- Ты, сволочь, все предусмотрел… - Гаррет заматерился вслед за этим объявлением, когда парень отодвинулся и вытащил из уже расстегнутых, приспущенных штанов глянцевый квадратик. Он вообще ехал в Стрэтхоллан с надеждой, что там будут девчонки, так что надо было хоть с кем-то волшебные резинки использовать.
- Заткнись, - посоветовал Лайам, снова присосавшись к уже припухшим, влажно блестевшим губам. Шарик штанги и без того раскалился, не до конца заживший прокол болел, но не слишком, останавливаться Гаррет и сам не хотел, даже не собирался. Какое там «останавливаться», если такое обращение завело его, как ключик детскую игрушку? Все было именно так, как ему хотелось где-то глубоко в душе, в подсознании даже – грубо, но без вреда. Пока без вреда.
Лайам сам себя не узнавал, ему казалось, что это не он там, в конюшне, умирает от жары, прижимается к чужому жесткому телу, торопливо натягивает резинку на устремившееся в атаку достоинство. Ему вообще не верилось, что Гаррет на это согласился, но стоило лишь поднять взгляд от ширинки посмотреть на мазохиста, который лежал, приподнявшись на локтях, и смотрел примерно туда же. Смотрел он без кокетства, без стеснения, без смущения, без подобной ерунды, потому что и сам не понимал – как он на такое пошел, почему и зачем. Он же парень, он привык спать с девчонками. Хоть и всего с одной в жизни.
Лайам готов был поклясться, что никогда не испытывал ничего подобного с девчонками, дело было даже не в сравнении «лучше или хуже», не в удовольствии. Это было просто совершенно иначе, чем обычно, не было никакой слюнявой нежности, которая парням в основном не нужна, была какая-то дикость, напавшая на Гаррета, как вирус, инфекция страсти. Видимо, передавалась она при контакте с больным и развивалась за считанные секунды, так себя вел мазохист. Лайам прижался к нему вплотную, чувствуя, что без огромных буферов даже удобнее, можно теснее вдавиться в тело. Спину он выгнул, так что позвоночник чуть выпирал, на спине выступили капельки пота, волосы тоже взмокли, носом Лайам ткнулся Гаррету в шею, влажными губами проехался по ней же, сильно укусил. Мазохист закрыл глаза, чувствуя жар везде, где только прижималось чужое тело.
- А если кто-нибудь зайдет?.. – зашептал он горячо прямо в ухо Трампера.
- Пофиг… - заверил его Лайам с глухим стоном, как только к его руке, пытавшейся направиться, что называется, в нужное русло, прикоснулись пальцы мазохиста. Гаррет тронул то, что ему грозило, отдернул руку в шоке, не успел ничего сказать, когда его дернули и прижали плотнее, закинув ноги на пояс. Лайам не видел его лица, это было невозможно в подобном положении, но он стиснул пальцы на талии парня. Он был напряженнее некуда, не было ничего похожего на расслабленную мягкую девушку. И когда Лайам решился, одним толчком вошел сразу резко и глубоко, он от неожиданности вскрикнул. Но вскрик получился задушенным, глухим, будто Гаррет им подавился, а потом заскулил, стискивая зубы, зажмуриваясь. Волосы у него растрепались и тоже взмокли, упали на лицо, завешивая глаза. Зубы пришлось разжать, потому что требовалось срочно вдохнуть, заглушить боль. Лайам извернулся поудобнее, уперев левую руку в пружинящую подстилку, а правой поддерживая чужую ногу под коленом, так что бедро внутренней стороной касалось его ребер. Вторую ногу Гаррет и сам закинул точно так же ему на пояс, руку пропустил подмышкой у рычащего от обилия ощущений парня, впился ногтями, что было сил, ему в спину. Лайам чуть не заорал, когда его дернули за волосы, запутав в них пальцы, это Гаррет так «нежно» выражал свои чувства-ощущения. Он жмурился, не мог дышать от боли, было ни вздохнуть, ни вскрикнуть, он не выдал ни звука. Только когда Трампер подался назад, получилось всхлипнуть-охнуть влажно, одновременно облизнувшись. Но тут же Лайам двинулся обратно, загнав в напряженное тело столько, сколько смог. Ни о какой нежности речи даже не шло, Лайаму было не до того, он просто горел от удовольствия, с ума сходил от реакции, от вздохов, которых раньше никогда не слышал. Да что там, он даже пародий на такие звуки не слышал, а уж голос доводил до предела, таким он был непривычным, непохожим на тонкий и женский.
- Больно?.. – ехидно уточнил он с надрывом, выдохнув, воздуха не хватало, он дышал шумно, горячо прямо в ухо Гаррету. Тот отозвался, выгибая шею, а потом рыча и стискивая коленями бока мучителя.
- Сейчас сдохну... – с таким же сарказмом. Он укусил Лайама за плечо, тот в ответ оставил неплохие следы зубов у него на шее под ухом. Он даже не переставал двигаться, стараясь разойтись сильнее, делать это быстрее. И через пару минут получилось. То ли Гаррет перестал сопротивляться, то ли просто упорство Трампера победило преграду из боли и заставило мазохиста поддаться.
- Лови кайф… - усмехнулся Лайам, намекая на то, что раз Гаррет мазохист, то и боль ему должна быть в радость.
Парень со вкусом выматерился, но звучало это одобрительно, потом он взмолился о том, чтобы все кончилось, но угрожал Лайаму жестокой смертью, если он вдруг остановится. Гаррет не знал, чего хотел. Чтобы все прекратилось, или чтобы это длилось еще и еще, чтобы было еще больнее, но от этого еще приятнее? Он умудрился убедить себя, что боль – удовольствие, еще давно, а теперь сходил с ума, потеряв рамки и границы, не понимая, где еще убеждение, где боль, а где настоящее наслаждение. Где заканчивается мазохизм и начинается настоящий экстаз от подобной тесной близости. Ничего круче, чем секс, он представить себе в этот момент просто не мог, он вздыхал, задыхался, давился кислородом, выдыхал даже тогда, когда легкие горели от нехватки воздуха, запрокидывал голову, умирал от жары, закатывал глаза, жмурился.
Лайам наконец выпрямился, толкнул его одним движением ближе к стене, так что мазохист чуть не приложился затылком, но вовремя поднял руку. Одну его ногу Трампер подхватил на локте, а сам увидел откровенно открытый в стоне рот, блестящий в языке шарик серьги, завесившие глаза волосы. Удержаться было сложно, он нагнулся, так что колено Гаррета коснулось его же плеча. Зато между горящих, пересохших и постоянно облизываемых губ проник чужой, тоже проколотый в антисанитарных условиях язык. Гаррет хотел поцарапать его спину в очередной раз, потому что это было глубоко, это было невыносимо больно и невыносимо приятно, это было так, будто Лайам владел им всем полностью. Он языком насиловал покорно подставленный рот, а ниже пояса вытворял совсем нечто, заставляя каждый раз думать, что вот-вот достанет до диафрагмы. Гаррет собой не владел совершенно, тело не поддавалось, оно корчилось, вымогая еще, умоляя продолжать, и точно воспротивилось бы, вздумай Лайам остановиться. Ногти, да и вообще руки мазохиста соскользнули с мокрой спины, по позвоночнику красавчика вообще катились крупные капли, он сам не мог дышать, а сердцебиение грозило спровоцировать инфаркт у обоих. Так себя Гаррет не чувствовал никогда, он всегда контролировал ситуацию, а теперь мог просто либо умереть, либо поддаться и разрешать все, что угодно. Лайаму вообще казалось, что так ему никогда и никто не отдавался, полностью, без остатка, без мыслей и без мозгов вообще, без тени стыда и совести, без смущения, без вечных этих девичьих «Ну не смотри, я не хочу, не туда, ну Лайам».
Дверь неожиданно начала тяжело, со скрипом из-за своих масштабов отворяться, раздалось цоканье копыт и голос женщины с ее вечной красной банданой. Лайам пригнулся, чтобы его точно не было видно, оба чуть не умерли от ужаса, но вскрикнуть Гаррету парень не дал, заткнув его рот своим, прижавшись и тихо, но резко, сильно продолжая двигаться. Осталось совсем чуть-чуть, немного, и мир бы взорвался безумной вспышкой.
Мазохисту было плохо по-настоящему, температура наверняка подскочила до сорока, тела он не чувствовал, только чужие движения, только чужой язык у себя почти в горле, трение горячей кожи.
- Кто опять свет не выключил… - женщина тихих шорохов не замечала, она уверена была, что всему виной разволновавшиеся лошади. Они фыркали и топали, пока она заводила их вороного собрата в стойло. Она неспешно расседлала скакуна, налила воды, а Лайам тем временем отодвинулся на пару сантиметров, не позволил вырваться вскрику или тяжелому дыханию Гаррета, просто зажал ему рот ладонью. А сам он вообще получал уже чисто эстетическое, извращенное удовольствие, глядя в замутненные, полные боли и удовольствия глаза, взгляд был совершенно дикий, мазохист то и дело жмурился. Лайам назло старался спровоцировать его, не давая даже застонать, толкая и двигаясь так, что парень вздрагивал всем телом, сжимался, прикоснуться к его животу было достаточно, чтобы понять, как напрягся пресс.
Свет выключился, дверь закрылась сначала плотно, а потом сама по себе отъехала на пару сантиметров. В конюшне было темно, за окном – только вечно серые тучи, на помятом, разворошенном гнезде из сена целых два крепко сплетенных тела. Свет был только от двух плееров, оставшихся лежать включенными, музыка неслышно шипела из четырех наушников, но ее перекрывали вздохи, пыхтение, мычание, поскуливания и стоны.
Гаррет от такого адреналина чуть не умер, появление женщины его почти повергло в ступор, но теперь все было куда лучше, он закатил глаза, вцепился руками в сено над своей головой, вывернув для этого кисти почти неестественным образом. Лайам всего лишь хотел прикоснуться к нему, провел мокрыми пальцами по такому же мокрому, дрожащему боку, коснулся живота, а затем достаточно было всего лишь дотронуться…
Секс с парнем однозначно стоил того, что не было пышных выпуклостей. Парни врать и прикидываться не умеют, вот и Гаррет вполне натурально, искренне, откровенно застонал, выгибаясь, стискивая коленями чужие бока так, что вырваться Лайам не смог бы и при большом желании. Он не выдержал почти сразу, попытавшись отстраниться и поняв, что это нереально – слишком тесно стало и слишком больно шевелиться.
Гаррет очнулся как раз тогда, когда на него сверху рухнуло чужое, вымотавшееся и задыхающееся от усталости тело. Лайам пришел в себя быстро, а как только он отстранился и куда-то пропал в темноте, видимо одеваясь, застегивая джинсы и занимаясь прочей ерундой, Гаррет сел так резко, как только получилось. Сначала он боли не чувствовал вообще, все тело по-прежнему горело, поэтому парень стер с живота разводы собственной футболкой. На ощупь она была влажной, поэтому ясно стало, что Лайам вытирался ей же. Гаррет накинул рубашку на голое тело, нашел джинсы с боксерами, натянул их, спрыгнул на пол и подобрал незамеченный женщиной ремень.
Они все делали молча, Гаррет вообще надеялся, что ничего не забыл. Услышав шорох, с которым через окно в кусты отправилась использованная резинка, он побагровел и метнулся к выходу, одновременно пытаясь привести волосы в порядок и наматывая на шею наушники, возвращая себе приличный вид. Лайам вышел за ним, закрыл как можно тише дверь конюшни и сунул руки в карманы, шмыгнул носом. Выглядел он отлично, просто великолепно. Гаррет, на его взгляд, тоже был просто супер, это был такой странный парадокс – после секса человек всегда выглядит потрясающе, не смотря на встрепанные волосы, дикие глаза и красные щеки. По крайней мере, у Гаррета они были багрово-алые, Лайам обошелся легким розоватым оттенком.
Трампер еще раз покосился на мазохиста, который от него явно не убегал, просто шел быстро в сторону крыльца, уже начало темнеть, он хотел попасть в душ как раз перед началом ужина, когда все соберутся в столовой, и никого не будет. Лайам усмехнулся, теперь он точно знал, на что способен и что умеет этот любитель боли. Маленький пакостник и извращенец, он же просто фанат секса, он создан для него, он тащится от любого прикосновения, а трогать его – сплошное удовольствие. Отзывчивое тело – мечта такого озабоченного идиота, как Лайам, и он, кажется, это тело нашел.
- Стой, - он вдруг остановился и вытаращил глаза, Гаррет обернулся, Лайама бросило в жар – видок у парня тот еще был.
- Где футболка? – Лайам помнил, что стер размазанные светлые разводы с живота именно чужой футболкой.
- Выкинул, - буркнул Гаррет, не став уточнять, что выкинул в тот же куст. Неважно, никто же не будет шарить в кустах?
- Замечательно, - Лайам осклабился. – Теперь это будет нашей маленькой тайной…
- Ты хочешь сказать, что боишься опозориться, если я кому-нибудь расскажу? – сразу бросился в паранойю Андерсен, он прищурился, шагая задом наперед и уже начиная чувствовать, как сложно шагать, как болят мышцы тела, о которых он раньше и не подозревал практически.
- Я хочу сказать, что теперь тебе придется постараться, чтобы Я не рассказал кому-нибудь, - Лайам ухмыльнулся, двинул бровью и открыл перед ним дверь. Гаррет молча вошел и метнулся к лестнице, взлетел по ней, не смотря на боль и усталость, как метеорит. Ему все еще было хорошо, энергия хлестала через край, а в теле поселилась сладкая истома, подтверждающая, что силы были потрачены не просто так, и «хотелка» удовлетворена.
Лайам принялся насвистывать какую-то глупую, даже идиотскую мелодию, отправился в другой душ, построенный на первом этаже. Он решил подразнить самого себя и какое-то время (желательно, не слишком длительное) не видеть мазохиста. Он просто с ума сходил, отмываясь от пота и непередаваемого, тяжелого, терпкого запаха секса. Как бы ему позавидовали другие старшекурсники, узнай они… Но они, к счастью, уже были в столовой, и им было не до того. Лицо Гаррета Лайам поклялся помнить вечно, именно в этот, первый раз, грубый, но дико приятный. Его выражение было просто потрясающим, а уж то, что строгий и ехидный мазохист себя не контролировал совершенно, просто забив на все и отдав тело ему, такому же парню, буквально позволив делать, что угодно… Лайам готов был стонать прямо под душем, но сдерживался, довольно ухмыляясь своим мыслям, закрыв мечтательно глаза. Влажные, подставленные губы, шарик в языке, мышцы, напряженное тело, голос, ненормальный взгляд и дрожь широко раздвинутых бедер. А в самом конце – прижатые к ребрам Лайама колени, сжавшиеся мышцы, выгнутая шея и впившиеся в кожу ногти… Все это Трампер готов был прокручивать в мыслях бесконечно, минуты, часы, сутки, постоянно. И очень хотелось еще.
Без секса, как и без любви, прожить можно. Если ты не знаешь, как это. А если попробовал хоть раз, остановиться уже не сможешь, будешь искать еще и еще. Лайама это очень даже устраивало, он только не знал, что нашло на самого Гаррета, ведь сначала он сопротивлялся. Гаррет тоже не знал, что на него нашло, ему просто понравилось, его просто встряхнуло и как-то неуловимо, незаметно поменяло то, как все совпало с его извращенными желаниями. Невозможность закричать или даже вздохнуть глубоко, тотальная наполненность, едва-едва совпадающие размеры, экстремальной силы боль и возможность полностью отдаться, почувствовать себя буквально никем, слиться с человеком, поддаться его силе, разрешить делать все, что он сам пожелает…
Это было явное сумасшествие, все болело, на пояснице и на бедрах Гаррет обнаружил проявляющиеся синяки от пальцев. Но удовольствие было дьявольское, забыть это ощущение в себе и вообще на теле возможным не представлялось. Поэтому он решил просто не думать об этом больше, смысла не было, незачем строить конструкции, если они все равно вот-вот развалятся, теперь все полетело к черту, они уже нарушили добрый десяток правил интерната. Так почему бы не нарушать их и дальше? Парню не верилось, что Лайам захочет этого снова, он надеялся на то, что захочет, но в то же время сам себя проклинал и ругал – как он мог после такой боли, такого ада, такого ужаса разрешить повторить с собой это все? Это же было невероятно, это был настоящий жуткий сон наяву, невозможность сопротивляться, непреодолимая сила и власть без права на протест. Это было чем-то, вроде добровольного унижения, это было унижение с болью, но это было так божественно, что…
«Боже мой, я точно мазохист…» - подумал Гаррет, вздохнув и сдернув с крючка в душевой большое полотенце. Конечно, он был мазохистом. А кому еще может нравиться вслух ругаться и спорить, а на деле подчиняться и добровольно соглашаться на такие вещи?
Глава 2.
За ужином Лайам изнасилованного соседа по кровати так и не видел, он даже подумал, что что-то случилось не то, но потом решил забить. В конце концов, если что-то и не так, то это проблемы самого мазохиста, не захоти он ЭТОГО, он бы смог отбиться там, в конюшне, ему бы хватило сил, главное – разозлиться, как следует. А он не стал злиться, он просто согласился и получил удовольствие.
- А где Гаррет? – Ясмин поднял брови удивленно, не увидев его даже в конце ужина, когда все начали расползаться по своим делам.
- Фиг знает, - Лайам пожал плечами, он был такой странный, это заметил даже Эрик. Другое дело – он не понимал, с чего вдруг такое может быть. Брэд понимал, но на себе никогда не испытывал, Ясмин подозрительно сдвинул брови, глядя в бутылку со «спрайтом» и размышляя о «томной усталости после секса». У него было такое после сеанса интима с девчонкой. Но в Стрэтхоллане нет девчонок, почему тогда Трампер такой довольный, как сытый кот? Он расслаблен, ему хорошо, он не дергается, не нервничает по пустякам, не огрызается, он даже удовлетворенно улыбается. После самоудовлетворения такого не бывает.
- А где вы оба были, мы вас обыскались, тоска смертная же тут была. Никого нет, все развлекаются, а мы, как дауны, сидим в комнате. Вы вообще куда делись? Этот, вон, со своей кошкой отрывался, - очкарик кивнул на эмо, тот насупился.
- Да пошлялся по лесу немного, - Лайам пожал плечами, встал и пошел на выход, вся команда потянулась следом за ним.
В спальне было тихо-тихо, горела только лампочка над кроватью Лайама. На ней как раз и лежал Гаррет, он развалился на спине, вытянул одну ногу, вторую согнул и вообще был увлечен чтением. Трамперу просто не верилось, что этот чистый до скрипа, до блеска, без единого изъяна придурок может быть сумасшедшим в постели. Точнее, даже не в постели, а в куче мятого сена, вскрикивая, вздыхая, скуля от удовольствия, прижимаясь к нему всем телом, закатывая глаза и самым бесстыжим образом отдаваясь. Нет, это была какая-то ошибка, Гаррета явно подменили. Сейчас он выглядел безупречно, как всегда, смотрел спокойно в книгу, а при появлении народа опустил ее, повернулся на бок, но одеяло продолжало закрывать его до пояса. Он не говорил, естественно, не давал подумать даже, но все тело болело просто дьявольски, особенно конкретная его часть.
- Не охренел ли ты тут разваливаться?
- Мне надоело спать наверху. Сам туда лезь, мне лень, - ехидство Лайама было встречено прищуром, сладкой ухмылкой и быстро двинувшимися вверх-вниз бровями. Это выглядело, как «Ну, попробуй, начни спорить. Вдруг я случайно объясню капитану, с чего вдруг хочу тут спать и не хочу лезть наверх?»
Лайам спорить не стал, просто разделся и полез наверх.
- Ты какой-то сегодня сильно добрый, - задумчиво протянул Брэд, оба застыли, незаметно вздрогнув. Ни Лайам, ни Гаррет не демонстрировали, но смотреть друг на друга могли с трудом, даже Трамперу было дико стыдно. Он уговаривал себя, что как раз ему-то стыдиться нечего, это же не он балдел, пока изображал телку. Впрочем, у Гаррета так потрясающе получилось ее изобразить, что и ему стыдиться было нечего.
- Да нет, просто влом ругаться. Он же тупой, все равно не понимает с первого раза. И с третьего тоже. Вообще не понимает, смысла спорить нет, - мазохист пожал плечами, убрал книгу, выключил свет одним щелчком и улегся на бок, обнял подушку, закрыл глаза.
Лайам высоко поднял брови, удивившись и не поверив своим ушам.
- Я не понял, тебе смелости спорить не хватает или чего? По-моему, это самая тупая отговорка. Если ты против, ты бы так и сказал.
- Тебе бесполезно говорить, я пытался.
- Ну, да, конечно… Мне сказать, что еще ты пытался говорить? У тебя, кстати, неплохо получалось, - Трампер фыркнул и тоже решил спать, Ясмин не понял, округлив глаза.
- Мне кажется, или вы уже о чем-то вообще левом?
Кермит тоже напомнил о своем существовании.
- О чем вы говорили, я так и не понял.
Брэду не верилось, но он все как раз понял, мелкий недоверчиво смотрел на такого Нормального в почти всех отношениях Андерсена.
- А я понял, - заверил Брэд. – Но вряд ли это правда, - шепотом сам же себе ответил.
- Да просто так. Я имею в виду, что он дегенерат же. Если взбрело в голову что-то, хрен выбьешь, напролом попрет, - злорадно прошептал Гаррет, слащаво растягивая слова, чтобы было противнее.
- Усмири свое эго. А еще лучше, свое либидо.
- Я усмири?! – Гаррет вскинулся от возмущения, опять забыв, что в комнате еще четверо Нептунов.
- Ты-ты, баран.
- Я баран?! Я усмири свое либидо и я баран?! Ты… - «вообще знаешь, как у меня все болит?!» хотел закончить он, но закрыл глаза, выдохнул и лег обратно, решив не вступать в конфронтацию с умственно отсталым.
- Хотя было зашибись. Реально. Просто… Как никогда раньше. Ты мне доказал-таки, что ты не совсем кретин, - загадочно, но очень эмоционально и горячо заверил Трампер, свесившись со своей полки и посмотрев на «спящего» мазохиста. Гаррет не хотел признавать, показывать, но ему вдруг стало подло приятно от этих слов, просто Лайам задел его. Фигурально погладил это самолюбие, приласкал его и прижал к сердцу, поэтому Гаррет растаял. А как же, он же не телка какая-то, не девчонка. Он просто парень, он обыкновенный, нормальный, суперский парень, а потому он даже трахаться может потрясающе. Он все делает классно, с этим нельзя спорить! Жестко, грубо, страстно, горячо, никаких розовых, романтичных соплей и кокетства!
- Еще бы, - фыркнул он, а Лайам сдулся, прищурившись и сделав скептическое лицо. Он ожидал хотя бы ответа, вроде «Ну, да, реально».
- Хотя, могло бы быть и лучше.
Гаррет стиснул зубы, побелел от злости и прошипел мстительно.
- Попроси у меня еще чего-нибудь.
- Да я и просить не буду, - заверил Лайам.
- Класс, - отозвался Гаррет с таким счастьем, что Трамперу стало обиднее некуда. Неужели ему ТАК не понравилось? Ему было совсем плохо, или в чем дело? В голову красавчика полезли ненужные вещи: беспокойство, стыд, совесть, смущение, неуверенность в себе, комплексы, чувство вины, потом сомнения по поводу пола, сумасшествие из-за того, что он всерьез, кажется, втюрился в парня. Причем этот парень не отвечает ему взаимностью, да еще и не говорит, даже не намекает, что ему понравилось. Жизнь – отстой.
Кермит подумал, что все понял, они на пару с Брэдом, не сговариваясь, решили, что заклятые «друзья» опять прикалываются, просто очень хорошо играют свою роль педиков.
- Очень правдоподобно, аллилуйя, - вздохнул очкарик, снял свои очки и накрылся одеялом. Эрик успокоился, решив, что спятил немного, раз подумал ТАКОЕ о нормальных парнях, да еще со старшего курса. А до Ясмина дошло не сразу.
- Так это прикол?
- А? – Гаррет наконец обратил на него внимание.
Кермит засомневался, а играли ли они на публику, но по-другому и быть не могло. Не всерьез же они несли этот бред.
- Спокойной ночи, - отозвался эмо на это «а?» и отвернулся, выключил свет.
* * *
С утра Лайам стоически терпел, он миллион раз напоминал себе об адекватности, о вежливости, в конце концов… Ну, и о кулаках Гаррета, которыми тот не забудет воспользоваться, если ему в самом деле что-то не понравится. Ведь Андерсен – не хрупкая девочка, он может поломаться, конечно, но отбиться по-настоящему тоже в состоянии. Трампер наблюдал за ним за завтраком, потом в гостиной, затем следил за сосредоточенным выражением лица, пока мазохист мучился с алгеброй и французским, двумя предметами, по которым он был деревом.
Как красавчику хотелось секса, не смог бы понять даже озабоченный Брэд, не говоря об остальных. Ведь, как известно, стоит лишь попробовать запретный плод, сразу начинает хотеться еще и еще. Запретный плод никаких знаков внимания не проявлял, он вел себя, как обычно, будто для него это вообще ничего не значило. Гаррет убедил себя в том, что Лайам не станет зацикливаться на этом эпизоде, для них обоих это всего лишь способ получить удовольствие, удовлетвориться за чужой счет и жить дальше очень счастливо. Тело уже не болело совсем, а стратегическая его часть и вовсе не напоминала о произошедшем вчерашним вечером. Наверное, всему виной то, что ничего сверхъестественного не происходило, да и по собственному согласию все было. Все же, Трампер в этом был мастером.
До обеда все занимались полной ерундой, своими делами, шкерились от учителей и надзирательниц, листали журнальчики, болтали на всякие неприличные темы… Уже ближе к обеду, присматриваясь к Гаррету, Лайам подумал, что неплохо было бы и повторить. Он просто не выглядел так, будто у него все болело, он не выглядел так, будто вчера его изнасиловали. Он спокойно ходил, двигался, настроение к обеду начало повышаться, он сидел на подоконнике и цеплял зубами штангу в языке. Прокол уже тоже явно не болел, раз он так активно вертел сережку. И парень не знал, какие на него планы у подлого соседа по кровати, он с Кермитом, Эриком и Ясмином играл в карты под лестницей, пристроившись в углу широкого подоконника.
Лайама аж трясло, когда он смотрел на него. Это было что-то из разряда самоубеждения, потому что стоило взглянуть на волосы, на губы, на глаза, и сразу вспоминался вчерашний вечер в конюшне, ассоциации шли совсем не детские, и снова безумно хотелось. Лайам так и рассчитал, глянув на большие круглые часы на стене – до обеда остались считанные минуты, вот-вот прозвенит звонок, все бросят свои дела и попрутся в столовую. И Гаррет исключением не станет, поэтому можно просто спрятаться вон в той кладовке, где, как успел узнать Трампер, стояла только каталка с моющими средствами и шваброй… А когда прозвенит звонок, открыть дверь, втащить в темноту мазохиста и делать с ним все, что заблагорассудится, все равно никто не заметит. Вряд ли учителя начнут возникать, не обнаружив всего двоих за обедом. Да и вряд ли они обратят на это свое внимание, а Лайам пока получит зверское удовольствие, заодно и Гаррету его доставит.
Собственно, так красавчик и поступил, он стоял в темноте узкой, пустой кладовки, не включая тусклый свет и только прислушиваясь к голосам за дверью. Кладовку оставили такой же, какой она была и больше пятидесяти лет назад, а атмосфера в ней была та еще.
Голос Гаррета прозвучал совсем рядом, напротив двери, он буквально стоял перед ней и говорил с капитаном, потом засмеялся, Кермит добавил еще что-то, повисла тишина, Лайам приоткрыл дверь достаточно, чтобы втащить в кладовку человека… Он высунул руку, схватил мазохиста за локоть, крепко стиснул и дернул к себе, дверь сразу захлопнул, чтобы никто не заметил. Кермит ничего не заподозрит, ведь Гаррет – животное своенравное, свободолюбивое, только что разговаривал и смеялся, а в следующую секунду уже обиделся и ушел. Мало ли, что у него на уме…
Но Лайама в данный момент интересовало совсем не это, он прижал желанного мазохиста лицом к стене, пошарил руками по его телу, сжимая, стискивая, с силой проводя по бокам, по бедрам.
- А… - начал было шокированный Гаррет, но дыхание вышибло ударом – Лайам прижался к нему сзади, придавив к стене, раздвинул коленом ноги, уткнулся носом в шею. Волосы щекотали, поэтому он отвел их ладонью и укусил мазохиста за плечо, где оно переходило в шею и было открыто олимпийкой.
Тут до парня стихийно дошло, что с ним собираются делать, он хотел вскрикнуть, но Лайам и это предусмотрел, он зажал ему рот ладонью, так что даже укусить его Гаррет не смог, он только согнулся, трепыхнулся, выгибаясь, сопротивляясь и брыкаясь, мыча от злости. Лайам не понял, чего он так выделывается, если вчера ему все понравилось. Нет, вчера он тоже драться пытался, но сдался, позволил себя отыметь, в конце концов, и ему это тоже доставило. Неужели и во второй раз надо ТАК ломаться?
Гаррет бился и вырывался так, будто его убивать собрались, он, казалось, вообще Лайама не узнал, не понял его намерений и не собирался сдаваться. Лайам решил, что раз уж ему так хочется поиграть в изнасилование, то можно и подыграть.
- Кончай рыпаться! – рявкнул он Гаррету в ухо, придавил грудью к стене, а руки опустил и легко стащил с него спортивные штаны, обтянувшие задницу и болтавшиеся на ногах, они упали вниз, а стянуть с него трусы проблемой совсем не было. У Лайама перехватило дыхание, он расстегнул собственную ширинку, вытащил из кармана заготовленный квадратик, отодрал край зубами, не особо волнуясь за аккуратность. В конце концов, не девчонка же Гаррет, по-любому не залетит.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |