— Да ладно, пошутили и хватит, — Коул брыкнулся, лежа полубоком, согнув ноги, чтобы их не придавило чужое колено. Раздвигать конечности он вообще не собирался.
— Это ты шутишь, — пояснил ему Якоб злорадно, наклонившись и нажав на плечи, придавив к матрасу. Поцеловать опять не получилось, Коул выворачивался и отворачивался, так что губы мазнули по выбритому, но уже колючему к вечеру подбородку образцового отчима.
— Я, кажется, даже знаю, чего тебе так не хватает, — поделился Якоб, осматривая отвернутое лицо, но тем самым подставленную шею, челюсть, странное, заостренное сверху ухо. — Нет, во-первых, конечно, мозгов не хватает. Но вообще, внимания. У тебя тактильный голод, потому что ты маленький, озабоченный извращенец, готов на что угодно, чтобы только потискали, да?..
Коул молча уперся ступней ему в бедро, не дав наклониться ближе. Но Якоб даже не заметил, машинально взял его за ногу и отодвинул ее, чтобы не мешала.
— А ты даже не то, что твоя мать. Она никогда не сопротивляется, она охотница, — ухмыльнулся он, шепотом рассказывая это Коулу в ухо, отрывисто дыша и улыбаясь, шаря по телу и ногам руками. Извивающийся пасынок мешал стянуть полотенце или просто задрать его. — А ты так дергаешься, как будто еще ни разу. Давай, скажи, ты думаешь, ты крутой? Круче матери своей? Круче женщин, вообще, да? Кто тебе это сказал? Тебя уже кто-то натягивал, что ли?
Коул больше ломаться не мог, он так мечтал об этом, фантазировал последние полтора года почти каждую ночь о чем-то подобном. Но реальность оказалась круче фантазий, и он замер, когда Якоб сказал то самое слово, которое заставило покраснеть. Якоб потерял дар речи, хотя только секунду назад разговорился до предела. Глаза Коула так странно подернулись дымкой, стали мутными, что Якоб просто не ожидал подобного эффекта.
— Вообще никогда. С живыми — никогда, — уточнил Коул, выдохнув возле его подбородка и подняв руки, держа их полусогнутыми, но больше не отбиваясь.
«Как она его испортила...» — подумал Якоб, поймал себя на мысли, что ни разу об этом не жалеет, и запустил руки под полотенце. Огромные в понимании Коула ладони провели с нажимом по бедрам, поднялись, сжали худые бока и подвинули его ниже по кровати. Якоб чуть не заурчал с непривычки, когда тонкие руки его не схватили крепко, как это бывало с Лизой, а нежно легли на плечи, запястьями касаясь шеи.
Совесть проснулась только на несколько секунд, когда он стянул полотенце до пояса и понял, что это не девочка, ведь вид плоской груди никого не обманет. Но семнадцать лет, хрупкость, чистота во всех смыслах были слишком суровыми аргументами.
Коул дал себя поцеловать, наконец, чтобы научиться это делать, раз уж появилась возможность. Якоб зарычал еле слышно, притираясь к нему, вдавливая в кровать и со всей силы сжимая бока, щипая за бедра и пытаясь их раздвинуть. Рот был такой сладкий, такой мягкий, что хотелось Коула просто съесть. И даже в мыслях он уже не был просто «Коулом», теперь псевдоним ему вполне подходил. Если бы еще тело не было похоже на деревяшку, обитую кожей.
— Расслабься, Сумире, — с сарказмом промурлыкал Якоб, отодвинувшись от его лица на пару миллиметров, так что открытый рот дышал в открытый рот. — Тебе будет хорошо.
— Мне и так уже хорошо-о-о, — пьяный голос заверил в ответ. Сумире растаял, охнул, стоило шлепнуть его по ляжке согнутой и отставленной в сторону ноги. Якоб не хотел отрываться от губ, но ниже было еще интереснее, хотелось испортить все сразу, испачкать и наставить синяков. Сумире начал выгибаться, но не сопротивляясь, как сначала, а подставляясь, ласкаясь и обтираясь с явным желанием продолжать и не останавливаться до разрыва сердца. Руками он вцепился отчиму в волосы, растрепал их, а когда Якоб спустился ниже шеи, вздохи превратились в стоны.
Якоб сам думал, что ему это снится, что он сошел с ума и бредит. Не мог же он приставать к мальчишке младше его в два раза. Не мог же он тискать собственного пасынка, имея такую красивую, молодую, страстную жену?.. Не мог же?
Но почему-то тискал, щипал, сжимал. Губами безрезультатно пытался прихватить натянутую кожу на впалом животе. Он то замирал, когда Сумире не дышал, то втягивался до предела от щекотки.
Якоба трясло от вида запрокинутой головы, выгнутой шеи, стоны глушили. И он уже знал, что стоит стянуть полотенце окончательно, как представится отличное доказательство того, что пасынку все нравится. И он был не против потискать его и так, и как угодно, лишь бы не отрываться от на все готового тела.
Грохот захлопнувшейся двери услышали оба, так что Якоб резко сел, а потом вскочил, чуть не согнулся от далеко не самых приятных ощущений. В штанах было до обидного тесно, а Коул снова стал Коулом, пришел в себя и накрылся покрывалом, прижал его к себе. Полотенцу он уже не доверял, но покрывало было большим, и почти все закрывало.
— Господи, боже... — Якоб тоже очнулся, увидел трезвым взглядом возбужденного школьника, красные пятна румянца на белых от испуга щеках, блестящие глаза с тем же глупым выражением. — Ты...
— Я понял, — быстро перебил Коул, и отчим вылетел в коридор, осторожно прикрыл дверь. Оставалось только молиться, что он успеет дойти до спальни раньше, чем Лиза дойдет до него, и они не столкнутся в том состоянии, в котором Якоб был.
Судя по отсутствию бешеных воплей, все прошло удачно, и Коул сам бросился в ванную, забыв обо всех привидениях на свете. Пусть бы хоть все они оказались в его комнате и ванной, его волновало не это.
Глава 3.
Ночью уже не было так хорошо и весело, как вечером. Приятные мысли из головы Коула сами по себе выветрились, как только он понял, что все в доме утихло. В гостиной, столовой, кухне больше не было шума, если не считать странных шорохов. Да и за окном осталась глухая тьма, к которой глаза просто не могли привыкнуть.
Но Коул был не совсем умственно отсталым, чтобы лежать в постели ночью и смотреть в темное окно. Особенно, после происшествия в ванной. На закрытую дверь ванной он и смотрел, не отрывая от нее взгляда.
Ощущения рук Якоба на теле еще были в памяти, но тело их быстро забыло. Зато тело помнило холодок, который пробежал по коже, когда Коул стоял под душем с закрытыми глазами.
«Я схожу с ума», — радостно, самокритично подумал он, пытаясь этим сарказмом развеселиться. Раньше казалось, что маленькая комната — это плохо. Некуда друзей привести, девушку — тем более. Сейчас же Коул понял, что ни друзей, ни девушки у него нет, зато есть огромная комната, все углы которой погружены в темноту. Только середина комнаты «освещалась» луной за окном, проступавшей сквозь черноту.
«Это просто гора шмоток», — Коул в очередной раз себя успокоил, покосившись на кресло, стоявшее в углу, чуть правее двери в ванную. В темноте казалось, что в кресле кто-то сидит, Коул даже умудрился различить у бесформенной горы одежды голову, плечи, туловище. Но вряд ли человек был безногим, ведь с кресла ничто не свисало, ничьи ноги не стояли на полу.
«Просто куча барахла», — повторил он, боясь закрыть глаза и даже моргая реже, чем днем. Моргать было страшно, ведь после каждого короткого мгновения перед лицом могла внезапно оказаться жуткая рожа чудовища или мертвеца.
Коул видел такое в кино.
Тело свело судорогой от страха, но Коул решил, что дрожит от холода. Натянутое до подбородка одеяло мало спасало, он согнул ноги, свернулся калачиком и продолжал таращиться на дверь ванной.
Пришлось моргнуть, а когда глаза снова открылись, они полезли на лоб, а волосы на голове зашевелились. Коул подумал, что они обязаны были встать дыбом, пусть даже такие длинные. Дверь в ванную медленно открывалась. Сначала повернулась золотистая ручка, тускло блестевшая в темноте, потом с тихим скрипом дверь начала отворяться внутрь ванной комнаты. Коул увидел край ванны, раковину, открытую кабину, за которой было что-то темное.
«Когда я перестану бояться всякой дряни», — подумал он, чувствуя, как мурашки носятся по венам вместо крови. Сердце застыло, а потом сорвалось в заячий ритм, когда он сначала услышал шум воды, а затем собственными глазами увидел, как включился кран в раковине.
«О, боже. О, господи. Господи Иисусе, срань господняя, какого дьявола, вот дерьмо!» — мысли лихорадочно скакали, и Коул машинально перебрал ногами по постели, взбираясь выше, к спинке кровати, вжимаясь в нее. Руками он прижал к себе одеяло, натянув его до рта и вцепившись в край зубами. Слюни сразу намочили пододеяльник, дыхание стало сбивчивым, и у Коула последний гвоздик, державший крышу рассудка, начал раскачиваться. Дыхание вырывалось с клубами пара, будто в комнате внезапно стало холодно, как на улице. Ванная заметно заполнялась паром, Коул услышал, как в ней распахнулось окно.
-Этого не может быть, — он улыбнулся, как безумный, веко левого глаза задергалось, зато улыбка получилась широкой. Он смело откинул одеяло, уверенно встал с кровати и пошел мимо пугающего кресла в ванную.
-Чушь собачья. Трубы шалят, — сообщил он сам себе, не понимая, зачем это делает. Адреналин зашкалил, перекрыв животный ужас перед темнотой.
С детства богатая фантазия играла в жуткие игры против Коула. С тех пор, как ему исполнилось шесть. Волшебные сны, в которых были единороги и радуга, превратились в кровавые триллеры, благодаря фильмам, посмотренным вместе с Лизой. И каждый раз в темноте воображение рисовало такие ужасы, что Коул больше боялся не умереть от рук чего-либо жуткого, а увидеть это. Страх был фобией похуже смерти.
-Здесь никого нет, — сообщил он сам себе, упорно не включая свет. Он знал правило страха: если включить свет и проверить все места, казавшиеся в темноте страшными, а затем лечь спать и снова выключить свет...то станет еще страшнее. Ведь чудовища могли спрятаться, затаиться, притвориться лампой или стулом.
За дверью душевой кабины и правда никого не было, окно Коул закрыл, повернул задвижку, которая просто случайно отворилась от сильного ветра на улице. Он выключил кран, который перестал капать через полминуты. Комната и ванная стихли, как укрощенный зверь, буйный страх умиротворенно затаился. Коул вздохнул, передернулся теперь уже точно от холода, нарочито медленно прошел мимо кресла и плюхнулся на кровать. Посиневшие от холода ноги снова согнулись, коленками прижавшись к груди, а глаза предательски обратили свой взгляд на кресло.
«Вот блин...» — Коул решил, что надо бы встать и убрать гору одежды, чтобы она не внушала параноидальные бредни, но адреналин уже испарился. Сейчас было проще повеситься, чем встать и подойти к креслу.
И он правильно делал, что не подходил, а постепенно переставал справляться со сном. Веки по-детски сами опускались, но Коул до последнего старался лежать с открытыми глазами. Но против усталости играть оказалось бесполезно, и в последний раз веки склеились, тело расслабилось за несколько секунд, сражение оказалось проиграно.
С кресла спустилась сначала одна нога, стукнув квадратным каблуком о пол, затем вторая. Они были расставлены не широко, но не сжаты вместе. Они педантично стояли параллельно друг другу на расстоянии десяти сантиметров. В комнате было не просто холодно, как заметил Коул, в ней появилась какая-то влажность, сырость. Заснув, он просто не слышал тихого звука капающей на пол воды.
Руки легли на подлокотники, голова откинулась на спинку кресла, и так напугавшая Коула «гора одежды» оттолкнулась ногой от пола. Кресло закружилось, мертвец в нем легкомысленно закружился тоже, покачивая между пальцев сложенный пополам раскладной нож. Он кружился долго, будто ему больше нечем было заняться, и наблюдал за Коулом без эмоций на лице, не отрывая стеклянного взгляда. Абсолютно белые, лишенные радужек и зрачков глаза заставили бы Коула потерять дар речи, но он этого, к счастью, не видел.
Зато снилась ему всякая неприятная мерзость.
* * *
Якоб с утра сохранял спокойствие. Никаких промашек он прошлым вечером не допустил, Лиза ни о чем не догадалась. Да и вообще, если сначала он боялся до дрожи, что она разобьет ему голову сначала за сына, а потом за факт почти измены, то потом понял — ей все равно. Она вообще его практически не замечала, трещала о своем, да и трещала-то, вообще, чтобы он не привязывался и не говорил сам. Лиза слушать интеллектуальный бред не хотела, слишком много этого бреда в ее жизни было и за пределами дома. Не хватало еще, чтобы муж, пойманный с таким трудом, грузил умными вещами.
Якоб расслабился, но решил больше никогда не позволять малолетнему извращенцу, прописавшемуся к нему под видом пасынка, соблазнить его. Этот маленький демон просто что-то сделал, колдун, чтобы разум образцового отчима помутился.
И когда Коул утром спустился вниз, с блевотным видом поморщился при виде пачки хлопьев и канистры апельсинового сока, Якоб вообще не понял — что вчера так притягивало его. Выпирающие ключицы? Секущиеся, мягкие волосы, совсем не похожие на то, чем соблазнительно трясут модели в рекламе шампуня? Косые глаза, в которых застыло тупое выражение аквариумной рыбки? Острый нос, который вызывает желание размахнуться и опрокинуть костлявого пасынка на пол затрещиной? Просто этот комариный нос и гнусавый голос Коула больше никаких желаний не вызывал. Мелкие зубы с закругленными краями, красующиеся креплениями брекетов? Бледные, сиреневого, болезненного цвета губы?
Да что вообще могло привлечь в этом существе?
«Ему вообще всего семнадцать, он еще сопляк, он даже сам себя еще не осознал, как мужчину», — Якоб страдал от ужаса. Это было похоже на чувство мужчины, ночью спьяну натворившего дел, а утром увидевшего рядом с собой в постели настоящего фавна.
Коул приоткрыл стаканчик с йогуртом, выхлебнул его и сразу полез в кухонную раковину, чтобы набрать в рот воды. Она отдавала хлоркой и еще чем-то, но он не замечал, привыкнув за всю жизнь пить из-под крана.
Мерзкие хлюпающие звуки, которые он издавал, надув щеки и гоняя воду во рту, Якоба доканали.
-Ты не мог бы делать это в ванной? — уточнил он, прищурившись неуверенно, чтобы не нарваться на скандал. Лиза услышала, хмыкнула и обняла подушку. Она уже сидела на диване, и у нее не было настроения заниматься гимнастикой. Это было уютное утро пасмурного дня, когда все отправляются на работу и учебу, а она остается дома с телевизором, сладостями и литрами горячего чая.
-Нет, а что? — Коул выплюнул мутную смесь йогурта и воды, смыл ее и повернулся.
-Может, лучше зубы почистить после еды?
-Лиз, он доканывает меня, — Коул поразился, как этот мерзкий лицемер мог так вести себя с ним после случившегося. Вчера он чуть не изнасиловал его, а сегодня проявлял жуткую брезгливость и настоящее ханжество. — Мне, может, после каждого куска идти зубы чистить? Я о твоей психике беспокоюсь, папа, — выразительно сообщил он, поняв, что от матери помощи ждать бесполезно, как обычно. — Не хочу, чтобы ты смотрел на мои грязные железки. Но уж чистить зубы триста раз в час я не собираюсь, — уточнил он, взял сумку и пошел на выход. — Ты подвезешь меня, или это вчера была специальная акция первого дня?
-Подвезу, — согласился Якоб спокойно, со вздохом. Этот вздох был таким взрослым, отцовским и лишенным азарта, что у Коула окончательно испортилось настроение. Он ожидал не этого. Когда он проснулся, и следа от ночного страха перед темнотой не осталось, вернулись мысли об эротике. Но Якоб все испортил своей правильностью.
«Небось страдает сейчас, всю ночь волновался, переживал. Хоть бы Лизе не сказал, праведник. А то она просто задушит его», — подумал Коул, залезая на пассажирское сиденье, а не назад, как прошлым утром.
Якоб это заметил, но ничего не сказал, сев за руль.
«Как мне в голову могло прийти полезть на такого. Да черт с ним, с лицом. Он же пацан! Я с ума сошел, его мать — горячее не бывает, с чего вообще меня повело...»
Что-то снова начало твориться, Якоб не понимал, что с ним. Ведь еще на лестнице дома Коул вызывал только родительские чувства. На кухне он вызывал отвращение. Секунду назад он вызывал тихий ужас.
Сейчас он снова начал притягивать, будто делал это осознанно. Он закрыл глаза, заткнув уши наушниками, покачивался, мотая головой медленно вправо и влево в такт музыке. Губы сами надулись. Сначала руки Коул держал между ног, стиснув колени и зажав кисти между бедер. Но потом он начал активно шевелиться, уперся плечами в спинку сиденья, поднял нижнюю половину тела, вытащил из кармана узких штанов резинку для волос и принялся завязывать их в хвост. В процессе он передумал, стал заплетать косу, которая ближе к кончику истончилась окончательно и держалась даже без резинки. Он опустил перед собой панель с зеркалом, заглянул туда, подтер пальцем размазавшиеся тени, выпустил две пряди. Странные, остроконечные уши он прикрыл волосами, любуясь собой. Так он выглядел лучше всего, скулы и впадины под ними смотрелись вполне аристократично.
Якоб паскудно ухмыльнулся про себя, наблюдая за этим краем глаза.
Коул невольно его спровоцировал. Он смотрел на себя в зеркало, машинально улыбаясь и влюбляясь в свою внешность. Он даже сел прямо, придя в прекрасное расположение духа, потрогал свою ключицу и немного расстегнул кофту, чтобы видна была цепочка.
Но только он заметил взгляд отчима, который его с утра оскорбил и обидел, улыбка сама собой пропала, и Якоб заледенел от мягкого взгляда из-под ресниц. Коул так перевел его от зеркала на «папу», оценил внешний вид и усмехнулся краем губ.
-Я хотел попросить тебя больше мне не хамить, — выдал Якоб спокойно, но ноздри его дрогнули от усилия над порывом гнева.
«Да, сэр», — мысленно отозвался Коул, понял, что они остановились даже дальше школы, практически за ней, где парковка уже заканчивалась, и забор обрывался. Впереди были только деревья. Он собрался выйти, но Якоб не выдержал — заблокировал двери, посмотрел в свое окно, дожидаясь внимания.
-Ух, как, — вырвалось у Коула. Он вытащил наушник, сунул руки в карманы кофты и откинулся назад. — Ты что-то сказал, прости?
-Больше не хами мне, как сегодня на кухне.
-А я хамил?! — с притворным ужасом удивился Коул. — Кстати, школа немного позади осталась, ничего? Мне по грязи и лужам пешком идти? — он выразительно посмотрел на тонкие, черно-белые кеды на своих ступнях.
-Если я говорю тебе что-то сделать, ты идешь и делаешь, все просто. Договорились? И никаких скандалов.
-Ничего себе. А ты мне сначала таким тюфяком казался. Лизе, впрочем, тоже. Ты знаешь, что она считает тебя занудой и импотентом? — Коул мерзко осклабился, глядя с настоящей, неподдельной жалостью. — Сдай назад, открой двери и свободен. Давай не будем ругаться, еще вчера вечером ты пытался быть образцовым папочкой, а теперь строишь деспота.
-Еще вчера вечером ты раскидывался, как шлюха, — огрызнулся Якоб, повернувшись к нему, и выражение его лица удивило Коула по-настоящему. Глаза были прищурены, усмешка выглядела хуже, чем у Дина прошлым утром.
-Да ну? А я думал, ты забыл. Сегодня такой спокойный, невозмутимый. Как будто ничего не было. Лиза, я так понимаю, не поняла ничего. Ну, да, с чего бы ей понять. Ее, скорее всего, уже давно надевает какой-нибудь прикольный мажор, пока ты оплачиваешь ее прогулки.
-Так у меня же ты есть, все в порядке. Ей спасибо, что предоставила, я за это что угодно оплачу, — Якоб решил не проигрывать словесную битву любой ценой. Даже ценой морального облика. Сколько можно строить отца существу, с пяти лет осознающему смысл слова «оргия».
-Я в школу опоздаю.
-Как будто тебя это волнует.
-А что меня, по-твоему, волнует? — Коул снова посмотрел на него с жалостью. — Может, ты расскажешь мне, я же не знаю, что меня волнует, а что — нет.
-Да достал болтать, мозги еще не отрастил. Соси уже, — Якоб закатил глаза, и пока Коул опешил от такого заявления, он схватил его за основание косы, дернул и нагнул к своим штанам.
-Это... — нервно захихикал нежный пасынок, но разогнуться не смог, ладонь Якоба давила на затылок и нагибала его ниже. Коул прийти в себя не мог, реальность в очередной раз оказалась куда ярче, чем его фантазии. Точнее, он просто не фантазировал о таком с собственным отчимом. Но его подсознание, видимо, на «призыв» Якоба отозвалось быстрее, глаза боялись, а руки делали. Они расстегнули брюки, и Коул потянулся уже стягивать белье, но Якоб пришел в себя и отпихнул его, ударив по лбу основанием ладони. Коул врезался спиной в дверь, приложился затылком о толстое стекло в окне и охнул.
-Мать твою, так ты уже определись, чего хочешь, — он усмехнулся. Якоб потерял дар речи, увидев огонек, загоревшийся в пугающих косых глазах.
-Я проверял, — глупо оправдался он, вытянув руку вперед, чтобы Коул не лез, а второй пытаясь застегнуть брюки. — Ты вообще ненормальный ребенок. Тебя нужно лечить.
-Давай, лечи, — Коул засмеялся, внезапно вытащил из кармана кофты горсть разноцветных упаковок с презервативами. Увидев выражение лица и глаза отчима, он засмеялся еще громче. — Ой, не могу. А ты думал, я нормальный? Нет, меня больше умилило «ребенок». Какой я ребенок? Так кто вытаскивал из меня ту большую штуку, когда я вырубился?
-Я, разумеется, — Якоб стиснул зубы, упрямо не подпуская опасное существо к себе. Но желание подпустить было велико, искушение сжирало, а совесть никак не включалась.
-И что ты видел? — Коул продолжал скалиться, расстегнул свои штаны, быстро снял их и принялся снимать кофту, чтобы не пропиталась потом, да и просто не мешала. Якоба почти хватил удар от вида тех же голых ног, которые он прошлым вечером лапал и пытался развести в стороны.
-Какого черта ты делаешь?..
-Тебе будет удобнее, — заверил Коул, бросил взгляд на так и оставшуюся расстегнутой ширинку отчима, отметил, что стриптиз мимо внимания не прошел, и снова полез.
«Как... Как вообще это может происходить сейчас?! Я его в школу привез, он же кошмарная, озабоченная малолетка!» — Якоб паниковал, но уже не думал, что Коул кошмарен, некрасив и что-то еще. Оставаясь с ним наедине, он терял рассудок, это было единственным объяснением происходящему, потому что сопротивляться уже было бесполезно.
-Зачем ты носишь с собой столько... Да вообще, зачем ты их с собой носишь?! — Якоб уставился на рассыпанные по пассажирскому сиденью презервативы. Один, в красной, глянцево блестящей упаковке Коул взял в зубы и забрался к отчиму на колени. Он перекинул через него ногу и устроился верхом, лицом к Якобу, прижался вплотную, улыбаясь.
-А кто знает, когда захочется. А готов-то я всегда, — открыв рот, так что квадратик выпал и упал между их тел, ответил Коул. Он будто рехнулся за несколько минут, сверкая глазами и ерзая на чужих коленях. Якоб машинально сполз, раздвинул ноги предельно широко и откинул спинку сиденья немного назад. Да, это было неправильно, и он это осознавал, он был абсолютно вменяем и трезв.
Но полуголый, озабоченный подросток опять был слишком сильным мотивом предаться извращенным утехам в студенческом стиле. В университете Якоб таким занимался постоянно, пока не стал спокойнее и не увлекся карьерой. И вот сейчас он будто вернулся в сочную молодость, глядя снизу вверх на совсем не холеное, но свежее, притягивающее упругостью, видом и запахом тело. На лицо было, в общем-то, все равно. Колени Коула упирались во что попало, было больно, но он не замечал, даже смирившись с тем, что будут синяки. Он просунул руку между телами, нашел упавший презерватив и засунул его в приоткрытый рот Якоба. Тот опешил, но губами упаковку держал, глядя на сумасшедшего пасынка. Эти подернутые поволокой, со взрослым взглядом глаза Коула провоцировали и смущали одновременно. Он навалился всем весом, прижавшись грудью и голым животом к горячему, большому торсу. Рубашка была тонкой, сквозь нее Якоб чувствовал эту температуру. Он чуть не охнул, но просто запрокинул голову, когда потная, горячая ручка по-хамски стянула белье, как смогла. Влажные, со странно холодными подушечками пальцы обхватили уже напряженный член, рука задвигалась энергично, даже стало неприятно. Коул это уловил, сполз, ударившись коленями еще раз, вниз, к педалям, с чувством плюнул себе в ладонь и размазал загустевшую от возбуждения слюну, наделся ртом до тошноты и снова отодвинулся. Слюни с подбородка он так и не стирал, так что пара капель упала на сиденье между ног Якоба. Тот совсем дурел, тараща глаза и глядя на пасынка в ужасе. Удовольствие было больше угрызений совести, но та заработала внезапно сильно.
А еще Якоб до дрожи боялся брекетов. Но Коул умудрился не подтвердить ни одно его опасение, облизываясь, как голодный, задыхаясь от восторга и целуя, чмокая, облизывая.
Так не делала даже Лиза.
Якоб забылся настолько, что уже решил не терпеть и кончить, он даже не заметил, как все прекратилось, и Коул снова забрался на него, отобрал обслюнявленный презерватив и порвал упаковку.
-А я не люблю с ними, — выпалил Якоб, сам поразившись своей пошлости и наглости.
-А я где-то читал, что ходить по школе с вытекающей из дырки спермой не очень приятно.
Пока Якоб зависал в ужасе от слов, Коул разобрался с техническим вопросом. Он снова навалился на отчима, который даже не рисковал прикоснуться к нему руками. Он стянул трусы, как получилось, протянул руку назад и взял член таким хозяйским жестом, каким не трогала даже Лиза.
«Какого черта я вообще их сравниваю?!» — сам себя одернул Якоб. А Коул, чье лицо оказалось очень близко, наклонил голову чуть вправо и шепнул возле уха отчима нежным голосом.
-Что с лицом?.. Так удивился. Тебе не нравится слово «дырка»? Ты же думал об этом ночью, стопудово. Ты же думал об этом вчера, когда мацал меня, разве нет? Ты же растягиваешь пару дырок каждую ночь с Лизой?..
-Заткнись, — побагровев, взмолился Якоб. Лиза не болтала, Лиза смущала действиями. А ее сын любил потрепаться.
-Да ладно тебе, — Коул засмеялся, так что в глазах запрыгали искры, а улыбка сделала лицо намного красивее. Он лизнул отчима в щеку медленно, так что язык показался шершавым и горячим, а острая верхушка пирсинга оцарапала скулу. Коул мерзко захихикал, потерся щекой о волосы Якоба, который уже запарился в своем жарком костюме и не мог дождаться. Коул отпустил его, левой рукой обнимая за шею для устойчивости, а пальцы правой поочередно засовывая в себя. Он сбивчиво дышал Якобу в ухо, охая и постанывая, так что у несчастного все мысли перемешались.
-Ты же видел, когда вытаскивал ту штуку. Я не помню, я был без сознания. Она сразу закрылась? Она была розовая, да? — он засмеялся. — И влажная.
-Боже, заткнись! — Якоб застонал, все же сжал левой рукой его бедро, а правой схватил за косу, засунул Коулу язык в рот, чтобы заткнуть. Голос пасынка заглох в глотке, он подавился, не смог вдохнуть и потерял контроль над ситуацией. Якоб мстительно сам провел членом от ложбинки между ягодиц до «влажной и розовой», двинул бедрами. Он испугался, думая, что это будет сложно и тесно, а на деле будто провалившись в сжимающиеся мышцы и замерев.
«Ой, мать твою, наверное, это больно — так сразу», — подумал он. Лиза любила так, но мазохисткой не была, и без прелюдий не давалась.
А Коул совсем пропал, дыша носом, неуверенно шевельнув губами, чтобы язык Якоба ожил. Образцовый отчим вернулся в реальность, обхватил его за пояс одной рукой, за шею — второй и стал поступательными, извращенными движениями языка облизывать весь рот, натыкаясь то на крепления брекетов, то на дугу. Коул, снова ставший Сумире, поерзал, пытаясь привести в движение и все, что было ниже пояса.
Якоб послушно откинул спинку кресла до предела назад, дернул Сумире за косу, опрокидывая на себя, и крепко взял руками за ягодицы, раздвинул их, нажимая пальцами сильно. Сумире закатил глаза, закрыл их, вытянул руки, уперся ими в задний ряд кресел, расклячился окончательно.
Отчим, как оказалось, всего лишь устраивался поудобнее, чтобы со злостью, выражая накопившуюся агрессию, использовать предоставленное тело. На фантазии и даже на практику с искусственными фаллосами это опять было непохоже, Сумире застонал в голос, заскулил, стискивая зубы и пытаясь сосредоточиться на чем-то другом, не чувствовать опаляющую боль.
Якоб замотался, запыхался, но останавливаться не хотел. Он стиснул руками худые бока и решил уже не сам стараться, а насаживать пасынка. Тот был вовсе не против, сначала выпрямившись, а потом и вовсе откинувшись спиной почти на руль, шаря левой рукой по салону в поисках чего-то, за что мог держаться. Правую он вообще не убирал от собственного члена, сначала забавно дергавшегося в такт толчкам, а потом затвердевшего до предела.
Все молча, без его трепа, который Якоба вводил в ступор.
Коул успел раньше, чем отчима пробрало, и он застыл. Он перетерпел судорожные движения внутри себя, отметив, что тормозной путь без возбуждения оказался больнее всего остального.
А потом он подумал, что по школе придется ходить в одних штанах, без белья.
«Ну, да. Все правильно, шлюхи так и ходят. Нет, шлюхи — дешевые бабы. А я, получается, содержанец», — хихикал он над своими глупыми мыслями, пока стягивал с себя трусы, вытирался ими, а потом надевал штаны, кофту. Он поправил волосы, пригладил их, чтобы не пушились, снова вытер основательно потекшую тушь.
Якоб на него смотрел во все глаза, перед мысленным взором еще метались картинки, в ушах стонал, визжал, скулил этот голос, звучал этот шепот.
«Ад», — подумал он, отчаявшись найти себе оправдание.
-Хорошо выглядишь, — выпалил он, нервно улыбнувшись. — Даже и не скажешь по тебе, что...
Он врал и знал, что врал. И Коул знал, что он врал. Как же долго он ждал этого момента, когда он станет не просто извращенцем, лишившим себя «девственности» силиконовым фаллосом. Теперь даже отражение в зеркале говорило ему, что стыднее и приятнее в жизни ничего нет. И ему это так понравилось, так хотелось еще.
В общем, Якоб врал.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |