В мыслях моих проходя по Вселенной, 6 страница

В прививочном пункте молодой врач потребовал у меня страховой по­лис и паспорт, бегло просмотрел их, сверился с компьютером и бросил медицинской сестре: "А-один!" Та велела мне закатать рукав, щелкнул пневматический шприц, на коже образовалось слегка болезненное красное пятнышко, и в кабинет тут же позвали следующего.

Индекс "А-один" обозначал высшую категорию страхового полиса. В России, еще в годы правления ПНВ, по образцу западных государств вве­ли многоуровневую систему медицинской страховки, которая создавала коренным жителям преимущества перед иммигрантами, а последних делила в зависимости от срока натурализации.

И ни молодой, энергичный врач, ни безучастная ко всему медсестра, ни, тем более, я, подросток, даже не догадывались о том, что разно­видность вакцины, вводимая по категории "А-1", не просто самая доро­гая и самая эффективная от биологической атаки террористов и от грип­па. В действительности, только эта вакцина и служила настоящим целям всей кампании. Защита моих легких от чумных микробов и моих дыхатель­ных путей от гриппозных вирусов была для нее побочным действием. Она должна была – прежде всего – защитить мои гениталии от выведенного в секретных лабораториях США вируса "Си-Дабл-Ю" (создатели его, не мудрствуя лукаво, составили аббревиатуру CW по первым буквам английс­ких слов Contraceptive Weapon – контрацептивное оружие).

Впоследствии стало известно, что "Си-Дабл-Ю" в то время мог счи­таться шедевром генной инженерии. Он распространялся воздушно-капель­ным путем, поражал как мужчин, так и женщин всех возрастов, от груд­ных младенцев до стариков и старух, и, вызывая свою разновидность бо­лезни, соответственно, в мужском и женском организмах, почти гаранти­рованно приводил к бесплодию. Что особенно важно, вирус был неспосо­бен к самостоятельным мутациям, то есть не мог стать в будущем угро­зой для своих же создателей.

После войны сообщалось и о том, что параллельно велись работы по созданию "Си-Дабл-Ю-Эй" – "CW-Аdjourn", контрацептивного оружия отло­женного действия, – такого вируса, который поражал бы только женщин и после своего применения допускал однократное материнство, но пре­секал возможность последующих зачатий. Если бы в войне использовали именно "Си-Дабл-Ю-Эй", всё прошло бы куда спокойнее, с гораздо мень­шими жертвами, и не было бы трагического исчезновения целых народов. Именно "Си-Дабл-Ю-Эй" был заветной мечтой западных стратегов. К сожа­лению, получение его оказалось намного более трудной задачей. Для за­вершения работ над ним требовалось, по меньшей мере, еще несколько лет, если не десятилетий.

А времени больше не оставалось: "всемирный джихад" грозил осажден­ному Западу уже не простыми, а ядерными взрывами и полным уничтожени­ем. Поэтому решились на применение хорошо отработанного, хотя и ку­да более жестокого варианта – "Си-Дабл-Ю". (Грешно сказать, но, по­жалуй, народам Юга всё равно повезло. Если бы не успели создать и "Си-Дабл-Ю", в ход были бы пущены известные еще с прошлого века го­раздо более страшные средства, вроде возбудителей болезней, вызываю­щих расстройство нервных функций.)

Несмертельный характер контрацептивного оружия отменял требование поголовной защиты собственного населения. Рождаемость у высокоразви­тых народов и так колебалась на уровне простого воспроизводства. Ана­литики, планировавшие войну, справедливо рассчитали, что, если даже десять – двадцать процентов своего населения не захотят или не смогут подвергнуться прививкам, останутся незащищенными и будут поражены в ходе всемирной эпидемии, то это лишь еще немного снизит рождаемость, но не станет причиной катастрофы для западного общества. (Чувствами конкретных людей, для которых бездетность могла явиться личной траге­дией, пришлось пренебречь.)

Самой сложной, поистине головоломной задачей была гибкая организа­ция прививочной кампании по отношению к иммигрантским общинам в самих западных странах. Помогли многоуровневая система страховок и компью­терные базы данных, накопленные спецслужбами. Говорили, что западные деятели учились у нашего ПНВ. Но, в действительности, если из россий­ского опыта они что-то и позаимствовали, так только режим абсолютной секретности при подготовке акций. Демократические правительства пока­зали, что в решающие моменты способны конспирировать ничуть не хуже тоталитарных.

Всё прежнее западное поклонение человеческим правам и свободам, вся прежняя, почти безграничная терпимость, открытость общества, свя­тость юридических норм, – всё, всё с издевательской незримостью подытоживалось в компьютерах комбинациями электромагнитных импульсов, определявших, кому разрешается, кому запрещается продолжение рода.

Впоследствии западные политики отвергали все обвинения в расовой и религиозной дискриминации и, уж тем более, в развязывании гражданской войны. Они справедливо указывали, что гражданская война в странах За­пада разгоралась и так, и разжигали ее именно экстремистские течения в иммигрантских массах. А корректировка системы страховок на основе полицейской информации, начатая заблаговременно и шедшая тайно, в не­прерывном режиме, привела к тому, что высший приоритет к моменту кри­зиса получили все, кого власти считали законопослушными гражданами, без различия цвета кожи и вероисповедания. Их-то и защищали, – неве­домо не только для них, но и для медицинского персонала в прививоч­ных пунктах, – полноценными прививками тройного действия: от вируса "Си-Дабл-Ю", чумы и новых разновидностей гриппа. Всем прочим, в эти пункты являвшимся, так же неявно, по идентификации, производимой ком­пьютером, вводили вакцину, лишенную главного компонента, действующую только против гриппа и чумы.

Создатели "Си-Дабл-Ю" прекрасно понимали: болезнь, вызываемая контрацептивным оружием, в идеальном варианте должна протекать без симптомов, чтобы как можно дольше оставаться незамеченной. Это оказа­лось недостижимым, но удалось сделать так, что течение болезни сопро­вождалось, в основном, не слишком тяжелыми симптомами общего характе­ра, подобными тем, что сопутствуют обычным вирусным инфекциям. Поэто­му эпидемия, покатившаяся по свету в начале 2035 года, была вначале воспринята всего лишь, как очередная волна гриппа.

То обстоятельство, что в этот раз она пошла преимущественно по теплым афро-азиатским странам, не слишком удивило: все знали, что бо­гатый Запад успел вакцинировать от гриппа большинство своего насе­ления. Даже необычно высокая, почти стопроцентная частота заболева­ний – с температурой, опуханием желез, быстро проходящими местными болями – не вызвала на Юге чрезмерной тревоги. Даже то, что и на За­паде среди заболевших оказывались прежде всего иммигранты из Африки и Азии, в том числе и те, кому были сделаны прививки, поначалу не по­казалось странным: известно, как изменчивы вирусы гриппа и как легко они обходят иммунную защиту.

У нас в России переболели все, кто прививок не сделал, в основном, старики. Заболел и дед Виталий. В прошлые гриппозные зимы он при пер­вых подозрительных симптомах сразу начинал лечиться тем, что называл "народными средствами" – водкой с луковицей, и болезнь отступала. Но в этот раз водка и луковица не помогли. Дед лежал в кровати, пунцовый от жара, и тихо бормотал:

– Ох, мать его ети, как худо мне... Во, зараза, даже мошонка бо­лит, и распухла как будто... Вот это грипп, так грипп... Лучше бы, старый мудак, прививку сделал...

Я обмирал от страха за него, я умолял, чтобы он разрешил вызвать врача. Но дед только с трудом покачивал головой, утопавшей в по­душке:

– Какие, на хрен, врачи! Забыл, сколько мне лет? Государственный врач за мою страховку со мной возиться не будет, а на платного мы с тобой не заработали... Ты вот, лучше, просто посиди со мной, мне по­легче и станет...

Я садился рядом, я держал в своих пальцах его тонкую и легкую, как высушенный стебель, руку, от которой исходил пугающий жар. И через несколько дней деду, в самом деле, стало полегче. Он приободрился, слез с кровати, сам проковылял до туалета. А потом в ход пошли его народные средства, которые закрепили успех лечения.

Деду Виталию было уже почти восемьдесят семь, и болезнь, вызывае­мая вирусом "Си-Дабл-Ю", досталась ему тяжело. Молодые жители Азии и Африки переносили ее на ногах, часто и внимания не обращая на непри­ятные, но слабые симптомы. Прежде, чем была точно раскрыта главная направленность болезни – поражение органов размножения, прошло не­сколько месяцев. Если бы применялось контрацептивное оружие отложен­ного действия "Си-Дабл-Ю-Эй", этот срок составил бы целые годы. Но и нескольких месяцев хватило для того, чтобы эпидемия беспрепятственно прокатилась по всему земному шару. Первый, скрытый и решающий этап конфликта был выигран Западом.

Затем конфликт неминуемо должен был перейти в открытую фазу. И в этот момент Запад, не дожидаясь, пока его тайная атака будет обна­ружена и вызовет ответные действия, решительно сыграл на упреждение.

Однажды вечером (в Америке было утро) все каналы российского теле­видения, прервав передачи, стали транслировать в прямом эфире выступ­ление президента США Гринуэя. Широкоплечий, широколицый, бывший воен­ный моряк, адмирал, президент явно нервничал. Он запинался, отводил взгляд куда-то в сторону, – скорей всего, на экран монитора, по ко­торому шел текст. Смысл его слов мне поначалу был непонятен. А дед, сразу смекнув в чем дело, в возбуждении хлопнул себя по коленке и велел прибавить звук.

Президент с самого начала заявил, что говорит не только от имени американского народа, но от лица всех демократических наций. Он на­помнил, что в течение полувека свободный западный мир борется с тер­рором, а последние тридцать с лишним лет идет уже настоящая необъяв­ленная война, приносящая множество жертв. Дальше так продолжаться не может. Вся человеческая цивилизация на краю гибели. Теракты с приме­нением биологических средств и химического оружия стали обыденностью. Год назад на подходе к гаваням Нью-Йорка и Сан-Франциско были потоп­лены два неопознанных судна, и водолазы, обследовавшие их на дне, об­наружили компоненты ядерных взрывных устройств большой мощности. А полгода назад над Атлантикой был сбит летевший из Африки самолет с таким же устройством на борту.

" – Бесчисленны были попытки переговоров с террористами и государствами, которые их поддерживают, бесчисленны и беспо­лезны, – говорил президент. – Нашу добрую волю презирают, нас ненавидят. Но давайте задумаемся: в чем истоки этой ненависти? Говорят, в том, что мы богаты, а они бедны. Но почему они так бедны? Причина всему – нескончаемый демографический взрыв. А ведь именно мы, западный мир, создали этим народам условия для размножения! Мы дали им спасительные медицинские средства для снижения смертности, мы дали им сельскохозяйственные технологии для поддержания жизни. Больше того, уже много лет подряд мы просто кормим этих людей. Сотни миллионов из них существуют то­лько за счет нашей гуманитарной помощи. И вместо того, чтобы благодарить Запад, трудиться самим, разумно ограничивать рожда­емость и таким путем двигаться к процветанию, они плодятся с безумной скоростью, не желают работать, нищенствуют, ненавидят нас и пытаются нас уничтожить. В таких условиях Женевская кон­венция 1949 года, которая объявляет геноцидом насильственное ограничение рождаемости, утрачивает силу..."

– Сделали! – с восторженным ужасом сказал дед Виталий. – Сделали, что собирались, дьяволы! Вот тебе и грипп!

Президент Гринуэй покосился на монитор с текстом, вздохнул и про­должил:

"Демократические государства во главе с Соединенными Штата­ми, сознавая ответственность за судьбу цивилизации, были вынуж­дены предпринять действия по ограничению рождаемости народов, поддерживающих мировой терроризм..."

Называя целью контрацептивной атаки некое "ограничение", Гринуэй, конечно, осторожничал, чтобы не вызвать шок. Он лгал и не лгал. Бо­лезнь, вызываемая вирусом "Си-Дабл-Ю", делала мужчин и женщин ПОЛНОСТЬЮ неспособными к зачатию. Другое дело, что в общей массе атакован­ного населения всегда находились люди, – пусть немного, менее одного процента, – которые либо оказывались невосприимчивы к вирусу, либо переносили болезнь без последствий. При желании, такое соотношение можно было назвать и ограничением.

"Для подкрепления того, что мы сделали, и для защиты циви­лизации от последней, самой опасной вспышки террора, Соединен­ные Штаты и их союзники решили провести некоторые чрезвычайные акции, как на мировой арене, так и внутренние, в собственных странах... – Президент запнулся. Потом вскинул взгляд в объек­тив камеры и, взвинчивая себя, повысил голос: – До сих пор на­ши враги укрывались от возмездия за нашими же юридическими нор­мами. А потому, как ни прискорбно для демократии, на время ак­ций мы вынуждены отбросить эти нормы!.. Я призываю наших про­тивников к благоразумию. Не оказывайте сопротивления, примите свое поражение с достоинством! Тогда не будет лишних жертв, а мы с готовностью предоставим вам любую помощь..."

То, что президент Гринуэй стыдливо называл "некоторыми чрезвычай­ными акциями", уже развивалось полным ходом во время его выступления. Без объявления войны, без всяких предупреждений, на враждебные госу­дарства внезапно обрушились "компьютерные бомбы". Об их существовании знали давно, во многих странах над защитой компьютеров трудились спе­циальные службы. Но обезвредить все тайные "мины", заложенные в ми­кросхемы и программы самими создателями, конечно, было невозможно. И когда с американских военных спутников полился на землю поток активи­рующих сигналов, оказалось, что удар пробивает защиту. Были мгновенно выведены из строя информационные сети противников и автоматизирован­ные системы управления. На пространствах почти целых континентов раз­разился хаос. Падали самолеты, сталкивались поезда, прервалась связь, начались катастрофы в промышленности, полностью разрушилась банков­ская система.

И сразу вслед за компьютерной атакой десятки крылатых ракет, про­низав ослепшую и оглохшую противовоздушную оборону афро-азиатских стран, нанесли точечные ядерные удары малой мощности по всем базам и местам производства оружия массового уничтожения.

Я помню карту Дальнего Востока на телевизионном экране и деловитый голос ведущего: "Радиационный фон в Хабаровском крае и в Приморье по­сле ударов западных союзников по китайским военным объектам повысил­ся незначительно. Угрозы для населения нет".

Дед качал головой:

– Ну, чудеса, Виталька! Чтобы Россия вне мировой войны оказалась, как Швейцария какая-нибудь! А ведь, глядишь, так, сбоку отсидимся. – И щурился на экран, где в клубах дыма, пронизанных огненными всполо­хами, стартовали с кораблей крылатые ракеты: – А вы повоюйте, ребят­ки, повоюйте сами. Нету больше доброго Сталина, нету дядюшки Джо, которого только попроси – миллион русских уложит в неподготовленном наступлении, чтобы вы тысячу своих солдат сберегли. Да и самих мил­лионов русских больше нету, кончились. Так что, простите-извините, справляйтесь без нас!

На африканских и азиатских просторах западные союзники, не желая осрамиться перед моим дедом, справлялись неплохо. Но судьба войны ре­шалась не только там. Главные сражения союзникам предстояло выиграть на собственной территории. "Чрезвычайные внутренние акции", о кото­рых, конфузясь, говорил президент Гринуэй, попросту означали разгром экстремистских движений в иммигрантских общинах. Задача была неверо­ятно трудной. Только во Франции и в Англии мусульмане составляли чет­верть населения. Многие иммигранты и так были озлоблены ограничения­ми на доступ к клонинговой медицине, а теперь внезапно открылось, что те из них, кто, по мнению властей, не отличался благонадежностью или просто был слишком плодовит, поражены вместе со своими близкими виру­сом "Си-Дабл-Ю" и обречены на бездетность. Взрыв их ярости грозил, по крайней мере европейским странам, гражданской войной.

Президент Гринуэй не успел еще до конца считать свою речь с экрана монитора, а во всех крупных европейских и во многих американских го­родах отряды полиции и армии уже входили в кварталы, заселенные имми­грантами. Я помню первый прямой репортаж, кажется, из Бирмингема. Со­лдаты и полицейские, в касках и бронежилетах, с автоматами, группами двигались по улице. Катились броневики, поводя по сторонам тонкими стволами автоматических пушек. Закадровый голос английского коррес­пондента и русский синхронный переводчик обращали внимание зрителей на то, что все дома в этих кварталах стоят целыми. Здесь никогда не гремели террористические взрывы.

– Грамотно! – похвалил дед. – В самую тютельку пропаганда! Это те­бе не Геббельс и не советский агитпроп. Умеют, сволочи!

Каких-то бородатых мужчин со скованными за спиной руками выволаки­вали из здания, украшенного транспарантами с арабской вязью, и впи­хивали в распахнутое чрево бронемашины. Где-то уже раздавались вы­стрелы.

И в первые, решающие недели той всемирной войны главным зрелищем на телевизионных экранах стали не военные действия союзников в Азии и Африке, а битвы, разыгравшиеся в западных городах. На улицах Парижа и Марселя пылали подожженные автомашины. В окнах домов, занятых имми­грантами-мятежниками, огненными бабочками пульсировало пламя автомат­ных очередей. Солдаты в противогазовых масках, похожие на марсиан, пускали гранаты, разрывавшиеся белесыми облаками шок-газа. Штурмовики ле-пеновцы с белыми лотарингскими крестами на рукавах черных курток выбивали какую-то дверь и один за другим ныряли в открывшийся темный проем.

– О, господи! – вздыхал дед. – Вот уж, действительно, клин клином вышибают, а фашизм фашизмом. Что ж человек за тварь такая, что никак иначе у него не получается?

Американские полицейские (половина чернокожих) гнали по улице у подножия небоскребов колонну пленных. Голос ведущего деловито пояс­нял, что эти незаконные иммигранты будут интернированы в специальных лагерях, а после войны их депортируют на историческую родину, в аф­ро-азиатские страны. И добавлял не без гаденькой иронии: теперь там хватит места, угрозы перенаселения больше не существует.

Лидер одной из иммигрантских общин, старик-шейх с седой бородой и влажными от слез глазами, умолял своих сородичей прекратить сопротив­ление: "Хватит жертв, борьба не имеет смысла!"

– То-то! – ворчал дед Виталий. – На что ж вы надеялись, хуем побе­дить? А им не победишь, только головой побеждают! Если б вместо хуя побольше головой работали, ничего бы с вами не случилось!

– Значит, хорошо они сделали? – спросил я.

– Кто? – не понял дед.

– Ну, американцы, западники.

– Хорошо-о? – маленькие глазки деда расширились, тонкая морщинис­тая шея вытянулась еще больше. – Хорошо?! Да они, считай, одним махом семь миллиардов человек кастрировали. Из которых абсолютное большин­ство ни в чем не виновато. Уж куда лучше!.. Это же нацистская идея: стерилизация тех, кого считаешь низшей расой.

– Значит, плохо сделали? – растерялся я.

– А как смотреть, – он вздохнул, – как считать. У каждого своя арифметика. По теоремам ихних шейхов, нас с тобой не то, что кастри­ровать, убить полагалось. Не дозволяли они нам жить, Виталька. И что ты им возразишь?.. Вот, через два с половиной года тебя могут в армию взять. И, представь, поехал бы ты в закаспийские степи, куда ихняя орда лезет. Поехал бы на войну.

– А теперь они больше не полезут? – спросил я.

– Поначалу-то – страшнее прежнего полезут! Но это уж с отчаянья. Сколько бы с ними еще ни пришлось биться, дело их теперь всё равно проиграно... Ах, детишек жалко, хоть арабских, хоть каких! Что поде­лаешь? Всегда за безумства шейхов отвечают дети их собственных наро­дов. За детей, сожженных в Освенциме, сгорали дети в Дрездене и Кёль­не, за израильских детей – палестинские, за русских – чеченские. Те­перь, видишь, прогресс: детей вражеских не убили, не сожгли. А всё равно, ты представь, с каким сознанием будут они вырастать – послед­ние. Вырастать в никуда... – И дед безнадежно махнул рукой.

В российских городах беспорядков было намного меньше, чем в запад­ных. Кто-то утверждал, что за это следует благодарить ПНВ и его вели­кие чистки. Деловитые молодые министры нового демократического пра­вительства с гордостью объясняли, что законы военного времени дали им возможность эффективно ловить и уничтожать террористов. Я не знаю, кого ловили, кого уничтожали, но иммигрантов, – легальных и нелегаль­ных, не получивших полноценных прививок и пораженных "Си-Дабл-Ю", – у нас, как и на Западе, собирали в лагеря для интернированных.

Сообщали о попытках террористов нанести ответные удары: вызвать в Европе и Америке, хотя бы и с риском для самих себя, эпидемию чумы – той, которой нас и пугали власти, чтобы согнать на прививки. Но ос­новная масса населения западных стран, защищенная вакцинацией, была неуязвима. Разжечь эпидемию не удалось.

А на экране вдруг появлялись горящие заросли африканских джунглей. Полуголые темные фигурки с автоматами перебегали, стреляя на ходу, падали. Кровь на широколистой зеленой траве блестела, точно красный лак.

– Ты смотри! – удивлялся дед. – Эти-то бедолаги всё друг дружку убивают, не могут остановиться. Да что же они, не понимают, что про­изошло? Не знают, чем переболели? Хоть радио-то они слушают?

– Как ты думаешь, – спросил я, – война продлится еще долго? Не в джунглях, а мировая, с террористами?

– Может, лет десять, – сказал дед, – а может, и полвека. Насколько агония растянется. Будут эти моджахеды погибать, будут уставать, да попросту будут взрослеть, потом стареть. Ну, еще нынешние груднички подрастут и встанут у них под ружье. Вот и всё, приток молодежи и кончится. А тут западники днем и ночью станут уговаривать: сдавай­тесь, хлопцы, всё простим, сами покаемся, будем вас ананасами кор­мить! Ну и куда моджахеды денутся?

Дед оказался прав. Война, развившаяся постепенно, из скрытой фор­мы, и закончилась не в один день подписанием перемирия или капитуля­ции, как прошлые мировые войны, а угасала еще несколько десятилетий. Сопротивление и террор медленно сходили на нет. Кто-то из пишущей братии даже назвал эту войну не Третьей Мировой, а Второй Столетней.

Снова и снова приходилось жалеть о том, что не удалось вовремя со­здать контрацептивное оружие отложенного действия "Си-Дабл-Ю-Эй". По­сле его применения сокращение громадного населения Юга прошло бы мяг­че, в большинстве семей было бы хоть по одному ребенку. Теперь же страшным итогом войны стали несколько миллиардов стареющих, одиноких людей при совсем уж малочисленном молодом поколении.

Это поколение составили дети тех, кто оказался невосприимчив к ви­русу "Си-Дабл-Ю", либо перенес болезнь без последствий. Всех таких новорожденных с первого дня старались брать на учет западные гумани­тарные миссии. Их растили и воспитывали в тепличных условиях. Для по­лучения образования их увозили на Запад, где они пользовались всеми правами, включая право на появившуюся в середине века генную профи­лактику, то есть, на бессмертие. Так создавались "новые" арабы, "но­вые" индонезийцы, нигерийцы, китайцы.

А на землях Азии и Африки были организованы несколько протектора­тов ООН. Там доживали, в основном на гуманитарной помощи, побежден­ные. Состарившихся и больных переводили из протекторатов в лагеря – уже полностью на всё готовое, под присмотр и опеку. Два с половиной миллиарда бессмертных землян могли позволить себе заботу о тех, кому не досталось ни бессмертия, ни просто будущего.

Впрочем, Беннет был прав: в нынешние, восьмидесятые годы мир про­текторатов и лагерей для большинства западных благополучных обывате­лей давно уже существовал как бы за горизонтом. Даже я, – не запад­ник, а русский, далеко не благополучный, – даже я, до того, как уго­дил в африканскую командировку, почти не задумывался о том, что где-то всё еще догорает, постепенно остывая и погружаясь во мрак, эта обреченная Вселенная.

6.

Почти два месяца мы с Беннетом летали по всем африканским лаге­рям. Он проводил свои инспекции, а я болтался при нем в роли спутни­ка, охранника и, наконец, собутыльника, ибо каждая инспекция у него завершалась ритуальной пьянкой.

На нас никто больше не нападал, никаких иных происшествий тоже не случалось, и делать мне было, в общем-то, совершенно нечего. На свои секретные беседы с лагерным начальством Беннет меня под всякими пред­логами не допускал по-прежнему, но их разговоры у меня и так не вызы­вали интереса.

Лагеря походили один на другой до неотличимости. Я томился, не зная, чем себя занять. Я не мог даже развлечься любовной интрижкой: все женщины из "Ай-пи" и медицинского персонала, которые мне встреча­лись, были до того бесцветны и скучны, что я уже с некоторым сожале­нием стал вспоминать о могучих прелестях Фридди, которыми не восполь­зовался.

А Беннет был всегда энергичен, свеж и неутомимо разговорчив. Осо­бенно во время перелетов, когда мы с ним вдвоем в тесной кабинке на­шего вертолета плыли на двух-трехкилометровой высоте над африканскими просторами. Он всё время о чем-то расспрашивал меня, что-то выяснял, оценивал. Порой его вопросы сбивали меня с толку:

– Вы знаете, Вит, у вас азиатский склад лица. Не то, чтобы ярко выраженный, но заметный: скулы, разрез глаз... Вы, случайно, не му­сульманин?

– Нет, просто в нас, русских, всяческих кровей намешано. Мой дед по отцу, который меня воспитал, был наполовину еврей, наполовину та­тарин. Он жил как раз в те времена, когда государство своих подданных сортировало по этническому происхождению, и до старости помнил, к ка­кой категории относится. Так что, среди моих предков, конечно, были и мусульмане. Но я их не знал. Все, кого я знал, были русскими. Во вся­ком случае, таковыми себя считали даже тогда, когда это было невыгод­но. А что касается веры... Я раньше ходил в церковь только на отпева­ния кого-то из знакомых. А сейчас и этого почти не бывает.

Беннет промолчал, сосредоточенно вглядываясь в отроги приближав­шейся к нам горной цепи. Но я чувствовал, что он слушал меня внима­тельно и обдумывает мой ответ.

В другом полете он завел со мною и вовсе чудной разговор:

– У тебя невысокий рост, Витали.

– Средний.

– Я имею в виду – для полицейского.

– Да какой я полицейский! Сижу в лаборатории, делаю химические анализы, составляю справки и заключения.

– Всё равно, я бы на твоем месте подумал. Вытянуться на десять дюймов хлопотно, да тебе и не требуется. А прибавить себе дюйма три – это при нынешней медицине можно сделать быстро и недорого.

– В России любое изменение внешности оформить очень сложно, тем более – работнику полиции. А меня мой рост устраивает.

Он помолчал, казалось, поглощенный управлением вертолетом. Потом рассеянно сказал:

– Конечно, ты и со своим ростом привлекательный мужчина. Тебя, на­верное, любят женщины?

– Я бы сказал по-другому: они в меня влюбляются.

– А в чем разница?

– Это значит, они любят меня до тех пор, пока не начинают со мной жить. Тут вся любовь быстро и проходит.

– Сексуальные проблемы? – спросил он. – Или характер? Секс сейчас хорошо излечивают.

– Характер, – ответил я. – Это не излечивается.

– Конфликтность, агрессивность?

– Нет. Просто, по складу своему я – бирюк.

– What is biriuk?!

Насколько я понимаю, всё решил наш разговор с Беннетом, когда мы с ним, закончив инспекцию в последнем лагере, остались там до утра. Мы вдвоем сидели под звездным небом, за раскладным столиком, освещенным переносной лампой, и пили. (Беннет обожал застолья на свежем возду­хе.) Ооновские солдаты, – в этом лагере служили японцы, – прогулива­лись вокруг на удалении: чтобы охранять нас, но не мешать нашей бе­седе.

А подвыпивший Беннет изливал мне свои симпатии:

– Я рад, что познакомился с тобой, Вит! Ты – необыкновенный чело­век!

– Не преувеличивай. То, что я не побоялся разогнать несчастных стариков, то, что меня не укачивает в вертолете, и то, что я могу вы­пить бутылку виски и не свалиться, не делает меня необыкновенным.

А Беннет шумел:

– Нет, нет, я еще не встречал таких людей, как ты, честное слово! Я отправлю вашему министру внутренних дел благодарственное письмо от имени ООН. Мы так расхвалим тебя, что ты сразу получишь повышение!

– Повышение! – я засмеялся. – Через полгода мне стукнет шестьдесят пять календарных, и меня выкинут на пенсию.

– Как? – опешил Беннет. – Неужели у вас в России еще действуют ограничения по возрасту?

– В полиции действуют. Говорят, что готовится новый закон, но я его не дождусь. Мой начальник так меня любит, что выбросит на улицу прямо в день рождения.

– Какой негодяй!

– Ну, почему. У него свой резон, и по-своему он, наверное, прав. Он считает, что я недостаточно инициативен.

– Кто твой начальник? – с презрением спросил Беннет. – Майор, пол­ковник? Да я, если захочу, могу обратиться прямо к Евстафьеву!

– Ой, только ради Бога, не трогай нашего президента, у него и без меня хватает проблем. Нет уж, тут ничего не изменишь, быть мне пенси­онером.

– А пенсия? – забеспокоился Беннет. – Пенсия будет хорошая?

– Мой покойный дед в таких случаях говорил: с голоду не помрешь, но бабу не захочешь.

Беннет захохотал, мотая головой, налил мне еще виски, и вдруг спросил спокойно и почти трезво:

– Но ты ведь найдешь себе новую работу, да, Вит?

Я пожал плечами:

Дата добавления: 2015-09-29