Наконец мужчина мягко отстранился от супруги, не отрывая влюбленного взгляда от ее голубых глаз.
– Ты говорил о каком-то подарке? – вспомнила она.
– Да я вот теперь думаю, стоит ли его дарить, раз ты обо всем забыла.
– Винтар! – Она шутливо толкнула ладонью его в плечо.
– Ладно, убедила, сейчас принесу. – Мужчина направился к выходу из кухни. Вернулся он всего через несколько минут, пряча что-то за спиной. – Готова?
– Конечно! – радостно выдохнула она.
Но показать, что он приготовил, Кенниг так и не успел: в дверь постучали.
– Кого там принесло? – недовольно буркнул мужчина. – Ты кого-то ждешь? – оглянулся он на жену.
Та только плечами пожала:
– Да нет.
– Откроешь? – мотнул он головой в сторону двери. – А то у меня руки заняты.
– А может, сперва подаришь, а потом откроем дверь? – Она попыталась заглянуть ему за спину.
– Не-не-не! Это надо рассматривать с чувством, с расстановкой, а какое чувство и расстановка, если надо дверь открывать?
Снаружи еще раз постучали, и женщина с тяжелым вздохом пошла открывать.
На пороге стояли двое: из-за спины темноволосого парня в охотничьем костюме выглядывала скромно одетая девушка в крестьянском платье.
– Я… Мы… – осторожно начал парень. – К господину Кеннигу…
– Венчает отец Фастрих, вы ошиблись домом, – отрезал колдун. – Это через два квартала налево.
– Нам не венчаться! – вспыхнул юноша, а потом почему-то беспомощно оглянулся на свою спутницу. Та зарделась, как маков цвет.
– Тогда тем более.
– Но, пожалуйста, господин Кенниг! Нам действительно нужна ваша помощь!
Мужчина вздохнул и оглянулся на жену:
– Вот как от них избавиться, а?
– Может, просто помочь? – На ее губах плясала плутовская улыбка.
– Да, но помогать-то придется мне, а не тебе! – Рук из-за спины он по-прежнему не доставал. – Они ж ко мне вроде бы пришли!
– А я тебя потом ужином накормлю…
Честно говоря, Адельмар впервые сталкивался с тем, чтобы о нем говорили как о мебели. И не сказать, чтобы это было приятно. Но, прежде чем парень начал раздумывать, стоит ли на это обижаться, колдун повернулся к ним.
– Так что вам надо?
– Чтобы в день святого Маркела дождь пошел! – выпалила гостья и, испугавшись собственной храбрости, опять спряталась за спину своего спутника.
– Сильный?
– Обычный, на полчаса, не больше.
– Время?
– Что? – не поняли вопроса посетители.
– Во сколько, говорю, дождь пойти должен? С утра, в обед, на закате?
Покупатели переглянулись, и девица неуверенно протянула:
– Около полудня.
Винтар закинул голову к потолку, словно там была написана подсказка, несколько мгновений что-то там изучал, а потом пожал плечами:
– Три геллера. Половину сейчас, половину – после дождя.
– Три геллера?! – поперхнулась девушка. – Да корова шесть стоит!
– Да? Давно я не заглядывал на рынок… Тебе корова нужна? – Это он уже у жены спрашивал.
– Зачем? – пожала плечами она.
– Значит, шести геллеров не надо, – удовлетворенно кивнул светловолосый колдун. – Хватит трех.
Девушка возмущенно открыла рот, но ее спутник не стал спорить: порывшись в кошельке на поясе, он протянул магу две серебряные монеты разного размера.
– Завтра в полдень будет дождь, – удовлетворенно кивнул маг. И, переложив что-то за спиной из одной руки в другую, прежде чем гости успели сказать хоть слово, закрыл перед ними дверь. С улицы донеслось возмущенное:
– Зачем, милсдарь?! Мне не нужны такие дорогие подарки и…
– Ты ничего мне за это не должна…
Но маг уже не слушал их. Бросив монеты на стол, он развернулся к жене:
– Ну что? Может, наконец, примешь подарок?
Она азартно подалась к нему:
– Давай!
– Закрой глаза и протяни руки.
Пальцев коснулось что-то прохладное, небольшое.
– Открывай, – шепнул мужчина.
На ладонях у брюнетки сидела небольшая, созданная из синеватого льда бабочка. Похожая на настоящую, живую, она расправила крылья и вытянула длинные усики. И совершенно не думала таять.
– Какая прелесть! – восторженно выдохнула женщина. Подняла на мужа испуганные глаза: – А она не растает?
– Если я сам этого не захочу, – пожал плечами маг. – А я этого не захочу никогда.
– Почему? – хихикнула она, заранее зная ответ.
Он порывисто шагнул к жене, обнял ее и, спрятав лицо в ее густых волосах, чуть слышно прошептал:
– Потому что я буду любить тебя вечно, Аурунд.
Пять лет назад
От боли, рвущей душу, хотелось кричать. Это не могло, не могло быть правдой!
Винтар чувствовал, что ему не хватает воздуха. Потолок камеры давил, нечем было дышать, а короткие слова, сказанные семь лет назад, набатным звоном отдавались в ушах.
Ледяной маг отступил на шаг от пленника, закрыл глаза, проглотив ком, застрявший в горле… и с удивлением услышал свой спокойный голос:
– Что ты… вы еще вспомнили?
Голос пленника таким же невозмутимым не был:
– Женщину. – Тут пришлось глаза открыть, слишком уж хорошо было слышно, насколько Адельмару больно говорить. – Красивую. Молодую. Похожую на…
– Не стоит называть это имя в этих стенах, – оборвал его колдун и сам почувствовал, как фальшиво прозвучал его голос. Дело ведь было не в том, где будет произноситься имя Аурунд, а в том, что будет произнесено именно это имя…
– Как скажете. – Пленник дернул уголком рта, что должно было, видимо, означать улыбку.
Кенниг стоял в дверях, скрестив руки на груди и не отрывая напряженного взгляда от сидящего на полу парня. То, что разговор с самого начала пошел не так, как надо, было понятно даже идиоту. Понятно хотя бы потому, что на этот раз именно пленник взял на себя инициативу:
– Я… Хотел сказать… – Каждое слово он буквально выплевывал. – Поблагодарить за то… Что вы… вылечили меня…
Колдун раздраженно дернул плечом:
– При чем здесь я? Лечила Селинт.
В карих глазах его собеседника появилась новая эмоция – к боли, грызущей тело, похоже, прибавились еще и душевные раны:
– Она… была не здесь… А там… Со своей… учительницей… Просто наблюдала… Но…
Фраза так и осталась неоконченной, но и без этого было понятно, что имел в виду Сьер: Селинт наблюдала за «проверкой дара». Кенниг честно попытался припомнить, участвовал ли он когда-нибудь при подобном «развлечении», но вопрос к памяти так и остался без ответа. И Винтара это почему-то очень обрадовало.
Впрочем, сказать он ничего не успел. Пленник собрал свои силы и, резко отстранившись от стены, выдохнул:
– Я только хочу узнать… Почему вы не дали мне умереть?!
Если Винтар и думал ответить на вопрос, то колдун сделать этого просто не смог. На короткую фразу, буквально выкрикнутую пленником, ушли все его силы – юноша побледнел и вновь оперся на стену. На лице выступили капли пота, а по телу, покрытому еще не до конца зажившими ранами, прошла судорога. Адельмар закусил губу, явно сдерживая крик… А затем закатил глаза и начал крениться набок.
– Кровь Единого! – Кенниг рывком распахнул дверь в коридор: – Бертвальд!
По коридору гулко застучали каблуки сапогов, и в камеру влетел перепуганный травник:
– Звали?! – выпалил он.
– Займись им! – Ледяной колдун мотнул головой в сторону неподвижного Адельмара. – Живо!
И без того бледное лицо парнишки побелело еще сильнее. Он рухнул на колени рядом с неподвижным пленником и принялся копаться в брошенной на пол сумке:
– Это не то… Это не то… Да где же эта горечавка?!
Винтар склонился над ним:
– Если он подохнет…
Кажется, травник уже устал бояться:
– Знаю, я следующий, – огрызнулся он, не прекращая рыться в сумке.
Винтар окаменел.
А затем медленно развернулся и вышел из камеры. Кажется, кто-то начинал сходить с ума. И вероятней всего, это были не травник с пленником…
И, уже выйдя в коридор, колдун понял, что у него так и нет ответа на вопрос пленника. Впрочем, гораздо важнее было то, что из этого вопроса вытекал новый: почему Аурунд так хотела его смерти? И ответа на него тоже не было.
Припадок закончился с полчаса назад, а Мадельгер все сидел у выхода, не в силах справиться с дрожащими руками. В голову вновь и вновь лезли воспоминания о способностях ведьмы, о тех ранах, что она может нанести, лишь слегка прикоснувшись к тебе. Наконец сердце перестало колотиться в горле перепуганной птицей, и незадачливый ландскнехт прикрыл глаза, пытаясь справиться с другими проблемами. Огненный ком, застрявший в районе солнечного сплетения, и не думал исчезать. Казалось даже, что он каждое мгновение только растет, заполняя собой все внутри. И с этим нужно было что-то срочно делать.
Лжемонах оглянулся по сторонам, и взгляд упал на стоящий на подносе кувшин с ломтем хлеба сверху – кажется, обед решили сегодня сделать чуть попроще.
Хлеб сейчас был не нужен – голода мужчина пока не чувствовал, а вот кувшин… Наемник осторожно, не вставая, подтянул к себе тяжелый сосуд и, прикрыв глаза, поднес к губам, стараясь не смотреть на булькающее в корчажке молоко.
Сколько он себя помнил, он боялся воды. Точнее, нет, не так. Обычной водобоязни – той, от которой собаки кусаются, а люди погибают за несколько месяцев, у него не было. Проблема была в другом – Мадельгер просто не мог смотреть на жидкость. Причем на любую. От одного взгляда на плещущуюся воду к горлу подкатывал ком и начинала кружиться голова. Те пару раз, когда наемник напивался до порхающих по комнате зеленых скримслов – слишком уж тошно было на душе, чтоб воспринимать окружающую действительность на трезвую голову, – ему приходилось делать это с закрытыми глазами.
Прежде чем начало слегка отпускать, пришлось выпить треть кувшина, не меньше. Наконец мужчина отставил в сторону сосуд и открыл глаза.
Ведьма по-прежнему не шевелилась: чуть вздымалась грудь под рубахой из каменного льна, на бледном лице багровела россыпь пятен – следов, оставшихся после попытки огненного духа вырваться на свободу: изгонят – все пройдет, не изгонят – покраснения будут наименьшей проблемой.
Вопрос, правда, упирался в то, что изгонять было некому.
Да, монахи умели изгонять саламандр. Но в замке ведь сейчас не было монахов! А признание, что ты нацепил чужую рясу, – сейчас, да и вообще, – равнялось самоубийству.
Конечно, у Оффенбаха были некоторые храмовые знания, но их было явно недостаточно для того, чтобы изгнать огненного духа. Для сотворения такого ритуала именем Единого требовался как минимум постриг, а у Мадельгера чего не было, того не было. И не сказать, что он, до недавнего времени, очень по этому поводу горевал.
Впрочем, сейчас у незадачливого ландскнехта появилась еще одна проблема. Селинт. А точнее, тот факт, что она, называясь одним и тем же именем, фактически вела себя как два разных человека. Нет, можно, конечно, предположить, что она просто паясничает… Но зачем ей это?
Предположим, что она, пользуясь тем, что нынешний лорд не знает, кто она такая и какое имеет отношение к госпоже Аурунд, притворяется несчастной безобидной девицей. Предположим даже, что она сперва не узнала Мадельгера и продолжила играть свой спектакль. Но зачем ей после этого, узнав его, раскрывать, кто она такая? Зачем столь явно угрожать? Не проще ли было до конца притворяться обычной крестьянкой, в надежде что ландскнехт поможет ей выбраться наружу?
Нет, конечно, наличие саламандры накладывает отпечаток на личность хозяина – это Мадельгер прекрасно знал, – но огненный дух живет сам по себе, а его носитель – сам по себе. Стихиаль пламени пытается вырваться. Посмотреть на человеческий мир чужими глазами, ощутить прикосновение ветра человеческой кожей, попробовать на вкус воду, но человека в этот момент бьет и корежит. А потом дух снова засыпает на какой-то момент, и с его носителем можно поговорить… Как это было сейчас…
Но не объясняло это, не объясняло, почему она ведет себя так, словно здесь сейчас находятся два разных человека – безобидная крестьянка и помощница Аурунд Великой. А это значило только одно – огненный дух тут ни при чем.
Пять лет назад
Эта идиотская идея пришла Мадельгеру в голову на третий месяц его злоключений. Позже, размышляя, как он вообще решился на такое, ландскнехт не мог это объяснить ничем, кроме временного помутнения рассудка, да и вообще, иначе как дуростью не называл. Но тогда, на службе у ведьмы, когда каждый день чувствуешь, как ошейник буквально жжет кожу, а проходя по коридорам замка, вынужден смотреть в откровенные и насмешливые глаза Селинт… На тот момент эта идея казалась самым простым выходом из сложившейся ситуации.
Мадельгер решил посмотреть на огонь.
Жить ему уже не хотелось, а муки, испытываемые, когда огненный дух гуляет по твоему телу… Да – именем Единого! – проще помучиться один месяц, чем неизвестно сколько влачить рабское существование, служа ведьме. Плюс, вырвавшийся на свободу стихиаль сможет нанести такие разрушения, что месть можно будет считать полностью свершившейся.
Трудней всего оказалось найти открытое пламя. Когда каждый боится случайно стать пленником саламандры, когда огонь в печи закрывается надежными металлическими створками, а факелы прикрываются специальными куполами – чтоб свет от огня падал только вверх и вниз и случайный взгляд не коснулся языков огня, – очень трудно на необходимое время задержать взгляд на пляшущих языках. А если к этому добавить, что Оффенбах понятия не имел, сколько надо смотреть на огонь, чтобы в тебя гарантированно вселилась саламандра…
Найти открытый огонь оказалось очень трудно, если не сказать вообще невозможно. Искать пришлось долго – заходить на кухню, пытаясь завести разговор с поварами, задерживаться по ночам на крепостной стене, пытаться тайком утащить огниво.
Наконец к исходу недели Мадельгеру удалось на полчаса остаться в гордом одиночестве неподалеку от горящего пламени факела. Но в тот миг, когда наемник уже был готов заглядеться на пляшущие языки, запястье ощутимо кольнуло. Ландскнехт опустил взгляд на руку, и ему захотелось взвыть в полный голос от безысходности – он совершенно забыл о знаке Единого, синеватыми линиями переливавшемся на коже.
Идиотская идея обернулась не менее идиотским провалом: одно дело, если ты, например, просто не задумался об опасности, грозящей каждому, кто засмотрится на огонь, и совсем другое – если ты банально забыл о том, что все твои попытки заранее обречены на неудачу.
Мужчина тихо ругнулся сквозь зубы, помянув Скримсла – водяного змея, – и, прикрыв факел колпаком, отвернулся от огня. И ведь как все хорошо начиналось – попал на обход коридоров замка, улучил момент, когда никого рядом не было, а следующая пересменка только через час, оказался неподалеку от горящего факела… И совершенно забыл о том, что ты неподвластен огненным духам из-за того, что в детстве пересекал границу с Дертонгом. И что самое обидное – сам-то Мадельгер этого путешествия совершенно не помнил! Слишком он был для этого мал.
Еще раз помянув в ругательстве водяных змеев, Единого и Того, Кто всегда Рядом, – причем сплелись они, по словам незадачливого ландскнехта, самым причудливым образом, – мужчина опустил взгляд и медленно пошел в обход своего участка.
Подковка на каблуке левого сапога слетела еще неделю назад, и если один шаг отзывался звонким цоканьем, то второй был практически неслышен. Вот и создавалось впечатление, что тот, кто идет вдоль коридоров, постоянно останавливается, раздумывая, идти или не стоит. Впрочем, сам Мадельгер особо не задумывался об этом – на душе и без того было муторно и тошно.
Осталось пройти совсем немного: завернуть за угол, дойти до следующего поворота и, развернувшись, идти в обратную сторону – пока никто не задумался о том, почему задерживается обходящий. Но мужчина вдруг замер, настороженно глядя перед собой: бледный свет, видневшийся из-за угла, вдруг начал усиливаться, яркое пятно начало расти… Расти так, словно кто-то снимал с факела защитный колпак…
Наемник, не думая уже ни о чем, рванулся вперед.
Он успел за несколько секунд до непоправимого. «Нанятый» всего с неделю назад – Мадельгер лично присутствовал при найме, в живом коридоре стоял, – мальчишка-ландскнехт, худой, большеглазый, лет пятнадцати на вид, такой, что и не поймешь, взрослый или еще ребенок, – уже почти снял с факела защитный колпак и злыми глазами всматривался в глубину пляшущего пламени. И было, было в этом взгляде что-то знакомое, что-то неясное, что-то смутно всплывающее из памяти…
Размышлять было некогда.
Оффенбах вцепился одной рукою в плечо мальчишке, резко рванул парнишку на себя, разворачивая от опасного пламени и разрывая невидимые, но уже такие ощутимые огненные нити, протянувшиеся из глубины пляшущих языков, а второй рукой одновременно прихлопнул пламя, полыхающее на факеле.
Коридор погрузился в темноту. Слышно лишь было сбивчивое, гулкое, даже с какими-то подсвистываниями, дыхание мальчишки. Мадельгер за плечо подтащил его к сероватому, едва заметному во мраке провалу окна-бойницы и зло прошипел:
– Жить надоело?!
Он ожидал чего угодно: оправданий, фраз «я не хотел, оно случайно», насупленного молчания – но совсем не того, что мальчишка вытянется в упрямую струну и резко выплюнет:
– Надоело! И что?!
Оффенбах медленно разжал руку. Он мог, конечно, предположить, что он конченый идиот, но что их таких внезапно окажется двое… Это было для мужчины внезапным открытием. И не сказать, что очень уж приятным.
А мальчишка стоял, не отрывая от него напряженного взгляда, и по его тонким, упрямо сжатым губам было видно – честно говорит, действительно надоело.
– Почему? – только и спросил ландскнехт.
От этого короткого вопроса его собеседник малость смешался, а потом ожесточенно дернул плечом:
– Я должен радоваться рабскому ошейнику?!
Мадельгер дернул уголком рта – то ли усмехнулся, то ли скривился:
– Есть более простые способы свести счеты с жизнью.
– Например? – В голосе не было ни малейшего намека на интерес.
– С башни. Вниз головой. – Кажется, в ответе проскользнула ирония.
Мальчишка ее легко почувствовал, ощетинился:
– Если умирать, так не в одиночестве. Госпожу Аурунд бы еще прихватить. Да продлит Тот, Кто Всегда Рядом, ее дни… на сковородке! – На последних словах мальчишка вздрогнул всем телом, вцепился обеими руками себе в голо, словно ему не хватало воздуха… Хотя почему «словно»?
Впрочем, видно, этих коротких слов было недостаточно для того, чтобы ошейник сжался навсегда. Уже через мгновение юный ландскнехт убрал руки и замер, хватая ртом воздух.
– Поосторожней со словами, – фыркнул Мадельгер. – Хотя… Ты ж хотел умереть? Вот тебе простейший способ. – Задумываться о том, что всего несколько минут назад был таким же идиотом и так же пытался всмотреться в огонь, чтобы призвать в свое тело саламандру, не хотелось.
Мальчишка зло сжал челюсти и отвел взгляд.
– Звать тебя как, самоубийца?
– А какое это имеет значение?!
– Интересно просто, как зовут дурака, решившего поступить так же, как и я, – пожал плечами мужчина.
Юный ландскнехт бросил на него удивленный взгляд и тихо вздохнул:
– Орд. Орд Цейн.
– Орд… Острие клинка… – тихо протянул Мадельгер. – Говорящее имя.
– Я с севера. У нас принято давать имена, связанные с войной и оружием, – тихо буркнул молодой наемник.
– Я в курсе, – в голосе Оффенбаха проскользнула непонятная ирония. – Уж будь уверен.
Орд вновь отвел взгляд, а затем, когда поднял глаза на собеседника, на лице его была написана упрямая решительность:
– А я все равно повторю! Саламандра, вырвавшись, разнесет весь этот замок по камешкам! Я повторю! Я все равно повторю!
– И-ди-от, – вздохнул ландскехт. Уж он-то, после неудачной попытки, чувствовал себя умным и многоопытным. – Ты задумался о тех, кто здесь останется? О других пленниках?
– А смысл?! – В голосе Орда горела ничем не прикрытая ярость. – Ошейники не снять. И неизвестно, снимутся ли они, если госпоже Аурунд случайно, не приведи Тот, Кто Всегда Рядом, упадет на голову камень. Так зачем тогда жить?!
Логика в его рассуждениях, конечно, была. Но просто стоять и смотреть на то, как кто-то сводит счеты с жизнью, Мадельгер не собирался. А то, что вселение в себя саламандры – попытка самоубийства, было понятно даже идиоту.
– А не много ли ты берешь на себя, решая за всех?!
– А если они не решают сами?! Если все прячутся по закоулкам, боясь сказать слово против, боясь задохнуться в тот же миг?
– Ты тоже как-то не возжелал прекратить дышать.
– Я делаю хоть что-то!
– Так и они делают! – рявкнул Мадельгер.
– Что?! Что они делают?!
На миг повисла пауза… Но ответить надо было. Надо было хотя бы что-то сказать, иначе все эти уговоры, весь этот диалог оказался бы пустой болтовней.
– Его зовут Энцьян, – ляпнул он первое, что пришло в голову.
– Что? Кого?
Нужно было что-то говорить. Нужно было хоть как-то убедить мальчишку в том, что есть шансы спастись.
– Того, кто пытается что-то изменить. Что-то исправить. Того, кто собирает всех, кто пытается снять этот ошейник.
– И как? – в голосе Орда проскочило легкое удивление, соединенное с иронией. – У него получается?
– Пока это только начало. Но ошейники будут сняты!
Если бы у Оффенбаха была та уверенность, что сейчас звучала в его голосе…
– И как мне найти его? Этого вашего Энцьяна? Если он, конечно, существует?
– Он сам найдет тебя, будь уверен.
Мальчишка помолчал, раздумывая, а затем резко обронил:
– Я подожду его. Две недели. А если ничего не изменится – повторю свою попытку. И тогда меня уже никто не остановит.
Орд Цейн погиб через три дня. Участвуя в подавлении крестьянского восстания в небольшой безымянной деревушке, не увернулся от пущенного в голову камня из пращи…
Мадельгер так и не смог решить для себя, правильно ли он поступил, остановив Орда и помешав ему призвать саламандру…
Весы привезли раньше назначенного времени. Обещали доставить к понедельнику, а уже в полдень субботы к Бертвальду подошел худой долговязый кнехт:
– Доставили, господин мажордом. Все в лучшем виде привезли. И весы, и гири.
Бертвальд, издали наблюдавший за тем, как водяной маг прочищает засорившийся колодец, вздохнул:
– Сейчас пойду посмотрю. Где оставили?
Кнехт замялся, словно спросили его о чем-то неправильном, не подходящем для честного ответа:
– Так это самое… У ворот стоит…
В первый момент мужчина решил, что он ослышался:
– У ворот?! Почему не занесли?!
– Так это… Нельзя никак…
– Почему?!
Слуга почесал голову и вздохнул:
– Это так и не скажешь… Можа, посмотрите, господин мажордом?
И прозвучало в тоне, каким это было сказано, что-то такое жалобное, непонятное, что господин Шмидт не стал спорить, вздохнул только:
– Сейчас пойдем, подожди пару минут.
Из колодца вылетел вышибленный струей воды огромный ком зеленой тины, плюхнулся оземь, забрызгав с ног до головы дурную служанку, решившуюся поблизости посмотреть на работу Кеннига, и Ратила возмущенно заверещала. Впрочем, достаточно было одного взгляда колдуна, чтобы визг мгновенно стих.
Струя воды перестала бить из колодца как по волшебству (хотя почему «как»?), а маг склонился над тиной, что-то высматривая в ней. В любом случае больше Бертвальду следить было не за чем.
– Пошли, покажешь, что там с весами, – повернулся мажордом к слуге.
…Слова, чтобы высказать свои эмоции, мужчина подбирал очень долго.
– Заставь дурака Единому молиться… – Это была единственная приличная фраза, которую смог озвучить Шмидт, увидев весы. Рядом услужливо захихикали слуги.
Нет, конечно, вины кнехтов в том, что произошло, не было. Пожалуй, единственным по-настоящему виноватым был сам Бертвальд – надо было точно отдавать приказы и конкретно формулировать требования.
Весы были. Но какие?! Проще, пожалуй, было сказать, каких именно весов тут не было. В огромной куче, сваленной перед воротами Лундера, были всевозможные весы. Большие и маленькие, с чашами и на цепочках, на подставках и те, которые просто подвешивались… Не было только тех, за которыми, собственно, и посылали кнехтов – не было весов, на которых можно было взвешивать ведьм.
– И что это такое? – мрачно поинтересовался мужчина.
– Весы, – вздохнул слуга.
– Какие, к Единому, весы?!
– Все! – жалобно проблеяли ему в ответ. – Все, что по дороге нашли! А как набрали полную телегу, так вернулись.
– Не все! – возразил ему кто-то из толпы. – Говорят, в Ауриссе большие весы остались, на них человек поместится…
– Так их и надо было везти!
– Так что, у всех подряд весы отбирать не надо было? – неверяще поинтересовался кто-то из слуг.
Бертвальд сдавленно застонал.
– Не надо! Верните все хозяевам, извинитесь и привезите весы для ведьм!
– А, это которые показывают, пятьдесят килограмм или больше? – наконец догадался долговязый.
Шмидт закрыл глаза. Попытался успокоиться. Получилось, хотя и с трудом.
– Именно. Нужны весы для ведьм. И гири. Тоже для ведьм. И никакие иные.
Кажется, после точной формулировки кнехты, наконец, поняли, что от них требуется. Один побежал за лошадью с телегой, второй – принялся ковыряться в сваленной у ворот куче, пытаясь вспомнить, какие весы у кого отобрали…
А Бертвальд… Бертвальд пошел дальше заниматься делами насущными. У него на сегодня была еще куча хлопот. Для начала хотя бы посмотреть, как там те две «ведьмы» и что с Селинт и монахом. Конечно, надежды на то, что священнослужитель уже смог изгнать саламандру, мало – это и у опытного экзорциста отнимает несколько дней – но проверить стоило. А вдруг?
Пять лет назад
Свет практически не проникал через крошечное окошко у самого потолка, так что травы приходилось подбирать чуть ли не по запаху. Пожалуй, Бертвальд и сам не мог сказать, почему он предпочитает одни средства другим. Стоило коснуться рукой тонких стебельков, провести ладонью над настоями, и лекарь безошибочно определял, что может помочь сейчас… Хотя, впрочем, какой из него лекарь?
Какой вообще может получиться врач из мальчишки – конюха, так и не научившегося толком читать? До войны дядька Альфштейн показал основы грамоты, научил кое-как царапать свое имя да по слогам разбирать, что написано на бумаге, вот, пожалуй, и все… Но ведь получился какой-то! Причем, кажется, не совсем безнадежный, если даже госпожа Аурунд, чтоб ей Тот, Кто Всегда Рядом, пятки почесал, иногда приказывает составить освежающие и успокаивающие напитки.
У Адельмара Сьера снова был жар. Слабо зажившие раны кровоточили, справиться только своими припарками Шмидт не мог, а обратиться к госпоже Селинт… Ее он, конечно, боялся не настолько сильно, как Кеннига – ничего ж опасного в способности лечить открытые раны нет, правда? – но при этом общаться с ней опасался.
Парнишка сменил смоченную уксусом тряпицу на лбу у пленника и осторожно принялся снимать с ран побуревшую от сукровицы корпию. Нити пристали к коже, и кое-где приходилось отделять их очень осторожно. Когда Адельмар в очередной раз тихо зашипел от боли, травник вздрогнул, выронил грязный комок.
– Н-не обращай внимания, – через силу выдохнул Сьер.
Бертвальд отвел взгляд:
– Я постараюсь.
– Ты… главное, не молчи… Можешь что-нибудь рассказать?
– Что? – в голосе лекаря зазвенела тоска.
– Что угодно… Лишь бы отвлекало…
Если бы Бертвальда спросили, он бы рассказал, что и сам с удовольствием послушал бы все что угодно, лишь бы отвлекало. Лишь бы не видеть этих стен, не чувствовать холод ошейника на коже…
Рассказывать? О чем? Разве что…
– Последний месяц среди пленников ходят слухи о некоем Энцьяне…
– Энцьян? Горечавка? Странное имя…
– Скорее, это прозвище, милорд… О нем ничего не известно, ни кто он, ни откуда… Ни даже кто скрывается под этим именем. Просто говорят… Говорят, что он… против госпожи Аурунд, чтоб ей… спалось крепче… Он собирает тех, кто не боится сразиться с ней, и когда будет достаточное количество людей, он поможет освободиться… Еще говорят, что он управляет огнем и способен повелевать саламандрами…
– А это, наверное, чтоб было удобнее меня гонять, правильно? – насмешливо фыркнул мужской голос от двери.
Бертвальд вздрогнул и выронил пузырек со смесью из молока, соли и тертого лука, которой собирался смочить повязку. Флакончик раскололся о каменный пол, и по камере потекли непередаваемые ароматы. Стоящий на пороге Винтар поморщился и криво усмехнулся:
– Так я слушаю, слушаю. Что там насчет управления саламандрами?
– Н-не знаю…
– Понятно, – мрачно буркнул маг. Похоже, перепады настроения для него были делом самым что ни на есть обыкновенным. – Все как обычно – никто ничего не знает…
– Зачем он вам? – тихо поинтересовался Адельмар.
Он попытался сесть, но лекарь вцепился ему в плечо:
– Лежите, милорд, вам нельзя вставать!
Если мага и зацепило, как Шмидт обращался к пленнику, вида он не подал. А может, действительно пропустил мимо ушей:
– Кто именно?
– Энцьян.
– Думаете, он существует, – хмыкнул колдун. – Это все выдумки тех, кто боится сам делать хоть что-то.
– А разве можно что-то сделать?! – сорвался на крик Бертвальд. – Если ошейник душит за одну только мысль?!
– Ну, он же делает. Ваш Энцьян. – Кажется, колдун откровенно издевался. – Если он, конечно, существует.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |