обжигающий свет, от которого в глазах наворачивались слезы.
Северянин уполз за дверь, впустив облако пара: на улице морозило...
- Прости, я заснула, - неожиданно виноватым тоном произнесла Дара. -
Почему-то расслабилась...
- Это я сделал, - признался академик и подняв нож, закрыл лезвие. - Возьму
на память...
- Что - сделал?..
- Усыпил тебя, - улыбнулся он, смаргивая слезы. - Ты не спала трое суток...
Тон ее мгновенно изменился, пахнуло холодом.
- Больше не смей. Я не могу оставить тебя без прикрытия. Видишь, что
получилось?
- Что же, теперь мне все время сидеть за твоей спиной? Под твоей крышей?
- Ты пока еще беззащитен.
- Но почему? - он пошевелил разбитыми пальцами, сжал кулак.
- Потому что Странник, - отрезала Дара. - А все странники беззащитны и
уязвимы... Но ты станешь Варгой. Я вижу твою судьбу!
В тот момент, когда охранник Конырева вручил ему ключи и документы,
Зимогор не оценил замысла богатенького приятеля и не почувствовал, что
значит конь для мужчины. Но когда вечером, приняв дела старшего инженера,
подошел к своему дому и увидел вишневую "девятку", вдруг услышал ржание
горячего жеребца. Два часа кряду он гонял машину по московским улицам,
часто нарушая правила и совсем забыв, что нет при себе удостоверения
водителя.
И удовлетворенный, расчувствовавшийся, полетел в офис к Славке. Тот сидел
за своим столом и разговаривал с молодым негром: на заправках Конырева
работали исключительно африканцы, набранные из Института имени Патриса
Лумумбы или просто с улицы. С одной стороны, он выглядел абсолютным
противником расизма, с другой выражал его крайнюю степень.
- Пусть черные обслуживают белых, - говорил Шейх, когда ему задавали
специфические вопросы. - Я не хочу унижать русских рабским трудом.
В то время русские просто ходили безработными и голодали...
Конырев мгновенно выгнал негра из кабинета, кивнул в его сторону.
- Неплохой пацан. Хотел купить заправку. А деньги, стервец, заработал на
наркоте и сутенерстве. Черными девками торговал и героином. Как ты
считаешь, продать ему? Или нет?
- Спасибо за тачку. - сказал Олег. - От души.
- Ага, оценил! Значит, с работы пнули?
- Не совсем... Едва удержался.
- А что ты за нее держишься?
- Если бы уволили совсем, отрезали бы путь в Манораю. А я хочу туда.
- Может, тебе заправку продать? Одна продажная есть... В рассрочку?
- Слава, я белый человек...
- Так слушай, белый человек, - президентское кресло застонало под Славкой.
- Никак из головы не выходит... Вспомнил я одну цыпочку из архива
Министерства геологии. Правда, ей сейчас уже лет тридцать, но была
прелесть!.. Позвонил и заказал на твое имя обширную справку по Манорайской
впадине. Поедешь завтра и возьмешь. Можешь вместе с Наташкой.
- Мне с тобой никогда не рассчитаться, - буркнул Зимогор. - Ты всех так
цепляешь на крюк?
- И еще. Этот твой космический мусорщик оригинальная личность, но дитя
советской системы. - Шейх достал ежедневник и стал читать. - Закончил
Высшую комсомольскую школу, работал секретарем на плавбазе рыбфлота в
Мурманске. За попытку перехода финской границы получил три года. После
отсидки под чужой фамилией поступил на географический факультет, однако
отчислили с пятого курса, когда вскрылся обман. Через год задержан на
территории Китая за незаконный переход, пять лет исправлялся на рисовых
полях, затем был передан советской стороне и еще два года рубил лес в
Коми. Остался там на жительство, работал в леспромхозе и добивался выезда
в Монголию, но не получил. Потом оказался в Свердловске, там женился на
еврейке и выехал с ней в Израиль как диссидент. Получил израильский
паспорт, обокрал жену и ее родственников и морским путем отправился в
Индию, но по пути был схвачен Интерполом, возвращен в землю обетованную,
где его разоблачили и отправили на девять лет рыть оросительные каналы на
оккупированных землях. Оттуда с помощью палестинцев бежал в Иран, а потом
через воюющий с советскими войсками Афганистан снова хотел пробраться на
китайскую территорию Тибета, но попал в плен к моджахедам и был случайно
отбит нашими солдатами. Вернули в Россию, незаконно продержали два года
под следствием, после чего дали паспорт на настоящее имя и выпустили на
свободу. Он женился и уехал на Алтай, по месту жительства своей супружницы.
Конырев прочитал все это чуть ли не на одном дыхании, отвалился в кресле и
отпыхиваясь, добавил:
- Я менял города, я менял имена!..
- Явный неудачник и бессребреник, - определил Зимогор. - Которых ты
терпеть не можешь.
- Да, и это правда, не могу, - подтвердил Шейх. - Их воспели и подняли,
бессребреник стал объектом для подражания. В результате навязали нации
нищенскую психологию... Но твой знакомый мусорщик, наоборот, весьма
преуспел, если учитывать одну маленькую деталь. Еще в комсомольской школе
стал сотрудником внешней разведки. И в наших лагерях не сидел, а проходил
специальную подготовку или вообще выполнял особые поручения партии и
правительства.
- А в китайских?
- В китайских сомнительно. Но в израильской по полной программе, причем
год - в специальных кандалах! - с удовольствием сообщил Конырев. - За
дерзкое поведение: постоянно обижал охрану!
- Чем же он занимался в разведке?
- А вот этого не знает даже Эксперт, который знает все!
- И почему они его на Тибет не пустили? - чуть невпопад спросил Зимогор.
- Кто сказал - не пустили? - засмеялся Конырев. - Скорее всего, бывал он
там, и много раз. Но это пока скрывают от моего улыбчивого Эксперта. Но
завтра он поедет к директору и все узнает.
- К какому директору?
- Разумеется, службы разведки!
- Он что, работает у.тебя, этот бывший министр? - невесело усмехнулся
Зимогор. - Вроде бы и не африканец...
- Нет, не работает. Но финансисты очень любят деньги.
- Ты ему платишь?
Шейх вылез из кресла, как медведь из берлоги, и только не зарычал:
- Кому я только не плачу...
В тот вечер Зимогор успел заехать к матери в Перово. Она была на пенсии,
но все еще работала врачом на станции "скорой помощи". Отец же всю жизнь
просидел за баранкой, последние лет десять дальнобойщиком, развозил
дефицит - подшипники по автомобильным заводам. Однажды его КамАЗ
обнаружили на проселке неподалеку от трассы в Горьковской области, груз и
водитель бесследно исчезли, и мать до сих пор не знала, жена она или давно
вдова. Горе это не забывалось и все время жило в доме вместе с матерью. И
было у нее еще одно - никак не могла женить Олега, однако с этой бедой
вроде бы уже свыклась, и на семейных праздниках, когда собиралась родня и
непременно начинала обсуждать эту тему, мать спокойно махала рукой и в
присутствии сына говорила:
- Да ну его! Он и в детстве-то все время играл в одиночку. Сядет в
песочнице отдельно и ковыряется... Восемь невест приводил и показывал! На
двух женился... И что толку? А жены ну просто золотые были, до сих пор мне
иногда звонят...
- Мама, они звонят, потому что нужны халявные шприцы, медикаменты или
советы доктора! - протестовал Зимогор. - А ты им в принципе не нужна.
Доказывать что-либо матери было бесполезно... Она как-то незаметно
перешагнула низенький порожек старушечьего возраста, и признаком этого
стало то, что по вечерам, когда не дежурила на станции, сидела на
скамеечке возле подъезда. Здесь ее и застал Олег, подкатил на "девятке",
посигналил и помахал рукой: он входил в зрелость, поскольку начинал
чувствовать, как опостылела самостоятельность, и снова хотелось стать
зависимым от родителей ребенком. Например, пожаловаться...
- Мам, меня сняли с должности, - сразу же бухнул он. - Я теперь не
главный, а просто геолог в производственном отделе. Это у нас место ссылки.
- А я хотела поздравить, - медленно увяла она. - Подумала, приехал
похвастаться машиной...
Мать сидела рядом, трогала панель, кнопки, словно прощупывала больного.
Они с отцом всю жизнь копили на "Жигули", и когда наконец набрали нужную
сумму, машины подорожали вдвое...
- Конырев с барского плеча тулупчик мне скинул...
- Это хорошо ли - взял такой тулупчик?
- Хорошо, мам. Славке уже не интересно стало зарабатывать деньги. Наелся
этой романтики, тоскует... Видела бы, какой он жирный стал. А Светка - три
тебя надо.
- Все равно, не брал бы...
- Отдать недолго, если что почувствую.
- За что тебя сняли-то? Вроде бы говорил, наоборот...
- Не спрашивай! Столько намешано, сам еще понять не могу, за что.
Она помолчала, глядя в зеркало заднего обзора на своих товарок, плотно
сидевших на скамеечке.
- Пошли, чем-нибудь угощу. Ты ужинал? Зимогор вдруг заспешил: это лишь в
детстве приходит успокоение, когда пожалуешься матери и потрешь мокрые
глаза. Сейчас же и ее разочаровал, и сам не нашел утешения, ибо для этого
нужно уткнуться в подол и хорошенько пореветь.
- Я на секунду заскочил, мам, отметиться, что приехал...
- Тогда посидим еще минутку, - попросила она. - Видишь, как соседки на нас
смотрят... Пусть думают, что у тебя все хорошо. И родне не говори пока,
что сняли...
- Мам, я, кажется, влюбился, - вдруг признался он.
- В очередной раз? - помедлив, спросила мать и, взглянув на сына,
поправилась. - Ну ладно, прости старуху...
- Такого еще не бывало... Вернее, никогда не встречал такой женщины.
- А кто она?
- Не знаю... Зовут Лаксана.
- Какое редкое имя... Русская или нет?
- Да вроде русская... Но сейчас ее зовут как-то по-другому. Понимаешь,
мам, она была уже моей женой.
- Что?.. Что ты говоришь? Я знаю всех твоих жен.
- Постарайся понять, мам... - он смутился. - Все так странно... Лаксана
была женой в другой жизни. Как бы тебе объяснить?.. Я помню ее! Все помню!
Она такая родная... Нет, неправильно. Память о ней осталась и больше
ничего. Но мы узнали друг друга.
Мать вздохнула, посмотрела через зеркало на своих товарок.
- Господи... Неужели влюбился? А кто она теперь?
- Не знаю... И у нее есть муж, космический мусорщик, - он усмехнулся. - Но
мне наплевать... У нас даже была схватка. Нечестная, трое на одного...
- Думаю, что у тебя под глазами?..
- Ерунда, пройдет... Она удивительная женщина, мам. Я так испугался, что
Аквилонов меня вообще выгонит!.. И не пустят больше в Манораю.
- А что это - Манорая?
- На Алтае, впадина такая. Говорят, метеоритный кратер...
- И она там живет? - чего-то испугалась мать.
- Ну, где-то там, не знаю...
- Ой, Олежка, боюсь я за тебя! Только глупость новую не сотвори, ладно? А
вообще привези ее, покажи...
- Нет, мам, вряд ли. Не знаю, увижу ли еще... Вот ты медик, объясни мне:
возможно, чтобы человек вспомнил свою прошлую жизнь? Вернее, мы что,
действительно живем несколько раз?
- Как тебе сказать?.. Вот ты упомянул Алтай, а в груди у меня так
защемило. Помню, что-то отец твой рассказывал. То ли бывал там, то ли еще
что... Но знакомо. Мне почему-то не верится, чтобы такое сложное и
высокоорганизованное существо умирало вместе с физической смертью.
Медицина говорит одно, а думается другое...
- Спасибо, мам, я поехал. Тебе нравится мой конь?
Домой он вернулся в сумерках, ничего особенного не заметил во дворе,
поставил машину и только вошел в квартиру, как тут же за спиной раздался
звонок. Зимогор включил свет и открыл дверь: на пороге стоял Иван Крутой,
поигрывал ключами - значит, сам был за рулем. Сразу же прострелила
злорадная мысль: опомнился, отошел и приехал возвращать в кресло главного
геолога! Иначе чего бы потащился на квартиру через полгорода, если никогда
здесь не был, да и быть не мог: не царское это дело - ходить по избам
холопов...
- Ты где это машину взял? - тон вроде бы звучал по-отечески. - Подкатил
как барон и даже меня не заметил!
- Темновато было, - сдержанно проронил Зимогор. - Проходите!
Аквилонов прикрыл за собой дверь, сел на шкаф для обуви, глянул исподлобья.
- Ты эту папку... зачем Ангелу показывал? Я же предупредил тебя!
Олег на мгновение даже растерялся от резкого перехода.
- Я никому не показывал... И какие могут быть секреты от Ангела?
- Не твое собачье дело! Так показывал или нет?!
- Да ничего я не показывал! - уже возмутился он.
- Врешь!.. Откуда Ангелу стало известно об этих документах?
- Не имею представления! Я его даже не видел! Иван Крутой уже не слышал
его, рычал, как накатывающийся гром.
- Со мной вздумал поиграть? В двойную игру? Ласковое теля двух маток
сосет?.. Да ты еще... сопля зеленая тягаться со мной! Игрок!
И тут внезапно Зимогор понял и необычное поведение Аквилонова, и его этот
приезд на квартиру, и резкую смену настроений: утомился Иван Крутой, не
выдержал ритма и нравов рыночной жизни. Взял вес, но сил нет зафиксировать
и удержать. Кто-то оказался хитрее, изворотливее, могущественнее и нанес
ему рану, возможно, в спину ударил. И теперь этот раненый царь в пылу
предсмертной ярости и гнева бросился давить свою челядь.
- Продал меня! - ревела гроза в прихожей. - За драную "девятку" подставил?
Что ж так дешево?! Поторговался бы! Но я все равно покорю Манорайскую
впадину! Сам все сделаю! Ты понял меня, сынок?! Я тебя научу свободу
любить!
Ему чудились измена и предательство. У него была потребность унижать,
чтобы возвыситься самому. Для этого перед царями добровольно гнули спины...
- Не смейте орать на меня! - взорвался Зимогор. - Не надо орать на меня в
моем доме!
Аквилонов медленно встал и будто черная туча уплыл за дверь, как за
горизонт.
* * *
Сколько же силы, мужества и мудрости потребовалось ему, чтобы спустя
полгода позвать к себе "отступника и изменника", по сути, признать его
правоту и послать в Горный Алтай на разбор обстоятельств аварии. Не
повезло только дубовой линейке, разбитой в щепки о стол...
- Сволочи! Всем головы поотрываю! Начальника партии - под суд! Старшего
мастера - под суд!
Он почти торжествовал победу, почти покорил Манорайскую котловину.
Ежедневно требовал информацию с Горного Алтая или сам связывался по радио
и сам выслушивал доклад начальника партии...
Оставалось добурить четырнадцать метров - неделя работы! Тут бревно бы под
руки попало - изломал...
Потом взял себя в руки, видимо, вспомнив, что перед ним тот человек,
который советовал не соваться на Алтай. И попросил чуть обиженно:
- Сделай доброе дело, узнай, в чем дело там... Ты же в курсе... Только
успей до приезда Ангела. Иначе после него уже ничего не сделать...
После беседы с бурильщиком Гнутым Зимогора охватило чувство, будто кто-то
незримый все время смотрит ему в спину, и это вызывало желание оглянуться.
Он не страдал радиофобией, прекрасно разбираясь, при каких условиях и
когда радиация опасна для жизни, даже если ее фон не очень высок, однако
помимо воли ему начинало чудиться, что этот незримый взгляд и есть
проявление некой активности среды, будь она радиационной или
энергетической, как говорил Аквилонов. И теперь он машинально искал
подтверждений своему чувству: вдруг заметил, что трава на альпийском лугу
необычно ярко-зеленая, а та, что уже прихвачена желтизной, -
ядовито-желтая, как гриб-поганка. Да и лишайники на камнях странного цвета
- от изумрудного до густо-бордового, словно стеклышки из калейдоскопа.
И очистившееся от туч небо сквозь сеть казалось со странным фиолетовым
оттенком...
Он побродил под навесом, спрашивая начальника партии, затем сходил в его
избушку к останцу, покрутился по участку еще четверть часа, прежде чем
солдатик из охраны не подсказал, что Ячменный ушел под гору к речке и
назад не поднимался.
По краям участка маскировка была уложена на землю и прибита колышками,
где-то сеть поднималась и существовали проходы, однако искать их не
хотелось, и Зимогор пошел напрямую, прорезал собственный лаз и оказался
наконец под чистым небом. Кедровник в котловине напоминал темно-зеленое
пенное озеро, взволнованное штормом и застывшее. Его манило в глубину, в
пучину, однако он шел и мысленно сопротивлялся всему, что не укладывалось
в сознании, что выбивалось из логики и реальности. Он готов был сейчас
приковать себя к дереву, как Ячменный приковывался, чтобы не уйти с
хороводом, а ноги тащили дальше и дальше.
Ступени ракет действительно ни разу не упали сюда за все полгода. И не
случись этой аварии, подброшенного спирта и, главное, подмененного керна,
можно было бы считать Мамонта хорошим разведчиком и все-таки прохиндеем.
Каким уж образом - неизвестно, однако узнал, что в Манорайской котловине
намереваются строить президентскую резиденцию и, естественно, в связи с
этим выносят Байконуру вердикт- чтобы ни одной трубы не упало!
Воспользовавшись этой информацией, изобразил себя перед Зимогором
всесильным и ясновидящим. Кажется, подобным способом действовал кот в
сапогах, дабы поразить воображение короля своим богатством.
Но странная по характеру авария и предшествующие ей события все ставили с
ног на голову.
И если бы не этот праздник Радения, на который его приглашала Лаксана!
Зимогор спустился вдоль замаскированного трубопровода к речке, взбухшей
после дождей, перескочил ее по камням и вошел в лес. Возле кедра стояло с
десяток удочек, а в пакете на суку еще шевелились живые хариусы. Он
покричал Ячменного, прошел взад-вперед и внезапно увидел под ногами
ползущего малахитового жука. Сначала не поверил глазам, подумал, зеленый
камешек катится, случайно стронутый с места: потрясали размеры- больше
спичечного коробка...
Взгляд незримого существа стал более явственным и проницательным. Не зная
почему, он вдруг поступил по-детски, когда необъяснимый страх толкает к
примитивному убийству: схватил камень и с омерзением разбил жука в
лепешку. И лишь тогда пожалел, отметив бессмысленность действия...
Начальник партии бродил в зарослях кипрея и собирал какие-то ягоды в
пластиковый пакет. Вероятно, для него, который наблюдал рост этой травы с
самой весны, не было никаких проблем с пространством, и к необычным
величинам он давно привык, поскольку спокойно рвал костянику, больше
напоминающую виноград, и сыпал в сумку.
- Ты кого кричишь? - спросил он, не отрываясь от занятия.
Зимогор стряхнул остатки неприятных ощущений, как стряхивают сон, и
подошел к Ячменному.
- Тебя, - соврал он. - Кого же еще?
- Здесь такое эхо - не поймешь...
- Ты что здесь делаешь?
- Как что? Ягоду собираю, на варенье, - объяснил тот, словно они были
дачниками, и болезненно поморщился, трогая голову. - Получается как
морошковое по вкусу.
- У тебя со здоровьем все в порядке? - озираясь, спросил Олег. -
Отклонений не замечал?
Ячменный оказался в неожиданно добром расположении духа, словно собирание
ягод, древнее это занятие, настолько отвлекло, что он забыл обо всем и не
услышал тревожных вопросов.
- Конечно, никакого сравнения! - сказал он и засмеялся, снова хватаясь за
голову. - У нас в Вологодской области у народа от двух вещей глаза
загораются: от морошки и рыжиков. Если на зиму по кадушке не запас того и
другого, да будь у тебя хоть три амбара хлеба, все равно год голодный.
Просто люди с ума сходят! Это как архангелогородцы от трески своей или
хохлы от сала! Но здесь сейчас ягоду не берут. Привыкли, что на голову
ступени валятся и все отравлено. А они с весны не падали, значит, ягода
выросла чистая, без химии. Да ее по вкусу видно! Попробуй? Конечно, не
вологодская морошка, но похожа...
- А у тебя зубы не растут? - поинтересовался Олег, между делом пробуя
костянику.
- Зубы? Нет, остатки постепенно выдираю. Как год, так одного нет... А ты
пробовал варенье из морошки? Или пареную в русской печи?!
- Вообще что-нибудь с тобой происходит? В данный момент?
- Ничего! А что должно происходить? - он насторожился. - Голова
побаливает, а так ничего... Нет, понятно, еще душа болит, такую аварию
засадили, станок уделали...
- Станок остался цел и невредим. Постоял и отошел... Черг-те что!
- Это уже с ним бывало, - отмахнулся начальник партии. - Из него такой дым
валил, думали, погорело все к чертовой матери!.. И вот, помню, матушка
трубу закроет, чуть выстудит печь и ставит. Я хожу и нюхаю - запах!
Вернее, лежу и нюхаю, потому что еще не ходил. И жду! Матушка достанет
горшок, откроет, а у меня уж и терпения нет, на слюну исхожу. Посадит за
стол, своей старой косынкой подвяжет, и не поверите - целую миску с горкой
уплету!
- Ну ты и слон, Ячменный! - восхитился Зимогор.
- Почему слон-то? Да вы бы только раз попробовали!
- Со всеми что-то происходит, с тобой - ничего! Ты что, такой толстокожий,
бесчувственный? Но ты же плакал и молился, когда приковал себя к вагончику!
- Да нет, и со мной происходит, - как-то неохотно признался Ячменный. - У
меня что-то с головой и во рту сухо... Слушайте, а вы блины с рыжиками
ели? У нас в Мардасово это фирменное блюдо. Рыжики отваривают в сливках,
ну, тоже в русской печи, потому они получаются... Ну, это рыжики со
сливками! Не с чем сравнить! И вот пекут блины, мечут на стол, а ты берешь
его, сворачиваешь руками и в рот. Представляешь, деревянной ложкой
черпаешь рыжики со сливками и - в рот! И жуешь!
- Ты поэт, - сдержанно сказал Олег. - Жалко, проживешь недолго.
Ячменный замер, готовый соврать, увильнуть, скрыть истину, но вдруг
передумал.
- Да, нетрудно догадаться... Действительно, я давно пишу стихи, - радостно
и восхищенно признался он. - А как сюда приехал - посыпалось, как из рога
изобилия. Не знаю, что и откуда берется! Словно кто-то на ухо шепчет
строчки... Я потом почитаю! Четыреста тридцать стихов написал за каких-то
полгода! И каких!.. Это целый большой сборник! И все в русских традициях
поэзии! Не считайте меня за... болтуна, но скоро обо мне узнает весь мир.
Потому что я - продолжатель этих традиций!
- И так же плохо кончишь!
- Возможно, - бездумно пожал плечами начальник партии. - Пушкина убили на
дуэли, Есенина убили и потом засунули в петлю. Николая Рубцова вообще
задушила женщина... Редко кто перешагнул барьер тридцати семи лет.
- Тебе такие страсти не грозят, - заверил Зимогор. - Ты умрешь вполне
современно, банально и очень скоро. Так что и до тридцати трех не дотянешь.
- Не каркайте, Олег Палыч. Мой талант в самом расцвете! И впереди -
прекрасное будущее. Так что мне не страшны ни завтрашние разборки с
начальством, ни тюрьма.
- А как насчет радиационной болезни? Белокровия?
Ячменный отшатнулся, сверкнул глазами.
- Не надо так шутить. Можно и по роже схлопотать!
- Лучше на дуэль вызови!
- Предупреждаю, Олег Палыч! - он стиснул зубы. - Никому не позволю
смеяться!
Зимогор неожиданно пришел в ярость, пнул пакет с ягодой в руках Ячменного.
- Ты же дозу схватил! - заорал он. - Ты схватил смертельную дозу радиации!
Ты голыми руками таскал чистый уран!
Тот выронил пакет с костяникой, попятился, но трава, напоминающая плотно
растущий бамбук, не давала пройти.
- Когда?.. Почему я дозу?.. Какой уран? Откуда?
- Видел песок? Черный тяжелый песок? Который подняли в последний раз из
забоя скважины?
- Нет, не видел!
- Странный ты тип! Ничего он не видит и не слышит!
- Не знаю я никакого песка! - возмутился начальник партии. - Не знаю!
- Как это не знаешь? - наступал Зимогор. - А кто его в бутылку из-под
фанты ссыпал? Руками?!
- Я ссыпал! Ну и что? Ссыпал и положил в керновый ящик!
- Это уранит! Или другое радиоактивное вещество, но фон от него, как в
реакторе Чернобыля. Такого содержания в природе не бывает! Ты понял?
- Ну, понял... У нас радиометров нет! Как определить? Я же не таракан, не
могу видеть радиации!.. Неужели, правда? А я думаю, отчего голова болит? И
сухость во рту...
- Сколько было песка?
- Не взвешивал... Килограммов сорок-пятьдесят.
- И весь пропал?
Начальник партии отчего-то стал божиться.
- Весь! До капли! Ни песчинки не осталось! Кто бы знал? Мы думать не
думали! Спросите у мужиков!
- При такой концентрации и из такого количества можно сделать ядерную
бомбу! Ты это понимаешь? - Олег встряхнул и бросил Ячменного. - Где песок?
- Да откуда я знаю? Керн подменили!
- Врешь! Был радиоактивный песок. Где?
Тот несколько пришел в себя, поднял пакет с ягодами.
- Вот вы и ищите - где... И как, интересно, определили? Что радиация?
- Буровой компьютер фиксировал радиационный фон... Гнутый сегодня
обнаружил.
- И большая доза?
- Не просто большая... Тысяча пятьсот пятьдесят рентген в час!
- Тогда я был бы уже труп, - уверенно сказал начальник партии, осмотрел
руки. - А у меня никаких признаков, все-таки уже пять дней прошло. Только
что-то с головой, и подташнивает... Ага, вот почему в партии изъяли
радиометры! Даже внимания не обратил, велели сдать... Где можно достать
хотя бы дозиметр?
- Сейчас чуть ли не в любом магазине! Но раньше надо было думать.
- Затылок раскалывается... Ноги ватные.
- Но еще соображаешь? - Зимогор притянул его к себе. - Слушай меня.
Ячменный. Не знаю, будешь ли ты жить, узнает о тебе мир или нет, но о
радиации пока нужно молчать. Ты меня понял? Проверим сначала. И вообще,
случилась авария и больше ничего. На почве пьянки!
- А поверят? - тот выглядел бледным, губы подернулись синевой.
- Куда они денутся!.. Эй, что это с тобой? Начальник партии покачнулся,
схватился за Зимогора.
- Слабость... Качает. Что у меня сегодня с головой? Никогда не болела,
даже с похмелья...
- Пошли домой! - скомандовал тот. - Не хватало тебя еще на горбу тащить!
Через полтора часа Ячменный уже лежал пластом в своей избушке.
Санинструктор из отделения охраны измерил температуру, посмотрел язык,
веки - больше ничего не знал. Вроде бы все находилось в норме, кроме
бледности лица и трясущихся рук.
- Сухость во рту есть? - спросил он.
- Есть, - просипел больной.
- Постоянная жажда мучает?
- Не то слово...
Санинструктор обернулся к Зимогору, развел руками:
- Если бы в условиях боевых действий, я бы поставил диагноз - влияние на
организм проникающей радиации. А если никаких действий, то это похмельный
синдром. Нам говорили, первые признаки очень похожи...
Никаких антирадиационных препаратов у него не было, а состояние больного
ухудшалось с каждым часом. Следовало бы объявлять тревогу по большому
счету, поскольку не известно точно, каково воздействие этого вещества, на
каких расстояниях и сколько человек получили облучение. Неизвестно же,
какого джинна выпустили из недр земных? Может быть, и сам уже схватил...
Однако начальник партии после долгих уговоров все-таки согласился выпить
разведенного спирта, и вроде бы ему полегчало, заблестели глаза и чуть
порозовели губы, хотя это было обманчивым ощущением.
- Теперь надо костный мозг пересаживать? - спросил он вялым голосом.
- Вероятно, придется... Если поможет.
- Достань из вьючного ящика синюю папку, - вдруг приказал он, изменив
обычной своей вежливости. - В самом низу лежит... Прошу, достань!
Зимогор открыл вьючник, нашел там увесистую, плотную папку без надписей-,
крест-накрест перетянутую изолентой.
- Здесь все мои стихи, первый экземпляр, - торжественно пояснил он. - Если
умру - сдай в издательство, пусть напечатают сборник.
- Ладно, - буркнул Олег. - Может, обойдется...
- Вряд ли, - спокойно проговорил Ячменный и прикрыл глаза. - Жаль одного -
не съездил в Мардасово...
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |