государственный гуманитарный университет 55 страница

Из сумасшедшего дома выписывается пациент.

- Ну теперь вы знаете, что вы не просо? — спрашивает врач. '

- Конечно, знаю.

- Всего вам лучшего!

Через пять минут пациент, весь дрожа, возвращается к врачу.

- В чем дело?

- Там во дворе курица.

- Ну и что?

- Она меня съест.

- Ну, вы же знаете, что вы не просо!

- Я-то знаю, а она? '

Однако гораздо чаще сумасшедшие изображаются просто набитыми дурака­ми, тупицами, действия которых не сообразуются с ситуацией.

Сумасшедших на самолете перевозят в другой город. Подошло время завтракать. Са­нитары раздали им бутылки с кефиром, булочки и ушли. Возвращаются, а никого,

кроме одного сумасшедшего, нет. Спрашивают его:

- А где остальные?

- Бутылки пошли сдавать.

- А ты что ж не пошел?

- Что я, дурак? В воскресенье же стеклотару не принимают!

Обычным сумасшедшим предстал и герой анекдота, показавшийся было нор­мальным человеком. Это типично для анекдотов о сумасшедших, в которых по­стоянно опровергается возможность их выздоровления.

Выпускают сумасшедших домой и проверяют, выздоровели они или нет. Спрашива­ют одного:

- В унитазе рыба ловится?

- Нет.

- Молодец! Можешь идти домой!

Сумасшедший выходит. Его спрашивают:

- Чего от тебя хотели?

- Да спросили, ловится ли рыба в унитазе.

- А ты что?

- Конечно, сказал «нет». Что я дурак — рыбные места выдавать?!

Оказывается, что правильный с нормальной точки зрения ответ ложен: бе­зумец хитрит, скрывая свою правду, о нелепости которой он и не подозревает. Если сумасшедший не может быть нормальным человеком, то в нормальном по идее человеке часто обнаруживается сумасшедший.

Психбольницу осматривает комиссия из облздрава. В палате на крюке висит на руках

человек.

- Что это такое? — спрашивают главврача.

- Это больной Иванов. Ему кажется, что он золотая люстра.

- Так снимите его.

- Но темно же будет, — отвечает главврач.

Открытие в нормальном человеке сумасшедшего обусловлено логикой жанра, а не мировоззрением его носителей. Лишь неожиданное может служить концов­кой анекдота. Анекдоты о сумасшедших разнообразны: одни продолжают обыгрывать абсурдные парадоксы, другие используют смыслопорождающий эф­фект неожиданной концовки. Архаическая традиция сочетается с продукцией современного жанра.

Анекдотическая глупость может мотивироваться не только психической бо­лезнью, но и временными помрачениями сознания. Издавна существуют анекдо­ты о пьяных. В последнее время героями анекдотов становятся наркоманы. Они воплощают собой особую интеллектуальную патологию.

Звонок в дверь. Наркоман спрашивает:

- Кто там?

-Я.

- Я?!!!

Однако болезни, которыми болеют герои современных анекдотов, не сво­дятся к интеллектуальной патологии. Об этом свидетельствует анекдотиче­ский цикл, посвященный дистрофикам. Анекдот довел физическую патологию до предела, в результате получился удивительный герой, который воспринимает мир в новом и неожиданном для нас ракурсе. Оттого анекдоты зачастую и огра­ничиваются изложением точки зрения дистрофика:

Лежит дистрофик в больнице, а по нему муха ползает. Он и говорит слабым голосом:

- Сестра, прогони муху. Она мне всю грудь истоптала.

Анекдот не высмеивает дистрофика, он забавляется парадоксальностью миро­восприятия этого не глупого, а просто странного существа.

Анекдот по-прежнему делает дураком в первую очередь того, от кого зависит человек. Это показывает анекдотический образ милиционера. Его глупость — от недостатка знаний и опыта, чем и объясняются комически-громоздкие средства достижения милиционерами своих целей.

Сколько нужно милиционеров, чтобы вкрутить лампочку?

- Девять. Один стоит на столе и держит лампочку. Четверо вращают стол по ходу вкручивания лампочки. А еще четверо идут в противоположную сторону, чтобы у тех голова не закружилась. ■

В то же время анекдоты часто сводят милиционера с пьяным, чтобы показать, что милиционер столь же неразумен, как и пьяный.

Стоит пьяница около фонарного столба и стучит. Подходит милиционер к нему и спрашивает:

- Чего вы стучите? -

- Да вот жена домой не пускает, а я вижу, что на втором этаже свет горит.

- Тук-тук-тук. Откройте, милиция!

Анекдотический милиционер — заведомый дурак, которому может быть приписана любая глупость. А дурак он потому, что представляет власть, к кото­рой анекдот враждебен по своей разрушительной сути, компенсируя людям тяго­ты произвола и насилия.

Однажды при встрече двух друзей один из них стал жаловаться на судьбу и ругать власть:

- Жрать нечего!

Его слова услышал постовой милиционер:

- Вы что, гражданин, здесь агитацию разводите? Пройдемте со мной!

Тогда за него вступился товарищ:

- Товарищ милиционер, да ведь он ненормальный.,

- Какое, к черту, ненормальный, когда правильно говорит, — огрызнулся милицио­нер и повел арестованного [Маньков 1994:151].

Анекдот относится к разряду политических анекдотов, которые посвящены пра­вителям и государственному строю, господствующей идеологии, важнейшим событиям, самым характерным ситуациям и коллизиям общественной жизни. Очень часто политические анекдоты рассматривают как феномен советской эпохи. Это неверно. Анекдоты подобного рода существуют при любом строе, су­ществовали они и в царской России. Ограничусь лишь одним из политических анекдотов конца XIX-начала XX в., бытовавших среди оппозиционно настроен­ного студенчества:

- А с Александром Вторым другой казус приключился, когда он лез по лестнице в царство небесное <...>, — начал высокий блондин с круглым румяным лицом, заку­сывая губы и выпячивая глаза от душившего его внутреннего смеха. — Как известно, Александр Второй был плешивый. И вот, когда его лысина показалась в небесном отверстии, Петр-апостол шлеп по ней ладонью:

- Што ты, — говорит, — не тем концом в царство небесное лезешь! [Канатчиков 1932: 220].

Они не исчезли бесследно: с помощью старых сюжетов иногда высмеивали новых хозяев жизни. Об этом свидетельствует, например, текст, который откры­вает подборку ранних советских анекдотов, названную публикатором «Анекдо­тами “с бородой”» [Янгиров 1998: 161]. Это действительно анекдот «с бородой», известный еще до революции, когда «купить гиперболу» требовал купец — попе­читель народного училища [Формаков 1938: 178], которого впоследствии заме­няет швейцар, назначенный директором советской школы. Однако политиче­ских анекдотов до революции,-по всей видимости, было гораздо меньше, чем в советскую эпоху: тоталитаризм вообще очень способствует умножению полити­ческих анекдотов, которые помогают преодолеть страх перед режимом и проти­востоять его идеологическому давлению (см.: [Штурман, Тиктин 1992]).

Характерный пример — анекдоты о В.И.Ленине, которые появлялись, как только расцветал его культ. Образ Ленина снижался уже в первой волне анекдо­тов о вожде, приуроченных к смерти и увековечению его памяти.

- Кто, по-вашему, был Ленин? ‘

- Известно кто — председатель Совнаркома.

- Ничего подобного! Это был первый мануфактурист в России.

- Почему?

- А вот пройдитесь-ка по Никольской улице и увидите, что во всех мануфактурных лавках висит его портрет, а под ним подпись: «Ленин умер, но дело его осталось».

Еще более отчетливо это проявляется в анекдотах, сопровождавших возрождение ленинского культа в 1960-е годы. Они представляют собой травестию официоз­ной «Ленинианы».

- Все работаете, Владимир Ильич? Отдохнули бы, поехали за город с девочками.

- Вот именно, батенька мой, с де-воч-ка-ми! А эту политическую пгоститутку Тгоц- кого. не бгать, не бгать, не бгать!

Аналогичным образом подается и культ вождя в анекдотах, дискредитировав­ших юбилейную шумиху 1970 г. Ленинскому юбилею посвящаются водка «Ленин в Разливе», мыло «По ленинским местам», трехспальная кровать «Ленин с нами». Осмеивая пропагандистские клише, анекдоты о Ленине профанировали его культ.

Отношение анекдота к «святыням», конечно, раздражало власть, которая тем не менее довольно долго ограничивалась разоблачением «пошлости», а то и «контрреволюционной» его сути. Лишь в эпоху «Большого террора» рассказы-

вание политических анекдотов стало считаться преступлением. Однако полити­ческие анекдоты не исчезли.

Остроумцы! Видно, зря Вас сажают в лагеря.

Все равно ехидный кто-то Сочиняет анекдоты.

[Соколова 1997:362]

Анекдоты не только выжили, но и освоили тему репрессий, к которым время от времени прибегала власть, борясь с «идейно вредными» анекдотами.

Судья выходит из зала суда и хохочет.

- В чем дело? — спрашивают его.

- Анекдот слышал, ужасно смешной!

- Расскажи!

- Не могу, я только что за него пять лет дал.

Отношение власти к политическому анекдоту изменилось только в пери­од демократизации и гласности. Он был легализован: весной 1989 г. политиче­ские анекдоты появляются в советских газетах [Бахтин В. 1989: 16; Бах­тин В. 1989а: 4].

А между тем антисоветские анекдоты вовсе не исчерпывают собой полити­ческих анекдотов советской эпохи. Возьмем следующий текст:

Зоопарк. За решеткой зебра. Человек вздыхает:

- Господи! До чего большевики лошадь исполосовали!

Обыгрываются ходячие представления антисоветски настроенных граждан. Хотя подобных анекдотов немного, они свидетельствуют о том, что главное для анек­дота — разрушение всевозможных клише и ходячих представлений. Естественно, что в государстве, навязывавшем гражданам свой язык и свою идеологию, преоб­ладали антисоветские анекдоты. Однако ограничиваться ими не следует, как не следует и сводить анекдоты советской эпохи к анекдотам политическим. Совет­ские анекдоты посвящены самым разным, в том числе и весьма далеким от поли­тики, темам. В то же время политические мотивы обнаруживаются даже в анек­дотах о сумасшедших, не говоря уже о других циклах.

Это особенно свойственно «еврейским» анекдотам, которые в советскую эпоху приобретают отчетливо политический характер. Анекдоты про «Армян­ское радио», возникшие, по всей видимости, в конце 1950-х годов и продолжив­шие традицию комических «вопросов и ответов», которым, наверное, под впе­чатлением от особых шуточных загадок, давно уже называвшихся у нас «армян­скими», и придали определенный этнический колорит, говорят не только о сек­се, но и о политике.

Что такое пролетарский интернационализм?

- Это когда русские, евреи, армяне и татары вместе идут бить грузин (см.: [Hellberg-

Him 1985:89-104].

Однако для собственно «армянских» анекдотов политика не столь характер­на. Этнические анекдоты предпочитают обыгрывать стереотипные представле­ния о том или ином народе, а иногда — просто его языковые особенности (ак­цент и прочие «неправильности» их русской речи, чужой язык и др.):

- Мыкола, зыграй!

- Ну нэ хочу!

- Ну зыграй, Мыкола!

- Ну нэ можу!

- Ну, Мыкола, слухачи ждут!

- Ну в другой раз!

- Мы передавали «Капрыз» Мыколы Паганини.

Второстепенную роль политика играет и в анекдотах про «чукчу». Они поя­вились в конце 1960—начале 1970-х годов, возможно, под влиянием кинокоме­дии «Начальник Чукотки» (1967) (ср.:[Рабинович 1989: 100—103]) и возродили традиционный образ глупца-«пошехонца», которого и представляет «дикарь» с наиболее отдаленной от нас окраины страны. Этим мотивируется крайнее неве­жество и предельная простота анекдотического персонажа. Анекдоты про «чук­чу» _ это анекдоты о чужаке, не знающем основных понятий и не владеющем элементарными навыками нашей культуры.

Чукча спрашивает в кассе Аэрофлота:

- Самолет до Чукотки сколько летит?

- Минуточку...

- Спасибо.

Обратимся к «культурным» циклам русского анекдота. Обзор начнем со ста­рейшего цикла: он посвящен Пушкину. Время и обстоятельства возникновения фольклорных анекдотов, которые А.Д.Синявский назвал «скабрезным хламом» [Абрам Терц 1993: 6], не известны. Отмечу, что захолустный Сарапул 1880-х го­дов пробавлялся совсем другими анекдотами: Пушкин здесь лишь способствует поэтическому творчеству Ивана Баркова¹. Анекдоты о непристойных шутках самого Пушкина появляются, по-видимому; в связи с празднованием столетней годовщины его рождения. О том, что они уже существовали до революции, сви­детельствуют пересказы этих анекдотов латышами (см.: [Birkerts 1996: 595—597]) и поляками (см.: [Sielicki 1993]), услышавшими их в русской школе или в царской армии. Анекдоты о Пушкине продолжают возникать и в советское время: очень способствовал этому шумный юбилей 1937 года. Анекдотический Пушкин траве- стирует ходячий образ великого поэта. Он «иной: “неприличный”, нецензурный, не только не официальный, но сознательно “противоофициальный”» (опреде­ление В.Н.Топорова, цит. по: [Айрапетян 1992: 200]). Это — шут, что типично для представлений о поэтах в русской традиционной культуре. Остальные деяте­ли культуры куда менее популярны: анекдотов о них мало и они не столь долго­вечны, как пушкинские, которые до сих пор встречаются среди школьников.

Очень характерной особенностью современного анекдота является сущест­вование текстов о кино- и телегероях. Этот ряд открывают герои знаменитого со-

советского фильма «Чапаев» (1934), анекдоты о которых появились в середине 1960-х. Возникновению анекдотов о Чапаеве могли способствовать торжества по случаю тридцатилетия выхода фильма на экраны страны, но есть и особая версия их происхождения, согласно которой они были специально запущены, чтобы сбить волну анекдотов о Ленине. Анекдотический Василий Иванович Чапаев доводит до предела безграмотность и крестьянскую наивность киногероя, а вме­сте с тем иногда поражает своим здравым смыслом.

Василий Иванович и Петька сидят на берегу реки и полощут ноги в воде. Петька го­ворит:

— Ох, Василий Иванович, ну и грязные же у тебя ноги! Куда грязней моих!

— Еще бы, Петька, ты с какого года, а я с какого?!

Анекдот пародирует и травестирует официального героя:

— Эх, Петька, потомки о нас еще песни слагать будут!

— Анекдоты, Василий Иванович, анекдоты...

Однако он «сохраняет значение народного героя, хотя и навыворот, в соедине­нии тупости, храбрости, невежества, простодушия и реалистической рассуди­тельности» [Абрам Терц 1981: 175]; см. также: [Лурье В. 1991: 8; Найдич 1995: 141—147]. Анекдоты о Василии Ивановиче и его боевых товарищах — до сих пор один из самых популярных анекдотических циклов.

Огромное количество анекдотов породил и телесериал «Семнадцать мгнове- • ний весны» (1973). Отталкиваясь от возвышенной героики фильма, анекдоты снижают ее вульгарными и примитивными подробностями материально-телес­ной жизни, острый драматизм сюжета превращают в комический фарс, разы­гранный бестолковыми недоумками, которые больше похожи на клоунов, чем на агентов спецслужб, а интеллектуального героя изображают анекдотическим про­стаком, который не может, да и не хочет сохранять свою «тайну». Вслед за паро­дийными «дублями» к телесериалу появились десятки чисто каламбурных анек­дотов:

Штирлицу угодила в голову пуля. «Разрывная», — подумал Штирлиц, раскинув моз­гами.

Анекдотический цикл о Штирлице — единственный, в котором каламбуры играют столь важную роль: двуплановость каламбура подобна характерной для «разведческого» фильма двусмысленности предмета, персонажа и действия. Об­нажение скрытого смысла высказывания в словесной игре соответствует жанро­вой специфике телесериала, что и способствовало бурному развитию каламбур­ного начала в анекдотическом цикле [Белоусов 1995: 16-18]. Анекдоты издавна «создаются вокруг оси глупость-ум» [Мелетинский 1989:73] и поэтому предпо­читают героя-интеллектуала. Отклик на фильм «Место встречи изменить нельзя» (1979), например, был гораздо слабее, чем на телесериалы о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне (1979-1983). Обыгрывая интеллектуальные способности их главных героев, анекдоты использовали и соответствующую фразеологию теле­сериалов.

Утром Холмс пьет на кухне кофе. Входит Ватсон. Холмс говорит ему:

- Ватсон, вчера вы пришли домой вдрызг пьяным!

- Как вы догадались, Холмс?

- Элементарно, Ватсон! Вся лестница заблевана (см.: [Лурье В. 1989: 132-137]).

Одновременно со «взрослыми» телесериалами темы для анекдотов постав­ляли и популярные детские мультфильмы конца 1960—начала 1970-х годов. Анекдоты, созданные по мотивам этих мультфильмов, могут отличаться разве что элементарностью: некоторые из них строятся на инверсии, на простом пере­ворачивании свойств прототипа. Образцовых друзей представляют как недругов: анекдоты о грубости и агрессивности Крокодила Гены, к примеру, известны дав­но, а в последнее время подобные анекдоты стали появляться и о Чебурашке. Анекдотические герои пьют, употребляют наркотики, развратничают, хулиганят, оказываясь антиподами своих мультипликационных прототипов (см.: [Белоу­сов 1996: 88-89]). Инверсия обеспечивает обязательную для жанра неожидан­ность концовки.

Есть определенная логика в том, как расширяется тематика жанра: вслед за бытом и политикой анекдот обратился к культуре. Он может воспользоваться каким угодно культурным материалом: от общеизвестного фольклоризма, вроде былинных богатырей, которых Травестирует современный анекдотический цикл, до актуальной темы советского киноискусства, какой, например, в фильмах о войне некогда стал концлагерь, почему он и обыгрывается в соответствующих анекдотах. Итак, во второй половине XX в. анекдот осваивает культуру.

«Окультуриваются» и другие темы. Об этом свидетельствуют анекдоты о поручике Ржевском. Отдельные сюжеты и сам тип главного героя — неряхи, пошляка и похабника — существовали задолго до фильма «Гусарская баллада» (1962), откуда в 1970-е годы и было заимствовано имя «поручика Ржевского». Лишь наименование героев цикла «поручиком Ржевским» и «Наташей Ростовой» придает обыгрыванию различных непристойностей, чему обычно и посвящены эти анекдоты, характер культурной пародии и травестии (см.: [Лурье В. 1989: 138-143]). Отчасти это происходит и с анекдотами, которые отталкиваются от ходячих представлений о «невинном ребенке». Обретая имя, этот дикарь, нечис­топлотный и похотливый сквернослов, чей образ строится по модели мифологи­ческого трикстера, наполняется особым смыслом: «Вовочка» пародирует куль­турного героя (см.: [Белоусов 1996а: 165-186]).

Однако существует анекдотический цикл, не имеющий отношения к куль­туре. Он посвящен богачам, «новым русским». Один из исследователей счита­ет, что эти анекдоты десакрализируют некий миф о «новых русских» (см.: [Кур­ганов 1998: 295-304]). Очень сомнительно: такого мифа нет, как нет, например, и мифа о прапорщике, которого точно так же превращают в анекдотического дурака. Между тем анекдоты далеко не всегда высмеивают «новых русских».

Приходит «новый русский» в швейцарский банк и просит ссуду в сто долларов. Там

удивились и говорят:

- Видите ли, мы ссуду просто так не даем, необходим залог.

- Нет проблем. Вон видите — стоит мой «мерседес», берите его в залог.

Через год он вернулся в Швейцарию, зашел в банк, вернул сто долларов плюс про­центы, десять долларов. Изумленный управляющий спрашивает:

- Объясните, зачем вам понадобилась такая незначительная сумма?

- А где еще я смог бы найти такую надежную стоянку всего за десять долларов в год!

А иногда высмеиваются и вовсе не «новые русские».

Старик приходит домой и говорит бабке:

- Слушай, как «новые русские» изменились. Какие вежливые стали.

- С чего ты решил?

- Иду сегодня через дорогу, вдруг останавливается машина, «мерседес». Оттуда вы­скочил мужчина в красном пиджаке и говорит: «Для вас, козлов, подземных перехо­дов наделали, а вы через дорогу прете!»

- Ну и где тут вежливость?

- Как где? Во-первых, он ко мне на Вы обратился, а во-вторых, по фамилии назвал.

Анекдотический цикл не столько осуждает «новых русских» [Левинсон 1996: 384—385], сколько обыгрывает образ, широко распространившийся в наших средствах массовой информации к середине 1990-х годов, — шестисотый «мерсе­дес», малиновый пиджак, жаргон, редкостное невежество и навязчивые мысли о деньгах.

«Новый русский» приходит в роддом. Ему говорят:

- У вас родился мальчик. Три восемьсот.

- Базара нет. — Радостный «новый русский» достает бумажник и начинает отсчиты­вать деньги.

Анекдотическим циклом о «новых русских» завершается обзор тематики со­временного анекдота. Обзор не охватывает всех анекдотических тем, но и того, о чем говорилось здесь, достаточно, чтобы оценить тематическое разнообразие жанра. Одни из современных анекдотов связаны со «злобой дня» и актуальны лишь для определенного времени. Они показывают, что и когда становилось те­мами для анекдотов. Историки и культурологи пока не заинтересовались этим материалом и не объяснили его закономерность, поэтому приходится ограни­читься «суперанекдотом» 1980-х годов, как именуют метатекст, который демон­стрирует ведущие анекдотические темы того времени:

Жена с любовником лежит в постели. Звонок в дверь. Вовочка бежит открывать. На пороге стоят Василий Иванович с Петькой. Оба евреи.

Характерно, что суперанекдот начинается одной из «вечных» анекдотических тем — сексу, семье, взаимоотношениям между родственниками посвящено мно­жество анекдотов. Однако отсутствует другая тема: не упоминается о столь же традиционных по духу, хотя и оригинальных по материалу, небылицах, которые часто называются «абсурдными» анекдотами.

Летят по небу два крокодила. Один зеленый, другой налево.

Эти анекдоты следует иметь в виду, решая вопрос об отношении современ­ных анекдотов к действительности. Отличительным признаком анекдотов, о ко­торых идет речь, является то, что они сообщают не реальные факты как истори­ческие анекдоты, а представляют комический образ, созданный «фантазирова­нием рассудка», свободу и творческие возможности которого и доказывают «аб­сурдные» анекдоты. _u

Обычно вместе с темой появляется и материал для пуанта, неожиданной концовки. Об этом свидетельствовали анекдоты о Ленине, свидетельствуют анек­доты о «новых русских», которые используют даже само название своих персо­нажей, подчеркивая его особый, социальный смысл.

«Новый русский» просит старого еврея:

- Папа, одолжи немного денег!

Однако соответствующий материал может существовать задолго до того, как возникает та или иная анекдотическая тема, и лишь актуализируется в заданном ею контексте. Это произошло с началом песни «Остров невезения» из кино­фильма «Бриллиантовая рука» (1969):

Весь покрытый зеленью,

Абсолютно весь.

Исходя из жаргонного значения слова «зелень», которое служит для обозначения американских долларов, эти строки преподносятся как гимн «новых русских». Особенно насыщен цитатами «чернобыльский» цикл:

Уже в начале мая рассказывали, что будто бы состоялся фестиваль «Киевская весна».

Первая премия была присуждена за песню «Не вШ, вире, з Украши», вторая —

АПугачевой за песню «Улетай, тучка, улетай», третья — В.Леонтьеву за песню «И все

бегут, бегут, бегут...» [Щербак 1998:12]; см. также: [<Шалкова 1993:70-74].

Анекдотической остроте способствует и прямо противоположный способ деформирования клише, когда актуализируются прямые значения составляющих его слов. Образцом происходящего при этом разложения клише является анекдот

о Штирлице, которому действительно приходится «раскинуть мозгами», когда в него попадает разрывная пуля. Очень часто анекдотический пуант создается и другими видами каламбура: омонимией, которая использована, например, в анекдоте об интеллигенте Козлове, и полисемией (многозначностью слова), на которой строится анекдот о «новом русском», принявшем вес ребенка за стои­мость оказанной ему услуги. Однако и фигурами речи дело не ограничивается. Анекдотическим пуантом может служить и самая обыкновенная неправильность речи, как это иногда происходит в детских или этнических анекдотах (см.: [Блажес 1989:45-46]).

Анекдоты создаются вокруг оси «глупость—ум»², и потому огромную роль играют интеллектуальные способы пуантировки анекдотов. Анекдотическая глу­пость обычно мотивируется отсутствием опыта и знаний. Этим отличается не только чукча, который просьбу подождать принимает за ответ на свой вопрос. Анекдот любит представить своих героев простаками и невеждами, что характер­но и для анекдотов о «новых русских», которых лишают духовности.

«Новый русский» выбирает в антикварном магазине огромный золотой крест.

— Вот этот, только без гимнаста...

Могут отсутствовать и умственные способности:

Сидит чукча, раскачивается из стороны в сторону и приговаривает:

- Устал сегодня чукча. Ох, устал!

Его спрашивают:

- Почему устал?

- Однако, думал сегодня. Очень устал.

- А почему очень устал? '

- Однако, три раза сегодня думал.

Гораздо чаще акцент делается на неправильности мышления анекдотиче­ских персонажей, противоречащего здравому смыслу.

Пьяный «новый русский» спрашивает на улице прохожих:

- Скажите, а где здесь противоположная сторона?

Ему показывают.

- Атам говорят, что здесь. Совсем обалдели!

Особенно поражает парадоксальность мышления.

Идет презентация. Один из присутствующих не ест и не пьет. Подходит «новый рус­ский».,

- А ты что ж ничего не ешь? -

- Да я не хочу.

- Слушай, да это же халява! Бесплатно! Ешь!

- Я ем только тогда, когда голоден.

- Ну ты прям как животное!

А между тем, как показывает анекдот об оставленном в залог «мерседесе», «новым русским» приписываются не только абсурдные парадоксы. Это разнооб­разие умственных способностей типично для анекдотических персонажей. Од­ним из немногих исключений является хитроумное «Армянское радио».

Интеллектуальные особенности персонажей проявляются и в их поведении. Отклонение от нормы, патология поведения довольно часто используется для пуантировки анекдотов. Особое внимание уделяется поступкам анекдотических персонажей, неадекватным ситуации, в которой они находятся. Этот традицион­ный для «набитых дураков» образ действий свойствен не только сумасшедшим, выпрыгнувшим из самолета, чтобы сдать бутылки, но и многим другим персона­жам. Изображается он и в анекдотах о «новых русских».

«Новый русский» рассказывает об отдыхе на море:

- Беру акваланг, ласты и плыву под водой. Доплываю до берега и выхожу на песок.

Вот тут-то все от меня и прибалдели.

- Почему?

- Ну ты же знаешь мой прикид — малиновый пиджак, зеркальные очки, радиотеле­фон...

Оригинальнее, а вместе с тем и проще строятся анекдоты, в которых поведе­ние персонажей прямо противоположно тому, как ведут себя их прототипы. Особенно часто инверсия используется в анекдотах, посвященных культурным героям. Обычной формой инверсии является травестия: трагическое оборачива­ется комическим, возвышенное — пошлым и ничтожным, осмысленное — неле­пым. Анекдотические персонажи оказываются антиподами культурных героев: герои детских мультфильмов замещаются морально ущербными существами, интеллектуалы из взрослых телесериалов — глупцами, способными лишь к три­виальным умозаключениям. Анекдоты о Штирлице, например, изображают не только нарушение им элементарных логических правил, но и следование этим правилам, что преподносится как умственный подвиг разведчика.

Штирлиц зашел в комнату, отодвинул занавеску. За окном он увидел людей на лы­жах. «Лыжники», — подумал Штирлиц.

Особое внимание исследователи анекдота уделяют его персонажам. Они считаются основным элементом анекдота, чей семантический потенциал реали­зуется в возникающем вокруг него цикле³. Однако нет цикла, который состоял бы из одних новых текстов. Обязательно найдутся переделки старых анекдотов. А в таком случае главным является вовсе не герой, но — пуант (острота). Анекдо­тический же персонаж вообще может рассматриваться просто как его мотиви­ровка. «Герой нужен, — как давно отметил Б.В.Томашевский, — чтобы на него нанизать анекдот» [Томашевский 1928: 155]. Анекдотический пуант определяет конструкцию и само существование анекдота, поэтому его особенности и долж­ны стать основой для систематизации современных анекдотов, которой пора за­няться нашей науке.

Анекдот возник и долгое время просуществовал исключительно как жанр устной словесности. Исследователи отмечают особенности рассказывания анек­дотов: «Рассказывание анекдота — это не повествование, а представление, про­изводимое единственным актером <...> в ряду фольклорных жанров анекдот ближе всего <...> к народному театру» [Шмелева, Шмелев 1999: 133]; см. также: [Draitser 1982: 233-238]. Это обусловлено драматизированностью текстов совре­менного анекдота. Обычно рассказывание анекдотов связывается с ситуацией общения: «анекдот, как правило, рассказывается “кстати”, по случаю» [Се­дов 1998: 6]. Однако кажется, что эта связь постепенно слабеет и анекдот все ча­ще рассказывают как одну из наиболее важных новостей: «А вы слышали но­вый анекдот?» — приветствовали друг друга москвичи еще в конце 1920-начале 1930-х годов [Янгиров 1998:155].

Отношение к анекдоту как к новости более соответствует не только образу и потребностям современной жизни, но и особенности жанра, изначально ориен­тировавшегося на новизну. Лишь новое и неожиданное вызывает настоящий смех. Оттого и вышучиваются старые, «с бородой», анекдоты, что они уже не смешат слушателей. А именно смех слушателей — главная цель анекдота. Ос­мысляя этот смех в контексте идей М.М.Бахтина, исследователи подчеркивают, что анекдот противоборствовал насаждавшейся идеологии, упуская из виду его игру с высокими культурными ценностями. Анекдот высвобождает не только из- под гнета идеологии, но и от бремени культуры, что порой огорчает даже люби­телей этого жанра. В дневнике К.И.Чуковского есть рассказ о том, как он, рас­ставшись с Леонидом Утесовым, который веселил компанию анекдотами, вдруг «почувствовал пресыщение анекдотами и даже какую-то неприязнь к Утесову»: «Какой трудный, неблагодарный и внутренне порочный жанр искусства — анек­доты. Так как из них исключена поэзия, лирика, нежность — вас насильно во­влекают в пошлые отношения к людям, вещам и событиям — после чего чувству­ешь себя уменьшенным и гораздо худшим, чем ты есть на самом деле» [Чуков­ский 1997:154]. _

Дата добавления: 2015-08-29