Коул подумал, что в кабине он остается в относительной безопасности. По крайней мере, ему не привидится чье-то тело, сидящее в кресле. Да и выглянуть из кабины было страшно, ведь кругом зеркала.
Коул замерз, так и продолжая стоять, подняв правую руку и держась ей за крепление для душа, а левую прижав к груди. Он думал, закрыть ему глаза или не стоит. Смотреть в пустоту было страшно до сдавленного стона, который он выдал, чуть не заплакав. Но если закрыть глаза, лучше их потом не открывать, пока не включится свет.
Потому что в фильмах ужасов, стоит открыть на секунду прикрытые глаза, перед лицом оказывается жуткая морда мертвеца.
Коул настолько об этом задумался и так жалобно, отчаянно хныкал, оплакивая свою безвременную смерть, что не заметил, как ощущение одиночества пропало. Появилось ощущение присутствия, и как только Коул замолчал и понял это, его сердце пропустило несколько ударов. Он выдохнул так шумно, что казалось, будто сердце выпрыгнет через горло и будет окровавленное биться возле водостока.
Кто-то стоял у него за спиной, это Коул чувствовал кожей. Кто-то не дышал, чье-то сердце не билось. Кто-то не шевелился, только капли разбивались о воду в ногах Коула, закрывшую его ступни до самых щиколоток. Коул подумал, что его волосы прилизаны назад, они прилипли к спине, лицо полностью открыто, с них просто не может капать вода так резко. Она стекает по спине.
А значит, вода капала не с него.
Присутствие давило, почти буквально окружало темнотой, массивностью. Коул мысленно сжимался до размеров щенка, напуганного огромным, злым, но хладнокровным доберманом.
Он помнил, что видел привидение на кухне, прямо за спиной Лизы, что он смотрел, как оно избивало ее, что он смотрел, как привидение ее насиловало. Но это был он сам, и сейчас Коул уже не верил в то, что видел.
Но кто-то, стоявший у него за спиной, заставлял верить против собственной воли.
Коул умер тысячу раз, его сердце разлетелось на кусочки, когда он услышал, как звякнула пряжка ремня. Кто-то с шуршащим, скользким звуком вытащил ремень из тесных штанов.
Дэзире носил ремень больше для вида, чем для прямого его назначения. Штаны держались и без него, зато ремень придавал выразительности. Он был из настоящей кожи, а от воды стал тяжелее. Массивная, блестящая пряжка стукнула о пол, когда он опустил руку.
-О чем ты думаешь? — уточнил сиплый голос, и у Коула встали бы дыбом волосы, но они были мокрыми, и это затрудняло положение. Он боялся ответить, но даже если бы он попытался, ничего бы не вышло, горло сжалось и отказывалось пропустить даже жалобный писк.
-Ты молишься, — констатировал голос, а тихий смех Коула заставил в самом деле взмолиться. И только потом он понял, почему речь ему казалась странной. Он успел отвыкнуть от шведского за три года, проведенные в штатах. И вот теперь сомнений не осталось — это был тот самый маньяк с моста. Коул живо его себе вообразил и буквально побелел. Если галлюцинация на кухне вовсе не была видением, и жуткий мертвец над ним подшутил, уложив на собственную мать, то у него за спиной стоит сущий кошмар.
-Не нужно замаливать грехи, — выдал голос. Коул не замаливал, он умолял высшие силы помочь ему. Он понятия не имел, к кому конкретно обращаться, но просил сделать так, чтобы все это оказалось сном. И этот голос, и тело за спиной, и сегодняшний вечер. — За них нужно платить. Грех искупается болью, Сумире, — привидение произнесло его имя насмешливо, будто демонстрировало свою осведомленность. — Тебе должно быть стыдно за то, что ты сделал. Ты же верующий. Ты молишься, ты просишь кого-то там помочь тебе. А разве ты имеешь на это право? Отвечай.
Коул понял, что впал в ступор, он даже перестал остро бояться, он завис, испугавшись до предела и не в силах выдать хоть слово.
-Отвечай, — повторил Дэзире, взяв ремень двумя руками и туго намотав на кулак один его конец. Он резко развел руки, так что ремень щелкнул, а пряжка осталась свободно покачиваться, как только он снова опустил руку и отвел ее немного назад.
-Не имею, — так послушно ответил Коул, что сам удивился сдавленным рыданиям в получившемся шепоте. Он действительно поверил в Бога и во все остальное, поверил в то, что согрешил и недостоин не то что помощи, а даже внимания. Огромная «сила» начала давить на него сверху, и Коул глупо захныкал, заплакал, жмурясь и приоткрыв рот.
Дэзире остолбенел, глядя ему в затылок пустыми глазами. Если бы Коул их видел, он решил бы, что глазные яблоки похожи на огромные жемчужины, вставленные в глазницы. Они были белые, матовые, будто внутри клубился туман. Привидение не ожидало подобного ответа и поведения. Все, кто был убит им, верили в Бога, в рай и в ад. Они молились перед смертью, молили о помощи. Они никогда не просили его остановиться, не молили о пощаде, и это Дэзире нравилось. Но он считал, что наказывает людей за наглость, ведь все они были грешниками, но продолжали просить о помощи, хоть и не были ее достойны за свои грехи.
Коул будто принял свою ничтожность, как факт, он был вполне готов к тому, что его ударят, и на спине, на бедре, где угодно останется глубокая царапина от пряжки. Он уже даже представил это столько раз, что почти почувствовал заранее.
Он не отрицал вину, но не просил прощения, он больше не просил помощи, он перестал молиться даже мысленно, своими словами, а не заученными молитвами. Он вообще перестал претендовать на помощь.
Для Дэзире это стало шоком.
-Ты не отрицаешь, что ты пал? Давно пал, — уточнил он насмешливо, но таким тоном, что у Коула в мыслях раскинулось поле в минуту перед грозой. Тяжелое серое небо нависало над гнущейся от ветра пшеницей. Ураган вот-вот грозил начаться, такой это был голос в представлении Коула.
Он покачал головой молча.
-Ты веришь в Бога?
Он кивнул.
Дэзире не мог поверить ни глазам своим, ни ушам. В посмертии ему встретился единственный человек, которого нельзя было поймать и распять его же грехами.
-Веришь, но не просишь помочь тебе?
-Я же недостоин, — повторил Коул сдавленно, как зомби. — Но верить это не мешает. Он мне ничего не должен, а я ему ничем не обязан. Но если бы я не сделал всего этого, я бы мог его просить. А теперь не могу, — он так это сказал, будто выучил теорему и понял ее смысл.
Дэзире готов был поставить десять и сказать: «Садись, молодец».
Сам он оказался неспособен когда-то сказать то же самое даже самому себе, а не кому-то еще. Он был грешен, а потому не имел права просить о чем-либо. Но просил и обижался за то, что его желания и просьбы не были исполнены. И он решил наказать всех за «вину» того, в кого верил.
Он верил до сих пор и знал, что вера неискоренима, ее нельзя выбить, ее нельзя вытравить из своей души, из своих мыслей. В критический момент все обращаются к тому, в кого их учили верить с детства. Он ненавидел это, но признавал. И он не мог ничего сделать Коулу, он просто не хотел.
-Хорошие мальчики не пристают к своим отцам.
-Он мне не отец, — осмелев, парировал Коул. Он подумал, что если уж пережил только что давление веры, то переживет и удар ремнем. Его не раз били в детстве «бойфренды» Лизы.
-Он не твой. Он ее.
-А она моя, — Коул ухмыльнулся.
-Хорошие мальчики не делают так со своей матерью.
-А кто сказал, что я хороший. Я недостоин даже помощи просить у Бога, в чем же я хороший?
-Покайся, — усмехнулся Дэзире. Коул чувствовал какой-то невероятный коктейль из ощущений. Он боялся, привидение пугало, его материальность ужасала, но говорить с ним было так странно, что хотелось еще.
-Не стану каяться. Я виновен, но мне за мою вину не стыдно, — он красиво отказался. — Я считаю, что я прав. И если это вина, то я не буду ни о чем просить, но я считаю, что я прав.
Дэзире улыбнулся широко, и Коул это угадал, даже не видя.
-Она твоя?
-Моя. Она всегда была моей. Она моя мать, хочет она этого или нет. Она всегда будет ко мне привязана и никуда не денется. Но она мне не мать.
Дэзире молчал, Коул получал почти физическое удовольствие от того, что ничего не нужно было объяснять, привидение и так понимало странные противоречия в его словах. И оно понимало их правильно.
-Она любила его, но она его уже не помнит. А я всю жизнь такой, как он. Она видит его во мне. Она видит его, а не меня, меня для нее нет. Она любит его и никого больше, а значит, никуда от меня не денется, — повторил Коул. Он сам не видел и не знал, как страх из глаз исчез. Он перестал бояться, как делал в адекватном состоянии. Взгляд остекленел, улыбка повторяла ту, что была на лице Дэзире. Он скалился, глядя в стену и не моргая.
-Никогда не проси Его о помощи, — сказал уже не пугающий до смерти голос. — Он все видит, Он всегда смотрит на тебя сверху и видит, что ты делаешь. Он видел, что ты делал с ним. Он видел, что ты делал с ней. Он наблюдает за тобой и никогда не отворачивается. Он хладнокровно смотрит на тебя, когда тебе плохо, когда ты зовешь его. Он будет просто смотреть, как ты страдаешь, потому что ты забыл, что ты сделал, а Он видел и знает. За грехи платят болью. Научись терпеть ее, тогда сможешь делать, что захочешь. Научись терпеть и не будь рабом своего страха. Но верить это тебе не мешает.
-Откуда ты знаешь, что я делал с ним? Тебя не было в машине, — Коул осмелел и хотел было повернуться, но ему в плечо вдруг вцепилась большая рука с тонкими, длинными пальцами. Они впились в кожу, оставляя красные следы, которые позже превратятся в синяки. Холодные губы коснулись щеки Коула возле самого уха, и сиплый, будто прокуренный голос прошептал.
-Он видит, что ты делаешь и наказывает тебя. Я вижу, что ты делаешь, и я на твоей стороне. Я буду играть за тебя. Все, что ты захочешь, только не проси Его ни о чем и никогда. Ты недостоин, но ты прав, ты знаешь это. Ты виновен, но не извиняйся. Верь в себя, ты имеешь право на все, что захочешь. Ты имеешь право на гнев, на ярость, на насилие, на жестокость, ты имеешь право причинять боль и страдания, ты имеешь право мстить и получать от этого удовольствие. Верь в себя и не кайся, и мы с тобой останемся самыми сильными. Навсегда. Ты получишь все, только верь в себя.
Коул окончательно проникся и перестал бояться. Теперь одиноким он себя уже не чувствовал. И страх прошел, остались чувства человека, который общается с изуродованным приятелем. Он неприятно выглядит, быть может, но вы друзья, вы заодно, и ты привыкнешь, перестанешь бояться. Так всегда бывает, поэтому Коул медленно голову повернул и увидел порванные в углах губы, белое лицо, пустые глаза. Дэзире не шевелился, производя еще более жуткое впечатление, глядя на Коула в упор и молча.
-Хорошо, — Коул кивнул для убедительности, если вдруг привидение не расслышало его сдавленный шепот.
-Ты получишь даже ее, — шевельнулись губы. Рот внутри был фиолетово-черным, это стало заметно, когда он приоткрылся.
Коул еле-еле улыбнулся, поняв, что это действительно хорошая новость. Осталось только привыкнуть. А Дэзире решил пошутить, он приобнял его одной рукой за пояс, наклонился, так что Коул округлил глаза от ужаса и попытался отклониться назад. Но так он невольно только вжался спиной в грудь привидения. А тот прошептал, улыбнувшись до невозможного широко, демонстрируя серо-белые зубы, подгнившие десны.
-И это не была куча барахла в кресле.
Коул не успел ужаснуться, вспомнив, как смотрел в упор на «барахло», как вдруг в ванной мигнул свет. Он на мгновение зажегся, и привидение исчезло, Коул остался стоять в странной, искривленной позе один. Свет снова погас на секунду, и мертвое лицо опять мелькнуло. Свет загорелся окончательно, и Дэзире исчез, а Коул чуть не заорал от ужаса. Ему в затылок ударила с сильным напором теплая вода из повешенного в крепление распылителя. Душ волшебным образом снова заработал.
Коул только не знал, включившийся свет — дело рук Якоба, или он погас только в этой ванной, только для него?
Глава 5.
Дин с ненавистным «другом» скучно зависали в бильярдной, тратя деньги и пытаясь развлечься. Пэтти играть не умел, Люк Дина раздражал. А Блаз был всегда свободен, как по волшебству. Он каждый раз отвечал на звонок по телефону не сразу, гудков через пять, но потом сразу разбавлял злость звонившего согласием пойти куда-нибудь.
Вот и сейчас они были вдвоем, выпили уже по паре бутылок пива, добавили дыма в и без того прокуренный зал.
-Он серьезно будет шляться с нами?
-Почему нет? — Дин пожал плечами, наклонился, примериваясь к битку.
Блаз поднял брови, облизнулся, поставил бутылку на край стола, обошел его.
-Не стесняйся, отвечай, — Дин воспользовался шансом пнуть исподтишка.
-Смысл распинаться перед тобой, если только конченый даун не поймет, «почему нет».
-На себя посмотри. Тебя задело, что он ко мне теперь липнет, принцесска?
Блаз игнорировал, лицо было философски-печальным. Выражение его лица вообще редко менялось с равнодушно-надменного, но теперь оно говорило: «Ты достал, деградирующее чмо».
-Ты сам сказал, что не хочешь, чтобы он к тебе лип, — сам напомнил Дин.
-Для тебя, может, сюрприз, но я как-то не в восторге от задниц. А вот для нас реально был сюрприз, что от них в восторге ты, — Блаз усмехнулся, отошел, уступая место, снова взялся за свою бутылку.
-Тогда в чем смысл твоих убогих, как обычно, вопросов? Хрена ли спрашивать, почему он будет с нами таскаться? Потому что мне нравятся не только сиськи-письки, но и задницы. Консервируй дома, окей? Не надо мне вольного пересказа воскресной проповеди, кого хочу, того тискаю.
-Как будто ты его тискал, — Блаз опять двинул бровями, уголки его рта опустились, но самые края неуловимо поднялись, так что ухмылка была гадкой. — Он вообще к тебе прилип от безысходности. Его все прокатывают из-за тебя, а мне он сто раз не сдался, что еще ему было делать?
-А по-моему, у него просто рожа, как у Додди Акосты. Ну, она выпустилась в прошлом году, помнишь? У нее такие же странные были замашки, она тоже была не в себе. Но все же в курсе, что она слаба была на кое-что.
-Циник, — констатировал Блаз, подвинулся к столу, вжался в него, чтобы Дин пролез между ним и стеной, отходя. Дин далеко не уходил, остановился возле высокого столика, встроенного в стену. Блаз нагнулся, вытянул левую руку, прижал ладонь к сукну, так что кий заскользил между костяшками указательного и среднего пальцев. Спина выгнулась, лопатки сдвинулись, открытые тесной майкой.
Биток стукнул о выбранный шар, Блаз мотнул головой, выпрямляясь, так что не слишком длинная челка на один глаз перестала мешать.
-Не лепи ярлыки, окей, да? — скорее посоветовал, а не попросил Дин. — Только даун и консерватор, типа тебя, не воспользуется возможностью кому-нибудь сунуть. Какая разница, кому? Он ничего на морду.
-Мужиков не рассматриваю, без понятия.
-Ну, окей, я тебе скажу с чисто пидорской точки зрения, — Дин осклабился, пользуясь тем, что рядом с ними столы пустовали, почти никого не было. — Он вообще дрочный. Членом по щеке ему постучать, вот для этого он сойдет. А если того же Пэтти взять или мелкого, даже представлять не хочу, — Дин поморщился, высунул язык, скосил глаза. Блаз молчал, о чем-то размышляя. Дину это не понравилось, как обычно.
-Да и дрочнее тебя, к примеру.
-Слава Богу, — заверил Блаз, не претендуя на этот критерий одобрения. — Идея.
-Да неужели.
-Можно трахнуть его вместе. Хочешь, Пэтти позовем.
-Препода по истории не позвать? Ему скоро семьдесят исполнится, как раз. И пихать после него мне будет приятнее, чем после глиста, уверяю тебя.
-Какой брезгливый, — засмеялся Блаз. — Я просто шучу, он тебе даже еще ничего не предлагал и не разрешал. Педики придурочные, хуже девок. Уж я-то знаю, поверь мне.
-Да все в курсе, что ты с такими знаком. Поищи себе другого, я ширпотреб не люблю.
-Можно подумать, я бы стал всерьез тебе это предлагать, — Блаз тоже заметно оскорбился, Дин с удовольствием это отметил про себя. Ему удалось задеть саму невозмутимость, а это уже достижение.
-Можно подумать, я бы хотел, чтобы ты мне это предлагал. Мечтай. Ты его отбрил, теперь дрочи.
-Лучше дрочить, чем с разбитым таблом ходить, как ты, — заметил Блаз ядовито. — Не боишься, что ему не понравится, и он тебе шею сломает?
-Да он тогда зассал просто, у всех бывает приступ смелости, все такое. А я не ожидал. Да и вообще, какого хрена я перед тобой оправдываюсь?.. — Дин хотел, чтобы это звучало надменно, но Блаз пожал плечами.
-Не знаю. Может, тебе не пофигу, что я о тебе подумаю?
-Поверь, это не так. Блин, зачем мы играем просто так? Я на тебя время трачу.
-Это не я тебе звонил.
-Давай, принцесска, порассуждай еще, как девочка, кто кому звонил.
-Я и не рассуждаю. Просто это факт — ты всегда мне звонишь.
-Ты всегда бежишь, как дрессированный, куда ни позови, — парировал Дин, надменно на него глянув, даже насмешливо. Блаз не улыбнулся, посмотрев на него и снова нагнувшись к столу. Деревянно-металлические браслеты на руке он отодвинул к локтю, чтобы не мешали.
Дин уже даже знал, что он сейчас ответит.
Ничего.
Блаз молчал.
«Бинго», — с сарказмом подумал Дин, угадав.
-Спорим, решил в следующий раз послать меня нахрен? И что ты придумаешь? Ты всегда свободен, патологически один, никто тебя не любит, не хочет, никуда не зовет. А жизнь проходит, и ты цепляешься за что угодно, лишь бы не киснуть. Лучше сделать и пожалеть, чем пожалеть, что не сделал, ага?
-Да ты экстрасенс, брат, — ехидно буркнул Блаз, но по выражению лица заметно было, что Дин попал в яблочко.
-И что ты придумаешь, когда я позвоню? ЕСЛИ я позвоню, точнее. Теперь-то у меня будет, чем заняться. КЕМ заняться.
-Это еще под вопросом, кстати. А что придумать, я решу потом. Ну, может, когда буду ночью дрочить и представлять вас с этим придурком.
-Не завидуй.
-Кому? Ему, что ли? Или тебе? Тебе-то точно не позавидуешь, он и так страшный, а корчиться начнет, вообще полный привет. Но это так, личное мнение.
-А ему, значит, позавидовать можно? — Дин вдруг не понял, перестав издеваться. Он почувствовал что-то не то в разговоре, который обычно был пустым, бессмысленным, ничего не значил и ни к чему логичному не приводил. Но сейчас присутствовало что-то новое, непривычное, и оно манило раскопать причину.
-Отбивная вместо твоей рожи должна бы сказать тебе правду, а я не буду.
-А что так?
-А смысл говорить очевидное. Так на что мы играем теперь? Десять баксов?
-На пять центов лучше, ага. Детский сад. Давай посерьезнее. Ты выигрываешь — проси, что угодно. Можешь себе забрать его, поржать хоть. Можешь послать его.
-Серьезно, — согласился Блаз, потому что если он выиграет и решит послать новенького подальше из их компании, то Дин тоже лишится «подружки» и любой возможности к новичку подобраться. Если, конечно, он и в самом деле не как Додди Акоста, которой было все равно, что про нее говорили, если ей самой сильно хотелось. — А если ты?
-А я и так тебя разложу тут.
-Ага, уже.
-Без проблем, вообще, — заверил Дин. Блаза раздражало то, что это было правдой. Когда их «заводила» чего-то сильно хотел, он умудрялся совершить невероятное, хоть и играли они одинаково хорошо.
-Так что я буду должен?
-Отсосешь, — осклабился Дин. Он готов был схватить по носу с размаху сапогом хотя бы за удовольствие произнести это в адрес ненавистного «друга». Хотя бы за удовольствие увидеть, как на мгновение выражение лица Блаза изменилось на паникующее-брезгливое, а во взгляде отразилась злоба и ненависть.
Это того стоило.
А Блаз не любил показывать, как он взбешен.
-Смешно, — согласился он.
Больше сказать оказалось нечего, и Дин это знал. Его нельзя было поймать фразой: «Да ты пидор, оказывается! Жесть, что за ставки еще?!» потому что все и так уже знали. И он несколько минут назад сам об этом сказал, и Блаз не удивился. Отступать оказалось некуда.
И риск проиграть Дину стоил возможности выиграть и послать новенького далеко-далеко за горизонт.
-Можешь уже заканчивать мечтать, мудила, — выдавил Блаз тихо, злобно, почти неслышно, но Дин расплылся в удовлетворенной ухмылке. — И кто-то говорил, вроде, что этот придурок дрочнее всех, включая меня.
-Ой, принцесска обиделась! — Дин издевательски хихикнул. — Да его здесь и нет, так что и ты сойдешь. Знаешь же, в чем сходство идущего по веревочному мосту над пропастью и того, кому сосет страшила? Главное — не смотреть вниз.
* * *
После встречи с привидением Коулу было не страшно в темноте. Никого страшнее он встретить просто не мог, а самого Дэзире не боялся. Он всю ночь просидел в коридоре, на полу возле двери в спальню Якоба и Лизы. Он прижимался спиной к двери, обнимал колени, уткнувшись в них носом, прислушивался к звукам за дверью. Он узнал, что Якоб не храпел, он узнал, что они не разговаривали в постели, он узнал, что в эту ночь они если и прикасались друг к другу, то точно не занимались сексом. Он прекрасно знал, как громко кричала и ругалась матом Лиза, когда была во всех смыслах на вершине. И это для Коула было главным — отчим не трогал его мать, не лез к ней.
Последним, кто ее трогал, был он, и это дарило медовое ощущение нежности. Она этого не забудет никогда, ни за что, что бы ни случилось, но куда лучше будет, если она никого к себе и не подпустит после него.
Он даже не заметил, как заснул ближе к утру, свалившись на пол и устроившись на ковровой дорожке, тянувшейся по коридору.
И Якоб, проснувшись утром раньше жены, случайно ударил пасынка дверью, пытаясь ее открыть.
-Ой, боже, что ты здесь делаешь?! — он удивился, когда со второго раза дверь открылась, и он увидел севшего Коула. Он был одетый, встрепанный, сонный и недовольный. И у него почему-то появилась челка.
-Заблудился и заснул, — сострил Коул.
«Такое ощущение, что он не помнит, что вчера случилось», — подумал Якоб, прикрывая дверь в спальню. Коул в комнату не заглянул и не видел, что оставшаяся в постели Лиза смотрела на них одним глазом. Второй утопал в подушке, как и половина лица. Смотрела она настороженно и постриженную челку тоже увидела.
«Вряд ли это был просто срыв. Он и правда не в себе, иначе что он здесь делал, на полу?» — продолжал размышлять Якоб.
-Ты постригся?
-Тупой вопрос, не кажется? — Коул ненавидел вопросы, ответы на которые были очевидными.
-Тебе идет. И ровно так, — признал Якоб, посмотрев на ровную челку ниже бровей, сделавшую взгляд угрюмым. Да и сами волосы стали короче, всего лишь до плеч, хотя сзади все еще доставали до лопаток. Сзади Коул не видел, как стричь, поэтому боялся сделать неровно, но хотелось быть похожим на Дэзире, и он сделал все, что мог. И стал чем-то похож, безусловно, хоть Якоб об этом и не подозревал.
-Я знаю, — невежливо, но честно ответил Коул, направляясь к своей спальне. Якоб свернул в ванную в коридоре. Та, что была в их спальне, полностью принадлежала Лизе, и он в святыню не вторгался.
Через сорок минут Якоб спустился на кухню и получил от Лизы гневный взгляд. Она поджала губы и поставила кофейник на стол. У Якоба случился небольшой разрыв шаблона, он никогда раньше не видел, чтобы он вела себя, как примерная жена. Да и кофе... Но Лиза, видимо, преследовала какие-то свои личные цели и делала все это намеренно. Она уложила волосы, была безупречно одета, застегнута на все пуговицы, а юбка была свободной, легкой и даже ниже колен, чтобы ничем никого не провоцировать.
Коул сидел за столом, что Якоба тоже поразило. Обычно пасынок спускался позже, но сейчас он был готов на все сто, сидел и равномерно мазал ломтик белого хлеба клубничным мармеладом.
-Кофе? — предложил Якоб, поразившись, как гордо при этом он встал перед своим стулом, и как холодно прозвучал голос.
Коул молча кивнул, подвинул одним пальцем чашку. Якоб в нее плеснул кофе и подвинул обратно, лучезарно Коулу улыбнувшись.
Лиза почувствовала, как у нее задергался левый глаз, закрыла его ладонью и отвернулась к раковине.
«Долбанные аристократы. Як-то понятно, какого хрена выделывается. Педагог сраный. Воспитание, вежливость, «веди себя так, как хочешь, чтобы с тобой вели»... Но этот-то уродец какого хрена? Где выпендреж? Что, стыдно? Нет, нихрена не стыдно, по-моему. Сидит, гордится. Что за вид? Мы ударились в готику?»
Она повернулась, на развороте меняя омерзительную гримасу на дежурную улыбку и садясь за стол.
Семья казалась идеальной. Лиза заметила, что с готикой ошиблась — на Коуле была белая рубашка, черный галстук и темно-синий свитер. Рукава рубашки и свитера были подвернуты до локтей, чтобы не мешали. Тесные штаны сменились на узкие брюки, с лица исчез грим, и глаза не казались пугающими черными впадинами с зеленоватой сердцевиной. Лиза исподтишка посмотрела под стол, будто поправляя свой чулок, и увидела лаковые туфли.
«Вообще рехнулся», — ужаснулась она, буквально не узнавая сына даже внешне.
Но черный лак на ногтях немного успокоил, от этого Коул отказаться просто не смог.
По радио заиграла классическая музыка без слов, глаз Лизы опять задергался, она прикрыла его ладонью и уставилась в свою тарелку.
-Все в порядке? — как назло вдруг уточнил Якоб, заботливо посмотрев на жену. Ту вдруг пробило на хихиканье, которое перешло в истерическое. Потекли от смеха слезы, она подняла голову и помахала на глаза ладонью, чтобы не потекла тушь, в один слой нанесенная на ресницы.
-Все замечательно, — ответила она с сарказмом.
-Я подвезу тебя, — сообщил Якоб Коулу, будто тот этого не знал. — А еще зайду с тобой в школу, мне нужно поговорить с директором.
Коул кивнул. Лиза уставилась на него, как шаловливая девица старшего школьного возраста. Даже ей стало не очень комфортно от того, что Якоб собрался говорить с директором, а уж каково было Коулу... Но он на нее посмотрел в ответ вполне равнодушно и спокойно. Не бросался, не кидался, даже слова не вымолвил, и лицо ничего не выражало, взгляд ни о чем не говорил.
Якоб напряженно посмотрел на эту неразрывную связь, которая длилась полминуты, не меньше.
«Господи, пожалуйста, молю тебя, пусть они ничего друг другу не скажут. Лиза, умоляю, будь сдержаннее, ты же взрослый человек, ему ужасно стыдно за вчерашнее, он так прилично сегодня выглядит, так ведет себя, ну умоляю, не начинай».
Лиза и не начинала, даже не прищурилась, но очень хотелось просверлить Коула взглядом. Взгляд они друг от друга не отводили, никто не хотел сдаться первым.
-Я заметил, ты снял брекеты? — выпалил Якоб, спасая ситуацию.
Коул не стал отвечать. Этот вопрос был очередным дурацким, не требовавшим ответа.
-Надоели?
Коул молча кивнул.
-Как ты умудрился снять их сам?
-Я все. Может, я поеду на автобусе? Чтобы нас не видели вместе? — уточнил Коул, поднимаясь из-за стола и надевая сумку через голову, так что ремень наискосок прижался к груди.
-Нет, я тоже закончил. Спасибо, Лиз, — ласково обратился Якоб к жене и не заметил жгучей ненависти в секундном взгляде Коула.
-Я все уберу, идите, — с тем же неуловимым ехидством помахала Лиза пальцами им на прощание.
Коул специально вырядился так, предугадав ждущий его поход к школьному психологу. У него вообще были большие планы, которые касались Якоба. И прямо сейчас нужно было начинать производить приятное впечатление на людей, которых потом спросят, как Коул вел себя в обществе и как контактировал с людьми. Он решил стать еще вежливее с учителями, у которых к нему и так не было претензий, он решил быть просто милашкой. Никакого сумасшествия, о нем и речи быть не может, все это — просто клевета жестокого отчима, который бьет свою жену и терроризирует бедняжку пасынка. Который вообще агрессивен сам по себе.
-Тебя просто не узнать, — сообщил Якоб одобрительным тоном, сев за руль и выехав со двора.
Коул сидел ровно, будто палку проглотил, как Лиза в день переезда. Он смотрел прямо перед собой, никуда не переводя взгляд. И Якоба удивляла способность так сильно меняться. Коула будто постирали и прокипятили, так что вся его грязь, озабоченность, извращенность и даже эмоции смылись, стерлись. И видеть его без размазанных черных пятен на глазах и под ними было непривычно.
-И что ты скажешь психологу? — спросил вдруг Коул, решив не поддерживать идиотские попытки игнорировать произошедшее прошлым вечером.
Якоб мысленно закатил глаза, попрощавшись с иллюзией идеальной семьи.
-Я скажу, что вчера сказали врачи. Что у тебя случился обыкновенный нервный срыв, со многими это бывает. Переезд — серьезный удар по нервам, новая школа, новое окружение, да еще и наша свадьба, все это просто выбило тебя из привычного ритма жизни. Вот ты и сорвался.
-О, — многозначительно двинул бровями Коул и не смог сдержать усмешку. — Хочешь совет?
-Давай, — разрешил Якоб, прекрасно понимая, что вопрос риторический, и Коул все равно скажет.
-Не трахайся с ней, — выдал Коул, уставившись на него в отражении в зеркале. Якоб тоже в зеркало посмотрел и увидел насмешку.
-Я не думаю, что нам стоит об этом говорить.
-А я думаю, что стоит. Здесь никого нет, диктофон у тебя точно не включен, кто узнает, что я тебе говорил это? Никто. Правда, честное слово, я заразный. Я ее вчера трахнул, так что считай, что она заражена. А если ты ее тронешь, ты тоже заразишься, и тогда ты обречен.
-Так я уже с тобой спал, я и так, получается, обречен? Чем ты болен? СПИДом? — не выдержал Якоб, поняв, что никаких перемен, на которые он надеялся, в пасынке не произошло. Он просто затаился при матери, а теперь показал свою гнилую сущность, вывернув внутренности наружу и заставляя на них смотреть.
Коул засмеялся, запрокинув голову. Смех был звонкий, быстрый и заразительный.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |