Дорогие читательницы и читатели! 30 страница

Небольшая кавалькада въехала, цокая копытами, на парадный двор, Анри — впереди всех, и я встретила его без каких бы то ни было дурных предчувствий. Знакомая сцена суматохи, вызванной его приездом. Я спустилась по лестнице, неся Гильома на руках, Жоффруа топал рядом со мной — в последнее время он всегда был рядом со мной, чем бы я ни занималась, — и мы, ничего не подозревая, пошли через двор навстречу Анри.

— Приветствую вас, господин мой! — На людях я предпочитала обращаться к нему официально. — Добро пожаловать к себе домой. — И добавила, не смогла удержаться: — Я и не ожидала увидеться с вами так скоро. Думала, сначала рожу ребенка, а уж потом и вы приедете.

Анри медленным движением поднял забрало шлема.

— Элеонора…

Глаза его закрылись, потом снова открылись.

— Анри!..

— Я должен был приехать… Мне надо было вернуться сюда.

— Да в чем дело? — Я нахмурилась. — Нам что, угрожает опасность? Не могу представить какая. — Стены Руана были способны выдержать осаду самого многочисленного войска.

Анри, не тратя больше слов, как всегда, уверенно соскользнул с седла — и упал к моим ногам бесформенной грудой доспехов и пропотевшего, забрызганного грязью рыжего плаща, да так и остался лежать не шевелясь.

— Анри!

Он так и лежал на мощеном дворе, не подавая признаков жизни.

— Анри!

Я положила Гильома на землю и, не задумываясь ни о своих пышных юбках, ни о раздавшейся вширь талии, встала на колени, сняла дрожащими пальцами шлем, стянула подшлемную шапочку.

— Анри!

Ответа не последовало, и острый приступ страха пронизал меня всю, заставив сжиматься и сердце, и живот. На какое-то мгновение — пока я не ощутила, как его грудь под моими пальцами вздымается и опадает — на меня нахлынула тошнота, а глаза застлала пелена. Я подняла голову, посмотрела на окруживших нас рыцарей.

— Что с ним произошло? — И вдруг увидела человека, который соскочил с коня и упал на одно колено рядом со мной. — Жоффруа! Вы-то что здесь делаете?

То был Жоффруа, угрюмый и тщеславный братец Анри, мой неудачливый похититель. Он и сейчас оставался угрюмым.

— Я приехал с ним вместе, — огрызнулся он на мой вопрос. — Мы заключили мир.

— Скорее уж, вы запросили о мире, — не осталась я в долгу, стаскивая с Анри кольчужные рукавицы и распуская застежки доспехов на горле. — Думаю, у вас просто не было иного выхода, ведь Анри отобрал у вас вер три замка! А кому нужен в союзники безземельный предатель?

— Побойтесь Бога! Никакой я не предатель…

Но я его уже не слушала. Все мои чувства снова сосредоточились на человеке, который лежал у меня на руках. Он был до ужаса недвижим. А ведь Анри так редко даже сидел спокойно.

— Он ранен? — спросила я настойчиво. — Опасно?

Впрочем, на это не похоже.

— Нет, — отозвался Жоффруа, не в силах скрыть своего беспокойства. — Всю последнюю неделю он был чем-то болен. Пытался сопротивляться болезни, да только слабеет с каждым днем.

Болезнь?

— Внесите его в замок, — приказала я, поднялась на ноги, взяла на руки Гильома, которого отвлек от неуместного любопытства один из капитанов.

Анри внесли в замок, в его покои, положили там на ложе, а я стала разбираться, в чем дело.

Лицо его посерело, на лбу и верхней губе то и дело выступали капли пота, хотя кожа на ощупь казалась холодной и липкой. Он лежал без чувств, тело подергивалось, будто ему снились страшные сны. Что же это за болезнь? Чума? Но характерной сыпи не видно. Желудочное заболевание, подобное тому, что унесло жизни и моего, и его отца? Однако ни рвоты, ни поноса не было. Когда я отстегнула и вытащила из-под Анри перевязь меча, мои руки дрожали уже очень сильно. Какой беспомощной я чувствовала себя, не представляя, что это за болезнь и чем она вызвана!

И я позвала единственного знающего человека, о ком смогла подумать.

— Агнесса… — От испуга у меня едва ворочался язык. — Что это с ним?

Она притронулась ко лбу Анри, пощупала горло, задержала руку под подбородком, где яростно пульсировала жила. Сердито нахмурилась.

— Что-то вроде лихорадки, называется потовая горячка[95]. Она его крепко зацепила.

— Он умрет? — едва осмелилась я спросить, еще больше страшась ответа.

Мне кажется, еще никогда слова не шли у меня с языка с таким трудом.

— Не умрет, если только нам удастся сбить жар. Жар очень сильно напрягает сердце, госпожа.

— Но у него крепкое сердце.

— Он и сам крепкий, однако горячка высасывает силы из самых сильных.

Это совсем меня не утешило. Внутри все сжалось от страха, а дитя в утробе беспокойно задвигалось и забило ножкой.

— Тебе известно, что нужно делать?

— Да я уж что-нибудь попробую. Мне приходилось видеть подобное раньше, когда я была с королевой Аделаидой в Морьене. Кто говорит, что это от дурных испарений воздуха, кто винит гнилую воду. — Агнесса посмотрела на меня и сказала честно, как я от нее и ожидала: — В чем бы ни была причина, эта болезнь опасна для жизни.

— Не дай ему умереть, умоляю! — Я прикрыла рот пальцами. — Он так нужен мне!

Я знала, что так оно и есть. Не власть, не безопасность Аквитании, даже не надежда на королевский венец — мне был нужен он сам. Мне был нужен Анри. Наверное, это и была любовь, несущая с собою боль и неуверенность.

Я целиком доверилась Агнессе. Она умела ухаживать за больными, а я, по ее настоянию, присела отдохнуть. Поначалу я было заупрямилась, но Агнесса резко бросила, что совершенно незачем подвергать опасности дитя в утробе. И что это будет за помощь, если я сама заболею? Справедливо. Поэтому я подчинилась и спрятала свои страхи поглубже.

Клянусь Пресвятой Девой, как же было трудно просто сидеть и смотреть! Признаки горячки стали очевидны, когда мы освободили Анри от доспехов, рубахи и штанов: кожа сделалась восковой, мышцы обмякли. За столь короткое время, когда он голодал, торопясь добраться до дома, от Анри остались одна кожа да кости. Агнесса, не проявляя открыто ни малейшей симпатии, взялась горячо ухаживать за Анри. Она старалась, насколько можно, умерить сжигавший его жар, прикладывая ко лбу и к телу смоченные в холодной воде тряпки.

А каким долгим и жутковатым делом оказалась попытка влить ему в рот настой из коры белой ивы! Я же могла только не мешаться у Агнессы под руками, да ещё сидеть рядом с Анри. Этим я и занималась, днями и ночами, когда он то метался в жару, то дрожал, как от ледяного ветра. Я держала его за руку. Говорила с ним. Бесконечно говорила о том, что привязывало его к жизни. Например, о том, что он совершит, когда снова вернется в Англию. О том, как войска нетерпеливо ждут, когда же он воссядет на английском престоле, принадлежащем ему по праву. Подробно описывала ту гордость, какую он должен испытать, когда голову его увенчает наконец корона Англии. Говорила, что он обязан выздороветь. Что все держится только на нем. Говорила и говорила до тех пор, пока не охрипла совсем, а Анри уж должен был бы очнуться и велеть мне умолкнуть.

— Вам, госпожа, необходимо отдохнуть, — обратила в конце концов внимание на меня Агнесса.

Я упрямо замотала головой.

— Я проехала через всю Палестину, переваливала через горы, переправлялась через разлившиеся реки, пережила наводнение и непрестанные нападения вражеских отрядов. Пережила предательство Людовика. Пережила отстранение от власти и заключение. Ночь-другая без сна мне не повредят.

— А ребенку?

— Ребенок родится сильным, как его отец. Еще две-три ночи ему тоже не повредят.

— Возможно, это будет длиться больше двух-трех ночей. Он-то молод и силен, и все же…

— Нет, Агнесса. — Я сжала ее руку в поисках утешения, успокоения. — Если я отправлюсь в свою постель, если я усну, у Анри хватит вредности умереть в ту минуту, когда я выйду из комнаты. Разве я смогу это себе простить? Я останусь здесь, Агнесса, до тех пор, пока не станет ясно, к какой развязке идет дело.

Это, наверное, прозвучало бессердечно. Мне так подумалось. Но я не была бессердечной. Просто на мое сердце навалился такой груз, и мне нечем было защититься от возникшей боли. Бог свидетель, Анри пугал меня. Смерть зловещим призраком притаилась в углу комнаты, оскалив зубы, вытянув вперед когти, злобная, как львы на гербе Анжу. Несколько суток подряд его грудь едва вздымалась, и ко мне снова и снова возвращался страх — не отказалось ли от борьбы это ослабевшее тело? Временами же его невозможно было утихомирить, и мы вдвоем с Агнессой пытались удержать его на ложе, прикладывали мокрые тряпки, держали за руки, пока Агнесса вливала ему в рот настойки и отвары неведомых трав. Проходило время — и он вдруг начинал бормотать, громко кричал. Кого-то проклинал, кому-то что-то приказывал. Ни разу не помянул мое имя, только Стефана и Евстахия, один раз — Жоффруа. Однажды вспомнил даже Людовика. В бреду Анри продолжал воевать.

Меня он не позвал ни разу.

Это было обидно, но любовь пылала во мне ярким, чистым пламенем. Я всматривалась не отрываясь в его лицо. Вызванный лихорадкой румянец подчеркивал его тонкие черты, делал их еще аристократичнее. Удастся ли мне одной только силой воли удержать его на этом свете? Я уже больше не разглагольствовала о том, что он сможет совершить, когда выздоровеет. Теперь я осмелилась говорить с ним о смерти: пусть он только попробует оставить меня! Я не допущу этого. Я ему этого не позволю. Говорила не умолкая, пока снова не охрипла. Если он меня слышал, то не иначе как посылал ко всем чертям. Мало что удержалось в памяти из тех долгих часов, но я твердо приказала ему отступить на шаг от края бездны. Когда он стал метаться и бормотать что-то совершенно неразборчивое, я схватила его за руку и приказала ему выздоравливать. Жить ради самого себя и всего того, что он уповал совершить в будущем. Жить ради меня.

Насколько эгоистичными делает нас любовь?

— Я не позволю вам умереть, Анри. Поэтому приготовьтесь возвращаться к жизни!

Однажды ночью, когда мы были с ним одни, он так напугал меня своим горячечным бредом — да к тому же я была уверена, что он меня не слышит, — что призналась ему: я люблю его и если останусь одна, без него, то сердце мое разорвется от горя.

— Я люблю тебя, Анри Плантагенет.

Говорила ли я эти простые слова ему когда-нибудь вот так открыто? Как будто бы нет — я была слишком осторожной, чтобы открывать свои чувства любому мужчине. Но сейчас Анри лежал передо мной, и жизнь его висела на волоске. Нас свела с ним какая-то неведомая могучая сила, над которой мы не задумывались и которой ни один из нас не помышлял сопротивляться. Нравилось мне это или нет, но Анри занял главное место в моем сердце.

Ответа от него не последовало. Анри метался в бреду, грудь его и руки блестели от пота, он срывал с себя одеяло и простыни.

— Я люблю тебя, чтоб ты провалился! Не смей покидать меня сейчас!

Не в силах утихомирить его, я, напуганная к тому же неистовой силой его судорожных движений, позвала Агнессу; мы с нею снова занялись тем же безнадежным делом: прикладывали мокрые холодные тряпки, поили больного настоем коры белой ивы в вине. Анри провалился в беспамятство. Мимоходом я заметила, как отросли его волосы, обычно коротко подстриженные. Всхлипывая, я откинула прядь с его лба.

Потом на короткое время заснула в приставленном к его ложу кресле, положив свои отекшие ноги на низкую скамеечку. Когда проснулась, уже рассвело, шея у меня затекла, плечи болели от неудобной позы. Я потянулась и поморщилась. В комнате стояла тишина…

С внезапным испугом я уставилась на распростертое на ложе неподвижное тело.

— Элеонора… — раздался чуть слышный шепот.

Анри пришел в себя, глаза его смотрели осмысленно и спокойно. Лицо исхудало до крайности, даже страшно было смотреть, но кожа уже не пылала от жара, не была липкой от пота. Мы встретились взглядами и долгую минуту не отводили глаз, не в силах найти слова: Анри был слишком слаб для того, чтобы говорить, а меня охватила странная робость. Ведь я хотела ему сказать так много!

Разве говорила я ему о своей любви? Нет.

Приласкала ли я супруга своего, только что вернувшегося к жизни? Тоже нет.

— Итак, вы очнулись и, похоже, вполне живы, — сказала я. — Да, и еще о времени. Вы знаете, сколько я здесь с вами просидела? Теперь я могу немного поспать.

— Я знал, что вы будете со мной, — хриплым голосом пробормотал Анри, едва ли не разучившийся говорить.

— А где же еще могла я быть?

Сердце мое затрепетало от радости.

— Когда я заболел… — проговорил он с трудом, будто тщательно подбирал каждое слово, — я хотел попасть сюда. — Он протянул руку, я взяла ее. — Я приказал привезти меня домой. К вам.

Я улыбнулась и почувствовала, как ровно и сильно бьется жилка у него на запястье.

— Вы дома. И теперь будете здоровы.

Больше нам нечего было сказать друг другу.

До тех пор, пока Анри не заговорил снова.

— Жоффруа здесь?

— Здесь.

— Велите ему прийти ко мне.

— Сначала вам нужно поесть.

— Мне нужно повидаться с Жоффруа.

Во мне снова вспыхнули ревность и раздражение оттого, что он был способен думать только об одном, но вслух я ничего не сказала. Как бы ни ослабел Анри, воля его была, как всегда, тверда. Я подавила вздох и покорилась неизбежному, понимая, что так дальше пойдет вся наша совместная жизнь.

— Я так поняла, что вы помирились.

— Да. Пусть лучше он будет со мной, чем станет сговариваться с Людовиком.

— Наконец-то вы снова заговорили как государственный муж, — криво усмехнулась я, испытав укол боли из-за того, что его мысли уже унеслись далеко, прочь от меня.

— Я этим живу, — вздохнул Анри. — Мне не помешала бы кружка пива, сударыня.

Я направилась к двери.

— Элеонора…

Я замерла, но не повернула головы.

— Возвращайтесь, когда я закончу беседовать с братом.

Вот теперь я обернулась — и улыбнулась ему в ответ.

— Хорошо, я приду.

Итак, явился Жоффруа, принесли пиво, и я оставила их обсуждать политические дела. Анри каким был, таким и остался.

Еще не начало светать. Кто-то настойчиво стучал в дверь моей опочивальни. Сейчас, на седьмом месяце беременности, мне не очень-то хотелось вставать, зато Анри, к которому силы вернулись удивительно быстро — после всех ужасов, которые он заставил меня пережить, — проснулся мгновенно, вскочил на ноги и схватил меч, пока я еще только начинала просыпаться.

После короткого разговора у двери он вернулся и стал поспешно хватать свои одежды при свете свечи, которую забрал у гонца.

— Чтоб им всем черт! — Он сердито пнул ногой сундук. — Элеонора! Просыпайтесь!

— В чем дело?

— Началось. Просыпайтесь!

Я села в постели, расслышав в его голосе и нетерпение, и скрытое волнение. Он уже натягивал сапоги, осыпая ругательствами пса, который проскочил в открытую дверь и стал ластиться к хозяину.

— Да что случилось?

— Пшел вон!

Он отогнал пса, опустился на колени передо мной, взял в руки мою голову и стал покрывать поцелуями губы и щеки. Я чувствовала, как кипят в нем жизненные силы, разве что стены не содрогаются.

— Стефан умер. Истек кровью от геморроя. Наверное, оттого, что слишком долго сидел на холодном троне, не принадлежавшем ему по праву. — Он засмеялся своей неподобающей шутке. — Умер… Раньше, чем я смел даже надеяться.

Это он проговорил уже на полпути к двери.

— И куда же вы отправляетесь? — спросила я, будто сама не знала ответа.

Подавила вздох. Не пройдет и недели, как я снова стану покинутой женой, а эта перспектива меня не радовала.

— В Барфлер. А оттуда — в Англию.

Глава двадцать первая

Весь день прошел в суматохе, в непрерывном шуме и грохоте. С обычным своим вниманием к каждой мелочи Анри приказал доставить все, что необходимо для военного похода: оружие и доспехи, продовольствие и снаряжение, лошадей, повозки. Он сам успевал повсюду, за всем наблюдал, словно и не витала над ним так недавно тень смерти. Да разве он не провел всю свою жизнь в гуще таких военных походов и приготовлений к ним? Разве не готовился к этой самой минуте, когда сможет вступить в свои законные права? Анри сзывал в Барфлер всех своих вассалов, чтобы не теряя времени вторгнуться в Англию. Анри был намерен сразу произвести впечатление на англичан — с ним отправлялись братья Жоффруа и Гильом, несколько епископов и целое воинство нормандских и анжуйских сеньоров. Он хотел вселить страх Божий во всякого, кто отважился бы даже помыслить о мятеже.

— Я не могу оставить Англию без короля! — сердито воскликнул Анри во время одной из немногих наших бесед в тот суматошный день.

Ел он поспешно, на ходу, тут же писал распоряжения, раздавал направо и налево приказы, загонял всех, кого только мог.

— Как медленно движется дело! Мне уже сейчас надо быть там!

Но, Бог тому свидетель, он умел делать дело с толком. Это производило большое впечатление. Но даже при всем том его неисчерпаемая энергия была чрезмерной для простого смертного.

— Вы наследник Стефана. Никто ведь не ставит этого под вопрос, — попыталась я урезонить его здравым рассуждением и выхватила у него из рук пачку записей, пока он не успел порвать их на клочки.

— Скажите это тем мышам, которые станут резвиться, пока кот все еще в Нормандии!

Это я и без него понимала. Понимала, что судьба английского престола все еще не определилась окончательно. Но не об этом я подумала в первую очередь.

Он снова уедет от меня.

Эта мысль не давала мне покоя, словно собаке блохи, с той минуты, как я позавтракала в одиночестве. И как долго он пробудет в Англии на этот раз? В прошлый раз прошли шестнадцать долгих месяцев и я в одиночестве родила ему сына. Придется ли мне снова рожать ребенка в отсутствие отца? Очень похоже, что так. А когда он коронуется в Англии, что тогда выдвинется для него на передний план? Не станет ли Англия важнее Нормандии и Анжу, Аквитании и Пуату? Не станет ли блеск королевской власти в Англии важнее, чем возвращение ко мне?

А как же я? Насколько можно было понять, я была ему отличным регентом: в его отсутствие твердо удерживала бразды правления, вполне успешно правила от его имени и своего собственного, не хуже любого мужчины. Глупо поступил бы Анри, если бы не оставил меня в Руане поддерживать порядок и отправлять законы в его отсутствие. А разве я сама не поступила бы точно так же на его месте?

Я вздохнула, ощутив, каким тяжелым стал мой живот. В нашей совместной жизни я не предвидела длительных семейных радостей. Анри был человеком непоседливым, а я должна помогать ему создавать обширную империю из лоскутов мелких владений. Это я понимала, давно уже понимала, и надо склониться перед неизбежным. Анри никогда не давал мне повода надеяться на что-либо иное.

Неожиданно для себя я покинула кипевший жизнью шумный замок, парадный двор, даже свою светлицу (как, скажите на милость, бурная деятельность Анри могла достигать даже моей светлицы?) и удалилась в часовню, а там, не обращая внимания на холод и мрак, преклонила колени перед алтарем. Я буду править самостоятельно, править мудро и справедливо. И, разумеется, не стану упрашивать Анри остаться со мной. С моей стороны это было бы глупо, да и Анри не согласился бы — следовательно, нельзя поддаваться слабости.

Всплакнула. Можно не признаваться в этом, да только щеки у меня стали мокрыми и холодными.

Вошел священник.

— Госпожа…

Я не желала, чтобы он мешал моим мыслям, не желала слушать пустых утешений и ненужных советов, а потому предоставила его своим заботам, а сама поднялась на стену замка и стала расхаживать там, наблюдая, как течет жизнь в городе. Я была надежно защищена теплыми одеждами от осенней прохлады, уже окрасившей листья багрянцем и золотом. Но все же хорошо сознавала, что для военного похода время неподходящее — слишком близко зима, — правда, Анри и это не остановит. Я облокотилась о парапет стены. Когда уедет Анри, куда направлюсь я сама? Назад в Анже? Нет, лучше уж в Пуатье. Этого ребенка я произведу на свет в своей башне Мобержон. А когда Анри вернется — когда-нибудь же он вернется! — я снова приеду к нему.

Я печально улыбнулась. Как могло случиться, что я стала такой покорной, внимающей каждому его приказанию? Быть может, разделяющее нас расстояние постепенно умерит тоску и я стану вести такую жизнь, какую сама пожелаю? Поежилась под порывом холодного ветра, потом повернулась и поспешила уйти со стены.

— Элеонора!

Анри смотрел на меня, запрокинув голову — он стоял во дворе, как разу стены. Я перевела дух, изобразила сдержанную улыбку и пошла к нему, словно на сердце у меня не царило такое же смятение, как и повсюду вокруг. Оживленный, взволнованный, он широким шагом поспешил мне навстречу. Никогда он так не оживлялся, как в минуты, требовавшие быстрых действий. Я растянула губы, сохраняя улыбку, и стала спускаться по ступеням, но он взлетел по ним вверх и перехватил меня. Потом пошел по стене, за ним — два охотничьих пса. Я шмыгнула носом. Возможно, резкий ветер позволит скрыть истинную причину следов слез у меня на щеках.

— Вас не так легко разыскать, сударыня. — Он взял мою руку, поднес к губам, немного официально — на нас то и дело налетали псы и резкие порывы холодного ветра.

— Да вы так заняты делами, что и голову свою не сразу отыщете!

Все же я разрешила ему поцеловать меня в щеку. Он прищурился, посмотрел на меня, потер пальцем мою щеку, потом облизал палец.

— Слезы? Не может этого быть!

— Не может. Просто ветер холодный, только и всего. Сегодня надо не плакать, а веселиться.

— Тогда что же вы делаете здесь?

— Размышляю.

— Ступайте размышлять в свои покои. Я вполне способен подготовить к походу войско, но один Бог знает, что может потребоваться годовалому ребенку.

Ребенку!

У меня перехватило горло. Он берет с собой Гильома. Берет с собой нашего сына, а меня оставляет здесь.

Мне вдруг стало трудно сдерживать слезы — тогда под плащом я сжала руки в кулаки так, что ногти впились в ладони, но как мне удалось сохранить на лице улыбку, того и сама не ведаю. Я заставила себя быстро осмыслить, чего хочет добиться Анри. Ну, конечно, с политической точки зрения это было очень неплохо, правда? Взять малыша с собой и показать его новым подданным — пусть английские бароны увидят ребенка, которому предстоит быть наследником трона. Отличный ход. Могла ли я найти убедительные доводы против него? Ни единого. На мгновение меня охватило отчаяние от того, что я стану скучать по сынишке. Как странно — ведь я раньше не скучала по своим дочерям, разве иногда мимолетно тревожилась, здоровы ли они. Словно я была им не родной матерью. Но решение Анри было правильным, политически разумным. У Гильома был свой штат: няня и слуги, которые обо всем позаботятся, — а он был крепеньким и здоровым ребенком. Так отчего не взять его в Англию? Королевские покои в Вестминстере, должно быть, ничем не хуже покоев в Анже и Руане, несмотря на долгие годы гражданской войны и сопутствующих ей разрушений. Несомненно, Стефан поддерживал свой королевский сан на должном уровне.

И где же Гильому будет лучше, как не в королевстве, которым он когда-нибудь станет править?

— Я пойду туда, — ответила я. — Только не вижу, какой вам от этого прок. Агнесса все приготовит не хуже меня.

Анри, обняв меня за талию и распрямив мои пальцы, потянул меня вперед.

— Вы уже почти окоченели. Вам следует больше заботиться о себе и ребенке, которого носите. И с каких это пор вы стали перекладывать заботы о своих нарядах на плечи своей горничной?

Я не поняла его.

— О нарядах?

Я споткнулась, а поскольку Анри удерживал меня за талию, еще и наступила ему на ногу.

— Ну, я полагал, что вы сами выберете, в какой наряд облачиться по случаю коронации!

От нетерпения он еще крепче сжал мою руку, увлекая меня с собой.

Я уперлась ногами в землю и остановилась. Вынужден был остановиться и он.

— Что теперь не так, Элеонора? — Он был явно раздражен, ведь ему надо было следить еще за всем прочим, что происходило вокруг. — Что бы там ни было, у нас совсем нет времени. К рассвету я хочу выступить в путь.

— Так я не останусь здесь регентом? — осторожно спросила я.

— А вам этого хочется?

— Я думала, вам понадобится, чтобы я оставалась здесь.

— Я так сказал? — нахмурился Анри.

— Нет.

— Тогда в чем?.. А! Вы думали, что я уеду без вас?

— Да.

Он посмотрел на меня, крепко сжимая мои руки сквозь плотную ткань и мех плаща.

— В моей жизни это будет самый важный день — когда на мою голову возложат чертову английскую корону. И я хочу, чтобы со мной были вы. Рядом со мной.

— О!

— Элеонора, — сказал он, ласково встряхнув меня, — иной раз вы бываете просто дурочкой.

— Откуда же мне было знать? Вы раньше оставляли меня здесь.

— На этот раз не оставлю. — И он повлек меня дальше. — Нас коронуют обоих, а дитя родится в Англии. Это вас устроит? — Не ожидая ответа, он повернул меня, крепко обнял за плечи, прижал к стене. — Мы не сможем всегда и везде быть вместе. Вы это хорошо понимаете. Наша жизнь состоит не из удовольствий, и мы не вольны распоряжаться ею по своему усмотрению. В силу своего рождения мы предназначены для более высоких целей. — Он поцеловал меня, сильно, уверенно. — Но ради такого торжественного случая, ради короны Англии, которая принадлежит мне по праву рождения, мы должны быть вместе. — Он снова поцеловал меня. — Вы с этим согласны?

— Согласна.

Вечные расставания. Вечные разногласия. Как ясно он все понимал! Я тоже понимала. Понимала и принимала.

— Никогда не забывайте этой минуты, Элеонора, когда мы стояли на стенах Руана, а весь мир расстилался у наших ног. Он принадлежит нам, и мы должны его взять, должны создать империю и править ею, должны основать династию, чтобы наши дети и дети детей унаследовали созданное нами. — Он по-хозяйски провел рукой по моему округлившемуся животу. — И никогда не забывайте вот о чем: я вас люблю. — Он взял меня за подбородок, поднял голову. — Взгляните на меня. Вы слишком спокойны, а такая женщина неизбежно вызывает подозрения. — Он грубовато рассмеялся. — Что вы можете сказать такого, что мне не понравится?

— Да ничего!

— Тогда скажите то, что мне наверняка понравится!

Все мои страхи и волнения улеглись. Было холодно, сыро, неприятно, но никогда еще я не чувствовала себя такой довольной, как сейчас, на стенах Руана, под защитой руки Анри.

— Мое сердце принадлежит вам, — сказала я ему.

Вот! Наконец я это выговорила!

— Прекрасно.

— И я люблю вас.

Почему мне казалось, что это так трудно произнести?

— Знаю, что любите. Еще бы не любили! Вы поедете со мной в Англию.

— Поеду.

— Да, чуть не забыл…

Я еще не успела осмыслить его самоуверенного утверждения, будто он и раньше знал, что я не просто влюбилась в него на время, а мы уже чуть не мчались вниз по ступеням; впрочем, рука Анри, обвившаяся вокруг моей талии, твердо поддерживала меня.

— Вы слышали, что сообщил мне гонец о Людовике? Он взял себе новую жену. Констанцию, девушку из Кастилии. Они в начале нынешнего месяца обвенчались в Орлеане.

— Вот как.

Кажется, я немного растерялась. Понимала, что Людовик женится снова, но как-то смутно представляла себе это.

— Людовик вступил в союз с Альфонсо Кастильским, — продолжал рассказывать Анри. — Как вы полагаете: он собирает силы в связи с тем, что восходит солнце моей славы?

Я засмеялась. В конце концов, какое мне дело до женитьбы Людовика?

— Совершенно в этом уверена. Бедная девочка! Я непременно закажу мессу о том, чтобы она сумела выжить в этом царстве вечной скуки. И чтобы сумела родить несчастному Людовику сына.

Ненадолго Анри задержал на мне свой взгляд, но я без труда выдержала этот взгляд — хитрый, слишком умный и проницательный. Потом он удовлетворенно кивнул:

— Людовик никогда не годился вам в мужья. Я лучше. И я всегда вам это говорил.

Анри открыл мне дверь замка, подтолкнул, а сам быстрым шагом пошел в противоположном направлении, к конюшням.

— Да, еще одно. — Он остановился, обернулся ко мне. — Я не возьму с собой в Англию этого червяка из Вентадоэра[96].

— Отчего же?

— Чтобы он вздыхал и строил вам глазки? Богом клянусь, этого я не допущу. А спеть настоящую бодрую песню он не в состоянии даже под угрозой смерти. Я предоставляю вам самой известить его об этом. Если он попадется мне на глаза, я могу просто свернуть ему шею как дезертиру, самовольно оставившему лагерь.

Значит, Анри берется за меня решать, поедет со мной мой трубадур или нет? Он уловил огоньки, вспыхнувшие в моих глазах.

— Вы станете оспаривать мое решение?

Я подумала. Потом подумала хорошенько.

— Нет, не стану.

— Вот и хорошо. А то мои воины станут ронять слезы о неразделенной любви прямо в кружки с пивом. Теперь ступайте и сделайте все, как надо, любовь моя…

Наверное, он сразу же позабыл обо мне, но на сердце у меня стало легко; я пошла наблюдать за тем, как укладывают мои вещи в дорожные сундуки, одновременно думая о том, как сообщить моему трубадуру, что предмет его любви покидает его. Слово Анри — закон.

В моих покоях царила неразбериха. Что брать? Как решить — то платье взять или это? Туфли — с золотым шитьем или без шитья? А мантию — то ли с горностаевой опушкой, то ли без опушки? В конце концов, я взяла все. Потом поразмыслила и добавила еще десять теплых нижних юбок. Как сказал Анри, кто знает, что может понадобиться, а в Англии холодно.

Дата добавления: 2015-09-29