Держа хлеб в руке, незнакомый парень нагул голову, скрывая от меня свое лицо. Как раз в этот момент, испугав немного моего нового знакомого, с темной дороги вернулся радостный и запыхавшийся друг Андрея – Петр, что-то несущий в мешке. Он задержался у родственников в городе и теперь был рад, что он нашел нас.
- Иисус, здравствуй, мои передают тебе и всем радости и благ, и вот, тут, немного…, - возбужденно громко, привлекая общее внимание, сказал Петр, протягивая нам свой мешок.
Незнакомец же, забыв осторожность, с новым любопытством смотрел на нас, открыв огню свое молодое красивое лицо и обнажил свет огненный в таких еще юных глазах – страх. Страх не пускающий своих узников к радостям простым и теплу людскому, а мучающий холодом и тоской одинокой, противоречием и недоверием. Укрыв хлеб в руке широким рукавом, скрылся в тени и парень, мы же слушая веселый рассказ Петра, ели теплый хлеб с рыбой, запивали вином, что принес он из города, грелись, засыпая у огня. И уже когда почти все уснули, Петр тихо рассказал, что в городе говорят разное, говорят, что мол, храмники гневаются и ищут меня, люди же простые уважительно говорят, кто понимает, кто хочет понять. Он говорил, а парень, стараясь казаться спящим, прислушивался к нам. Прислушивался и слова мои помогали ему идти в своей тьме к жизни:
- Поймите, легко обмануть, того, кто хочет быть обманут, просто властвовать силой над слабым, но я говорю вам, что власть эта и обман не приносят ничего кроме вражды, распрей и ненависти. Многие люди жаждут власти над такими же как сами, и не понимают, как заковывают кандалы невидимые, так что порой и поймет с годами, а уже и сделать ничего нельзя. Вот пламя, оно свободно. Но в нашей власти загасить его или прибавить хвороста, владея им разумно, согрет будешь, направь его уничтожать все, оно и тебя сожжет, какая же твоя власть над ним. Разум человеку – первый помощник в жизни. За городскими стенами свои законы, мы же в степи их не знаем, и не властвуют они над нами. Здесь ветер с дождем хозяева, будешь неразумен – пропадешь, а сообразишь, так и не обидят человека. Свобода, она разноликая и добрая и суровая, но человеку она дана, а он может выбирать с ветром лм в степи жить или в стенах каменных. Богатым ли быть или не иметь богатств. Уважать всех и вся или призреть, любить или ненавидеть. Хороша жизнь тому кто с собой в мире и любви живет, он и понимает все тогда и любовь эта внутренняя ярче костра ночного горит и теплом согревает.
Я говорил и было всем хорошо, мать тихо мурлыкающая ребенку на руках своих, сама засыпала, улыбаясь мечтая о чем то, старик устало сложивший мозолистые руки, вдыхая шевелил длинную бороду грудью, чьи-то лошади привязанные к повозке тихо переступали во сне с ноги на ногу, костер будто дрожал тихо изредка потрескивал. Укрыв уже давно спящего Андрея, я пройдя между спящими, вышел на склон, освещенный светом звезд, присел на уснувшую траву и видел горизонт, мерцающий за который ушло солнце, будить, греть и радовать живущих там.
А у костра, парень, которому я дал лепешку осторожно встав, пройдет по линии света от огня, как по тонкой нити, за мной на темный холм и Левий, с дня нашей встречи всегда смотрящий за мной с отеческой тревогой, демонстративно перевернется и откроет глаза. Парень же, увидев его, замешкавшись будто хотящий вернуться к огню, шагнет в ночь. И как холод, пронизывающий все тело, как непроглядная ночная мгла без единого огонька, как мрак непонимания и ненависти, посмотрят на меня безразличные глаза того парня, которому я давал хлеб.
И лишенное человеческого тепла безумие его окутает меня как грязной противной тканью и руководимый безграничным неосознанным страхом, он по привычке дистанционно вдали присядет и будет смотреть.
- Что не спишь? - успокаивающим тихим голосом спросил его я. И ветер будто противясь нашей встрече, зашумит и небрежным порывом сбросит с его головы капюшон, обнажив ему голову с торчащими жесткими волосами, а парень привычно злясь на все, резко накинет ткань назад. И привычно соврет:
- Не хочу…
И как и любая другая душа, его даже из своего самого темного угла, загнанная хозяйским безумием, затрепещет радостно и не позволит ему уйти в темноту. И он, не понимая своего необычного состояния, станет слушать:
- Вот и мне что-то не спиться. Я люблю смотреть на звезды, на их загадочный мерцающий свет, они помогают мечтать. Глядя на них, легче понять и себя и людей вокруг, почему они бывают злы и несправедливы к одним и добры и ласковы к другим, почему могут убивать одних, рожая других, выбирать кому соврать, кому нет. И так хочется спросить их, как они делят это, где эта черта, где та мера, какой они меряют. И даже если ответят, будет ли это правдой? Не той правдой, что как они говорят у каждого своя, а правдой истинной настоящей. И когда будут клясться в любви вечной, потом, вдруг боясь за жизнь свою, предадут любовь свою, и станет жизнь пуста и бессмысленна и захочет все закончить, но страх скует крепко – не порвать, и не радости, ни счастья, ни чего и так это невозможно тяжело. И поймет тогда человек, что жизнь его, за которую так боролся он, совсем ему не в радость, если он один. И осознает он вдруг, что все вокруг живет, только благодаря тому, что дополняет, одно другое, сливается, переплетается, перерождается. И слившись с всеобщим танцем жизни, поймет он всю истинную простоту существования. И любовь, победит в человеке и откроет ему истину и освободит его от зла и непонимания. И заполнит его душу собой, наполняя жизнь новым смыслом, настоящим. И некогда больше этот человек, не сможет не любить хоть что-то, причинить даже малую боль кому-то.
И с каждым словом моим, рождалась в душе его надежда и боролась с искалеченным другими людьми его разумом. И приглашенный мной к огню, откажется молчаливо, оставшись один на подзвездном холме. Я же продрогнувший от тьмы, вернулся к костру, и окруженный теплом и любовью заснул.
Уснул, видя во сне танцующую под звездным небом Марию, такую красивую и счастливую и музыка, льющаяся вокруг нарастала, вынося меня из сна, оставаясь со мной высоко в небе, звучащая из динамиков в уютном салоне самолета, где я в перегрузочный взлетный подъем, ненадолго заснув, проснулся. Калейдоскоп событий окончательно сложился, обозначившись гулом моторов за бортом и девочкой-бортпроводницей в синей униформе, кажется вот только улыбаясь встречавшей у трапа, по которому я поднимался, оставив позади таможенный контрольный пункт, который скрытый толстыми звукоизоляционными стеклами, трансформировался хотя внешне это было и не видно. Как часто не видно за внешним человеческим маскарадом их истинных лиц.
Люди на аэровокзале действительно напоминали хорошее профессиональное представление, играя каждый свою роль ровно на столько, сколь высок был гонорар, приз от жизни. Но как и в театре, внимательный зритель заметит, что всех связывало не то, чтобы страх, а больше – тревога забыть вдруг роль. И кульминационный момент напряжения наступал, когда каждый проходил через узкий проход таможенного контроля, в кабинке за специальным стеклом которого, сидели улыбающиеся такие же люди, такие же, но обладающие определенной властью над теми, кто подавал им проходя свои документы, властью изменить ход событий в жизни проходящих, властью, что даже улыбку превращала в самодовольное ехидство. И вот подталкиваемый кем-то видимо очень спешащим, я подошел к одной из этих кабинок. Женщина, лет тридцати, видя, что руки мои пусты, уже соорудила на лице строго поучительную маску, но вежливо говоря:
- Ваши документы, пожалуйста.
Подняла на меня глаза и, увидев меня, застыла, меняясь в лице. Она смотрела мне в глаза и, в первые несколько секунд, привычно не доверяя, профессионально не верила. Но недоверие вместе с пустыми этими секунд прошли и память воскресила в ней веру, она всю жизнь вспоминала, так ярко запечатлевшейся, еще когда она была маленькой сон, сон-сказка, рассказанный ей ее бабушкой в маленькой деревянной избушке на окраине деревни, у самой тайги. Там она впервые почувствовала себя неосознанно счастливой, пребывая в восхищении от окружающего ее мира природы. Там, в темные теплые ночи, смотря на огонь в очаге, она слушала бабушкины сказки о лешем, о чудо-рыбе, о великане и о боге. И вот в одну из таких ночей, она увидела, то о чем ей рассказывала бабушка, то, во что она сейчас смотрела и не могла оторваться. И за то, короткое время, что она смотрела на меня, ее вера в любовь, так больно ранимая окружающими ее людьми, зажила с новой силой и ей стало так хорошо…
- Ну что там? Время же идет, смотрят и молчат, молчат и смотрят. Чё, клуб глухонемых что ли, - раздраженно обозначил себя недавно толкающий меня гражданин сзади. Я улыбнулся ей, укрепив новый огонь ее и прошел в гулкий проход на взлетное поле. Ее желание бежать за мной, для общего же блага, оборвал так спешащий от чего и совершающий ошибку за ошибкой тип, сказав с издевкой:
- Родственник, понимаю. Вот паспорт, только давай, милочка, там быстренько, а то ваши гляделки…. Давай.
И она дала, только не совсем то, что он хотел. Посмотрев на него, теперь уже другими глазами, не сомневалась ни секунды, нажала ногой спрятанную клавишу тревоги и зная инструкцию, взяла со специальной полки под столом пистолет, всегда находящийся в боевом положении, быстро вышла и направив оружие на не успевшего ничего понять торопыгу, громко сказала, придав лицу очень серьезное выражение:
- Лечь на пол, руки на затылок. Быстро.
Видя его перепуганное глуповатое лицо, она лишь на секунду испытала к нему странное чувство, которое чуть не скомандовалопальцем на спусковом крючке, но тут же напрягла пальцы на рукоятке, забыв о том, что на курке. Она четко осознала, что справедливость уже вершиться и она сделала все, что было необходимо и в этот момент, специально обученные люди, вызванные ею, окружили их, чтобы снять с нее эту ношу и закончить уже без нее.
И уже потом, когда она четко решив работу оставить, после всех процедур оформления и награждения за задержание разыскиваемого международного преступника, она будет вспоминать то, что увидела, и станет по настоящему любить свою подрастающую дочь, мужа и всех живущих вокруг, и выращивать любовь в тех, в ком еще это было возможно – в детдоме.
А я шел по ровному твердому взлетному полю, видя большие и маленькие серебристо-металлические машины. Вдали от здания порта, взлетали и приземлялись большие белые "пассажиры". И по такому же твердому глянцево-блестящему полу здания вокзала, пробежит девочка, весело напевая, сама и не зная от чего ей так в ее новое рождение так весело, не зная, что рейс ее отменит уставший врать ради денег, старший сотрудник бригады технического контроля, не зная как и чуть недовольные пассажиры отмененного рейса, не зная не узнают смерти, и радость жизни всех, кто их дождется не будет знать предела. Ложь же, став ненужной и хозяйке своей, стечет с грязных тряпок половых в стоки, где будет ждать перерождения в глубинах недр земных. Стекла порта игриво блеснут мне вслед, выпуская лучи нового веселого света, струящегося в здании. КА блеснут сотни разных по форме и в таких разных местах окна в которых их хозяева наполняться и наполнят свои жилища чем-то новым и блеска этот согреет замерзнувших в смерть людей без жилья, приглашенных и обогретых, окутает вниманием всех, вечно неслышемых говорящих, окружит защитой понимания непонимаемых и закружит любовь в танце своем и тысячи счастливых глаз засветятся, освещая все ярче и ярче темноту неразумения, так помогая солнечному свету. Яркий свет его, не нарушенный разогнанными облаками над аэродромом, отражаясь, пульсировал теплыми вибро-волнами, квозь которые я подходил к самолету. Девочка в синей форме улыбаясь уважительно и в то же время с тенью страха в глазах поздоровалась и пригласила на борт. Она знала, что пассажир этого рейса дипломат высокого ранга и видела меня, как и должна бы была увидеть дипломата, который в это самое время, используя все свои дипломатические способности, пытался объяснить работникам специального отдела внешней безопасности, задержавших его, что он лицо неприкосновенное как он выражался, чувствуя их сильные прикосновения, несмотря на сказанное им. Он еще не совсем верил в то, о чем что холодея думал у жаркого камина в шикарном особняке посольства, надеясь что, не смотря на твердые сжатия ведущих его людей, все будет хорошо, что его правительство, на которое он работал не откажется от него и не оставит умирать в нечеловеческих условиях тюремного заключения, среди ненавидящих его за все преступления им собственно и не совершенных, но обвиненным в шпионаже и диверсионно-террористической деятельности. Не верил, но понимал, что жизнь его кардинально меняется и принимал это сдержанно, холодея теперь уже по-настоящему. Впервые. Впервые видела и зайдя за мной на борт закрывала прошипевшую тяжелую дверь, сообщив, что пассажир на борту по переговорному устройству и заметно посмелев, чувствуя себя в самолете как дома, улыбаясь открыла большое окно-иллюминатор, прикрытый плотной шторой, осветив уютные кресла со столиком перед ними. И назвав меня именем того самого дипломата, вложив в интонацию и во взгляд, так долго у нее не получающийся дома перед зеркалом, но так требуемый ее начальниками подтекст сексуальной раскрепощенности, растягивая именно поэтому слова, сказала:
- Сэр, Джордж, приветствуем вас на борту. Все, что пожелаете в эти два часа полета, говорите мне, я Катя.
И совершенно не обиделась тому, что я сев, отвернулся к иллюминатору, посмотрев несколько секунд, исчезла за какой-то шторкой. И там в тесненькой каютке сядет, слушая гул взлетающего борта, подумает, что где-то внутри ее детской души, так спокойно почему-то, что хоть она и не успела рассмотреть своего пассажира, но то, что он не причинит ей ничего плохого, она была уверена. Уверена, как когда-то уже кажется так давно, когда была маленькой в том, что папа самый лучший на земле, мама самая любящая из всех женщин и что так будет всегда. Но воспоминания, летящие быстрее ее самолетика, несли сквозь непонимаемые и так ее ранящие громкие крики разводящихся родителей, и слезы, слезы, обиды, слова чужих мужчин, наполненные фальшивой любовью, признания перед ней в чем-то прекрасном ее сверстников, превращающиеся тут же в пустоту. Упреки быстро стареющей мамы в ее доверчивости и даже глупости. А потом появился он, волшебный белый порошок, и станет ей всем, даст все так желаемое ей, почувствовать, хоть и там в его искрящемся иллюзорном тумане, за то без всего этого так надоевшего ей вранья. И не заметит она сама, как ее белый господин, изменит ее мораль, заставит без стыда делать то, что ей всегда грезилось ей прекрасным, с кем угодно, убедив, что это нормально и всегда ценится по достоинству. И в его туманности, она начнет думать, что того, о чем она часто мечтала маленькой, нет. А есть только жесткий реальный мир, любовь в котором не живет. И не окажется рядом того, кто бы разуверил ее, сказав, что мир соткан из любви и что не надо неверием разрушать эти тонкосплетения, а припрется наркодиллер со своим товаром. И все чаще и чаще будет хотеться ей забыться в ласковых объятиях мечтаний и снов, и все больше и больше надо будет белых кристалликов. И тысячи таких же как она девушек, перестанут верить своим мечтам и пойдут уверенными с виду походками за наркотиками, все дальше уходя от настоящего живого мира любви, в придуманный мир фантазий. И те, кто станет пытаться помочь им, станут врагами, ибо помогая почему-то не смогут ни понять почему пациенты уходят от реальности, ни полюбить их, пусть не надолго, главное лишь бы по-настоящему, не смогут, и от этого помощь их будет безрезультатной и беспомощность закончив все, разрушит и тогда многие из тех, кто принимает наркотические вещества, охладеют внутри и умрут, пополнив стройные, под натянутую пыльной рукой бечевку могильщика, ряды надгробий на кладбищах.
- Катя.
Услышала, немного вздрогнув от неожиданности и напряжения, при этом чуть не рассыпав, разложенный на зеркальце ровной дорожкой словно горный хребет между двумя долинами, кокаин, несколько секунд смотрела, решая сейчас или потом, решив, быстро вышла на мой зов, оставив своего белоснежного друга на столике. Войдя, улыбнулась немного спокойнее и доверчивей, сказав:
- Да, что желаете, сэр….
- Пожалуйста, не зови меня "сэр" и дай мне, пожалуйста, сок, яблочный, если есть.
- Сейчас, - пройдя куда-то мимо меня, вернулась с соком.
- Спасибо, Катенька, Можно я буду тебя так называть? Присядь, поговорим, – сказал я ей, ласково глядя на нее.
Она присела, но неохотно, ведь там он ждал ее, и тут еще я смотрю на нее и молчу.
- Я тебя не от чего не отрываю?
- Нет, нет, - скороговоркой соврала она, пряча глаза.
- Смотри, Катя, как красиво, - обращая ее внимание, сказал я.
Внизу под нами открывалась панорамы лесов, полей, по которым извиваясь петляла речка. Она задумчиво и молчаливо смотрела туда.
- Видишь как у природы гармонично, красиво и просто. Без хитростей, без хаоса. Вот так и в человеке все бывает гармонично и хорошо, но, правда, бывает, что человек в своих сплетениях самообмана теряет это чувство мира с самим собой и не осознавая этого он разрушает такое главное в себе и жизнь вокруг начинает казаться ему не правильной. Человек этот со временем доходит до того, что все законы природы он начинает считать ему не угодными, но как же, что такое землетрясения, наводнения, ураганы, они же могут меня, этого самого человека, покалечить или убить, нет, так не пойдет, природа должна подчиняться этому человеку. А не понимает он простого, что остановись он от своего эволюционного марафона не надолго, посмотри внимательно вокруг, послушай ветер и шум воды в реках и морях и все станет ясно. Ясно станет, что природа любит человека, хоть он этого и не заслуживает. Любит, как любит мать своего непослушного ребенка. Растит для всего живого плоды и травы и есть у нее все и для всего. Только надо человеку осторожным быть, не всему может быть во благо.
Я замолчал, глядя на нее, она же, задумавшись, смотрела в иллюминатор. И читалось в ее глазах, отражающихся на стекле, что ей порядком скучно.
- Знаешь, Катенька, вот смотришь на эту красоту и мечтам кажется так просто сбыться. Ты вот о чем мечтаешь? Ну конечно, что я спрашиваю, нет людей которые бы не мечтали. Жаль только, что бывают люди так увлекутся мечтами, что теряют грань между реальным и выдуманным миром, а это иногда очень опасно. Если ты хочешь, я расскажу тебе очень интересную историю, которую я услышал, когда был в одной дальней стране, мне рассказал ее один странный старик. Представляешь, я иду просто по улочке, вдруг дед какой-то, замотанный с головой в такое количество тряпок, что кажется если их с него все снять и сложить в кучу, то она будет выше самого их хозяина, но есть разные люди, разные привычки и обычаи, а в той стране так вообще. Ну так вот, подходит он ко мне и порывшись в своих лохмотьях, достает небольшую такую коробку, и говорит не хочу ли я купить у него старинную игру. Я попросил его показать. Оказалось, что содержимое коробке это шахматы и хоть было видно, что сделаны они давно и красиво, в мои планы не входило их покупать. Я знал стандартные известные всем, кто интересуется этой игрой, правила, но мне стало интересно, вдруг старик покажет что-то новое и, попросив сыграть со мной, пригласил его в ближайшую темную кофейню. Он согласился, ему дали курительную специальную такую штуку, у них там почти все курят, мне кофе и мы сели у расставленных фигур. Старик курил, выпуская клубы дыма, которые обволакивали нас, словно облака, морщинистой рукой медленно переставлял он фигуры, спрашивал, откуда я, что делаю в его стране и разное такое. И вдруг он спросил, знаю ли я как появились шахматы, и сказав, что он знает, рассказал. Давно, когда не было еще нужды людям что-то считать, будь-то часы, дни или деньги, правил одним многочисленным народом человек. Звали его Юн. Жил его народ хорошо, брал то, что давала ему природа того чудесного края. И высокие горы укрывали от ветров, омывая хрустальный воздух горных рек, землю ту. Все бы было хорошо, если б из-за этих величественно-высоких гор, не приходили люди, похожие на диких зверей, носившие их шкуры и по кровожадности не уступавшие их истинных владельцев. Они убивали всех. Правитель Юн в бессонных ночах все не мог придумать, что делать. Однажды в дом Юня зашел странник. Вечером, когда странник поев, со всеми сидел у огня, он спросил у Юня, почему тот такой грустный. Юн ответил, что его беспокоит тот злобный народ из-за гор. Странник сказал, что может помочь Юню, что утром он даст правителю то, что поможет решить это беспокойство. Он впервые за последние ночи спал спокойно с верой в слова странника. Утром, проснувшись, правитель сразу стал искать странника и нашел его что-то мастерившим в тихом отдаленном месте сада. Найдя же, увидел он и что смастерил странник, на старом деревянном в колесе, воткнутом остатком оси в землю, затянув пустоты между спицами колеса старой мешковиной, расставлены были на двух противоположных полусферах круга, маленькие фигурки, стоявшие ровными рядами. Одни были обмотаны простой серой тканью, те же выстроились на противоположной стороне, имели на себе черные лохматые одеяния. Мастер в это время, натянув кусок ткани на точащуюся в центре колеса ось, посмотрел на Юня, сказал что он сделал что обещал.
Правитель, ожидавший не совсем того, что увидел, вопросительно смотрел на мастера. Странник сотворивши, отошел, глядя на свое творение сказал Юню:
- Правитель, то, что ты видишь, это два разных народа, один который на этой половине колеса – твой народ, другой – это тот за горами. Разделяют их вот эти горы, - и он указал на действительно похожую на скалу, ось в центре колеса, накрытую тканью.
- Видишь, как и у тебя в народе, эти фигурки не все одинаковые, вот тут в центре, окруженные другими, со знаками отличия на головах – это ты, правитель, и твоя семья, - и, приблизив взгляд, Юн рассмотрел две фигурки с золотистыми колечками на головах. Окружают их как и тебя верные охранники, у них в руках есть оружие, - говорил мастер, указывая на фигурки с маленькими блестящими словно мечи палочками в их кукольных руках, стоявших с обеих сторона от фигурок в обручах., - Вот эти, видишь, похожие на всадников на лошадях и на краях вон те, похожие на больших слонов, они как и твои вельможи обладают преимуществами перед остальным народом, - и странник плавно провел рукой на ровным рядом одинаковых фигурок, стоящими перед фигурками всадников, слонов, охранников и тех в обручах.
Толкнув осторожно колесо, мастер развернул его и напротив правителя остановились фигурки, обмотанные черными волосками. И Юн разглядел тот же порядок и те же отличия – золотистые обручи и блестящие палочки у фигурок охранников
- Да, правитель, там за горами живут такие же люди, у них тоже есть владыка и его вельможи. Отличает вас только то, что твой народ добрый, а они, - и он указал на мохнатые фигурки,- злые. Почему они злы тебе понять пока трудно, да и они сами не знают пока грани между злом и добром, они живут просто, не пытаясь понять окружающий их мир. Но это пока. Теперь, правитель, слушай внимательно, присмотрись, видишь натянутые белые ниточки, они разделяют все квадратики по которым могут двигаться фигурки, пригнувшись, Юн увидел, что колесо пересекают натянутые белые ниточки, которые превратили колесо в похожую на клетку для птиц решетку. – Запомни три основных правила, ни одна из фигур не может занять клетку на которой стоит другая фигурка, не убрав ее с нее. Фигурка, убранная со своей клетки другой фигуркой, больше играть не может, простые фигурки ходят только вперед и только на одну клетку…
Я сделал не большую паузу и сказал:
- Катенька, ты же, наверное, знаешь основные правила шахмат, они вобщем без изменений дошли до наших дней, рассказанные странником правителю Юню.
Катя хоть и смотрела на меня, но еще какое-то время, возвращаясь из столь далекого путешествия, моргала своими длинными ресницами и следа скуки в низ не осталось. И будто жаждущи после долгого пути, взяла стоящий на столе сок, выпела, окончательно осознав себя в самолете, немножко виновато посмотрела на меня за сок. Я успокоил ее улыбкой и продолжил:
- Теперь, правитель, все правила тебе известны и остался только достойный партнер. Ты же понимаешь что ни кто из твоего народа, даже если ты научишь его игре, не будет играть против тебя, поэтому возьми вот это. И странник дал Юню кожаный мешочек. В этом мешочке, правитель, волшебный порошок из растений, растущих в далекой лесной стране. Когда ты повернешь колесо, чтобы сделать ход фигурками своего противника, возьми не много порошка и развей над центром, пусть он как снег покрывает вершины гор, укроет ось колеса, сделав ее похожей на скалы, что разделяют твой народ от злых людей за ней и делай ход. Только помни самое главное, сделав один ход фигурами противника никогда, слышишь, никогда не разворачивай до утра колесо своими фигурами к себе. Только с утренними новыми лучами солнца, выспавшись с ясной головой и чистым сердцем, можешь играть своими фигурами – это очень важно, ни когда не нарушай этого. Ну вот и все, правитель, солнце уже осветило твою страну, делай первый ход, твой народ пошел на поля и правитель Юн не уверенно переставил маленькую фигурку на клетку перед ней.
Старик замолчал, задумчиво выпуская клубы дыма под потолок кофейни, наша партия с ним закончилась победой старика, он знал толк в шахматах.
Я молча смотрел в иллюминатор. Катя вновь стряхнув с себя сказочную пыль вопросительно смотрела на меня, не выдержав долго, по детски спросила:
- Так кто же выиграл в той партии, Юн или, или черные.
- Я точно тоже спросил у старика, а он сказал что-то очень странное. Он играл со мной черными фигурами и, указывая на доску перед нами, где мой белый король стоял окруженный черными фигурами. Юн не выполнил того, о чем так прост его странный мастер, он не дождавшись утра сыграл белами и с тех пор, правитель, оставив народ свой, все сиди и не может закончит ту партию. И народы на земле все враждуют, побеждая один другого, так по сей день. Сказав это старик сложил фигуры и, закутавшись, ушел.
Я смотрел на задумчивую девочку бортпроводницу: - прошли годы, я видел много разных людей и слышал много различных интересных историй, но часто вспоминая рассказ того старика про шахматы, я все искал что-то в его словах, мне казалось, что секрет был в том, что правитель не выполнил главное требование и сыграл белыми не дождавшись утра. Я часто видел последствия не осторожного чрезмерного употребления людьми алкоголя и наркотиков, последствия эти были так ужасны и необратимы, они несли столько боли всем, что я понял значение того волшебного порошка, что дал странник правителю Юню, любое воздействие сильных психотропные веществ на сознание человека вызывает временную приостановку аналитического процесса восприятия сознанием окружающем его реальности. Как правило, действует расслабляющее на всю нервную систему в целом. Медицина уже очень давно практикует использование различных препаратов как химического так и природного происхождения, воздействующих на сознание человека, и делает это очень осторожно, так как результат непредсказуем. Видимо в этой древней легенде, описан может быть один из первых, опыт воздействия вещества на сознания с целью возврата кратковременного этого сознания к его первоначальному состоянию. Из сказанного в ней видно, что народ, убивающий себе подобных существ стоит на очень ранней ступени своего развития, и чтобы понять, что движет ими, правителю Юню нужно было при помощи некого вещества, встать на одну ступень разума с ними. И то главное предупреждение, что нельзя играть своими фигурами не дождавшись утра, говорит, видимо о том, что нарушив грань между реальным миром и фантазией есть большая опасность перестать видеть их разность. Ведь главное четко осознавать, что есть реальность, а что выдумка. Человеку, потерявшему эту грань, невероятно трудно жить в окружении людей с реальным восприятием окружающего мира. Как правило, такие люди видят и слышат, придуманное ими же настолько реально, что они не всегда понимают почему окружающие не видят и не слышат того же. А так как человеку свойственно привыкать к хорошему, то его придуманный нереальный мир увлекает его все больше и больше. Но в реальном мире остаются близкие и любящие его люди и они, видя как человек теряет чувство реальности, безвозвратно исчезает от них, и это так ранит их. И хоть слышны оправдания, вроде, человек сам строитель своего счастья, но какого придуманного ли. Я скажу тебе, Катенька, я видел народы, радующиеся тому, что солнце выходит из-за гор, светит и греет их, радующихся обыкновенному дождю, ветру, деревьям, зверям – жизни, в которой они были участниками, и не нужны были им ни какие вещества, потому, что саму жизнь они считали волшебной.
Катя, теперь взросло совсем о чем-то думала и посидев немного встала и ушла в свою маленькую каютку за шторой. На ее столике все так же лежал, терпеливо ждавший ее кокаин. Перед ее глазами стоял странный бродячий волшебник, рассыпая белую пыль и она кружилась вокруг нее, кружа ей голову, она не сразу все поняла, только холодный воздух в каюте и тревожные зуммеры подсказали ей, что что-то не так. Исчез волшебник, будто унесенный ветром вместе с порошком с ее стола, свистящим в самолете и свист его не предвещал летавшей не раз бортпроводницей ничего хорошего, как и не предвещал подобный свист от летящих камней, бросаемых возбужденной фанатичной толпой, хорошего девушке, что рыдая укрывалась от них в канаве на краю селения, когда я вышел из-за стен последней видимо постройки, и камень, завершая свой полет, больно ударил меня в ногу. Увидев все это, я быстро подбежав к женщине, своим неожиданным появлением, прекратив поток слепого правосудия.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |