Дорогие читательницы и читатели! 27 страница

Глава девятнадцатая

Пять недель. Или целых шесть? Я приказала накрепко запереть ворота, повсюду расставила часовых, выслала за стены дозорных. Если еще какому-нибудь самонадеянному барону придет в голову сделать меня своей пленницей, ему потребуется вести долгую осаду по всем правилам.

А от Анри Плантагенета не приходило ничего: ни письма, ни гонца, даже слухов не доносилось о том, где он сейчас. Я понимала, что удерживает его вдали от меня: давно уже поговаривали о неминуемом вторжении в Англию, а не таков был Анри, чтобы откладывать исполнение своих намерений. Как только все будет готово для перевозки воинов, снаряжения и припасов, как только установится погода, благоприятная для переправы через Ла-Манш, он сразу начнет вторжение. Уже наступил апрель, самое подходящее время для нападения, когда впереди — все лето. Что же окажется для Анри важнее? Я или корона далекой страны? На этот вопрос напрашивался один ответ, но мне он не нравился. Каждое утро, едва встав с ложа, я поднималась на стены замка и вглядывалась вдаль. И каждый вечер, когда все обитатели замка готовились отойти ко сну, я снова занимала свою наблюдательную позицию — всего на несколько минут. Не хватало, чтобы мои подданные заметили, что их герцогиня, только-только к ним возвратившаяся, притворяется больной, лишь бы не выходить за стены замка.

Я приказала себе не думать о нем.

Но шли недели, вестей не было, и я тревожилась все сильнее. Не было никакой уверенности в том, что мы увидимся до того, как он уедет за море воевать. А что потом? Если он укрепится в Англии, если разобьет Стефана в битве или сумеет с ним договориться, что из этого воспоследует? Не станет ли выбор жены-англичанки более дальновидным ходом для претендента на английский престол? Я побаивалась, что так и случится, и заранее проклинала эту не знакомую мне даму.

Одно дело — давать обещания и дарить золотые ожерелья, совсем другое — действовать из политического расчета, коль желаешь добыть себе королевство.

Кроме того, Анри может в любой момент погибнуть на поле брани… Или корабль его может перевернуться, увлекая за собой в пучину команду и всех пассажиров.

Я давала волю своему беспокойству, только оставаясь наедине с собой. О нашем с Анри договоре никто не знал, да мне и небезопасно было говорить о нем. Это я понимала ясно. Поделиться такой тайной с кем бы то ни было — значит сделать ее всеобщим достоянием. Даже когда ко мне приехала погостить Аэлита, я не смогла пошептаться с ней, как прежде, о своей тайне. А уж Агнесса и вовсе не годилась в поверенные моих сомнений и страхов. Слишком уж все было зыбким, слишком опасным. Если наши намерения пожениться и тем объединить Аквитанию с Анжу и Нормандией дойдут до слуха Людовика, он перевернет землю и небеса, лишь бы помешать нам. Внезапное вторжение французского короля в Нормандию поставит под удар все надежды Анри.

Но отчего же этот человек хотя бы не напишет мне? Зачем держать меня в тревоге и неопределенности?

Аэлита жаловалась, что со мною стало неинтересно, а когда она пригрозила уехать и оставить меня вариться в собственном соку, я встряхнулась и взяла себя в руки. Что толку тревожиться о том, что мне не подвластно? Сейчас я совершенно самостоятельна. Я — правительница Аквитании, пора мне и вести себя как подобает. Давно минули те дни, когда передо мной были закрыты двери королевского совета. Не без радости занялась я отменой всех тех законов и установлений, которые ввёл здесь Людовик. Указы издавала от собственного имени, дабы подчеркнуть свою самостоятельность. Так, с превеликим удовольствием я отменила указ о дарении леса Ла-Севр монастырю Сен-Мексен, а затем без промедления пожаловала его снова, но уже своей властью и ради собственного удовольствия. Все это было совершенно незначительно в свете предстоящего брака с анжуйцем, однако какое удовольствие я испытывала, когда имя Людовика Капетинга стиралось со скрижалей Аквитании, а вместо него вписывалось мое имя!

Эти занятия позволили мне отвлечься от дум о том, что мое знакомство с Анри Плантагенетом может безвременно завершиться, так толком и не начавшись.

Прислушавшись к голосу сердца, я оставила Аэлиту в Пуатье, а сама съездила ненадолго в замок Белен, недалеко от Бордо — там появилась на свет я, там же на кладбище покоилось, согласно моим распоряжениям, дитя, нареченное Филиппой и едва успевшее сделать на этом свете один-единственный вздох. На могилке стоял простой надгробный камень, и высечено на нем было только имя — кто, кроме меня, посетит это место скорби? Я поплакала, надежно закрыв лицо вуалью. Поплакала о малышке и о самой себе. И о Раймунде, князе Антиохийском.

То был последний раз, когда я позволила себе роскошь лить слезы о делах давно минувших дней. Теперь мне надо было смотреть только вперед, что бы ни ожидало меня там.

— К вашим воротам, госпожа моя, приближается военный отряд, — доложил мне дворецкий.

Прошло уже шесть недель с того дня, как Анри Плантагенет расстался со мной на парадном дворе; теперь май клонился к концу, и сгущавшиеся вечерние сумерки быстро переходили в ночную мглу.

— Отряд невелик, но ни значков, ни флагов не видно. Не открываем ворота? Время позднее, негоже оставлять людей на ночь за стенами, да только неведомо, кто они такие…

— Не открывайте ворота.

Я не стала тратить ни сил, ни слов на то, чтобы разыгрывать недоумение. Я уже знала об этом отряде, и вовсе не потому, что Анри меня заранее предупредил — нет, в том он не видел никакой нужды, — а потому, что мои дозорные сообщили, что он едет к нам с малым отрядом своих анжуйцев. Благодаря этому у меня было время поразмыслить, какой прием ему оказать, и я вовсе не была настроена проявлять гостеприимство.

Нет, я понимала, чем все закончится — кто бы этого не понял, находясь в моем положении! И все же мне хотелось проявить неуступчивость. Мне было очень интересно посмотреть, как поведет себя при этом он. После долгой жизни с предсказуемым Людовиком Анри Плантагенет оставался для меня совершенной загадкой.

Потому я велела не открывать ему ворота. Он ведь и сам не ожидает, что я стану открывать ворота замка неизвестному отряду воинов, да еще после наступления ночи, верно? «Не открывайте ворота никому», — он сам так сказал. Богом клянусь, так я и сделаю! С моей стороны, разумеется, это было чистой забавой, смешанной с предчувствием чего-то необычного — так мед и пряности смешивают с подогретым вином, и выходит пьянящая смесь, от которой поет сердце и начинает бурлить кровь. Наверное, я хотела испытать Анри. Как он поступит? Вернется в Нормандию и откажется от заключенного между нами соглашения? Нет, я представляю для него слишком большую ценность. Расположится для осады замка? Станет просить или угрожать? Льстить или грозно хмурить брови? На рассвете я получу ответ на эти вопросы.

Со своего наблюдательного пункта, из надвратной башни, я, укрытая от всех посторонних взоров, наблюдала его прибытие всего за несколько минут до того мига, когда все вокруг покрыла непроглядная чернота ночи. Невозможно было не узнать его, скачущего на знакомом гнедом жеребце впереди своих рыцарей. Поверх доспехов накинут длинный плащ, на голове — шлем поверх кожаной шапочки. Вот он спрыгнул с седла. Снял шлем, передал оруженосцу, сдвинул шапочку на затылок. Увидев, что ворота закрыли прямо у него перед носом, он набычился, упер руки в бока и оглядел мои укрепления. Потом потер руками лицо, что-то спросил у человека, стоявшего с ним рядом. И вдруг расхохотался.

Я ожидала, что он вышлет герольда для объявления о своем прибытии, возможно, даже с требованием открыть ворота. Анри же только окинул еще раз долгим взглядом закрытые ворота и безответных часовых, повернулся к ним спиной и резко выкрикнул команды своим воинам. Через час напротив моих ворот вырос небольшой палаточный городок с аккуратными рядами коновязей.

За всю ночь мы не услышали никаких вестей из лагеря анжуйцев, только неумолчный шум: воины устраивались на ночлег, пели песни и грубо хохотали, когда вышибали дно у очередного бочонка пива, разводили походные костры, идо нас доносились ароматы жареного мяса. Подозреваю, что дань заплатили мои стада коров и овец, да и мои винные погреба тоже. Потом явственно послышался женский смех. Я заткнула уши — Анри волен поступать, как ему заблагорассудится.

После ужина я снова поднялась на башню, на этот раз вместе с Аэлитой.

— Так, стало быть, это и есть граф Анжуйский? Для чего же он явился? — спросила она в своем неведении.

— Как знать?

Я чувствовала, как пристально смотрит на меня Аэлита, и радовалась, что наступила кромешная тьма — луна как раз спряталась за облако.

— Элеонора… Ты ведь не собираешься вступить с ним в союз, а?

— А что, это было бы так плохо?

— Даже не знаю. — Последовало долгое молчание, нарушать которое я не хотела. — Элеонора, ты ведь не думаешь выходить за него замуж?

Я ничего ей не ответила.

— Значит, думаешь, да? Элеонора! Да ведь ему только Аквитания нужна!

— Я в этом и не сомневаюсь.

— И ты согласна выйти за него на таких условиях? За такого авантюриста? — Аэлита не стала утверждать, что он слишком юн для меня, на это я обратила внимание. — А твои вассалы согласятся признать его?

— Согласятся. Добиться этого будет нелегко, но в итоге они его признают. Он перетянет их на свою сторону. Но замуж я выйду не просто за сильную руку с острым мечом и грозным войском.

— Ты его любишь?

Голос Аэлиты выразил ужас перед самой мыслью об этом.

Я склонила голову набок.

— Помнишь, как ты решила выйти замуж за Рауля? И ничто не могло тебя от этого удержать? — начала я издалека.

— Помню.

— Ты не хотела отступить, даже когда из-за этого мы втянулись в войну, а она принесла ужасы Витри — этого ты предвидеть, конечно же, не могла, но о самой возможности войны не знать было невозможно.

— Да. Я все помню.

В ее голосе послышался вызов, даже после стольких прошедших лет.

— И почему же ты поступила именно так, а не иначе?

— Я любила его. Знала, что мы рождены друг для друга.

— Верно. А я то же самое думаю об Анри Плантагенете. Не знаю, назвала бы ты это любовью или нет. Но между нами существует некая связь, нам предназначено быть для чего-то вместе — в этом я вполне уверена. — Я улыбнулась. — А ты поступила бы снова точно так же, Эли? Уже зная, что будет дальше?

— А! Ты хитро расставила ловушку, в которую нельзя не угодить, — проговорила она и слегка покачала головой.

— Здесь нет ловушки. Я просто хочу слышать правду. Если бы речь шла обо мне, а предметом моей страсти был Анри, то я, наверное, рискнула бы и жизнью, и своей репутацией, лишь бы удержать его.

— Значит, ты выйдешь за него замуж, — сказала Аэлита в некотором сомнении.

— Выйду.

Аэлита криво усмехнулась:

— Ну, как знаешь. А я не захотела бы делить ложе с этим человеком. Чересчур уж он самоуверенный. Я ради него и пальцем бы не пошевелила.

Ну да, а вот я пошевелю. Я готова очень многое поставить на кон.

— Нужна ложка с очень длинной ручкой, если ты хочешь обедать с самим дьяволом, — продолжала Аэлита, отвернувшись от бурлившего лагеря.

— Значит, позабочусь обзавестись такой, — засмеялась я. — Не только длинной, но еще и глубокой. К тому же ты не совсем права, — сообщила я своей скептически настроенной сестричке, когда мы осторожно спускались по лестнице, ведущей во двор. — Он хочет не только Аквитанию. — Я не удержалась от горделивой улыбки. — Но и меня тоже.

Наутро я ожидала прибытия герольда в пышном красно-золотом наряде, расшитом анжуйским львами. Он поприветствует меня от имени Анри и попросит позволения войти в замок. И я встречусь с Анри, отворив ворота, как учтивая хозяйка. На моих условиях, в то время, которое я сама выберу. Очень глупые мечты, но такие приятные!

Да не так вышло.

Трижды, как положено, протрубил герольд, разорвав предрассветную тишину — так рано, что мне пришлось вскакивать с ложа. Небо едва начинало сереть. Я закуталась в бархатную домашнюю накидку, надела на ноги туфли и поспешила в надвратную башню, хотя и не так быстро, чтобы в уши мне снова не ударили нестерпимо пронзительные звуки трубы. А пока я торопливо поднималась по ступеням, задыхаясь от быстрой ходьбы, вместо трубы раздался громкий голос:

— Элеонора!

Не голос, а гром небесный.

— Элеонора! Ну-ка, выходите сюда!

Уже не было у ворот герольда, не слышно было трубы — только сам Анри, засунув руки за пояс с мечом, орал во всеуслышание о наших тайнах, не обращая внимания ни на моих слуг, ни на своих воинов. Над его головой легкий ветерок задорно развевал знамя Анжу. Анри и смотрел на меня почти так же хищно, как лев с подъятой передней лапой на этом развевающемся боевом знамени. Как ясно доносился до меня его чистый голос, как он смущал меня (если только я готова признать свое смущение). Во всяком случае, говорил он предельно лаконично, и это меня нервировало.

— Ну, наконец-то. А то что же — у ворот стоит войско, а ты, женщина, намерена мирно почивать? Открывайте эти чертовы ворота!

— Добрый день вата, господин мой. — Я смотрела на него с высоты, и сердце мое гулко билось, вовсе не от спешного подъема по крутой лестнице. — Вы говорите языком дьявола?

Увидела, как он усмехнулся в ответ.

— Нет времени на любезности. У меня его в обрез. Мои воины готовы вот-вот отплыть в Англию.

— И все же вы нашли время для меня? Я, право, польщена.

— Нашел — чуть-чуть. Если я ошибся в вас, Элеонора, через час меня здесь не будет. Лагерь я уже свернул.

Да, так оно и есть. Черт бы его побрал.

— Все соглашения между нами порваны. Нельзя доверять женскому коварству, — проорал он.

Я сжала зубы, чувствуя, с каким интересом слушает его растущая толпа моих слуг.

— Да, и я буду благодарен, если вы вернете мне золото Мелюзины. Раз вам оно не нужно, я знаю одну даму, которая примет его с благодарностью.

— Только одну?

Аэлита, стоявшая рядом со мной, громко хихикнула.

— Да вы просто бросьте его мне.

— Не получите!

Мне показалось, что Анри состроил недовольную мину.

— Я не вернусь, сударыня. А если вам потребуется защита, то мой брат Жоффруа с радостью придет на помощь. Я дам ему знать.

— И думать не смейте!

Итак, мы оба держались отлично, и схватка закончилась вничью. Но и потеха для зрителей, надо признать, вышла немалая. Думаю, и он, и я получили от всего этого удовольствие, отлично сознавая, что Анри меня ни за что не оставит. Да и я не позволю ему уйти.

Я приказала открыть ворота.

И с той минуты поняла, кому в нашей совместной жизни будет принадлежать решающее слово. Не могу сказать, что мне эта мысль понравилась, но пришлось смириться.

И что в итоге? Я, задыхаясь, устремилась вниз, но не успела еще спуститься со стены, как сквозь ворота промчался ураган, на парадном дворе закипел водоворот, над которым вздымались флаги да развевались плащи, украшенные анжуйскими львами. Все же мне удалось продержать его у ворот достаточно долго, чтобы служанки успели принести вуаль, кружева и изысканное верхнее платье из тисненой камчатной ткани.

— Приветствую вас, госпожа моя, — произнес Анри, передавая оруженосцу поводья своего жеребца.

— Приветствую вас, господин мой.

Я сделала реверанс.

— Приятно видеть, что вы вняли моему совету держать ворота закрытыми для всяких грабителей да налетчиков! Это весьма похвально, Элеонора.

Кажется, я покраснела. Он явно насмехался надо мной, я понимала, что так оно и есть, однако лицо у него было серьезным, как у статуи.

— Вы могли бы предупредить меня заранее… господин мой, — сказала я с безукоризненной учтивостью.

— А я и сам не знал заранее. Мои сторонники в Англии уговаривают меня поспешить с вторжением, пока рядовым воинам не надоело ждать, пока они не переметнулись к Стефану. У меня времени в обрез, Элеонора. Но для вас я выкроил немного. — Мне понравилось, как при этом сверкнули его глаза. — Я не отказался бы от чаши пива.

Я провела его в свою светлицу, и там он плюхнулся в покрытое подушками кресло, пачкая вышитую спинку дорожной пылью и конским волосом. Выглядел он совершенно неуместно среди всех этих подушечек, среди мягких гобеленов и свиты моих дам, которые трепетали перед ним, как и следовало ожидать.

— И как вы пользовались все это время своей вновь обретенной независимостью? — говоря это, он отстегнул свои кожаные перчатки для верховой езды, с неудовольствием рассмотрел указательный палец одной из них, выдернул из него несколько разлохматившихся нитей.

Стало быть, он решил начать с политических вопросов. Заинтригованная, я поддержала этот разговор:

— Я уничтожала все следы правления в Аквитании Людовика.

— Не сомневаюсь, это доставило вам немалое удовольствие.

— Величайшее. Будучи супругой Людовика, я была принуждена делать то, что было угодно ему — или аббату Сюжеру, — а сама я права голоса в принятии их решений почти что не имела. — Я улыбнулась, но не забыла и о необходимом предостережении: — Теперь же власть здесь снова принадлежит мне. Я суверенная властительница.

— Я об этом буду помнить. — Он оторвал взгляд от своей перчатки. — Как вы думаете, меня здесь сразу признают?

— Нет. Вам придется завоевать их признание. — Ну, преуспеет он в этом или нет, дни моей единоличной власти были сочтены — это я в глубине души уже знала. — А что ваши бароны? Одобрят ли они такой брак? Станут ли выказывать мне свое уважение?

— Богом клянусь, станут! Не то им придется испытать на себе, сколь остер мой меч. — Он откинулся на спинку кресла, наслаждаясь отдыхом. — Да и с чего бы им быть недовольными? Посмотрите только, какие богатства вы мне приносите! Конечно, кое-кто станет поговаривать о вашей репутации, но большинство почтет за благо не перечить мне.

Я рассмеялась. Анри — по крайней мере, сегодня — был совершенно бесхитростен.

— Расскажите мне об Англии.

— Она созрела, пора ее сорвать, — только и сказал он, ни словом не обмолвившись ни о тех силах, которые призывали его к отвоеванию законного наследия, ни об опасностях своего предприятия. — В этом я не потерплю никакого противодействия, вы же знаете. Стефан хочет прямо сейчас короновать своего сына Евстахия королем Англии, дабы обеспечить престолонаследие. — Анри хрипло рассмеялся. — Но на это требуется дозволение папы, а Его святейшество, человек разумный, не спешит давать таковое.

Рассказывая, он снова взял перчатку. Потом кивком подозвал ближайшую к нему фрейлину, Флорину, которая пыталась (не слишком успешно) одновременно продолжать вышивку и прислушиваться к нашей беседе.

— Да, мой господин?

— Будьте любезны подать мне иголку и нитку.

Взволнованная Флорина передала ему иголку и нитку, которые уже были у нее в руках. Анри придирчиво разглядывал их.

— Думаю, не нужно заштопывать эту дырку зеленым. Тем более шелком…

— Простите, мой господин…

Анри взял предложенную ему нитку охряного цвета и стал штопать дыру по шву на пальце — с неподражаемой уверенностью и немалым искусством. Мои дамы пришли в ужас. Я развеселилась. Агнесса принесла гостю чашу пива и блюдо с сыром и тонкими пресными лепешками; стоя теперь рядом с ним, она не смогла удержаться от едкой реплики:

— У нас есть для таких поручений слуги, мой господин. А может помочь и любая дама моей госпожи.

— Но я-то могу сделать это сам ничуть не хуже, — ответил ей Анри, не переставая орудовать иголкой и зашивая разошедшийся шов. — Так вот, я и говорю: в Англии…

Тут до него наконец дошел смысл царившего вокруг молчания, и он поднял голову. Зубы его блеснули в недовольной ухмылке.

— Так вы меня порицаете? — Анри взглянул на меня. — Это сказывается кровь Эрлевы. Поскольку отец ее был превосходный кожевенник, то и она много чего умела делать хорошо. Я эти таланты унаследовал. И вовсе их не стыжусь.

Агнесса искоса посмотрела на него.

— Ну, зачем же поджимать губы, мадам? В жилах герцогини Аквитанской течет та же самая кровь. Эрлева была женщина основательная, возражений против этого я и слушать не стану. — Он закончил штопать, откусил нитку острыми зубами и вернул иглу владелице. — Ну вот — как новенькая. — Анри сделал добрый глоток пива, но от еды отмахнулся. — Поем позднее. Мне сейчас нужно… — Он вдруг присмотрелся ко мне. — А я вижу, вы надели мой подарок, госпожа.

Я дотронулась рукой до шеи. Конечно, он имел в виду ожерелье Мелюзины. Опалы вообще-то выглядят зловеще, но сейчас, в свете утренней зари, они мягко светились.

— Я никогда его не снимаю.

Кажется, я невольно усмехнулась: об ожерелье я вспомнила в последнюю очередь, после вуали и кружев, но зачем Анри знать об этом?

— Теперь, госпожа, нам нужно поговорить о делах. И времени на это совсем мало, ибо вы заставили меня ждать всю ночь. Можно где-нибудь поговорить наедине?

Он встал из кресла, коренастый, крепкий, сразу же заполнив всю комнату своей кипучей энергией. Отказать ему было просто невозможно. Я провела его в свою спальню.

— И что же вам угодно обсудить?

— Мои права, — сказал он, плотно прикрывая дверь.

— Права?

— Нареченного жениха. Они ко многому обязывают. И я желаю осуществить их безотлагательно.

С непостижимым проворством Анри уже избавлялся от своей одежды: рубахи, сапог, чулок, штанов, — разбрасывая их по всей комнате. Затем, поскольку я не сопротивлялась, он расправился и с моим нарядом — так же ловко, как давеча штопал перчатку. Я чувствовала себя так, будто оказалась в центре сражения: он в равной мере и соблазнял меня, и брал приступом. Анри был талантливым воителем, он не ведал сомнений на поле брани, и под одеялом, как я поняла, вел себя таким же манером. Сперва он отвлек меня коварным развертыванием своих сил, затем скрытно подобрался вплотную — так, что я и не заметила, а уж затем стремительная атака и упорное отстаивание захваченных территорий завершились решающим штурмом и вторжением, которое невозможно было отразить. Он не упускал из виду ни единой мелочи. Моя крепость была окружена, захвачена и сдалась на милость победителя.

Чуть позднее, когда тело мое еще пылало от огненных ласк, а разум упивался наслаждением, я посмотрела на действия Анри другими глазами. Скорее всего, то было не вторжение вражеского войска, а роскошный пир в честь нас обоих равно, от которого мы в одинаковой мере получили удовольствие.

«Вы принадлежите мне, — сказал он когда-то. — И об этом не забывайте!»

Проведя с ним час на своем ложе, я об этом вовсе не собиралась забывать.

— Ну что, оправдал я ваши ожидания? — бесстыдно спросил Анри, вытянувшись рядом со мной.

— В какой именно части?

Я ведь могла в подходящих обстоятельствах проявлять не меньшую игривость, чем любая женщина.

— Да в какой вам угодно.

Я погладила рукой многочисленные шрамы, покрывавшие одно его плечо и торс — память о годах, проведенных в частых сражениях. Но Анри производил огромное впечатление и развитыми мышцами настоящего атлета. Увы, он не обладал скромностью — а с чего бы ему, собственно говоря, скромничать? Мною он обладал и чрезвычайно долго, и на диво разнообразно, просто великолепно.

— Вы превзошли все мои ожидания, — честно призналась я. — Наверное, вас я и ждала всю свою жизнь.

— Это чувство взаимно. Вы прекрасная женщина. — Он взял мое лицо в ладони, не давая мне отвести глаза и пронзая насквозь своим пристальным взглядом. — Я понял, что люблю вас, герцогиня Элеонора. Мне и раньше так казалось. Но теперь я знаю точно.

Этого я не ожидала: он говорил с таким горячим чувством, что и мне нужно было ответить тем же, говорить с ним совершенно честно.

— Я очень долго мечтала услышать подобное от мужчины.

С ужасом почувствовала, как неудержимо наворачиваются на глаза слезы.

— От мужчины, которого вы любите? — настойчиво спросил Анри.

— Которого, возможно, полюбила бы, — уклончиво ответила я.

— Вы не выдаете своих чувств, а? — Он рассмеялся. — Но мне кажется, мы оба остались довольны друг другом. — Анри горячо поцеловал меня. — Вы же понимаете: вполне возможно, что сейчас вы понесли мое дитя, любимая. Теперь вы должны выйти за меня замуж.

Я ожидала уже, что Анри сейчас повторит свой штурм, однако он вскочил с ложа.

— Куда вы?

Ответ прозвучал глухо, потому что в тот момент он как раз натягивал через голову рубаху, одновременно ощупью отыскивая штаны и чулки.

— Вставайте, любовь моя. — Он сел, надевая сапоги, и искоса взглянул на меня. — Созывайте своих епископов, родственников, всех подруг и свидетелей в собор, Элеонора — мы венчаемся.

— Сейчас? Боже милостивый!

— Почему бы и нет? Вы можете себе представить более подходящее время?

Анри выскочил из спальни, громко окликая своего оруженосца, а я достала из-под подушки оправленное слоновой костью зеркальце и посмотрела на свое отражение. Долго я вглядывалась в него, пока не смутилась окончательно от нежности во взгляде и мягких линий губ, от встрепанных волос и нежного румянца, залившего щеки. Не может быть, чтобы один только час, проведенный в объятиях анжуйца, сотворил со мной такие чудеса. Заслышав его шаги в коридоре, я поспешно спрятала зеркальце подальше.

— Вы что, все еще раздумываете? Не могу в это поверить! — Анри остановился в дверях. — Вставай, женщина, одевайся быстро.

Все еще потрясенная увиденным, я повиновалась.

И вот мы стоим в церкви, ожидая торжественного выхода епископа.

— Насколько я понимаю, вы не испрашивали разрешения на брак у Людовика, вашего сюзерена? — спросила я у Анри, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу рядом.

— Не испрашивал. — Как я быстро поняла, Анри был человеком действия, а говорил мало. — А вы?

— Тоже.

В широком центральном нефе собора святого Петра мы ожидали прибытия епископа, захваченного моим вызовом врасплох. Да все были захвачены врасплох, поэтому вокруг царило некоторое смятение. Никто из присутствующих не был одет подобающе для такого торжественного бракосочетания и предстоящего пиршества — в первую очередь сами жених и невеста. Анри сумел избавиться от стальных доспехов, но переоделся в кожаный охотничий костюм; у меня подол платья был запылен, а волосы наспех уложены неровными локонами. По сути дела, это и не был настоящий праздник, но лишь столь желанное выполнение той договоренности, которой мы достигли, когда я еще была замужем за Людовиком. Все же у меня на шее красовалось ожерелье из золота и опалов, наследие Мелюзины.

— По закону, — продолжала я, — без мужчины-покровителя я остаюсь вассалом Людовика, а следовательно, должна испросить его благословения, если решу выйти замуж.

— Наплюйте на это!

— Людовик запретил бы нам жениться, — сказала я, подавив смешок.

— Бог свидетель, уж это он бы запретил! И я на его месте запретил бы. Он потерял, я приобрел. Посмотрите, любовь моя, каковы наши совместные владения. Все земли от моря на севере до Средиземного моря и Пиренеев на юге. — Улыбка на его устах стала саркастической. — Король Франции — такого незначительного владения в сравнении с нашим — должно быть, просто трясется в своих грубых сандалиях.

— И мы, как я понимаю, не получили специального разрешения от папы?

— Не получили.

— Мы ведь состоим в родстве третьей степени.

— Состоим. И не получили разрешения. А что это меняет?

— Папа до сих пор считает меня законной супругой Людовика.

— Значит, ему придется испытать разочарование. — Анри повернулся ко мне, нахмурив брови. — Куда запропастился чертов епископ? Вы же его известили, правда?

Я толкнула его локтем под ребра.

— Его святейшество может отлучить нас от церкви.

Анри только пожал плечами.

— Думаю, у Всевышнего просто нет времени вникать в наши матримониальные дела.

Вот такой мужчина был мне по душе. Как он непохож на Людовика, дрожавшего при одном намеке на возможность отлучения!

— Не тревожьтесь, Элеонора. Не думал, что вы такая трусиха! А папское разрешение я и в грош не ставлю.

Анри сделал несколько шагов вперед, вернулся ко мне, расстроив ряды гостей, расступавшихся, чтобы дать ему дорогу. Внезапно его голос загремел, отражаясь эхом от сводов собора.

— Я не пожелаю развода! Вы родите мне сына, целый выводок сыновей, и для развода просто не будет никаких оснований.

Громовой смех потряс здание, а я вздохнула. У меня появилось предчувствие, что в качестве жены Анри я все время буду на виду у всех.

— Вы говорите слишком уверенно.

Тревожные воспоминания о моих прежних неудачах сдавили мне горло, но тут Анри сжал мой локоть, привлекая внимание к процессии клириков, торопливо выходивших к главному алтарю.

— Скажите мне честно, Элеонора: часто ли Людовик баловал вас своим вниманием?

— Он старался делать это как можно реже. — Анри высоко вскинул брови, а я перешла на полушепот: — Только когда ему прямо приказывали аббат Бернар или сам папа, а это случалось раз в десять лет.

— Вот как? Боже правый!

Анри даже о таких вещах не мог говорить вполголоса. Я-то чувствовала, как насторожили уши все окружающие, но Анри не обращал на это никакого внимания.

— Кто бы мог подумать? Целых десять лет? Бедная девочка. Ну, я вам это возмещу. — Он взял меня за руку, переплел наши пальцы. — Поверьте, нас ничто не сможет разлучить. И никто не отберет вас у меня. Я вас хотел, я вас получил. Ничто не помешает мне править самой могучей империей, какая только существовала на Западе. А вы, моя королева, будете всегда рядом со мной. Вы — моя и всегда будете моей.

Дата добавления: 2015-09-29