одном коне Кайо, разом приобретает кучу плюсов. Во-первых, можно рассказывать, что твой конь несет двойной груз, а значит, быстрей устает, а значит, и тебе самому нужен отдых. Ну а во-вторых… Да мало ли этих вторых можно придумать?

Как бы то ни было, Росперт пришел к похожим выводам:

– Кайо, хочешь поехать со мной?

– Да, конечно, – радостно откликнулся ребенок.

Росперт расплылся в улыбке.

Не тут-то было.

– Кайо, – ожил Мадельгер, – хочешь поехать со мной и петушок на палочке?

– Да! Конечно!

Битва была выиграна.

– Так нечестно! – возмутился шварцрейтар. – Он говорил только о леденце!

– Ну а разве оно не взаимосвязано?..

…На рассвете следующего дня из города выехали два всадника. Перед одним в седле сидел босоногий мальчишка, с интересом крутящий головой по сторонам.

– …А потом она подарила мне науз, – закончил свой рассказ ландскнехт, автоматически нащупывая подарок за пазухой.

Росперт слушал его молча, и разноглазый уже даже решил, что тот уснул на ходу, когда шварейтар вдруг задал вопрос, от которого, казалось, даже конь споткнулся:

– Если все эти пять лет в Лундере жила Селинт, которая была помощницей Аурунд, если там не было другой Селинт, которой могли помогать по доброте душевной, то как получилось, что в нее вселилась саламандра? Где она взяла огонь? Кто ей его пронес?

Часть 2

Весенняя распутица еще не прошла, когда в Бирикену ранним утром неторопливо въехал одинокий всадник на вороном коне. Ссутулившись, в темном плаще, он походил на нахохлившегося ворона, лишь пряди светлых волос, виднеющиеся из-под низко надвинутого капюшона, чуть портили это впечатление.

Будь на то воля Винтара, он бы уехал из Лундера еще полгода назад, как только из Селинт была изгнана саламандра, – ледяному колдуну было совершенно невмоготу смотреть на влюбленную парочку: от одного взгляда на них в голове начинали биться два единственных воспоминания, оставшихся от прошлой жизни, и хотелось буквально волком выть. Но сперва пришлось прожить месяц в замке, чтоб убедиться, что осталась именно та Селинт, которая была безопасна, потом потерпеть еще несколько недель, чтоб удостовериться, что саламандра изгнана. Потом зарядили осенние дожди, затем ударили морозы… Короче, как только сошел снег, Кенниг при первой же возможности уехал из Лундера. И как удачно вышло, что именно в эти дни чуть подморозило почву, так что можно было не опасаться, что конь завязнет в размокшей земле и потеряет подковы. Сколько здесь было везения, а сколько – ледяной магии, колдун предпочитал не распространяться.

Первоначально маг не имел никакой цели путешествия – лишь бы вырваться из замка, лишь бы перестать видеть эти счастливые лица… Но примерно через пару дней мужчина вдруг понял, что все, что он сейчас хочет, – это найти себя. Понять, что произошло десять лет назад, вспомнить ту Аурунд, которой когда-то клялся в любви.

Те два воспоминания, что застряли в памяти, упрямо намекали о Бирикене, о ней же упоминал и Сьер, других ориентиров у мужчины не было, а потому ледяной колдун направился туда, куда его гнала тоска по прошлому.

Тут, правда, была небольшая опасность… Или не совсем небольшая… Брун, в котором когда-то находилась резиденция Аурунд, находился в опасной близости от Бирикены. А значит, очень многие из тех, кто сейчас жил в городе, вполне могли опознать «брата» ведьмы в лицо. И вряд ли бы его приняли с распростертыми объятьями. Пришлось отращивать усы и бородку. Не особо хорошая маскировка, но хоть как-то могла помочь.

Единственное, что радовало, – бумаги можно было спокойно оставлять на свое имя: колдун точно помнил, что во времена жизни в Бруне имени он своего особо никому не называл, а значит, можно было не опасаться, что кого-то заинтересует Винтар Кенниг.

Капюшон на лицо, как оказалось, можно было не натягивать. Одинокий заспанный стражник скользнул равнодушным взглядом по выписанным лорд-манором Ругеи бумагам, даже не удосужившись вчитаться в имя раннего гостя, и протянул руку за платой за въезд в город. Блеснула в воздухе монета в один крейцер – четыре пфенига за посещение города – это, конечно, явный перебор, но не спорить же, в конце концов, а то вообще не пустят… Нет, конечно, оставалось подозрение, что платить надо меньше и разницу стражник заберет себе, но Кенниг сейчас находился не в том положении, чтоб высказывать вслух свое недовольство. А то начнешь требовать показать тебе приказ рата о расценках за въезд в город, а тут внезапно обнаружится какой-нибудь старый знакомый… А в том, чтобы отбиваться с помощью ледяной магии от всей стражи города, уж точно нет ничего интересного. Как, впрочем, и в том, чтобы удирать по улицам города, спасаясь от грозящего костра.

Покосившись на виднеющийся на горизонте остов разрушенного пять – почти шесть – лет назад Бруна, ледяной маг пустил коня шагом, и Уголек, недовольно фыркая, медленно вошел в южные ворота Бирикены. Черная кошка, сидящая рядом со сторожкой, проводила путешественника насмешливым взглядом.

Если Кенниг и надеялся, что уже по приезде всплывут какие-то воспоминания, то он ошибся. Площадь за воротами была совершенно незнакома. Какие-то здания, булыжная мостовая, спешащие по своим делам люди – ничего такого, за что могла зацепиться память…

Для начала нужно было где-нибудь остановиться.

Особо выбирать было не из чего: из Лундера колдун уехал, почти не взяв с собой денег, – нет, конечно, кое-какие сбережения у него были, но поездка скорее походила на побег, а потому вся наличность сейчас ограничивалась тридцатью крейцерами, а на половину гульдена, как ни крути, особо не разгуляешься. Особенно если учесть, что крейцер из имеющейся суммы уже был потрачен. Так что сейчас Винтар ехал по улицам Бирикены, подбирая недорогую гостиницу, в которой можно было бы остановиться хотя бы на неделю, располагая теми средствами, что сейчас были у него в наличности. Ну а то, что выбирать приходилось между ужасным обслуживанием и отвратительным, понятно даже идиоту. Еще бы! За такие-то деньги!

После часового блуждания была наконец обнаружена таверна, хозяин которой сдавал комнаты на втором этаже за символическую плату в один пфенниг за день. Даже названия этого питейного заведения было не установить – вывеска над дверью, некогда расписанная красками, облупилась и рассохлась, являя миру отдельные дощечки. Располагай Винтар хотя бы чуть большей суммой, и он бы несомненно нашел другое место для ночевки: по комнате нагло и вольготно передвигались тараканы (именно передвигались, а не бегали, – было видно невооруженным взглядом, что они считают именно себя хозяевами жизни и не собираются скрываться из-за каких-то там людишек), из разбитого окна дуло, разбухшая дверь с трудом открывалась, замка на ней не было вовсе, простыня на кровати была черна от клопов, а в самом номере дико воняло плесенью. Впрочем, сейчас, как уже говорилось, выбирать было не из чего.

Расплатившись с хозяином за неделю вперед и с трудом закрыв за ним дверь – отсутствие замка особо не расстраивает, когда у тебя нет денег и нечего воровать, – колдун приступил к обустройству своего жилья. Пара пассов – и замороженные клопы градом посыпались на пол. От тараканов это, кстати, тоже помогло. Можно было, конечно, еще поставить ледяные затычки на каждую щель в комнате, чтоб не поналезли новые, но маг побоялся, что это привлечет ненужное внимание.

Есть пока не хотелось, да и денег особых не было, а потому Винтар попросту завалился на кровать – как был, не раздеваясь, – и, заложив руки за голову, уставился взглядом в потолок, пытаясь выцарапать из своей памяти хоть что-то, что могло подсказать, как найти себя.

Картинка складывалась удручающая.

Итак, что он знает о себе точно? Имя. Винтар Кенниг. По происхождению явно фрисское. На дертонжское, аламанское, иберанское либо гэрулское совершенно не похоже. Значит, он родом откуда-то отсюда… Причем вариантов может быть много. Бери любое из пяти лорд-манорств, и будешь до старости искать, откуда ты родом.

В любом случае двенадцать лет назад он купил дом именно в Бирикене. Не поехал в столицу, не отправился к пограничью, а выбрал почему-то именно Ругею. Вероятно, на это были причины.

В том небольшом воспоминании говорилось именно о том, что дом был куплен. Куплен совсем недавно. И куплен на окраине города. Если не обнаружится ничего более точного, придется обойти вдоль городской стены, может, хоть что-то знакомое в глаза бросится.

При этом дом был куплен, а не, например, арендован. Неизвестно, какие именно правила вводят местные законы, но как ни крути, налоги за покупку кто-то должен был заплатить. Или продавец, или покупатель. Если покупатель – обнаружить адрес дома проще. Если, конечно, такие сведения сохранились после правления Аурунд. Вывод: надо будет наведаться в местный рат, узнать, что говорит о податях и налогах «Ругейское зерцало». Понятно, конечно, что проще было разобраться с местными обычаями еще в Лундере, но задним умом все мы крепки…

Следующее. Он точно помнит, что был обвенчан именем Единого. Конечно, шансов, что свадьба проходила именно в Бирикене, мало, но пройти по Храмам, порыться в храмово-приходских книгах стоит. С чем Тот, Кто Всегда Рядом, не шутит? Тем более, что пролистывать надо очень небольшой отрезок времени: в том воспоминании, что сохранилось, говорилось о трехлетнем юбилее. Дождь должен был пойти на следующий день, в праздник святого… Кровь Единого, в чей же праздник?!

Винтар зажмурился, сдавил голову ладонями, пытаясь поймать ускользающее воспоминание. «– Так что вам надо? – Чтобы в день святого Маркела дождь пошел!..»

Точно! День святого Маркела. Четвертое сентября. Двенадцать с половиной лет назад… Можно считать, тринадцать – уже два месяца как новый год пошел. Значит, этот разговор произошел третьего сентября тысяча четыреста девяносто четвертого года. Минус еще три года. Третье сентября тысяча четыреста девяносто первого. Можно еще предположить, что он хотел поздравить чуть раньше – потому что он сейчас не вспомнит даже под угрозой смертной казни, говорил ли он, что юбилей именно «сегодня», – и тогда смотреть надо примерно с двадцать шестого августа… Правда, еще надо будет уточнить у храмовников, какие дни выпадают, когда по обычаю нельзя венчаться, но это уже мелочи.

Так… За что еще можно зацепиться?

Они на что-то жили, значит, он что-то зарабатывал. Воспоминания четко указывают на то, что его работа была связана с его даром. Ну, или талантом, смотря как называть. Работать можно только под руководством гильдии. Значит, опять-таки необходимо обратиться в ратушу, чтоб выяснить, под крылом какого цеха он мог спокойно жить в Бирикене.

Все? Или еще что-то?

Есть еще одна маленькая зацепка. Сьер утверждал, что ледяной колдун – дворянин. Значит, можно порыться по генеалогическим спискам Ругеи – если они, конечно, есть в бирикенской общественной библиотеке или в той же самой ратуше – и выяснить все, что возможно, о дворянской фамилии Кенниг. Если такая существует.

Итак, что у нас получается? Ратуша, опять ратуша, снова ратуша, улицы города, храмы и библиотеки. Да уж, фронт поиска просто огромен. Главное только, чтобы он на самом деле был Винтаром Кеннигом, а не жил на тот момент под другим именем… А, нет, об этом можно не беспокоиться. Сьер, когда пришел заказывать дождь, обращался к нему именно по фамилии Кенниг. Ну, хоть одной головной болью меньше.

Колдун устало потер рукою лоб и замер, уставившись на собственное запястье. Знак Единого. Его ставят при выезде из Фрисии, но только на дертонжской границе – тамошним жителям не нужны одержимые. Вывод? Он зачем-то выезжал за границу. Зачем? Что он забыл в Дертонге?!

Похоже, вопросов больше, чем ответов.

Интересно, а на пограничных заставах сохраняются списки выезжающих?

Ответа на этот вопрос, естественно, не было. Но зато появилась какая-то неприятная заноза в рассудке. Что-то было не так, какая-то мысль все царапала сознание и никак не хотела ловиться за хвост…

Выезжающих! Кровь Единого!

Уголек!

Вскочив с кровати, ледяной колдун рванулся к двери. Чудом не поскользнувшись на грязной лестнице, мужчина вылетел на улицу и, ловя на себе удивленные взгляды, поспешил на задний двор. В конюшню он успел как раз вовремя: в разгромленном деннике вжался в угол мальчишка-конюх, а вороной Уголек, взвившись на дыбы, уже через мгновение мог раскроить ему череп подкованными копытами…

Винтар повис на поводьях, оттаскивая коня от мальчишки. Успокоить жеребца удалось не сразу: тот хрипло ржал и, фыркая, поводил налитыми кровью глазами.

Наконец конь замер, и Кенниг, успокаивающе похлопывая его по холке, зло спросил у мальчишки, который даже не попытался встать – так и сидел на грязной соломе, переводя испуганный взгляд с нервно всхрапывающего коня на его мрачного хозяина:

– Что ты здесь забыл?! – Вопрос был совершенно идиотский. И конюх понимал это так же хорошо, как и ледяной колдун.

Хлюпнув носом, мальчишка провел рукою по лицу, размазывая по щеке грязь:

– Я… Конюх я… Почистить его хотел, после дороги… – И правда, рядом с ногой незадачливого помощника валялась разбитая копытом взбесившегося жеребца скребница. – А потом напоить, накормить…

Винтар сжал зубы. А что тут скажешь? Сам виноват. Вспомнил бы сразу, что нельзя никого подпускать к коню, – было бы проще… И ведь самое смешное – до недавнего времени был уверен, что то, что он сам ухаживал за жеребцом, – простая прихоть, а сейчас вдруг вспомнил, вдруг понял, что нельзя, никого нельзя подпускать к вороному, нельзя поить обычной водой, нельзя кормить с остальными лошадьми. Почему?! Единый его знает. А самое противное, Кенниг был уверен: если он вдруг узнает причину – будет только хуже.

– Его не надо чистить. За ним не надо ухаживать. Его не надо кормить. Все понятно?

Мальчишка вытер рукавом нос:

– Это моя работа. Не буду выполнять – хозяин ругаться будет… Лишит платы, я даже поесть себе не куплю.

И еще так выразительно потер пальцы левой руки.

Винтар скривился, но выбора у него конечно же не было. Порывшись в кошельке, мужчина вытащил, не глядя, самую мелкую монету и бросил ее под ноги юному шантажисту:

– Я здесь на неделю. Будем считать, что ты уже все выполнил.

Можно, конечно, плюнуть на мальчишку. Пусть попытается напоить Уголька, а если тот его затопчет – туда и дорога малолетнему нахалу… Но почему-то в душе гнездилась уверенность, что если кто-то чужой напоит вороного, первым, кто пожалеет об этом, будет сам колдун.

В любом случае следовало действительно почистить коня, покормить его, напоить… И если с первыми двумя пунктами списка вопросов не возникло, то с третьим все оказалось намного сложнее.

В голове поселилась упрямая уверенность, что Уголька нельзя поить обычной водой. А если, как в Лундере, создавать водяные шары – это может привлечь нездоровое внимание… И сколько после этого он сможет заморозить стражников, прежде чем его все-таки поймают и потащат на казнь?

Впрочем, после некоторых раздумий маг все-таки нашел выход: притащил пустое ведро, накренившись набок, притворяясь, что оно полное, тяжелое, оглянулся по сторонам, убеждаясь, что за ним никто не следит, а потом уронил в посудину пару водяных шаров с ладони. Для начала Угольку должно было хватить.

Обед самого Кеннига состоял из ломтя черствого хлеба и куска вареного мяса – судя по всему, вчерашнего. На большее у колдуна попросту не хватило бы денег, учитывая, что нужно было хоть как-то продержаться неделю. Что он будет делать, когда истечет этот срок и закончатся все деньги, Винтар предпочитал не думать.

Для начала маг направился в обход храмов. Как удалось выяснить, всего их в Бирикене было четыре. И, по закону подлости, располагались они в разных концах города. Нет, конечно, надеяться, что все соборы могли скопиться в одном квартале, было бы глупо – в конце концов, не будешь же бежать за священником через все поселение, – но колдун все-таки лелеял эту тайную надежду.

Пришлось выводить из конюшни Уголька и отправляться в путь.

В трех храмах не было ничего – все приходские книги были сожжены пять лет назад по приказу ведьмы. Священники с болью в голосе рассказывали, как ландскнехты врывались в дома Единого, как разрушались священные киоты, как разграблялась золотая утварь, как летели в пламя ценные рукописи. Винтар, скорчив скорбное лицо, молча кивал в ответ на прочувствованные речи священнослужителей.

В последний храм мужчина уже даже ехать не хотел – слишком хорошо знал, что вновь услышит печальную историю о злобных огненных колдунах, о кровожадной ведьме, о брате ее, идущем по правую руку от нее, с мечом, созданным изо льда… Не хотел, но поехал. Поехал, прежде всего, чтобы быть уверенным: он сделал все что мог, и совесть теперь не будет грызть по ночам, утверждая, что он что-то пропустил.

– Мне очень жаль, – вздохнул одетый в долгополую алую фелонь священник, и Винтар продолжил про себя: «Все документы были уничтожены десять лет назад». – Все документы были уничтожены десять лет назад… но…

Но?! Какое здесь может быть «но»?

– Но, возможно, я все-таки смогу тебе помочь, сын мой, – как ни в чем не бывало продолжил посланник Единого. – На улице Зеленых Огней живет отец Рабангер Гирш, он три года назад сложил с себя сан… Во время правления ведьмы именно он служил в нашем храме, и, возможно, у него что-то и сохранилось…

– Откуда?! Если все уничтожено?

– Понимаешь, сын мой, записи в храмовых книгах не пишутся сразу начистую, всегда есть черновики… Может, что-то и сохранилось… Они, конечно, подлежат уничтожению сразу после переписывания сведений начистую, но… Таково требование Храма, а человек слаб и не всегда делает то, что требуется… – Священник благостно сцепил пальцы на груди. – Попробуй обратиться к отцу Рабангеру.

Дата добавления: 2015-09-29