а) IV Латеранский собор (в ходе споров с Иннокентием III) запретил новые ордена и настойчиво требовал централизации возникших, для чего им было предписано устраивать каждые три года генеральные капитулы (образец: цистерциан цы). Это имело далекоидущие последствия. Хотя отдельные группы в орденах стали опасными противниками папской курии, но как целое ордена стали необыкновенно удобным средством реализации стремления папства к церковному универсализму.
Ордена сыграли важную роль в процессе формирования религиозных сил как для своего времени, так и для всего средневековья (включая его завершение). Для Церкви они и сегодня остаются одной из главных движущих сил, не имеющих вообще никаких аналогов ни в одной другой сфере жизни.
б) Нищенствующие ордена не только самим фактом своего существования являли острую критику мирского клира; они к тому же естественным образом вступали с ним в конкуренцию. То, что они проповедью и другими формами пастырства служили народу и давали ему то, что низший мирской клир не предлагал, да и не мог предложить, тогда как они делали это добровольно и в заботе о душах, служили, не требуя ничего взамен, сделало их любимцами народа. Апоскольку нищенствующие ордена к тому же были подчинены непосредственно папе, они оставались или становились своего рода инородным телом среди подчиненных епископам мирских клириков.
Из-за этих различий в подходе скоро развилось, усиливаясь затем столетиями, множество распрей внутри клира, которые нанесли христианской церковной жизни тяжелый урон. Резкий антагонизм между нищенствующими монахами и мирским клиром (и монастырским клиром аббатств) является обычной картиной в жизни позднего средневековья.
§ 58. Народное благочестие
1. Деятельность Григория VII косвенно оказала благотворное влияние и на религиозную жизнь мирян. В конце XII и в XIII вв. она стала столь интенсивной и оказала столь своеобразное влияние, что в значительной степени определила лицо своего времени. Грандиозный религиозный подъем шел рука об руку с расцветом духовной жизни в городах. Долгое время из-за несостоятельности клира он не находил достаточного выхода и, действуя самостоятельно, пошел по ложному пути (вальденсы, § 56). К тому же высший клир, владевший богатствами и (в лице епископа) являвшийся в городах носителем власти, находился в естественном антагонизме с народом, стремящимся к свободе и самоуправлению. В свою очередь социальный и политический антагонизм являлся, соответственно своей природе, препятствием в деле религиозного воспитания.
а) Действительным удовлетворением новых религиозных чаяний мирян стала питаемая Евангелием, общедоступная, волнующая и проникновенная проповедь нищенствующих орденов, которые, считаясь с жизненно необходимым законом формы, сохраняли реально существовавшие в Церкви силы традиции и порядка. Одной из величайших заслуг Poverello было то, что он эту основную силу будущего, в которой дремали столь взрывоопасные в социальном и религиозном отношении элементы, частично защитил от анархии и на благо западного общества связал с организованной реальностью в недрах Церкви.
Франциск вышел из среды прогрессивных богатых городских мирян. Его религиозная ориентация не имела, как мы видели, клерикального характера. Его деятельность (наряду с братьями «ордена») была адресована мирянам. Его особая любовь с самого начала принадлежала простому народу. Это сохранилось и в его ордене. Народ не скупился на ответную любовь, что доказывается обильным притоком новых братьев в дома францисканцев. Это не означает, что все нужды были смело удовлетворены или что все возможности были использованы. В церковной истории известны случаи упущенных возможнос тей, и они встречаются во всех ее областях.
б) Однако не все могли, хотели и должны были уходить в монастырь; многие миряне пытались вести христианскую «совершенную» жизнь в миру, как этого ясно требуют от всех заповедь любви к Богу и ближнему и апостольское учение. Ранее уже встречались молитвенные общества мирян, имевшие целью заботиться о религиозной жизни своих членов. Франциск дал их развитию совсем новый импульс: возникли объединения «Братьев (или сестер) в покаянии», позднее так называемый «Третий орден» св. Франциска, терциарии.
Члены его оставались в миру, но принимали обет умерщвлять плоть, читать определенные молитвы, творить дела милосердия. Сила движения третьих орденов (не только францисканского) была так велика, что в последующий период личности выдающегося религиозного значения почти всегда оказывались связаны с одним из третьих орденов, например св. Елизавета Тюрингская († 1231 г.), Людовик IX Французский, св. король Фердинанд Кастильский († 1252 г.), Данте, Джотто.
Сила воздействия монастырского идеала привела все же к тому, что живущие в безбрачии терциарии объединились вновь в «монастырскую» общину (так называемые «регулярные терциарии»).
Возник также «Третий орден» св. Доминика. Оба ордена получили в XIII в. определенный «устав» с соответствующим обетом, что теснее связало их с основным орденом; терциарии в некоторых случаях надевали облачение ордена. Вместе с тем монашеским в полном смысле слова третий орден считать нельзя, так как его члены не приносили обета послушания. Можно, пожалуй, сказать, что именно в этом отношении третий орден сохранил в наибольшей чистоте первоначаль ный францисканский идеал. От более поздних реализаций следует при этом, конечно, отказаться.
Совершенно особое выражение нашел новый идеал подражания Христу в мощном движении женщин в северо-западной Европе, у бегинок, которые сначала не присоединялись ни к какому мужскому ордену. В ходе развития они были вынуждены принять устав терциариев (францисканский или августинский).
в) Наряду с терциариями со временем очагами религиозной жизни стали и другие объединения мирян: братства розенкрейцеров, скапуляриев и Божией Матери (с начала XIII в. прежде всего в Северной Италии и Франции, но также и на Рейне).
2. а) Вследствие крестовых походов чрезвычайно развилось молитвенное почитание страдающего Спасителя. Возникли особые формы этого почитания, которые продолжают существовать и по сию пору, например, в молитвах Крестного Пути и в песнопениях о Пяти Ранах Иисусовых. Источниками для них были сообщения паломников раннехристианского времени. Такое благочестие усиливалось по мере того, как христианский мир ослаблял себя, — а вместе с тем и Царство Божие на земле, — пагубной распрей папы и императора. Первое описание поклонения Крестному Пути засвидетельствовано в 1187 г.; распространение же этой практики — дело францисканцев, которым была вверена забота о святых местах в Палестине.
б) Крестовые походы воскресили и ту форму благочестия, которая была характерна для Запада уже в раннем средневековье: почитание реликвий (§§ 13, 34, 39). В Палестине же вся земля была освящена жизнью Господа и Его апостолов. Поэтому оттуда приносили многочисленные «реликвии». Правда, при этом они часто оказывались ненастоящими. Однако часто случалось и так, что в позднейшее время грубо и превратно истолковывалось то, что первоначально имело безобидный смысл «реликвий соприкосновения».
в) Паломничества были освящены примером самого Иисуса (в Иерусалим на Пасху). В греческом, особенно в русском, благочестии это древнее и чрезвычайно важное средство выражения религиозности нашло достойные внимания проявления. Нам уже известна благотворная для веры роль паломничества в раннем средневековье. Такое значение паломничество сохраняет вплоть до позднего средневековья. И хотя позднее эта практика претерпевает значительные деформации, что сыграет важную роль в подготовке Реформации, однако просвещенные умы не оставляли забот о том, чтобы паломничества совершались в догматически корректной и плодотворной с религиозной точки зрения форме (например, св. Томас Мор; ср. в этой связи практику паломничеств во время внутрицерковной реформы XVI и XVII вв.).
3. XII век стал, благодаря ордену св. Бернарда, веком почитания Божией Матери (все цистерцианские церкви были посвящены Пресвятой Деве); XIII век стал в определенном смысле веком святейшего таинства Евхаристии. Как и для Франциска в начале века, здесь проявляются истинно католические формы благочестия. Позже возник праздник Тела Христова328, который папа Урбан IV предписал всей Церкви и для которого Фома Аквинский (§ 59) написал чудесное, преисполненное мысли и чувства последование, глубину которого нелегко постичь. Конечно, эти высокие достижения не создают полной картины своего времени, особенно в случае народной религиозности. Это относится и к почитанию таинства Евхаристии. Действительно, у Фомы мы находим все элементы, которые в согласии с преданием Нового Завета позволяют осуществить это почитание на основе правильного богословского понимания Евхаристии — совершающейся жертвенной трапезы. Народ и низший клир были очень далеки от такого осмысления таинства (и соответствующей практики; ср. выше IV Латеранский собор, § 53). Ни у одних, ни у других не имелось необходимой для этого глубины богословских познаний. «Народную» религиозность питало прагматически-статичное восприятие, происходившее из разнообразных источников.
4. Это относится также к институту покаяния того времени, впрочем здесь истинная преданность делу Божиему сравнительно точно соответствовала евангельской проповеди покаяния нищенствующих монахов.
Правда, прагматическое понимание взаимных обязательств продолжало преобладать в практике покаяния. Мы находим проявления этого в представлении о гарантированной награде за крестовые походы. Здесь развитие идет по пути, который дорого обойдется Церкви: формирование системы индульгенций. Хотя теория индульгенций по сути своей корректна, она нередко (особенно в обещании наград) исполнялась слишком безответственно и неточно. Постоянное применение ее на практике (уже во времена крестовых походов) весьма содействует чрезвычайно грубым представлениям.
а) Когда мы имеем дело со святыми, которые в своих литературных трудах или, как св. Бенедикт, в своем уставе сами описывают нам свои идеалы, определить характер их благочестия относительно легко. Но и в жизни святых есть (как в любой истории) широкий круг анонимного, допускающего в отдельных случаях лишь приблизитель ное понимание, и все же жизненно важного. Поэтому с начала средневековья и до его вершины большое значение имеют бесчисленные жития святых. Они обнаруживают наличие всеобъемлющей атмосферы святости; хотя они кажутся нам во многом чуждыми, они, тем не менее, являются величественным свидетельством христианской веры и незаменимой иллюстрацией того, что собственно представлял собой религиозный человек средневековья.
б) В отличие от романских народов (которым латынь никогда не была совершенно незнакома) германцы с ранних времен были вынуждены свои религиозные впечатления передавать на родном языке — ясный (хотя сначала часто и трогательно беспомощный) знак их потребности внутренне освоить свою религию. ВXIIв. были распространены немецкие церковные песни 329. Подобным же побуждением обусловлено стремление народа иметь перед глазами развитие священной истории в виде драмы. Так появились духовные пьесы, развившиеся из литургии330.
в) Сначала только епископы и монастыри занимались благотворительными делами. Начиная с крестовых походов, а особенно с расцветом торговли и связанными с ним социальными переменами перед благотворительностью в XIII в. встали новые задачи. Здесь также плодотворную роль сыграл пример и проповедь нищенствующих орденов. Забота о нуждающихся, прокаженных и пилигримах получила новые стимулы благодаря замечательным примерам нищелюбия и смирения. Возникли церковные объединения и даже особые ордена: орден Святого Духа, основанный в Монпелье как общество мирян в 1180 г.; антониты, единственной целью которых было служить бедным и больным и выкупать христиан из рук неверных (например, орден тринитариев, основанный св. Иоанном из Маты, † 1213 г., и Феликсом Валуа, † 1212 г., в епископстве Мо; орден мерцедариев, утвержденный в 1235 г.; союз терциариев, 1265 г.).
5. Здесь проявлялось благотворное влияние Церкви на воспитание народа. Жизнь народа вообще вбирала в себя множество церковных форм. В этой связи характерны гильдии и цехи. На церковном освящении брака, существовавшем с давних пор на Востоке, настаивали Александр III и Иннокентий III в XIIIв., вопрос этот также многократно ставился на соборах (правда, ему не придавалось обязатель ного и, как следствие, всеобщего значения). Благодаря этому жизнь христиан все больше приближалась к жизни Церкви. Вообще миряне и в гражданских правовых вопросах чрезвычайно зависели от приговора, вынесенного епископом. Следует еще раз сказать о том, что новым действенным средством для усиления религиозного рвения в народе была значительно возросшая по сравнению с прошлым проповедническая деятельность.
а) Но, к сожалению, и здесь имеется оборотная сторона. Наряду с верой, пронизывающей жизнь народа, появляются также суеверия. Рядом с глубоким почитанием святых возникает некритичное признание реликвий, как мы это знаем по крестовым походам, и растет легковерная страсть к чудесам (например, так называемое чудо крови как явление, сопутствующее возрастающему почитанию таинства Причастия). Из-за контактов с Востоком через крестовые походы и, возможно, из-за влияния катаров вновь возродилось и страшнейшее суеверие — фантастические представления о ведьмах. Еще на рубеже тысячелетий Церковь резко выступала против него, теперь же даже Фома Аквинский считал возможными половые сношения между людьми и демонами. Это заблуждение имело ужаснейшие последствия в XIV и XV вв.; но уже в 1252 г., как мы знаем, Иннокентий IV допускает применение пыток в процессе о ведьмовстве, в 1275 г. в Тулузе имело место первое сожжение ведьм. Подлинной религиозности и истинному духу покаяния в корне противоречит деятельность инквизиторов, с этого времени наводнивших Европу.
б) Сделав обзор всех данных о религиозной жизни того времени, известные нам из сообщений литературных источников и по произведениям искусства, мы не можем не изумиться полноте благочестия и жертвенности веры. Религиозность народа также вносит значительную лепту в эту сокровищницу.
Однако остается нерешенным вопрос, удалось ли создать действительно отвечающее Евангелию, полноценное, устойчивое, аутентичное благочестие у мирян. Мы видели, как в григорианской реформе, а затем в XII и XIII вв. великие религиозные движения многократно и непосредственно волновали и пробуждали мирян. Но мы должны также вспомнить и другое: часто и, вероятно, слишком часто мирское благочестие было заведено на клерикальные, по большей части монашеские, пути, т. е. не было заметно достаточного стремления к освящению семейной и профессиональной жизни. Мы часто видим, что специфически средневековая проблема опасного по самой своей природе противопоставления духовного и вещного оказывается нерешенной. В позднем средневековье найти безупречное решение этой задачи будет еще менее вероятно.
§ 59. Высокая схоластика
1. а) Возможность, необходимость, истинность, полезность и опасность богословия составляют одну из больших — судьбоносных — тем церковной истории, западной в особенности. Уже в Священном Писании проблематика, определяемая такими словами, оказывается одним из решающих факторов в проповеди христианства, особенно у Павла и Иоанна. Кратко эту проблему можно сформулировать так: когда или в каком месте Священного Писания религиозно-пророчес кое слово (с его уникальными формулировками и сверхвысокими оценками) можно понимать как богословское высказывание в строгом смысле, т. е. буквально?
Борьбапоповоду«буквальности»и«богословской строгости» (а именно, точной терминологии, которая этому удовлетворяет), заключающаяся в принятии, различении или отрицании, характеризует глубинную суть всех богословских усилий. Степень приближенности или удаленности терминологии, используемой в каждом конкретном случае, к слову или символам Священного Писания обозначает внутри богословия как разные ступени научного понимания текста Откровения, так и разнообразные христианские оценки абстрактного изложения истины, открытой в слове Библии.
б) После восхождения античной христианской мысли к высшим достижениям Оригена, каппадокийцев и Августина, средневековье— будучи несовершеннолетним еще преемником (греческо-)августинов ского наследия — вступило на чрезвычайно тяжелый путь создания самостоятельного западного богословия. После чистых традициона листов и компиляторов с первыми начинаниями такого рода мы встречаемся у Беды Достопочтенного и Скота Эриугены. Новый и очень важный качественный скачок мы наблюдаем у Бернарда Клервоского и Абеляра. Упрек Бернарда, что Абеляр перешел границы допустимого для человека, ясно характеризует ступень развития: диалектическая философия и богословие, схоластика являются ответом на искания взрослеющего западного человека (в частности, мирянина). Собственно «монашеское богословие» Бернарда настоятельно поднимает двойную проблему, касающуюся самой сути богословия: во-первых, возможно ли научное богословие без четко проводимой абстрактной терминологии, а во-вторых, не обстоит ли дело так, что такая абстрактная терминология при известных обстоятельствах вовсе не приближает к истине, но напротив совершенно уводит из атмосферы библейского слова и тем самым от понимания его полноты.
Пожалуй, высшим достижением сравнительно недолго просущество вавшей высокой схоластики следует считать то, что ей, с одной стороны, как никогда прежде, удалось достичь относительной «однознач ности» изощренного языка понятий, а с другой стороны, веруя, показать одновременно и богатство Писания, и его парадоксальную непостижимость.
в) Богословие высокого средневековья отличается глубокой внутренней целостностью. Одним из важных свидетельств этой целостности является провозглашение им гармонии веры и знания. Научное воплощение этого тезиса и составило высокую схоластику.
Высокая схоластика является венцом долгого развития, началом которого была речь св. Павла в Ареопаге, и к которому в различной степени причастны как апологеты II в. (§ 14), так и все христианские богословы последующего времени, обладавшие живой силой мысли. Она является промежуточным итогом многовековых усилий найти правильное определение соотношения разума и Откровения, формулировкой проблемы богословия, все еще действительной в важнейших пунктах, классическим решением основной проблемы греческого мира (§ 15).
При этом не следует конструировать (не существующей) единой линии развития или отстаивать мнение, согласно которому после схоластики в католическом мире больше не осталось важных, касающихся самой ее сути вопросов. Если все наше верующее познание оказывается незавершенным (I Кор 13, 9), то тем более не завершено усилие разума его описать!
Схоластика строится на высказываниях Писания, будь то в комментариях к его книгам, будь то в сентенциях, которые, собственно, и возникли из глосс к Писанию. Но она предлагает не только учение. Она в своих «Суммах» есть такая систематизация христианства, что становится для духа сферой его существования (Guardini).
д) Высокая схоластика в XIII в. вырастает в университетах как живое продолжение появившейся в XII в. новой науки (§ 51). В этих заведениях (особенно в Париже) преподавали не на французском или итальянском языках, а на латыни; их посещали преподаватели и студенты со всего Запада. Они были живым воплощением сверхнацио нальной, всемирной, единой церковной культуры высокого средневековья.
Благодаря свободе перемещения педагогов и студентов дух, поддерживаемый в Париже, передавался и другим университетам. Поэтому университеты и стали источником и оплотом единой духовности Запада. Своим возникновением, как и расцветом они в наибольшей мере обязаны папам. Без привилегий и доходов, предоставляемых ими, для многих и даже для большинства не было бы ни возможности посещения высших школ, ни — прежде всего для преподавателей — получение там должности.
Самыми старыми университетами были Болонья, Париж, Салерно, Монпелье, Оксфорд. Педагоги объединялись по факультетам, студенты по нациям. Все студенты, прежде чем они допускались на факультеты более высокого уровня, должны были изучать философию (факультет свободных искусств). На богословском факультете преподавание основывалось прежде всего на чтении и изучении Священного Писания. В Германии первые университеты появились только в XIVв. (Прага, 1347 г., затем Вена, Гейдельберг, Кёльн, Эрфурт, Вюрцбург). Ордена еще раньше учредили свои собственные «studia generalia».
2. Расцвет научного богословия в университетах тесно связан с необычайно быстрым подъемом всей западной духовной жизни с XII в. (что так заметно контрастирует с медленным темпом духовного роста в предшествующие столетия начиная с переселения народов). Для богословия в целом, а тем самым и для богословия Востока, великим новым вдохновителем стал величайший представитель греческой мысли — Аристотель.
а) До XII в. на Западе были известны лишь немногие его труды. Вописываемое время постепенно становятся известны также его сочинения по метафизике, физике и этике. Высочайшие достижения высокоразвитой философии народа, столь одаренного в интеллекту альном отношении, сразу и, так сказать, с первой попытки вошли в западную мысль.
б) Это было чрезвычайно плодотворно, но одновременно несло в себе огромную опасность. Можно, вероятно, сказать, что anima naturaliter christiana [душа, христианская по природе]привела Аристотеля к результатам, которые в чем-то гармонируют с христианским учением. Но Аристотель был язычником; его представления о божественном не были ни ясными, ни глубокими, у него не было четкого различия между божественным и земным. К тому же его учение было изложено арабскими и иудейскими философами (например, Аверроэсом, род. в 1126 г. в Кордове, † 1198 г. в Марокко; Моисеем Маймонидом, род. в 1135 г. в Кордове, † 1204 г. в Каире) совершенно в духе пантеизма. Именно из рук этих философов Запад получил труды Аристотеля.
в) Христианской мысли требовалось отбросить эти шлаки и обнаружить «христианского» Аристотеля — так сказать «крестить» его. Огромная заслуга в этом принадлежит доминиканцу Альберту Великому (из швабского рыцарского рода, преподавал в Париже, а позже, с 1248 г. в богословской школе доминиканцев в Кёльне; умер в 1280г. епископом Регенсбургским; 8 января 1932 г. причислен к лику святых и учителей Церкви). Поразительный объем его знаний делает его величайшим ученым средневековья. Он, великий схоласт, был одним из первых, кто понял важность исполненного любовью «точного» наблюдения природы331.
Он был наставником величайшего католического мыслителя — св. Фомы Аквинского. Наряду с ним все увеличивающееся число западных мыслителей, большинство из которых принадлежали к нищенствующим орденам, как, например, Александр Гэльсский († 1245 г., с 1230 г. — францисканец), пытались, опираясь на Аристотеля, спекулятивным образом постичь суть христианских истин.
г) Аристотель исследовал не только отдельные вопросы философии. Он занимался поиском взаимных связей всего существующего, вплоть до первых элементов. Исходя из них, он представил весь объем сущего в виде упорядоченной рациональной конструкции.
Целью высокой схоластики стало (1) научно исследовать, насколько это возможно, внутренние связи Откровения и (2) описать их по (а) единому плану и (б) исчерпывающе, используя результаты интеллектуальной работы Аристотеля.
Аристотелевская рациональная конструкция была отражением мира природы. Включив в рассмотрение Откровение, схоластика превратила ее в отражение как здешнего, так и тамошнего.
3. а) Богословская жизнь была в XIII в. необычайно богата и многостороння. Однако пальма первенства несомненно принадлежит одному человеку — Фоме Аквинскому из ордена проповедников.
б) Фома († 1274 г.) родился в 1226 г. и происходил из южноиталь янского графского рода. Он обрел свое призвание, преодолевая сложные внешние обстоятельства; в Неаполе он вступил в доминиканский орден. С Альбертом Великим, чьим учеником он был в Париже, он отправился в Кёльн. Затем он учился в Париже, Риме, Болонье, Пизе и Неаполе. В числе его многочисленных трудов самыми важными являются Сумма теологии (summa theologica) и более ранняя Сумма против язычников (= исламские философы; summa contra gentiles).
в) Фома является самым ученым человеком среди святых и самым святым среди ученых. В нем жило аристотелевское стремление познать глубинные связи всего бытия и мощная тяга к унифицирова нию и систематизации. Каждое сущее становилось для него путем к Богу. Однако он не только не позволял философии вторгаться в содержание Откровения, но именно он научил философию смиренно умолкать перед божественной тайной.
В 13-м параграфе 12-го вопроса первой части «Суммы теологии», где речь идет о познании бытия Божия посредством разума, именно он, который строит доказательства, анализируя так трезво и с виду беспристрастно, признает: Deo quasi ignoto coniungimur (мы связаны с Богом как с непознаваемым). В другом месте (De potentia Dei 7, 5 ad 14) он говорит: «Наибольшее, чего может достичь человеческое богопознание, — познать, что Бог непознаваем». И в середине третьей части производящей потрясающее впечатление «Суммы теологии», еще будучи в полном расцвете сил, он откладывает перо, поскольку все, что бы он ни написал, только плевелы по сравнению с божествен ной действительностью.
г) Фома наделен ярко выраженным литературно- архитектоничес ким талантом.Его огромный труд, который призван дать представле ние о сумме богословского знания «начинающему», как по своей общей структуре, так и в частностях исполнен классической гармонии: чудо многостороннего и органически цельного синтеза. Фоме было присуще и то, чего недоставало многим его последователям, — своего рода исторический подход (естественно, не в современном его понимании). Хотя его размышления направлены целиком на аисторичес кую истину, в его богословии мы находим заметное количество элементов истории нашего спасения и знание путей ее осуществления (Congar). Он критически овладевал всею до него проделанной работой и настойчиво требовал, чтобы никто не приступал к самостоятельно му решению проблемы до ознакомления с уже существующими ее решениями 332.
Сам Фома неуклонно придерживался этого метода. Главное испытание, которое в этой связи он выдержал, связано с Августином. Правда, в своих методах рассуждения он в пользу Аристотеля переместил Платона-Августина больше на периферию. Но вместе с тем он сохранил в своей системе всего Августина, особенности его образа мысли и его, скорее интуитивное, восприятие области божественного и душевного. Тем самым его безупречные, рационально четкие членения и доказательства избежали интеллектуализма и рационализма. Все значение сказанного становится понятным, если принять во внимание установленную лишь недавно тесную связь Августина и Аристотеля.
д) Как для включения в исторический анализ, т. е. для оценки его духовно-исторической роли, так и для сегодняшней исключительной оценки Церковью учения св. Фомы важно помнить, что его воззрения и методы воспринимались в то время как нечто новое и даже радикальное и в этом качестве восхвалялись или оспаривались. Его колоссальные достижения имели целью прежде всего оказать Церкви помощь в борьбе с двумя большими опасностями: (1) он отразил нападки арабских философов, для чего столкнул их с Аристотелем, а не просто боролся с ними извне, чего было бы совершенно недостаточно; (2) он остро полемизировал с основной ересью того времени, которую он называет манихейской. Имеются в виду катары.
Решающим для оценки является также и то, что, по всей видимости, сам Фома не хотел давать (и не верил, что может это сделать) законченной системы, не допускающей дальнейшего развития. Скорее всего, он вполне отдавал себе отчет в том, что его учение способно к дальнейшему развитию (Hufnagel).
е) Особенности схоластики четко обнаруживаются в Summa theologica св. Фомы. В каждом параграфе заметны элементы, которые мы признали существенными для схоластики: (1) видимо противоречащие тезису соображения называются и опровергаются посредством различения понятий; (2) используется накопленный традицией опыт; (3) научное понимание содержания веры дается в позитивном описании.
ж) Фома был не только трезвым мыслителем. Он был также и великим молитвенником. Своими исследованиями и литературными трудами он служил Богу. Из-под того же самого пера, которое так строго фиксировало определения понятий, выходили и прочувствованные гимны. Фома является живым доказательством внутреннего родства схоластики и мистики высокого средневековья (§ 69).
Фома — учитель благодати. Никто не излагал яснее, чем он, основное религиозное учение христианства, что все, служащее спасению, происходит по благодати. В толковании Фомы знаменитого места Рим 3, 28, к которому Лютер позже добавил в текст своего перевода слово «allein» [единственно], уже стоит это «sola». В прекрасной благодарственной молитве после мессы («Gratias tibi ago») открывается во всем богатстве евангельско-католическое исповедание: «грешник, вместе с тем праведник», которое ничего не оставляет от оправдания делами и узаконенной самоценности333. Но этот же самый человек всю свою жизнь был монахом, защищал свободу воли человека и его участие в деле спасения и считал сакраментальную иерархичес кую Церковь кораблем, необходимым для вечного спасения.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |