В мыслях моих проходя по Вселенной, 9 страница

Плохо жить всю жизнь в одном городе: тебя повсюду, как мины, под­стерегают знакомые места и воспоминания. В той стороне, на Вознесен­ском, недалеко от Фонтанки, в старенькой дешевой квартире, я, тридца­тилетний, после свадьбы поселился со своей первой женой. Здесь нача­лось и закончилось мое недолгое семейное счастье. По этой самой набе­режной я гулял с Андрюшкой, своим единственным сыном.

Когда ему было годика два с половиной, мы специально приходили на Фонтанку кормить голубей. Я разбрасывал принесенные из дома хлебные крошки, давал ему, он тоже бросал их своими ручонками, подзывая: "Гу­ли, гули!" Голуби слетались к нам, копошились на асфальте. Андрюшка следил за ними, потом на его мордашке разливалось неописуемое лукав­ство и он вдруг начинал бить в ладоши и топать ножками. Голуби, шум­но хлопая крыльями, взлетали. Андрюшке это нравилось больше всего, он смеялся. А я наклонялся к нему, брал его за плечи и, осторожно раска­чивая, напевал: "Андрей-воробей, не гоняй голубей!"

В те годы мне казалось, что и я могу жить как все. Прошли времена, когда я хватался за любую, самую грязную работу, ходил вечно невы­спавшийся и голодный. Я сумел закончить институт и расплатиться с долгами за обучение. Я женился на девушке, которую любил. Я нашел не­плохое место на косметической фабрике. Пусть мне, химику-органику, было скучно смешивать лосьоны и кремы из готовых французских компо­нентов, но мой заработок позволял содержать семью. Марина, живя со мной, не проработала ни одного дня.

Ах, как она была красива! Как больно и сейчас вспоминать ее сияю­щие голубые глаза, медные волосы, белую кожу, мучительную полноту бе­дер. А ее нежный, звенящий смех! Она и в постели не стонала, а точно радостным смехом откликалась на мои порывы, вбирая в себя наслажде­ние. Конечно, с ней я всегда чувствовал тревогу, но подавлял дурные мысли. Нежность и любовь лишали меня рассудка.

Уже впоследствии я сообразил, что ее чувственность была поверх­ностной, а под ней скрывалось вполне холодное нутро. Понял и то, что по отношению ко мне она вела себя честно, – разумеется, в ее собст­венном понимании. То есть, будучи моей женой, не позволяла себе те­лесной измены, зато в уме – с самого начала – всё время оценивала и сравнивала.

Во время нашего последнего разговора она держалась совершенно спо­койно. Ей хотелось, чтобы я сам всё осознал. Получалось даже, что наш разрыв спровоцировала генная медицина, еще не проникшая в Россию, но уже с нетерпением ожидавшаяся.

– Жизнь будет долгой, – объясняла Марина, – к жизни надо относить­ся серьезно. Ты на это не способен, и ты не любишь меня. Да, конечно! В чем заключается твоя любовь? Только в том, что ты в любую минуту готов затащить меня в постель? Ты ничего не хочешь сделать для меня и Андрюши, ты согласен еще полвека просидеть в своей косметике нич­тожным технологом... Да нет же, нет, дело не только в деньгах и пре­стиже, дело в самом человеке! Ну, как с тобой говорить? Если ты не в состоянии понять даже такие простые вещи, значит, надеяться не на что...

Ее новым мужем стал президент Балтийской судоходной компании. С тех пор я часто имел удовольствие видеть его в местных новостях. Ино­гда он выступал и в общероссийских. Обороты судоходных компаний рос­ли год от года: к ним перетекали потоки бессмертных пассажиров, всё больше опасавшихся летать и всё меньше озабоченных скоростью передви­жения. Как-то раз господина судоходного президента показали вместе с женой – моей Мариной.

Первое время мне отчаянно хотелось убить их обоих, но ведь по-на­стоящему это бы ничего не изменило. Марина была права: дело в челове­ке. Она сама – всего-навсего – искала и, наконец, нашла то, что соот­ветствовало ее натуре. Она не могла быть иной. И если бы я проломил ей голову, то что сумел бы этим ей доказать?

При разводе я поставил единственное условие: возможность видеть Андрюшку. Но Марина – без явной нарочитости, находя всякий раз объяс­нения и причины, – искусно ограничивала мои свидания с ним в первые годы разлуки, пока он был ребенком. А когда, так же ненавязчиво и как будто сожалея о прошлых помехах, она перестала препятствовать нашим встречам, мой сын успел из малыша превратиться в мальчика со сложив­шейся в новой семье собственной жизнью, и у меня не осталось никаких шансов. Я пытался увлечь его хотя бы рассказами о своей работе в по­лиции, куда устроился после опостылевшей косметики. Но мои детектив­ные истории его не интересовали. Он был переполнен гораздо более яр­кими впечатлениями. Например, от круизного плавания по Магелланову проливу на точной копии средневековой каравеллы.

Наши встречи происходили всё реже, и, чем старше он становился, тем труднее нам было находить общие темы для разговора. В последний раз мы встретились, когда он поступил в университет. Я ждал его на улице возле станции метро, а он подъехал на машине, приоткрыл дверцу и поманил меня рукой. Я покорно подошел, сел рядом с ним, поцеловал его в небрежно подставленную щеку, и только тут обнаружил, что в ма­шине мы не одни: на заднем сиденье расположилась яркая девица. Она как будто спала с открытыми глазами и не откликнулась на мое привет­ствие.

Мы поехали с Андреем по городу. Я уже смирился с тем, что нам поч­ти не о чем говорить, и старался хотя бы насмотреться на него. Он вы­рос крупным и красивым – не в меня, а в Марину. Даже не верилось, что этот рослый парень с модной прической, похожей на львиную гриву, и есть мой маленький Андрюшка с его нежным лукавым личиком и золотисты­ми колечками волос.

А потом я сам всё испортил. Мне не нравилась специальность, кото­рую он выбрал – психология дизайна и рекламы. И я заговорил о том, как я всегда мечтал, чтобы он стал инженером или ученым, создавал, исследовал, совершал открытия.

Он только засмеялся в ответ:

– Много ты сам создаешь! – Потом подумал и добавил уже с откровен­ной издевкой: – Хотя, коне-ечно, в своей полицейской лаборатории ты совершаешь откры-ытия!

Девица позади сидела недвижимо и неслышно, как восковая кукла.

Он высадил меня у той же станции метро, где мы встретились. Это было семнадцать лет назад. С тех пор мы не виделись, не звонили друг другу, и я не следил за его судьбой. Не пытался даже узнать через Интернет его нынешний адрес и место работы. Думаю, он точно так же не интересовался моей жизнью. Правда, ему на глаза могла попасть та прошлогодняя заметка, в которой Виталий А. Фомин был назван одним из опытнейших криминалистов России, востребованных самой Организаци­ей Объединенных Наций. Но, мне кажется, прочитав этот панегирик, он только недоуменно пожал плечами.

Нужно было приниматься за дело. Я обратился к экрану автонавигато­ра и запустил выбранный Антоном сюжет с самого начала. Это оказалась реклама, яркая и хвастливая. Мне сообщали, что название фирмы "ДИГО" происходит от редкоземельных элементов, лантаноидов диспрозия и голь­мия. Редкоземельность вовсе не означает особой редкости, в земной ко­ре их содержится намного больше, чем, например, ртути. Но если ртуть добывать сравнительно легко, то получение лантаноидов из минерального сырья, их разделение и очистка требуют сложнейших технологических процессов.

Лантаноиды, – рассказывали мне с экрана, – известны человечеству уже несколько веков, однако их громадное значение оценили только в двадцатые годы нашего столетия, когда мировую энергетику стали пере­водить с тепловых и атомных электростанций на термоядерные, а двига­тели внутреннего сгорания – с бензина, керосина, солярки на водород­ное топливо. Оказалось, добавки лантаноидов многократно повышают спо­собность некоторых сплавов поглощать водород. Кассета, содержащая та­кой пористый сплав, насыщенный водородом, смогла заменить бак с горю­чим. Крупнейшие мировые компании занялись производством редкоземель­ных элементов. И россияне должны гордиться тем, что отечественная фирма "ДИГО", основанная после Второй Перестройки, в славную эпоху окончательной победы российской демократии, сумела сравняться с веду­щими корпорациями Запада.

"В нынешнем 2085 году, – гремел за кадром торжествующий голос из­вестного актера, – "ДИГО" контролирует более шести процентов мирового производства диспрозия, гольмия, неодима, церия. И это означает, что почти каждый пятнадцатый автомобиль, самолет, корабль на планете не­сет в своих топливных кассетах продукцию нашей фирмы!"

На экране возникали величественные пейзажи Урала и Сибири, пано­рама действующих рудников, экскаваторы-великаны, потоки измельченной породы на транспортерных лентах. Я увидел гигантские заводы, плавиль­ные печи, электролизные установки, лаборатории и офисы, сияющие лица работников. Под конец показали пестрое производство всевозможных бы­товых товаров – от детских игрушек до посуды и спортивного инвента­ря. Эту побочную продукцию фирма выпускала под игривой торговой мар­кой "ДИГО-ЛИГО", видимо, в честь местонахождения своей штаб-квартиры на Лиговке. "Мы работаем для вас!" – провозглашал голос за кадром.

Фильм не произвел на меня впечатления. В нем не сообщалось почти ничего сверх того, что большинству российских обывателей, и мне в том числе, не было бы известно из повседневных новостей и рекламы. А ко­паться в Интернете в поисках дополнительных сведений об этой фирме уже не было времени. Последние, считанные минуты пути ушли на то, чтобы просмотреть добытый Антоном сюжет об их Отделе по связям с об­щественностью. И опять – никакой конкретной информации. На экране по­явился мрачноватый субъект и, странно глядя не в камеру, а куда-то мимо, произнес несколько общих фраз об открытости корпорации "ДИГО". Вот и всё.

Моя "Церера" сбавила ход. Мы свернули на Лиговский проспект и при­ближались к зданию "ДИГО" – темно-красной усеченной пирамиде. Она бы­ла не так уж высока, этажей восемнадцать-двадцать, но пропорции при­давали ей внушительность. Казалось, она незыблемо расположилась не только на петроградском асфальте, но и во времени. Я отключил Антона и на ручном управлении направил машину к спуску в подземную стоянку.

Въехать туда я не успел. На моем пути откуда-то вынырнул человек в оранжево-белой куртке гаражного служащего и яростно замахал руками. Я свернул к барьеру, затормозил, включил микрофоны и внешнюю трансля­цию. До меня донесся голос:

– Стоять! Стоять!! Кто такой?!

Начало вышло обескураживающим, и от растерянности я не придумал ничего лучше, как закричать в тон гаражному хаму:

– Служба информации и расследований ООН! С дороги!

– К кому вы направляетесь? Почему едете без кода? Вы согласова­ли визит? – Оранжево-белый всё-таки растерялся немного, раз перешел на "вы".

Я прибавил громкость, чтобы мой голос на улице звучал мощнее, и с набатными раскатами, от которых вибрировали стекла моей машины, за­явил:

– Наша Служба имеет право являться с проверками куда угодно без предупреждения! – (Это была совершенная чушь, но я понадеялся, что местные ребята не станут изучать устав Службы, даже если вытащат его из Интернета.) – Сперва я хочу посетить ваш Отдел по связям с общест­венностью, а там посмотрим!

Оранжево-белый отбежал на несколько шагов, подальше от наружных микрофонов моей "Цереры", и что-то быстро забубнил в свой "карман­ник". Мимо нас по уклону проехали вниз на стоянку несколько машин. Он не обратил на них ни малейшего внимания. Значит, в них сидели слу­жащие фирмы или посетители, которых здесь ожидали. Эти машины несли пресловутый код, и аппаратура наблюдения пропускала их без помех. Та­кие меры предосторожности я видел только в ооновских гарнизонах в Аф­рике. Но там – понятное дело – опасались недобитых моджахедов. А чего опасаются здесь?

Оранжево-белый спрятал "карманник", махнул мне рукой и крикнул:

– Включайте Антона!

Я понял, что меня решили пропустить, но под контролем, раз не поз­воляют даже въехать самостоятельно. Так и оказалось. Повинуясь коман­дам здешней навигационной системы, "Церера" скатилась по уклону в яр­ко освещенный подземный зал и медленно поехала между рядами машин. Меня заводили на стоянку в самый дальний угол.

Здесь меня ждали. Когда я открыл дверцу, передо мной стоял мужчина в синем комбинезоне техника. Однако взгляд, которым он меня встретил, говорил, казалось, о другой профессии. Такой взгляд – настороженный, оценивающий – я видел у матерых сыщиков в первые годы своей службы в полиции, когда сохранялись еще остатки былой, жестокой преступности.

Встречавший молча кивнул в знак приветствия, подождал, пока я вы­лезал из машины и запирал ее, а затем жестом пригласил следовать за собой. Несколько эскалаторов в разных концах огромного зала вели на­верх, но мой спутник остановился у неприметной металлической двери. Он открыл ее – и я увидел кабину лифта. Как только мы туда вошли, створки сомкнулись за нашими спинами и мы стремительно вознеслись в недрах пирамиды "ДИГО" куда-то ввысь. Определиться точнее было невоз­можно: на счетчике этажей устойчиво светились два нуля, как на двери клозета. Сердце билось часто и гулко, но страха я не испытывал, толь­ко возбуждение.

Наконец, лифт затормозил, да так резко, что я чуть не взлетел в невесомости над полом, ушедшим из-под ног. Створки разъехались, вы­пустили меня, тут же сомкнулись снова, и лифт с молчаливым провожатым умчался вниз. А я оказался один в пустынном коридоре, куда выходили пронумерованные двери служебных помещений. Не успел я удивиться тому, что меня здесь не встречают, как одна из дверей напротив лифта откры­лась и мне навстречу шагнул улыбающийся мужчина.

– Здравствуйте, господин Фомин! – приветствовал он меня.

– Салют! – бодро отозвался я.

Они, конечно, успели отыскать в Интернете страничку представитель­ства нашей Службы в Петрограде и знали теперь, что всё это представи­тельство состоит из одного человека.

Мужчина улыбнулся еще шире:

– Мы налюбовались на вашу голограмму в компьютере, но порядок есть порядок, нужна формальная идентификация.

Я достал свой "карманник", вывел на экран паспортные данные и по­казал ему:

– Проверяйте! Хоть через Петропол, хоть через МИД, хоть через ООН.

Мужчина кивнул и как бы невзначай, для того, чтобы лучше всё разглядеть, взял "карманник" у меня из рук, а мне жестом предложил прой­ти в открытую дверь. При всей своей неопытности, смысл этого нехитро­го приема я понял сразу: меня хотели пропустить сквозь рамку детек­тора, скрытую в коробке двери, чтобы проверить, нет ли у меня с со­бой какой-нибудь электроники помимо "карманника". Я мысленно похва­лил себя за то, что оставил пачку со слезоточивыми сигаретами в маши­не: здешняя аппаратура, пожалуй, могла среагировать на их электрон­ные запалы. Но для чего все эти меры предосторожности? Боятся про­мышленного шпионажа? В отчетах нашего МВД и в сводках Интерпола этот вид преступлений иногда встречался.

Я смело шагнул через порог и очутился в приемной какого-то местно­го начальника: столы с компьютерами и всевозможной офисной техникой, во всю стену – голографически-рельефная карта мира, над ней цепочкой огоньков – циферблаты, показывающие время по часовым поясам. Каза­лось, здесь должны трудиться вдумчивые секретарши. Но сейчас за сто­лами никого не было. В комнате находился единственный человек, и при взгляде на него мне стало слегка не по себе.

У внутренней двери, ведущей, как видно, в кабинет босса, стоял мужчина ростом чуть выше меня, но с непропорционально широкими плеча­ми и короткой, толстой шеей. Бугры его мышц проступали даже под сво­бодным пиджаком, а руки, длинные как у обезьяны, доставали до колен. Самое же отталкивающее впечатление производила его мрачная физионо­мия с пронзительными черными глазами. Это был редкостный тип – "ду­тик", прошедший генетические изменения, а то и хирургические опера­ции, для увеличения мускульной силы. В наш век запрета любого оружия таких красавцев готовили в качестве телохранителей.

Меня всегда поражало, что в бессмертную эпоху находятся люди, ко­торые соглашаются так себя искалечить. Хотя, возможно, они-то как раз и рассчитывают на долгую жизнь и могущество медицины: авось, подза­работав, удастся вылепить новую, стройную фигуру и привлекательную внешность. Настоящий дутик стоил огромных денег. Завести его могли очень богатые люди. Да и они заводили только в том случае, когда че­го-то определенно боялись.

Улыбчивый мужчина вошел вслед за мной, склонился к ближайшему ком­пьютеру, быстро проверил идентификацию и отдал мне "карманник":

– Всё в порядке, господин Фомин! Итак, вы хотели встретиться с на­чальником отдела по связям с общественностью? Желание представителя ООН – для нас закон! Видите, я от волнения даже заговорил стихами. Прошу!

Дутик с явной неохотой отошел от двери, которую охранял, и на ней вспыхнула надпись: "Начальник ОСО Вадим Викторович Чуборь".

– Ну, что же вы? – подбодрил сзади улыбчивый. – Входите!

И я вошел.

За столом в кабинете под большой картой Евразии сидел тот самый тип, которого я видел в сюжете, извлеченном Антоном из Интернета. Но если на экране он показался мне мрачноватым, то сейчас вид у него был, скорее, сонный. Вообще, о внешности его трудно было сказать что-то определенное: невыразительное лицо, коротко подстриженные во­лосы какого-то серого цвета. Напрашивался даже каламбур, что главная черта его облика – безликость. Возможно, такое впечатление усилива­лось оттого, что, здороваясь со мною, он странным образом смотрел ми­мо меня, так же, как в видеосюжете смотрел мимо камеры.

Я ожидал, что он начнет распрашивать о цели моего визита, но он, предложив мне сесть, сразу умолк, безучастно уставившись куда-то в угол. Пришлось начинать самому:

– Вы знаете, зачем я к вам приехал, Вадим Викторович?

Он помолчал, продолжая что-то изучать в углу кабинета. Потом не­внятно выдохнул:

– Понятья не имею.

– Наше главное управление в Нью-Йорке, при штаб-квартире ООН, – я начал бить с козырей, чтоб вывести его из спячки, – заинтересовалось расследованием трагической гибели ваших сотрудников, Жилякова и Сам­сонова.

На лице его ничего не отразилось. Опять последовала долгая пауза, он всё так же смотрел мимо меня. А когда я уже перестал ждать ответа, губы его шевельнулись и в воздухе пронеслось еле слышное:

– Делать вам нечего.

– Господин Чуборь, я не обсуждаю приказы своего начальства, я их выполняю! Да, в масштабах ООН катастрофа у петроградского Речного вокзала – незначительное событие, однако наша Служба иногда расследу­ет именно такие мелкие случаи, они добавляют ценные штрихи к картине состояния общества. Поэтому я и обратился к вам.

После обязательной задержки, правда, чуть более короткой, он вы­дохнул:

– Мы-то здесь при чем?

– Погибшие были сотрудниками вашей фирмы. Кстати, в каком отделе они работали?

Пауза. Бормотанье:

– А какая разница?

– Господин Чуборь, я уже объяснял вам наши методы: мелкие факты – штрихи – общая картина...

Глядя в сторону, он чуть-чуть кивал. То ли показывал, что слушает меня, то ли спал с открытыми глазами, с трудом удерживая голову.

– Так в каком отделе, господин Чуборь?

Пауза на сей раз вышла еще короче, а в скороговорке явственно про­звучало раздражение:

– Какая разница? Хотя бы в моем.

– В вашем?!

Я удивился искренне. Тупые физиономии Жилякова и Самсонова никак не соответствовали моему представлению о работниках пиара и паблиси­ти. Впрочем, все, кого я до сих пор встретил в этой фирме, выгляде­ли странновато. И самым удивительным казалось поведение моего собе­седника. Если господин Чуборь хотел что-то скрыть, лучшим способом было заговорить меня, отвлечь, заморочить мне голову. Если уж он сам был на такое не способен, кликнул бы кого-то из своих профессиональ­ных говорунов. Но вместо этого он явно, пожалуй даже слишком, демон­стрировал пренебрежение ко мне. Провоцировал? Хотел, чтобы я сорвал­ся и показал, чего от меня ожидать?

Срываться было нельзя, но прилив раздражения дал мне энергию, и я, по наитию, перешел в атаку:

– Господин Чуборь, какова продолжительность рабочего дня в вашей фирме?

В глазах его, устремленных в угол кабинета, что-то дрогнуло. Похо­же, от удивления он хотел даже взглянуть на меня, но сдержался. Про­шелестело недоуменное:

– Как обычно... С девяти до шести.

– Господин Чуборь, полиция и пресса со ссылкой на вас сообщают, что погибшие находились в поездке по делам фирмы.

Взгляд его окаменел. Казалось, он лихорадочно просчитывал возмож­ность допущенной ошибки. Послышалось осторожное:

– Ну...

– Катастрофа у Речного вокзала произошла в девятнадцать тридцать семь. Получается, что вы эксплуатируете своих сотрудников сверхуроч­но. Как смотрят на это профсоюзы и гострудинспекция? Подобные вопросы также находятся в поле зрения ООН.

Молчание.

– Господин Чуборь, какими делами фирмы занимались Жиляков и Самсо­нов после окончания рабочего дня?

Молчание.

– Господин Чуборь, куда они ехали?!

Долгая пауза, потом – еле слышно – прежнее, уклончивое:

– А какая разница?

– Вадим Викторович, – я усилил натиск, – по-моему, за то время, что я сюда поднимался, вы успели познакомиться с моей биографией. Я тридцать лет был сотрудником Петропола. Мне ничего не стоит обратить­ся туда и выяснить эту подробность без вашей помощи.

Здесь я немного преувеличивал. Мне совсем не хотелось появляться в новом качестве на своей прежней полицейской работе.

На губах Чубаря обозначилась усмешка:

– Думаете, полканы знают?

Я понял, что промахнулся. Но разгон был уже взят, и я ударил с другой стороны:

– Господин Чуборь, если не ошибаюсь, основные потребители ваших редких металлов – западные корпорации?

Настороженное молчание.

– Как вы думаете, Вадим Викторович, что произойдет, если я доложу своему начальству в ООН о вашем запирательстве? Вы когда-нибудь слы­шали о санкциях Совета Безопасности в отношении нелояльных органи­заций? Вы не хотите, чтобы у вас возникли проблемы на западных рын­ках? – (Вот здесь я почти не блефовал. Беннет, если его разозлить, мог провернуть многое.) – Так куда они ехали в момент катастрофы?

Он чуть скривился, словно ощутив больной зуб:

– Возвращались. Сюда. На Лиговку.

– Откуда возвращались, господин Чуборь?

– Из... – он пробормотал что-то, похожее на ругательство.

– Откуда, откуда?! – я даже шею вытянул.

– Из Пидьмы.

– А что это такое?

Напряжение во взгляде его ослабло, лицо смягчилось. Я понял свою ошибку: нельзя было показывать, что я и понятия не имею о загадочной Пидьме. Возможно, хитростью удалось бы вытянуть из него больше инфор­мации. Но, поскольку на хитрость я оказался не способен, оставалось только добиваться ответа в лоб:

– Что такое Пидьма?

Молчание. Потом вялое пожатие плечами:

– Поселок.

– Что там находится?

– Завод. "РЭМИ".

"РЭМИ", "РЭМИ"... А ведь я об этом что-то слышал. Что-то мелькало в экономических обзорах, которые, давясь, я читал по долгу службы. Ну, конечно: молодая, но довольно успешная фирма по производству лан­таноидов.

– Они ваши конкуренты, господин Чуборь?

– Коллеги.

– А зачем к ним ездили Жиляков и Самсонов?

Пожатие плечами:

– Обычная поездка. Согласовать рекламную кампанию. Раз мы работаем в одной области, значит, должны учитывать интересы друг друга.

– А по компьютеру нельзя было договориться, обязательно посылать людей?

Он снова чуть пожал плечами:

– Живое общение. Лучше.

Я понял, что больше мне из него ничего не вытянуть.

– Благодарю вас, господин Чуборь!

Вялый кивок головой на прощанье. За всё время нашей беседы он так и не взглянул мне в глаза.

Я вышел из кабинета в приемную. Ни звероподобного дутика, ни улыб­чивого мужчины, проверявшего мою идентификацию, там уже не было. За компьютерами сидели две строгие секретарши. Одна из них поднялась и молча проводила меня до лифта.

Внизу, на стоянке дожидалась "Церера". На всякий случай я оглядел­ся. Остроглазый техник исчез, а люди, сновавшие между рядами машин – служащие фирмы, посетители – не обращали на меня внимания. Я сел за руль и на ручном управлении осторожно выехал из подземного зала. Ни­кто мне не препятствовал.

На обратном пути через город, пока машину вела система "Центр", я просмотрел всё, что Антон сумел извлечь из Интернета о компании "РЭ­МИ" (полное название – "Редкоземельные элементы и изделия"). Она по­явилась несколько лет назад, внезапно, словно выскочила из небытия, развивалась стремительно и, хотя еще уступала огромной "ДИГО", успе­ла завоевать прочное место на рынке. У нее был свой рудник в Сибири, причем на месторождении, которое раньше считали бесперспективным. Специалисты "РЭМИ" каким-то своим способом сумели эффективно исполь­зовать его бедные породы. А основной их завод находился, действитель­но, в Пидьме, на северо-востоке Петроградской области, за триста ки­лометров от города.

Если судить по карте, это был настоящий медвежий угол: безлюдье, леса, болота. Для завода, наверное, место выбрали удачно – рядом про­текала большая судоходная река Свирь. Но какого черта в той же Пидьме расположилась и штаб-квартира компании? С теми оборотами, каких "РЭ­МИ" уже достигла, им бы красоваться в Москве и в Петрограде. Нет, как будто спрятались в глуши.

Когда я вернулся в квартирку-офис, было уже около шести вечера. Я стал раздумывать, имеет ли смысл звонить Беннету. В Нью-Йорке начи­нался рабочий день, но Беннет, вполне возможно, отсыпался после того, как беседовал со мной глубокой ночью.

Что-то еще беспокоило меня. Вспомнилось, как улыбчивый мужчина, перехватив мой "карманник", предлагал пройти сквозь дверь с детекто­ром. Я подумал, подумал и достал из сейфа небольшой сканер для обна­ружения радиоизлучений. Мне прислали его из нью-йоркского Управления вместе с прочим оборудованием, которое полагалось иметь в офисе нашей Службы. По инструкции я был обязан периодически проверять, нет ли в помещении подслушивающих "жучков". Мне это казалось абсурдом и до сих пор я к сканеру даже не прикасался. Я просто не мог представить, что кому-то взбредет в голову меня подслушивать.

Сейчас, волнуясь, я впервые включил сканер и медленно обвел им стены, пол, потолок. Сканер даже не пискнул, его экранчик светился ровным светом: в офисе и в соседних квартирах всё было чисто. Я поду­мал еще, засунул сканер в карман и вышел на улицу.

Уже темнело. "Церера", стоявшая на площадке, подмигнула мне фара­ми. Я обошел ее со сканером, но он молчал. Я подумал еще немного, открыл дверцу, включил в салоне телевизор на полную громкость (закан­чивалась сводка новостей) и вновь стал обходить машину. Вот теперь сканер проснулся! Он улавливал четкий сигнал, исходивший от зарабо­тавшего "жучка": на экранчике появилась контурная схема "Цереры" с пульсирующим огненным пятнышком под днищем кузова.

Всё стало ясно. Мне прилепили так называемую дремлющую подслушку, включавшуюся только от звуков человеческого голоса, выделявшую его сквозь все посторонние шумы, даже сквозь гул мотора, и ретранслиро­вавшую пойманный разговор на приемник своему хозяину. Такие устройст­ва формально были запрещены, однако слишком строго за них не карали: всё-таки не оружие. Ими охотно пользовались частные детективы, сле­дившие за неверными супругами.

Я присел на корточки, долго шарил рукой под днищем, до локтя ис­пачкался в грязи, но всё-таки нашел и отодрал плоский кругляшок ве­личиной с мелкую монетку. Какая же вы свинья, господин Чуборь! Мне очень хотелось высказать это мнение прямо в "жучок" и добавить не­сколько перлов из богатого арсенала ругательств, накопленного за всю жизнь. Однако благоразумие пересилило. Я промолчал и отвел душу толь­ко тем, что со всего размаха зашвырнул "жучка" через дорогу.

Потом я вернулся в квартирку-офис, почистил куртку, вымыл руки, снова взял сканер и, громко декламируя "Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять!", еще раз проверил помещение. Убедившись окон­чательно, что в доме подслушек нет, включил шифрканал и вызвал Бенне­та.

Он уже находился в своем рабочем кабинете и откликнулся немедлен­но. Выслушал мой рассказ с подчеркнутым вниманием, не перебивая. По­том кивнул:

– Неплохо для начала, Вит. Совсем неплохо. Значит, по-твоему, пар­ни из "ДИ-ГОУ" (он выговаривал название на свой манер) чем-то напу­ганы?

– Да, это заметно. Пока не знаю причины. Я ведь впервые наблюдал жизнь крупной корпорации изнутри. Честно говоря, до сих пор я вообще не соприкасался с деловым миром. Поработал недолго на косметической фабрике, еще в добессмертные времена, только и всего. Потом был на государственной службе, теперь вот на ооновской. Так что, с бизнесом и его коллизиями знаком лишь по сообщениям СМИ и кинофильмам... На­верное, это признание обесценивает прежние обзоры, которые я вам по­сылал?

Беннет поморщился:

– Вит, сейчас не время для всяких русских штучек – как они называ­ются? – самого себя копание, самого себя критика. Оставь это. Лучше скажи, что ты собираешься делать дальше.

– Завтра с утра поеду с визитом в "РЭМИ".

– На машине?

– Да. Путь неблизкий, часа три в один конец. Но я не хочу заказы­вать вертолет.

– Чтобы не светиться?

– Конечно. Поэтому не стану и звонить в "РЭМИ", явлюсь без преду­преждения.

Дата добавления: 2015-09-29