убеждению, что в нашем государстве действует глубоко законспирированная и
не знающая провалов международная организация. Из ее недр когда-то вышла
коммунистическая идея с ее философией, трудами по экономической реформе
человеческого общества, затем оттуда же явилась на свет идея фашизма...
Одним словом, этот монстр способен родить все что угодно, но лишь то, что
необходимо в данный исторический момент,- от учения Фрейда до новых
религиозных течений и культов. Когда-то надводной частью этого айсберга
был вполне официальный Коминтерн. Сталин сам был частью незримой системы
управления, хотя не подозревал об этом, и разгромил Коминтерн лишь потому,
что не смог подмять его под себя. Но и вождь ошибся, поскольку не знал,
что подобные организации не подлежат ни разгрому, ни упразднению. Они
просто переформировываются, уходят в подполье и как бы исчезают из поля
зрения. Большинство политиков независимо от их ориентации со временем
попадают в сферу деятельности Коминтерна и незаметно начинают исполнять
чужую волю... Эдуард Никанорович, вы когда-нибудь задумывались об этом
феномене?
- Кто убил Нигрея? - спросил полковник.
- Охрана приняла его за террориста,- вымолвил патрон.- Обстановка в
государстве вам известна... Но об этом чуть позже. А сейчас не
отвлекайтесь, отвечайте на вопрос.
- Я не политик и не поддаюсь влиянию,- отчеканил Арчеладзе.
- То есть осознанно выполняете чей-то заказ?
- Верно. В данном случае ваш. Становилось ясно, что "папа" подозревает его
в связи с Интернационалом...
- Но я не давал задания шпионить за мной,- "папа" метнул микрофон с
присоской в окно - "прилипала" почти беззвучно легла на стекло.-
Разумеется, Эдуард Никанорович, сказать вам нечего. Однако и об этом
поговорим позже. Попробую поставить вопрос иначе. Я не рассматриваю
существование Коминтерна как вредной или враждебной организации. Наоборот,
считаю его единственной реальной силой, способной управлять миром.
Бороться с ним бессмысленно, да и не нужно. Коминтерн давно уже диктует
политические и межгосударственные экономические отношения. Только он
знает, где начнется война, где она закончится и в чью пользу, где и какой
кандидат получил большинство на президентских выборах и почем будет
баррель нефти через три года... Не стану скрывать, Эдуард Никанорович: я
давно ищу прямой выход на представителей Коминтерна. В России они
предпочитают действовать нелегально и не идут на контакт с политиками, но
всегда имеют возможности воздействовать на них. Создавая ваш специальный
отдел, я уже знал, в чьих руках находится золотой запас. А вы и ваши люди
нужны были мне как раздражитель. Рано или поздно вы обязаны были
почувствовать, что золото не разворовали, не растащили в карманах, что в
мире существует эта вездесущая и всемогущая сила. Признаюсь, я следил за
каждым вашим шагом и убежден, что вы, Эдуард Никанорович, вышли на прямую
связь с Коминтерном. И теперь выполняете его волю, особенно в последнее
время. А поскольку вам было рекомендовано установить за мной наблюдение и
прослушивание, я сделал вывод, что моей персоной заинтересовались. Так ли
это?
- Так,- признался полковник.- Но больше не спрашивайте ни о чем.
- Понимаю,- многозначительно проронил патрон.- Причина единственная - мое
влияние на первых лиц в государстве... Эдуард Никанорович, вы могли бы
постепенно вывести меня на Коминтерн? Или как там он называется?..
Организовать встречу с представителем?
- Это невозможно,- заявил Арчеладзе.- Организация, которую вы называете
Коминтерном, сама избирает, с кем встречаться, с кем нет.
- Дорогой Эдуард Никанорович, а вы повлияйте!- напористо сказал патрон.-
Они тоже люди и поддаются влиянию. Думаю, это у вас получится.
- Не хочу лежать в мусорном баке со струной на шее.
- У вас нет выбора, генерал. Лежать в моем предбаннике тоже не очень-то
приятно,- намекнул "папа".- И Капитолина просит вас быть сговорчивее...
- Капитолина? - вздрогнул полковник.
- Да... Пока вы ищете возможность связать меня с Коминтерном, она
поживет... отдельно от вас.
- Постараюсь что-нибудь сделать,- проговорил Арчеладзе.- Но не
обольщайтесь, нет никакой гарантии...
- А вы постарайтесь! - посоветовал патрон.- Когда нужно, вы очень
изобретательный человек. Например, для меня загадка - каким образом вы
умудрились подменить золотой значок у Зямщица. Но меня не интересуют
секреты вашего искусства. Важен результат!
Стратиг глянул через плечо, нависающие брови закрывали глаза.
- Повтори.
- Не изменяй судьбы,- попросил Мамонт.- Я знаю свой рок...
- Ты знаешь свой рок? - медленно проговорил Стратиг.- Забавно слышать...
Ну что же, идем!
Он вынул из-под лавки топор, попробовал лезвие пальцем и, не оглядываясь,
направился к двери. Из гостиной был еще один выход- через парадное
крыльцо, выводящее к реке. По этим коридорам и лестницам давно не ходили,
кругом лежала пыль, вздымавшаяся под ногами. Стратиг отвернул массивные
медные запоры и толкнул высокую створку: вечернее солнце било в глаза, на
воде лежал его багровый след. По-осеннему огненный старый парк полыхал над
головой.
- Смотри на солнце! - приказал Стратиг. Смотреть на солнце уже было не
больно: окутанное вечереющим небом, оно утратило ослепительный свет.
Мамонт смотрел не мигая, и все-таки глаза начали слезиться. Он зажмурился
и увидел пурпурный диск с четырьмя лучами, стоящими друг к другу под
прямым углом.
- Видишь свой рок?
- Вижу...
Стратиг молча срубил сучковатое деревце, точными ударами отсек ветви и
вершину. Получился посох.
- Вот тебе твой рок, ступай!
- Куда?
- На все четыре стороны.
Мамонт сморгнул слезы, нетвердой рукой взял посох:
- Что же, я повинуюсь року.
- Теперь ты не станешь укорять, что я изменил судьбу?
- Нет, Стратиг.
- Ура!
- Ура, я Странник...
Он повернулся спиной к солнцу и пошел на восток. Мрачный взгляд Стратига
холодил затылок, и даже когда парковая дорожка скрылась за черными
стволами лип, Мамонт ощущал его и сдерживался, чтобы не оглянуться. Он
вышел на высокий и ветреный берег Волхова и остановился. опершись на
посох. Темная вода играла багровыми бликами, словно осколками разбитого
сосуда. Через несколько минут солнечная дорога истаяла, погрузилась в
воду, и с востока, из-за реки, начал медленно подступать мрак.
Он не ощутил ни свободы, ни облегчения, присущих на первый взгляд всякому
страннику. Перед ним были открыты все стороны света, но воля и уверенность
закатились вместе с солнцем, и теперь, прежде чем куда-то двигаться,
следовало привыкнуть к своему новому состоянию. Сидя у воды на берегу
реки, которая была сутью великого пути из Варяг в Греки, пути с Севера на
Запад, Мамонт признался себе, что никогда не знал и не знает своей судьбы,
что всегда принимал желаемое за действительное и Стратиг наказал его -
подал ему посох странника. Полная воля и никаких обязанностей ни перед
кем. Можно идти куда глаза глядят, делать все, что заблагорассудится, и
жить где хочется...
Он не смог сломить гордыни, не сладил с заблуждением относительно своего
рока и в результате своими руками сломал судьбу. Слушая плеск темной воды
в густеющих сумерках, он начал осознавать, насколько мудр и справедлив был
Стратиг, задавая уроки гоям. Он избирал золотую середину между их
желаниями и неведомым никому роком; он искусно лавировал по этой
неуловимой грани и тем самым не изменял судьбу, а творил ее, высекал из
камня, как скульптор, постепенно срубая все лишнее. Но взамен требовал
безоглядного доверия, которого и не хватило Мамонту. Он не выдержал, может
быть, самого трудного испытания и теперь получил посох...
Вначале появилась мысль вернуться, Мамонт с тоской оглянулся на холм, где
среди черных лип белели колонны музея забытых вещей, однако вспомнил, что
уже тронулся в дорогу, что отмерил посохом первые сажени и если теперь
вернуться- не будет пути. К тому же, представ перед Стратигом, ему
следовало бы раскаяться, признать свою беспомощность, слабость духа, ибо
придется просить милости, благоволения или даже пощады. И неизвестно, как
поступит в таком случае управитель земной жизни гоев. Что, если подобный
возврат усугубит положение и последует наказание еще более жесткое -
лишение пути, безумство...
Нет! Коли уж дали посох - символ преодоления пути, придется мерить версты
- это тоже урок.
И стало так жаль расставаться с тем, иным путем Страги, к которому он
незаметно привык, который уже набил, наторил своими ногами. Но все!
Отмечен рубеж, проведена черта, и нечего жалеть о прошлом. Разве что не
успел проститься с Дарой...
Он стиснул зубы, отыскал на груди под одеждой медальон и вдавил его в
солнечное сплетение. И вместе с болью неожиданно ощутил прилив какой-то
мстительной радости к самому себе - так тебе и надо! За самонадеянность
нужно платить по самой высокой цене, а ему еще повезло: участь странника -
это не наказание.
Повинуюсь року!
Мамонт дождался, когда на небе вызреют звезды, в последний раз оглянулся
на музей забытых вещей и медленно побрел берегом к далекому
железнодорожному мосту. Под грохот эшелонов он перебрался через Волхов и,
оглушенный, насквозь пронизанный холодным ветром от ревущих составов,
спустился с насыпи на гравийную дорогу, бегущую вдоль полотна. Мощный
автомобильный свет, вспыхнувший за спиной, заставил его свернуть на
обочину. Машина пронеслась мимо и резко затормозила.
- Мамонт! - услышал он голос Дары.
Красный свет задних фар слепил, обжигал глаза. Он так и не смог увидеть
ее, а ощутил на своей шее теплые, гибкие руки.
- Милый, дорогой...
Но отчего-то уже заледенела душа Странника.
- Ты проводила Алешу? - спросил он, чувствуя непри-вычное спокойствие при
ее близости.
- Да... Он уже в поезде.
- Теперь проводи меня.
Дара положила руку на его посох:
- Зачем ты это сделал?.. Я предупреждала тебя: нельзя противиться
Стратигу! Он не щадит никого, особенно из-бранных Валькириями...
- Я не жалуюсь на свою судьбу,- проговорил Ма-монт.- Стратиг обошелся со
мной справедливо
- Он изменил твою судьбу!
- Нет, Дара, ничего он не изменил. Так и должно быть и я наконец оценил
мудрость Стратига.
- Мамонт, еще не все потеряно! - горячо заговорил; она.- Ты можешь
вернуться. Я все устрою! Дай мне посох
- Зачем?
- Дай!- Она потянула на себя сучковатую палку.- Я пойду странствовать. А
ты возвращайся! Я цыганка, мне привычно бродить по свету. Дай, милый!
- Спасибо, Дара,- Мамонт притянул ее к себе вместе с посохом. - Пойдем
вместе?
- На сей раз вместе не получится,- с тоской сказала она.- Посох один...
- Разломим пополам. Смотри, какой он высокий.
- Разломим- не будет посоха,- возразила Дара.- Будет две клюки... Отдай
мне! А Стратигу скажи: я взяла на себя его гнев. Я могу это сделать! Я
Дара!
Мамонт бережно отнял ее руку от посоха, прижал ладонь к лицу.
- Мне было так хорошо с тобой... И так не хочется расставаться!
- Мне тоже, милый...
- Ты не можешь пойти со мной? Дара склонила голову к его груди:
- Могу... Все могу. Я пошла бы за тобой, но в таком случае я лишусь пути!
А зачем тебе беспутная цыганка? Тебе, избранному Валькирией! Прости,
милый, я- Дара! И не хочу лишиться пути... Люблю свой урок!
Она засмеялась, а Мамонту почудилось, будто заплакала. Он тронул пальцами
ее лицо, нащупал прикрытые веки - слез не было...
- Прощай...
- Погоди! - Дара подняла голову.- Стратиг поступил с тобой жестко: вручил
посох дорожный, но не указал пути...
- Указал: на все четыре стороны.
- И ты выбрал дорогу на восток? Пошел к "Стоящему у солнца"?
- Да... Сначала я отыщу Валькирию! А потом...
- Но почему же идешь на запад?
Мамонт огляделся и вдруг понял, что потерял способность ориентироваться в
пространстве. Над головой кружился рой звезд: Вселенная смешалась, и один
лишь Млечный Путь кое-как угадывался на небе. Он зажал ладонями глаза,
помедлил, стараясь согнать запечатленную зрительной памятью картину, и
вновь глянул вверх - перед взором плыли незнакомые созвездия, словно он
оказался на другой планете.
- Что это? - спросил он, чувствуя озноб.
- Четыре стороны света,- объяснила Дара.- Ты видишь сразу четыре пути. И
можешь странствовать вечно... Но никогда не придешь туда, куда хочешь.
Стратиг отпустил тебе участь Странника-колоброда. Я предупреждала тебя,
милый...
- Прошу тебя! - Он схватил руки Дары.- Проводи меня на Урал! Я хочу найти
Валькирию! Помоги мне!
- Наклони голову,- попросила она.
Мамонт покорно склонился и ощутил на голове тугой обруч, сдавивший лоб,
виски и затылок. Машинально он потрогал рукой волосы и ничего не обнаружил.
- Это главотяжец,- сказала Дара.- Пока ты в странствии, не снимай его.
Сначала будет больно, неловко, но скоро привыкнешь.
- Но я ничего не чувствую,- Мамонт потер лоб, виски.- Где он?
- Осторожно, не порежь руку,- предупредила Дара и чуть опоздала - с
пальцев Мамонта закапала кровь.
Тончайшая, невидимая нить ранила, словно лезвие бритвы, однако, сжимая
голову, чудесным образом остановила вращение Вселенной. Все стало на свои
места- звезды, созвездия, стороны света...
- Теперь иди и ничего не бойся,- удовлетворенно проговорила Дара.- Прощай,
милый!
- Что же будет с тобой? - спохватился Мамонт.- Где найти тебя?
- Ищи Валькирию! Я свидетельствую: ты сохранил ей верность!
- А как же ты?..
- Мой урок один на всю жизнь,- печально улыбнулась она и отступила на
шаг.- Спасибо, милый! Возле Вещего Зелвы я грелась в лучах Знаний, возле
тебя- в лучах любви.
- Ты уходишь?!.- Мамонт подался к Даре, но не дотянулся: она отступила еще
на шаг.
- Уходишь ты, Странник. Я остаюсь,- она открыла дверцу машины, вытащила
волчью доху - подарок Стратига.- Возьми! Скоро зима, тебе будет холодно...
Возьми! Стратиг не зря одарил тебя! Он уже тогда предугадал твою судьбу! И
ничего не смог изменить!!
Дара оставила доху на земле, отступила к машине. Дверца захлопнулась, и
вспыхнули яркие красные огни.
- Ура! - послышалось сквозь гул двигателя, и на миг в неверном свете
мелькнула поднятая рука.
- Ура! - отозвался он вслед отъезжающей машине и вскинул посох.
"Линкольн" унесся во тьму, разрезая ее лучами фар. Когда исчезли из виду
задние габаритные огни, Мамонт поднял с земли волчью доху, набросил на
плечи и стал подниматься по высокому откосу к железнодорожному мосту. Путь
на восток начинался на той стороне Волхова...
Железные дороги стягивали землю, как незримый главотяжец голову, и,
наверное, лишь потому человечество не потеряло еще способность
ориентироваться и передвигаться в пространстве. Люди тянулись к стальным
магистралям, как когда-то тянулись к рекам и обживали берега; глубинная
территория пугала человека, утратившего естественные земные и высшие
космические Пути. Боязнь неизведанного пространства удерживала его вблизи
грохочущих железом дорог, с которых невозможно было свернуть, не потерпев
катастрофы. Благие намерения сковывали человеческую исконную страсть к
свободному движению; физическая скорость преодоления пространства
подменяла истинную, соразмерную с человеческой жизнью. И как следствие,
резко сократилось и Время, и Пространство - народам становилось тесно на
земле, хотя огромные территории оставались пустынными, безлюдными, как и
несколько тысячелетий назад.
Жизнь вдоль искусственных магистралей на планете не обладала житийностью и
быт- бытием...
Сучковатый посох неведомым образом точно нащупывал впереди дорогу даже в
том случае, когда Мамонт шагал по темным, сырым лесам. Оторвавшись от
железнодорожной магистрали, он ощутил наконец полное одиночество и
благодатный покой. Правда, составы все еще громыхали где-то слева, но
больше не тревожили; шумный стальной мир существовал сам по себе...
Время от времени Мамонт вскидывал голову и отыскивал по звездам восточное
направление, хотя в этом не было никакой нужды: неведомым внутренним
чутьем он точно выдерживал путь.
Вместе с восходом солнца слетела легкая сонливость, ноги стали легче, а
главотяжец уже почти не ощущался, опутанный лесной паутиной - следами
прошедшего бабьего лета. Мамонт шагал без всякой дороги, от жнивья до
жнивья, от увала к увалу, мимо тихих полупустых деревень, пересекая
проселки, ручьи и мелкие речки. Полегчавший посох отмеривал сажени,
веселил руку и, словно намагниченный, все тянул и тянул вперед.
Часто под ногами он замечал следы зверей, лосиные тропы, дорожки, набитые
коровьими копытами, однако не встречал ни единого человеческого следа.
Лишь однажды за целый день неожиданно встал на пути каменный скотный двор,
выстроенный на отшибе утлой деревеньки. Огромный, приземистый сарай
располагался поперек движения и утопал в навозной жиже. Можно было обойти
его стороной, но Мамонт, повинуясь внутреннему ощущению пути, пошел через
грязь, влез в окно скотника и, ступая мимо теплых коровьих боков, миновал
и эту преграду. Волчий запах от дохи, похоже, не выветрился, и коровы
заметались на привязях, загремели цепями, и протяжный рев еще долго
слышался за спиной.
И только вечером, на закате, когда впереди оказалась широкая река без
мостков и бродов, но с багровым солнечным следом, соединяющим берега,
Мамонт увидел человека- первого за целые сутки пути! Высокий седой старик
занимался делом странным - кормил огромную стаю диких гусей. Он ходил по
берегу с мешком и щедрой горстью разбрасывал зерно. Птицы без всякой
опаски окружали человека плотным широким кольцом, орали, лезли друг на
друга, хватая корм, а он спокойно, даже меланхолично опрастывал мешок за
мешком.
Мамонт направился к нему, обнаружив, что осторожные птицы совершенно не
боятся и его, с неохотой уступая дорогу.
- Ура! - сказал Мамонт осипшим от долгого молчания голосом.- Я Странник.
- Ура,- отозвался старик, занятый делом.
Гуси бились о ноги, жадно поглощали корм и своим ором заглушали голоса.
Наконец старик вытряс на землю последний мешок и взглянул на Мамонта:
- Вижу, что Странник... Но дальше пути тебе нет. Снимай главотяжец!
Ступить было невозможно ни назад, ни вперед: вокруг плотно сидели тысячи
птиц и их шевелящиеся спины покрывали землю...
- С легким паром! - усмехнулся Воробьев и распахнул дверцу машины перед
Арчеладзе.- Прошу, генерал!
Полковник не обратил внимания на иронию, сосредоточенный и мрачный,
оттолкнул Воробьева и сел за руль.
- Повтори-ка последние слова Нигрея.
- Последние слова?..
- Записанные у тебя на автоответчике! Воробьев наконец заметил взрывное
состояние шефа и произнес настороженным голосом:
- "Передай шефу... снова был в музее одного художника... Клиент прежний.
Едем в аэропорт Шереметьево..."
- Куда? - вскинулся Арчеладзе.
- "В аэропорт Шереметьево,- сказал Воробьев.- Все повторяется".
- Что повторяется?
- "Все повторяется",- процитировал он.- Так в записи... Нигрей сказал.
- Теперь понятно,- выдохнул полковник и погнал машину под склоненную рею
шлагбаума.- Зямщиц встретил в Шереметьево нового миссионера... И привез
его сюда! Все повторяется...
Оставив позади охраняемую дорогу - подъезд к правительственным дачам,
Арчеладзе остановил машину на обочине и уткнулся лицом в руль.
- Ну, с-суки, вы у меня поплачете! Я вам устрою баню! - сквозь зубы
выдавил он.
- Что случилось, Никанорыч?- встревожился Воробьев.
- Нигрея застрелили... Не могу! Садись за баранку! Они поменялись местами
и несколько минут сидели молча.
- Куда едем? - наконец спросил Воробьев.- Не стоять же...
- Витька видел миссионера, потому и хлопнули,- тяжело проговорил
полковник.- И "папа" видел... Но договориться с ним не смог. Ух, с-суки...
Не прощу им Витьку! Еще бы Капитолину вырвать у них! Развязать руки...
Воробьев снова выдержал паузу и спросил:
- Куда ехать-то?..
- Что ты раскудахтался?! - закричал Арчеладзе.- Не знаю куда! Не знаю!
- Какого хрена мы стоим тут?! - возмутился Воробьев.- Надо действовать! Ты
же командир! Командуй! Привык темнить, все сам, сам!.. Мы вечно как пешки
у тебя!
- Помолчи,- тихо оборвал его полковник.- Дай мне привыкнуть. Витьку же
убили... А я ему когда-то "мочалку" давал! Своей рукой!
- Хватит, Никанорыч! - отрезал Воробьев и запустил двигатель.- Они что,
Капитолину взяли заложницей?
- Взяли... Это Комиссар! Только он мог!.. Наверняка заперли на
какой-нибудь конспиративной квартире.
- Я помню адреса. Могу вспомнить...
- Это хорошо,- одобрил, но тут же разочаровался полковник.- Что дальше?
- Выручим... Капитолину,- не сразу сказал Воробьев.- А потом...
- Что потом? Сразу поставим себя вне закона!
- А мы уже и так поставлены вне закона,- вдруг заявил он.- О каких законах
речь, Никанорыч? Посмотри вокруг!
Арчеладзе мысленно согласился с ним: игра, предложенная "папой", не имела
ничего общего ни с государственной политикой, ни с какими бы то ни было
правилами приличия. Все это напоминало мафиозные разборки, крутую
конкуренцию бандитских шаек, где хороши все средства. Правда, оставалась
еще некая атрибутика государственного уровня- официальные органы, воинские
звания, субординация, и это всегда смущало, а следовало бы давно признать
полное беззаконие и авантюрность действий высокопоставленных чиновников. И
поступать соответствующим образом...
Но как не хотелось верить в это!
- Поехали в отдел! - вдруг скомандовал Арчеладзе.- Ты вспоминай адреса. Я
займусь новым миссионером!
Едва они отъехали, как Воробьев заметил "хвост". Черная "Волга" была
слишком приметной и неудобной, чтобы вести наблюдение, и то, что она
двигалась за машиной полковника в открытую, означало практически его
арест, гласный надзор. Это было естественно: "папа" стремился предупредить
всякую неожиданность. Комиссар со своими службами работал на него...
- Я оторвусь, Никанорыч,- сквозь зубы выдавил Воробьев.- Мне это не
нравится.
- Оторвешься здесь- прихватят в другом месте,- отмахнулся полковник.-
Пусть катаются, работа у них такая.
- Нет, я понимаю, но это меня оскорбляет! Я еще не под конвоем!
- Как хочешь...
Воробьев прибавил скорость - "Волга" двигалась метрах в пятидесяти и не
отставала. Выбрав момент и не сбавляя газа, он перескочил разделительный
газон и поехал по встречной полосе, изредка мигая фарами. "Конвой" не
пожелал повторять рискованного маневра и, судя по движению машины,
испытывал растерянность. Через километр на газоне сначала появились
железобетонные столбики, а потом стальные разделительные ленты.
Преследователи оказались отрезанными и, чтобы не упустить полковника,
двигались капот в капот: можно было рассмотреть даже лица сидящих в машине
людей. Воробьев несколько раз лихо уходил от столкновения со встречными
автомобилями и, когда появилась возможность, свернул на какую-то дорогу,
углубился в лес и остановился.
- Фу! Спина мокрая...
Окольными путями, через подмосковные села, они выехали на Кольцевую дорогу
и в отдел добрались лишь к десяти часам вечера. А все оказалось напрасно -
черная "Волга" поджидала у подъезда на Лубянке...
Комиссар по приказанию "папы" обложил плотно. Телефоны отдела наверняка
прослушивались, и если прошляпил дежурный помощник, то какой-нибудь
"сантехник" или "уборщица" насадили "клопов" в кабинеты. Таким образом
полковнику указывали, что он под полным контролем и остается единственный
путь - выполнить требование "папы": вывести его на представителя
Интернационала, организовать встречу.
При всей своей прозорливости и информированности "папа" глубоко
заблуждался, полагая, что Арчеладзе установил контакты с Интернационалом.
Вернее, за эту незримую и жестокую организацию принимал совершенно иную, с
которой полковник действительно установил отношения. Скорее всего, службы
Комиссара, отслеживая передвижения и встречи начальника специального
отдела, не могли добыть никакой конкретной информации о русском
иностранце. "Человек из будущего" был недосягаемым, уходил из-под
наблюдения и не оставлял никаких следов и улик. Поэтому Комиссар, а по его
разведданным, и "папа" решили, что полковник сотрудничает с
Интернационалом. Захваченный и убитый на месте "преступления", Нигрей стал
последним тому доказательством. Кристофер Фрич сам приезжал к Комиссару на
дачу и договаривался с ним о розыске тела отца, об экспедиции на Урал - то
есть о вещах, можно сказать, житейских. Они не касались тем, которые
больше всего интересовали "папу" и ради которых он заводил игру с
богатеньким мальчиком. Теперь под каким-то предлогом старший Зямщиц привез
нового миссионера на дачу самого "папы", но контакт снова не получился.
Интернационал не отвечал на домогательства "серых кардиналов" в России:
ему нужен был кто-то другой либо вообще никто. По всей вероятности,
перерожденный, переформированный Коминтерн за долгие годы легального
существования создал в стране собственное "государство" со своими
структурами и системами и не нуждался ни в чьих услугах.
В отделе, кроме помощника и двух дежурных оперативников, никого не было.
Этих людей полковник хорошо знал- подбирал когда-то сам и два года берег
от всяких передвижек и сокращений. Он попросил помощника вызвать на работу
Капитолину, и тот сразу же набрал ее домашний телефон. Арчеладзе не
сомневался в заявлении "папы", что Капитолина находилась в его руках, но
важно было узнать, где ее взяли. Он боялся думать о самом худшем, внушал
себе, что все обойдется благополучно, однако логика подсказывала: если
Капу задержали на улице, в неожиданном месте, и никто не видел, как
увозили и кто, Комиссар мог очень просто отказаться от этой акции,- слова
же патрона к делу не пришьешь. Заложницу объявят без вести пропавшей, и
даже портреты расклеят на щитах возле отделов милиции... Если же ее под
каким-то предлогом увезли из дома, на глазах у родителей. - будет у кого
расспросить.
Полковник хотел определить для себя степень риска. которому сейчас
подвергалась Капитолина, и исходя из этого определить способ своих
действий.
Гора свалилась с плеч: отец Капы сообщил, что около девятнадцати часов за
дочерью пришла служебная машина и по распоряжению начальника (то есть
Арчеладзе!) она выехала в командировку на несколько дней. Родители
абсолютно не волновались, наверняка полагая, что "командировка"- это лишь
нехитрая уловка, а на самом деле Капитолина находится в доме у
полковника... Комиссар все продумал, но как человек новый в Министерстве
безопасности, слишком понадеялся на секретность адресов конспиративных
квартир, находившихся у него в распоряжении. (Упрятать заложницу куда-то
еще было не так-то просто!) Да, эти адреса были в специальной картотеке,
недоступной даже для работников элитарного отдела Арчеладзе, но оставались
люди, которые когда-то на память знали каждую. А Воробьева к тому же знали
в лицо многие содержатели конспиративных квартир, поскольку он не один год
занимался обеспечением режима секретности оперативной работы и не раз
проверял эти квартиры и их хозяев. Комиссар не просчитал этот момент,
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |